Мера беспорядка

      Из него вышел кошмарный лжец. Выражение лица Рюноске всякий раз приобретало задумчивый вид, когда в ответ на простой вопрос «как ты?» Чуя начинал юлить. Накахара был в прострации каждый день и не знал, какими внятными словами объяснять своё состояние. Последний разговор с Дазаем должен был поставить понятную им обоим точку, разнести всё по местам, не оставляя после себя никаких вопросов, но внутри по-прежнему было неспокойно. Осаму воспринял условия Чуи более чем серьёзно: они изредка пересекались в коридорах, обдавая друг друга равнодушными взглядами, не контактировали, находясь в общих компаниях, не бросались оскорблениями и мелкими гадостями. Чуя даже перестал слышать в свой адрес тупые шутки и прозвища, и никто больше не пытался выклянчить у него сигарету. Дазай словно хотел выстроить между ними непривычный нейтралитет, который вызывал у Накахары недоумение. С другой стороны, не этого ли он хотел?       Ноябрь подходил к концу, опуская на студентов сладкое предвкушение от предстоящих каникул. Сдав несколько сложных докладов, Чуя позволил себе немного расслабиться: как староста, да и как просто студент, он устал от беготни с бумажками и сложных практикумов. Проводя много свободного времени с Коё и Акутагавой, он постепенно начал расслабляться, выдворяя Дазая из подсознания. Увы, осуществить это полноценно было тяжело, и Чуя ужасно злился на себя, когда образ напарника всплывал перед ним в самые неподходящие моменты. Меньше всего он ждал этого придурка, сжимая в руке собственный член, и всё же Осаму неизменно играл с его фантазией каждый блядский раз. Тогда Накахара решил, что ему просто нужно на кого-то переключиться; познакомиться с парнем или девушкой, что захватит его целиком и полностью.       Для этой цели он даже обратился к Акутагаве — поскольку друг жил в общаге, он знал гораздо больше разных людей и мог предположить, кто понравится Чуе. Такая просьба его удивила, ведь Накахара, по обыкновению, предпочитал самостоятельно знакомиться с людьми, но отказать другу в помощи он не смог. В следующий раз, наведываясь в общежитие, Чуя познакомился с интересной девушкой Юан; розовые волосы заметно выделяли её из толпы, а небольшой рост даже позволял Накахаре быть выше неё. Последняя пьянка убедила его временно отказаться от алкоголя — хотелось заново научиться слушать себя, а заодно осознанее отвечать за свои действия и желания.       — Мне нравятся твои волосы, — сказал он Юан, когда та оказалась рядом. — Красивый цвет.       — Спасибо, — улыбнулась она, присаживаясь рядом. — А мне твоя шляпа. Выглядит стильно.       — Спасибо, — Чуя довольно хмыкнул. — Ты здесь одна?       — С подругой. Она сейчас где-то с парнем, — Юан сделала глоток своего напитка и посмотрела на Накахару.       — У меня тоже есть друг, который вечно пропадает со своим парнем, — хохотнул Чуя, чокнувшись с девушкой своим яблочным соком.       Она была красивой и смешной, обаятельной, располагающей к себе. Настоящая находка, если подумать. С такими людьми хотелось общаться, узнавать ближе, а потом влюбляться без памяти. Чуя разговаривал с ней, улавливая заинтересованные взгляды на себе — было очевидно, что Юан была готова зайти гораздо дальше приятного диалога. Он же болезненно отыскивал в себе взаимность, невольно вспоминая похожую ситуацию с Ичиро. Чуя уже во второй раз сидел и неприлично тупил, когда перед ним был бриллиант, к которому оставалось лишь протянуть руку. Только он этот бриллиант совсем не хотел.       Искра внутри всё не разжигалась, и в итоге Юан, решившая, очевидно, что Накахара какой-то странный придурок, ушла из комнаты вместе со своей подругой. Ни на трезвую голову, ни на пьяную, ему никого не хотелось. «Никого?..» — тут же пошутило подсознание, которое он подавил усилием воли. Что ж, значит, так тому и быть. Наверное, он просто устал; наверное, он перерос мимолётные связи, а к серьёзным был не готов; наверное, у него было гораздо больше других дел. В конце концов, Коё сталкивалась с похожими ситуациями всю свою жизнь. Может, они оба не были созданы для любви?

***

      Декабрь опустился на Йокогаму прохладой. Зима здесь всегда была мягкой, но ветреной, из-за чего многие городские жители начали кутаться в шарфы. Чуя не стал исключением, хотя бóльшую часть времени проводил в помещениях: машина, университет, дом, общага. Последнюю он снова стал навещать реже, чувствуя себя неловко после ситуации с Юан. Пить алкоголь до сих пор не хотелось, как и лишний раз пересекаться с Дазаем в неформальной обстановке. Он уже так давно не был «шляпкой» и «чиби», что это вызывало беспокойство, за которое Накахара злился сам на себя всё сильнее. Временами ему хотелось вообще никогда не знать Дазая. Так было бы намного лучше; во всяком случае, он бы не ссорился с собой, как ненормальный.       В первую неделю декабря, после увлекательного семинара у Мори, профессор попросил его задержаться. Когда третья группа покинула класс, Накахара вновь погрузился в атмосферу, что невольно создавала в кабинете их команда за минувшую осень. Профессор не стал задерживать его надолго, лишь предупредил, что ждёт его после занятий — оказалось, Дазай закончил стихотворение для конкурса. Чуя кивнул с уверенным видом, обещая быть в классе после четырёх часов. Похоже, тот небольшой отдых, что он позволил себе, сегодня должен был закончиться. Они не разговаривали с Дазаем после уговора вести себя так, словно ничего не было, но шутка была в том, что намеченная пунктиром непринуждённость в их отношениях окончательно сошла на нет. Они вели себя именно так, будто что-то случилось, в противном случае Накахара бы не волновался перед предстоящей встречей, а Дазай непременно попытался бы выклянчить у него сигарету.       Тем не менее, прохладный нейтралитет был неплохим решением. Лучшим. Больше никаких тупых пререканий, детских прозвищ, драк, умышленных подстав. Никаких бессмысленных разговоров, совместных игр, и уж точно никаких действий, которые нельзя даже вспоминать. Чуя хотел связать себя по рукам и ногам, настроить мозг на простые цели, стать оплотом рациональности и исполнительности. Он же физик, в конце-то концов, как так получилось, что он начал отвлекаться на всякую хрень? Учёба и выигрыш в конкурсе — вот его цель, а всё остальное могло подождать. С этими мыслями он отсидел ещё две пары и, сбегав на быстрый перекур, поднялся на третий этаж к своему «любимому» 313 кабинету. Он оказался открыт — внутри сидел профессор Мори и проверял какие-то работы.       — А, Чуя-кун, заходи, — отвлёкся он. — Минут через пять начнём. Дазай-кун обещал скоро подойти.       — Да, профессор, — равнодушно отреагировал Накахара и занял своё место.       Пять минут тянулись невыносимо долго. Чуя успел проверить чат группы, мельком пробежаться по чату общаги, глянуть последние новости и позалипать в короткие видосы с красивой готовкой еды. Волнение перед встречей всё нарастало, а мысли путались. Присутствие профессора Мори немного смягчало обострившуюся тревогу, но лишь до момента, пока Чуя не подумал, что Огай может вновь назначить им с Дазаем совместное задание. Наконец, по прошествии ровно пяти минут, в классе появился Осаму. Всё такой же, всем своим видом демонстрирующий полную беззаботность.       — Все уже собрались? — с ухмылкой поинтересовался он, присаживаясь за парту.       — Только тебя и ждём, Дазай-кун, — Мори отложил чужие работы в сторону и вперил взгляд в студента. — Очень хотим познакомиться с твоим новым стихотворением.       — Вам должно понравиться! — с гордостью заметил Осаму, доставая блокнот. — Если никто не против, я начну? — он метнул взгляд в Чую.       Накахара едва заметно кивнул, проглотив вязкую слюну. Что-то в поведении Дазая ему упорно не нравилось и казалось чужим. Стихотворение, которое он начал декламировать, не имело ничего общего с поэзией о любви; строго говоря, оно было таким же философским, как «Право и улыбка», только на этот раз речь шла о человеческом любопытстве и о том, куда оно могло привести. Хочет ли человек по-настоящему знать ответы на вопросы, которые задаёт? Как и во многих других стихотворениях Дазая, здесь не было морализаторства и однозначной позиции, несмотря на провокационное название «Ящик Пандоры», которое будто бы должно отвечать на вопрос однозначно — нет, не нужно его открывать. А лирический герой в самом конце напоминает, что, согласно преданию, в Ящике Пандоры скрывается надежда.       — Дазай-кун, это замечательное стихотворение, — прокомментировал Мори, когда Осаму замолчал. — Но, помнится мне, ты хотел написать о любви?       — Передумал, — улыбнулся он. — Чуя прав, это было бы очень банально. Думаю, «Правом и улыбкой» мы задали особый тон, почему бы не придерживаться его?       — Что ж, это было вовсе не замечание, а лишь мой скромный интерес, — Мори обвёл студента взглядом. — Чуя-кун, что скажешь?       — Мне понравилось стихотворение, — искренне ответил он. — Я уже представил, какие слова хотел бы использовать в переводе.       — Замечательно, — кивнул Огай, поблескивая тёмными глазами. — Поскольку Дазай-кун написал стихотворение заранее, у нас ещё много времени.       — До каникул я точно его переведу, — кивнул Чуя.       — Держи, — знакомый блокнот упал на его парту.       — Ага, — отозвался Чуя и сфокусировал камеру телефона. — Тогда… тогда я сообщу вам, как только перевод будет готов, — сфотографировав нужную страницу, Накахара вернул блокнот хозяину.       Дазай смотрел на него с отстранённым безразличием, забирая свою вещь обратно. Его тупая полуулыбка словно пыталась отбросить Чую как можно дальше.