Жажда мести

Там за скорлупой каждый прячет что-то Мед надежды — он запечатан в соты Толкнет на край: «Привет, высота!» Скорлупа разлетится, а в сотах пустота Покажите солнце — мы дети тумана Покажите солнце — улыбнемся ему Покажите солнце в мире самообмана Или мы покажем вам нашу тьму Смотри на то, что скрыто в нас Смотри в прицелы наших глаз Там серое небо холодной страны В которой давно не бывало весны Lumen — Покажи солнце

— Нет! Не надо! — вопил Лучезар, пока с его рук срезали лоскуты кожи. — Я же твой отец, Лютер! — А я твой сын, блять! — ощерился альфа. — Но это не помешало тебе покуситься на мою жизнь и плести интриги за спиной!       Казнь форелдер-князя проходила во внутреннем дворе замка, на глазах у всех обитателей Эделя.       Лучезар, одетый в одно исподнее, был прикован к железному креслу, который вбили в землю. Железные браслеты туго впивались в запястья и щиколотки, а обруч сдавливал голову, крепко фиксируя её у спинки.       Палачи, — которым платили особенно щедро, — покорно исполняли волю князя. Они отрубили Лучезару пальцы по самое основание на руках. Принялись срезать лоскуты кожи до самых локтей, заставляя омегу заходиться неистовым воплем от боли и ужаса. — Вы настолько жестоки, что не пощадите даже родного отца?! — наконец-то возмутился лорд Титус Дусан. — Не вам учить меня морали, лорд Дусан! — голос Лютера был подобен стали. — Вы позволили этим людям оклеветать и казнить вашего сына самым чудовищным способом. Вы такой же предатель, как и они! — Милян… Но княгиня… — лицо Титуса пошло пятнами, глаза нервно забегали. Казалось, что он плохо осознаёт, кому смеет дерзить. — Это ведь она…       Лютер вскинул руку, призывая лорда заткнуться.       Сейчас он был в том настроении, когда хотелось казнить любого, кто смел хоть немного раздражать.       И без того после его возвращения домой с победой над Източеном были немедленно убиты все, кто имел хоть какое-то отношение к Лучезару и Аскольду. Слуги, стражники, даже личные повара. Всех их зарубили.       Вначале Лютер хотел просто обезглавить отца-предателя. Но потом передумал.       Лучезар должен жестоко ответить за свои прегрешения. И сейчас, жадно внимая его крикам и страданиям, князь испытывал явное удовлетворение.       Палачи закончили с руками. Переключились на ноги омеги, умело срезая лоскуты кожи от самых оков по колено.       Лучезар дрожал не то от холода, не то от боли, примерзая задом к сидению железного кресла.       Порыв ветра коснулся его волос. — Х-хватит! Лютер, молю! — форелдер-князь не сдерживал слёз. Откровенно рыдал и выл от боли. Он был на грани истерики. — Хочешь, чтобы я тебя пощадил? Тогда ползи ко мне, — Лютер указал на место у своих ног, мягко опустившись в кресло. Кивнул палачам, которые заранее обо всём были предупреждены.       Лучезар уже было обрадовался, что его страданиям пришел конец, когда железный обруч перестал стискивать голову.       Тяжелые топоры синхронно опустились на изгибы локтей, перерубая кости.       Омега зашелся воплем, задёргался.       Ему освободили ноги, толчком столкнули с кресла.       Не переставая вопить, дёргаясь, Лучезар заливал снег кровью.       Лютера окружили пораженные шепотки, полные страха и осуждения, но ему было плевать на это. — Никому не сойдёт с рук предательство! — громко заявил князь. — Человек, предавший свою страну, своего Государя, не достоин жалости.       Лучезар не переставал орать, катаясь по снегу.       Один из палачей схватил его за волосы, поволок в сторону. Туда, где уже закончили затачивать железный кол.       Лютер лишь хмыкнул.       Аскольда вывели через время. Палачи допрашивали его долго и со вкусом. Отчего теперь на теле княжича не было живого места. Его лицо украшали синяки. Несколько пальцев на руках были сломаны. — Аскольд… — Лютер встал с кресла. Медленно приблизился к брату. — Меньше всего мне хотелось верить, что ты причастен к этому заговору. Только когда ты успел так измениться? Ты же не такой! — Что, неприятно осознавать, что я способен на большее, чем оставаться в твоей тени? — криво усмехнулся Аскольд. Двое стражников крепко удерживали его, до боли впиваясь в плечи. — Ты безумен, Лютер! Северен заслуживает лучшего правителя. Никто не хочет, чтобы ими правил сумасшедший тиран!       Сжав руку в кулак, князь ударил брата по лицу. С наслаждением услышал, как тот заскулил от боли. — Я до последнего не хотел верить в твою причастность к этому! Убеждал себя, что тебя заставили пойти против меня. А ты… Зачем нужно было убивать Миляна? — Он был мне противен! Ты навязал мне ходячее убожество. — Тогда нужно было развестись! — Это было бы слишком просто, — Аскольд сплюнул кровавую слюну. — Такие раздражающие твари, как Милян, заслуживают только одного исхода. — Тебя четвертуют, — холодно объявил Лютер. — Начинайте!       Стражники поволокли княжича в сторону, где нетерпеливо топталась четвёрка огромных вороных жеребцов.       Раздавшийся вопль Лучезара переполошил налетевшее вороньё.       Палачи с особым усердием проталкивали кол в его зад, разрывая внутренности и анальное отверстие.       Лютер вдохнул полной грудью морозный воздух. В нём смешались ароматы страха и крови.       «Жаль, что ты не видишь этого, моя Весна, — с лёгкой горечью подумал альфа, взглянув на собственное кресло. Слишком ясно представилось, как возле него стоит Яромир, облаченный в тёмно-изумрудную парчу и серебристый плащ, подбитый мехом белоснежных куниц. — Интересно, было бы тебе их жаль или ты бы остался равнодушен к их мукам?» — Стойте! — едва не спотыкаясь, Эсфирь бежала по снегу. В одной тонкой сорочке, простоволосая, босая, она пробежала мимо опешившего Лютера к Аскольду. — Не трогайте! Не трогайте его!       Толкая палачей, избивая их кулаками, девушка попыталась заслонить собой княжича. — Эсфирь, что всё это значит? — мрачнея, чувствуя неладное, Лютер быстро приблизился к ней. — Я… — тяжело дыша, княгиня внезапно испугалась. Будто бы только сейчас подумала о последствиях своих действий. — Лютер, он же брат твой. — Он предатель, — зелёные глаза князя гневно вспыхнули. «Не разочаровывай меня, Звёздочка. Прошу, только не ты…» — Он лишь делал то, что ему велел Лучезар, — Эсфирь прижалась спиной к груди Аскольда. — Он не по своей воле… — Хватит, Эсфирь! Аскольд уже давно не ребёнок, чтобы его можно было оправдать. Он знал, что делает. Отойди в сторону и дай правосудию свершиться. — Если ты любишь меня, то пощадишь его! — быстро выпалила княгиня. Ей было холодно. Тело предательски дрожало. Ветер трепал распущенные золотые волосы, колючками впивался в обнаженные участки кожи. — Прошу тебя, Лютер.       Князь пристально смотрел на неё.       По его внезапно окаменевшему лицу трудно было понять, что именно он испытывает. Разочарование, удивление или злость. Даже глаза, обычно щедрые на эмоции, сейчас казались двумя застывшими омутами, покрытыми кромкой льда. — Прошу… — одними губами прошептала Эсфирь, всё еще надеясь, что у неё получится спасти Аскольда. — Моя Звёздочка, — внезапно улыбнулся Лютер, протянув к жене руки, чтобы обнять. — Твоё сердце слишком милосердно…       Она прижалась к нему, дрожа от холода. Стопы неприятно кололо и начало сводить. — Только… — крепко стиснув Эсфирь, Лютер кивнул палачам, — почему в твоём сердце не нашлось милосердия для Миляна и Ореста? Чем они провинились перед тобой? — Мне больно… Лютер! Мне больно! — княгиня задёргалась. Попыталась высвободиться из его рук. Лютер рывком развернул её к себе спиной, крепко сжимая за талию и челюсть. — Смотри, моя Звёздочка! Смотри и запоминай, что бывает с теми, кто решится отнять тебя у меня! Их всех будет ждать такая же участь. — Уберите лапы! — рычал Аскольд, пытаясь сопротивляться.       Его повалили на землю, нисколько не церемонясь. Стали заковывать руки и ноги в кандалы, которые другими концами были прикреплены к четвёрке крупных вороных. — Не надо… прошу… — глаза Эсфирь предательски увлажнились. Ей было страшно и больно.       Аскольд боролся ровно до того момента, пока его не заковали и лошади сдвинулись с места. — Думаешь, что ты победил, Лютер?! — зашипел княжич. — Ты — дурак! Жалкое ничтожество, у которого рогами можно подпирать потолок.       Лютер оскалился. Ослабил хватку, перестав так крепко удерживать ошарашенную жену. — Ты можешь убить меня, только это ничего не изменит, — продолжал Аскольд, застонав от боли, когда мышцы натянулись до предела. — Я уже победил, Лютер! — Что за бред ты несёшь?! — отстранив Эсфирь, князь подошел ближе к брату. Вскинул руку, приказывая остановить лошадей. — Правду, — лоб и тело княжича взмокли от пота. — Ты пригрел змею, которая первой же тебя предала. Скажи ему, Эсфирь! Скажи, как между нами вспыхнули чувства. Скажи, как ты помогала нам. Как охотно подыгрывала, чтобы можно было избавиться от Миляна. Как подставила Ореста, чтобы он не сообщил Лютеру о нашей с тобой связи. Скажи ему, Эсфирь! — Эсфирь? — Лютер медленно повернулся к княгине.       Та ошарашено смотрела на Аскольда. Еще более бледная, чем раньше, и напуганная. «Замолчи!» — хотелось вскричать Эсфирь, но не вышло. Что-то не позволило ей открыть рот и издать хотя бы звук. — Мы надеялись, что тебя убьют на войне! — Аскольд зашелся смехом. — А эти тупые твари даже этого не смогли сделать. Ты должен был сдохнуть! Там, на войне. И всё для того, чтобы я смог взойти на трон и быть вместе с Эсфирь. Таков ведь был наш план, милая?! Ну же! Не молчи! Теперь нет смысла чего-то бояться и молчать.       «Хватит… Перестань. Замолчи, Аскольд!» — Эсфирь отступила назад. Внезапно ей стало трудно дышать. Что-то сдавило грудь. — Боги, ты даже как мужчина не состоялся! — княжич ощерился. — Ты жалок, Лютер. Ты даже не смог обрюхатить свою жену перед походом! И как же хорошо, что я был рядом. Благодари меня, Лютер! Ведь только благодаря моему семени никто теперь не скажет, что князь наш немощен как мужчина. Упс… Боюсь, что всё же скажут. — Продолжайте, — достаточно спокойно велел Лютер.       Палачи подхлестнули коней, заставили их резко сорваться с места. Вся четвёрка рванула в разные стороны, отчего Аскольд зашелся воплем. Кости конечностей выходили из суставов. Мышцы нещадно рвались под натиском коней.       Эсфирь больше не пыталась вмешаться и спасти любовника. Ей бы теперь самой не разделить участь Лучезара и Аскольда.       Она безучастно наблюдала за казнью княжича, не понимая, почему он так поступил. Зачем нужно было всё разбалтывать? К чему делать так, чтобы единственный, кто сможет потом отомстить за них, тоже погиб?       «Почему, Аскольд? Чем я заслужила всё это?»       Лошади с ржанием рывками бросались вперёд, прикладывая максимум усилий.       Аскольд еще был в сознании, когда ему оторвало ногу.       Фонтан крови пролился на снег. Забрызгал сапоги князя.       Эсфирь вздрогнула.       Внутри у неё болело. Только теперь уже не за любовника, а за себя. О дочери княгиня даже не вспомнила. — Он ведь врёт, Эсфирь? — не отрывая взгляда от казни брата, громко вопросил Лютер. — Тебя вынудили помогать им. Так ведь? Ты ведь не предавала меня, Эсфирь? Не предавала?       Когда он повернулся к ней, княгиня невольно отступила назад. Впервые она видела во взгляде Лютера такую сильную боль. — Нет… не предавала… — Эсфирь судорожно сглотнула. — Не предавала! Я верна тебе, Лютер. Я люблю тебя! — Я знаю, любимая, — сделав несколько шагов в её сторону, альфа протянул руку, коснулся её бледной щеки. Нежно улыбнулся.       Девушка позволила себе расслабиться. Улыбнулась в ответ. Уже собиралась было прильнуть к нему, как сильная пощечина сбила её с ног. — Лоиз! — гаркнул князь, вмиг переменившись в лице. Его глаза потемнели от гнева и ненависти. — Сопроводи княгиню в её покои. И проследи, чтобы никто не входил и не выходил из них без моего ведома. — Будет исполнено, Государь, — временно исполняющий обязанности капитана княжеской стражи тут же нарисовался рядом с Эсфирь. Рывком поднял её с земли, больно сжимая руку чуть выше локтя. — Лютер? — страх вернулся с новой силой. Накатил волной, заставляя Эсфирь паниковать. — Я ничего не сделала! Я была верна тебе! — Я знаю, как ты была мне верна, — подойдя вплотную, шепотом зашипел князь. — Орест мне всё рассказал. И поверь, я бы закрыл на это глаза, если бы ты не полезла защищать Аскольда. Зачем нужно было это делать, Звёздочка? — Нет… это ложь… — глаза девушки увлажнились. Она уже была готова рыдать и умолять Лютера пощадить её, как в голове промелькнул план. — Я не хотела этого! Аскольд… он… он надругался надо мной сразу после твоего отъезда. Сказал, что я дала ему повод… Я не…       Но Лютер уже не слушал.       Его не трогали ни слёзы, ни мольбы любимой женщины.       «Зачем ты предала меня, Эсфирь? Чего тебе не хватало?» — хотелось ему спросить, но пришлось промолчать.       Оглянувшись, Лютер прошелся взглядом по месту казни.       Тело отца, насаженное на кол, всё еще подёргивалось в предсмертных конвульсиях. Аскольд, разорванный на части лошадьми, истекал кровью. Корчился, дёргаясь. — Никому нельзя доверять, — прорычал князь, поморщившись.       Вернувшись в замок, он велел привести к нему на допрос всех слуг и стражников, которые всё это время были подле Эсфирь.       Даже ключницу Биляну проволокли под руки, швырнув к ногам Лютера.       Женщина тут же отпрянула назад. — Государь… Какое горе… — У меня нет настроения выслушивать твои причитания, Биляна. Просто ответь на несколько вопросов честно и тогда тебе нечего будет бояться. — Я всегда была вам верна, Государь! — женщина встала с пола. Связка ключей на поясе звякнула в такт её движениям. — Верна… — зло рассмеялся альфа. — Нет верных людей, Биляна. Рано или поздно все по итогу окажутся предателями. И тогда их ждёт только один конец. А теперь рассказывай, как долго Эсфирь ходила в положении. На каком сроке родился ребёнок? — Государь, уж не думаете ли вы… — Я тебя спросил, мать твою! — резко вспылил Лютер.       Стражники тут же подорвались с места. Схватили Биляну, скрутили ей руки за спиной, заставили упасть на колени. — Неужели так сложно ответить на вопрос?! — Не знаю! — взвизгнула ключница, испугавшись скорой расправы. — Я не знаю, Государь… Слуги шептались, что княгиня немного переносила ребёночка. А лекари и повитухи твердят, что девочка родилась в срок. — Она оставалась с Аскольдом наедине? — Да… С ним и форелдер-князем. Они часто подолгу что-то обсуждали. Клянусь, Государь, я ничего не знаю. Спросите Руту. Она верная служанка княгини. Она знает всё. — Спрошу, — пообещал Лютер, чувствуя, как сильнее накатывает желание вырезать весь Эдель.

***

      Яромир с трудом подавил зевок, разглядывая собственное отражение в большом зеркале в серебряной оправе.       Новое одеяние чем-то напоминало женское платье, с той лишь разницей, что по бокам до середины бёдер шли разрезы, полы едва доставали до щиколоток, а застёгивалось оно спереди на золоченные пуговицы и носилось поверх узких брюк. Выполненное из серебристого шелка, расшитое золотыми хризантемами и украшенное перламутровым жемчугом, одеяние превосходно сочеталось с тяжелой тёмно-красной шкурой, наброшенной на плечи.       Каштановые волосы были тщательно расчесаны и собраны в высокую прическу, открывая шею. Голову венчал золотой обруч, по бокам которого свисали височные жемчужные нити, обрамлявшие лицо омеги. — Ваше Высочество? — один из слуг протянул пурпурную бархатную подушечку, на которой лежало несколько наборов украшений.       Яро бросил на них лишь мимолётный взгляд и тут же отмахнулся.       Он так и не выспался толком. Свадебное гулянье затянулось до поздней ночи. А когда «молодых» сопроводили исполнить супружеский долг, Вилмар решил высказать Яромиру всё, что думает о нём. — Если бы не обещание Сонбахара, я бы никогда даже не посмотрел в сторону такого как ты, — с неприязнью в голосе прошипел король. — Мой Сольвейг сильно бы расстроился, если бы узнал, что я вступил в брак с кем-то вроде тебя. Наверное, ты спрашиваешь, почему я решил сделать тебя лишь принцем-консортом, а не полноправным соправителем? Потому что я не намерен отдавать свою страну в руки какого-то выскочки.       Вилмар говорил много, зло шипя.       Если бы кто-то подслушал их разговор, то сильно бы удивился. Ведь до свадьбы и вплоть до брачного ложа, король всем своим видом показывал, как заинтересован в своём избраннике.       Сразу же после представления советникам, Вилмар прислал к Яромиру лучших ювелиров и портных королевского двора. Трапезничал он только в компании избранного омеги. С ним же проводил ночи.       А в день свадьбы, к которой готовились больше седмицы, Вилмар был особенно внимателен к своему супругу. Со счастливой улыбкой озвучивал клятву любви и верности, надевая на безымянный палец Яро золотое кольцо с цветочной чеканкой и тремя небольшими сапфирами. Нежно целовал на глазах у всего двора. Вёл своего омегу в танце, осторожно прижимая к себе.       Не стеснялся за столом рассказывать о том, как сильно дорожит Яромиром. Даже поставил на место своего Второго Советника, лорда Рандольфа Анлафа, когда тот посмел что-то пробурчать про безродную чернь.       Но всё это было фарсом. Спектаклем, в который должны были поверить все без исключения.       Вилмар всё делал по указке Сонбахара.       Когда они с Яро оставались наедине, то улыбка немедленно пропадала с лица короля. Взгляд становился брезгливым, а голос холодным.       По ночам, когда все думали, что Вилмар развлекается с женихом, на самом деле король погружался в глубокий сон где-нибудь на кресле или на ковре. А чтобы не было вопросов у слуг, Сонбахар приходил к Яромиру и брал его прямо на королевском ложе.       «Омежьи линии» давно стали ярко-красными. И видевшие это слуги, стремительно разнесли новость об интересном положении Яро по всему двору.       Даже во время свадьбы было слышно, как некоторые гости зло обсуждают столь скорую беременность «недостойного» омеги. И плевать им всем было, что Яромир избран самим кровожадным богом Сонбахаром в качестве родителя следующего правителя.       Оторвавшись от зеркала, Яро посмотрел на сундук, куда стали складывать свадебный наряд. Прозрачный бежевый шелк, который обтекал фигуру, имел жемчужную и гранатовую вышивку на самых пикантных местах. При этом рукава и декольте были сшиты так, что открывали плечи и большую часть груди, позволяя всем увидеть метку-ожог.       Двери покоев отворились, впуская старого короля.       Его волосы по обыкновению были распущены. На этот раз он был облачен в тёмно-зелёный бархат свободного кроя, который скрывал его худощавую фигуру. — Ваше Величество, — Яро тут же склонился в поклоне, — славного вам утра. — И тебе доброе утро, моё сокровище, — расплывшись в улыбке, Вилмар жестом позволил ему выпрямиться, поцеловал в лоб. Протянул раскрытую ладонь. — Сегодня твой первый день в качестве принца-консорта и моего супруга. Пойдём, ты должен поприветствовать своих подданных. — Конечно, Ваше Величество, — улыбнувшись в ответ, омега охотно вложил свою руку в его ладонь.       Вместе они вышли из покоев, ступая нога в ногу.       Самого же Яромира весьма забавлял весь этот спектакль. По сути его устраивало всё, кроме вынужденных ночевок в королевской постели рядом с Вилмаром. Как альфа он давно утратил свой природный аромат, и теперь от него постоянно несло старостью, затхлым нафталином.       Тревожило Яро только будущее, которое наступит довольно скоро. И он до сих пор не определился, кому из Советников стоит довериться. Что Первый, что Второй явно не питают к нему симпатии. Но время идёт, а нужно начинать действовать уже сейчас.       В тронном зале, где и проходил пышный пир после свадебной церемонии, было прибрано. Полы спешно помыли, белые кружевные скатерти заменили на золотой шелк.       На завтрак подавали варёные яйца, салат, белый сыр, сладкие булочки, масло и подогретое вино со специями, разбавленное ягодным соком.       Большинство гостей еще спали в гостевых покоях.       К завтраку спустились только главы знатных родов, советники короля и главные сплетники Солсетура.       Садясь по левую от мужа руку, Яро бросил взгляд на лорда Рандольфа Анлафа. Тот выглядел как всегда безупречно и достаточно бодро.       «Он презирает меня, — равнодушно отметил про себя омега, пригубив вино. — Но вряд ли ненавидит так же сильно, как Первый Советник, который потерял даже бледную тень надежды на родство с правящим родом».       Лорд Зигварт Хьёрт демонстративно игнорировал Яромира. Старался не смотреть в его сторону, обращаясь исключительно к королю. — Боги будут милостивы, если благословят этот союз наследником, — достаточно громко заметил альфа, так и не притронувшись к своей тарелке. То ли не было аппетита, то ли больше не лезло после недавнего пира. — И боги действительно милостивы, — фальшивая улыбка Вилмара дрогнула. Он накрыл ладонь Яро своей. — Их благословения не пришлось долго ждать. «Линии» моего принца-консорта стали красны, как некогда мои волосы в более молодые года.       Яромир заставил себя улыбнуться, якобы смущенно отвести взгляд.       Он знал, что все они думают о нём.       «Глупая кукла», «самоуверенное ничтожество», «выскочка». Лишь потому, что Яро ни с кем не заводит бесед. Вежливо улыбается солсетуринам, произносит слова приветствия и прощания, предпочитает помалкивать и стоять в стороне.       Солсетурины считают его глупым. Им не приходит в голову, что чужак может просто слушать, подмечая важные для себя вещи.       А еще они уверены, что Яро плохо знает их язык.       Да, он не знает его в совершенстве. Грамота всё еще давалась ему тяжело, но вот разговорный солсетурский Яро знал более чем сносно. Настолько, что мог отдавать приказы слугам и разговаривать с Вилмаром. — И когда только успел? — фыркнул кто-то из лордов.       Советники недовольно насупились. — Отрадно знать, что наша страна не останется без короля, — жеманно улыбнувшись, Рандольф не переставал сверлить Яромира недобрым взглядом. Поднял над головой золоченый кубок. — Выпьем же за нашего короля! — За короля! — на разные голоса подхватили лорды и советники. — За будущее Солсетура, — четко произнёс Яро, наградив мужчин лёгкой улыбкой. «За моё будущее…»

***

      Практически пустая бутылка разбилась о стену, разбрызгав остатки вина.       Голова Лютера гудела, не то от выпитого, не то от диких криков, доносящихся с внутреннего двора, где палачи продолжали пытать и допрашивать всех тех, кто находился подле Эсфирь во время его отсутствия.       Одни путались в показаниях, другие уверяли, что ничего не знали, а третьи молчали. — Чего вы молчите? Ради кого вы рискуете собственной жизнью? Ради крестьянкой девки, которой плевать на вас? — Войтек Лоиз всегда был остр на язык и несдержан, но в этот раз даже Лютер не стал его одёргивать.       «И в самом деле: почему?» — удивлялся князь, не понимая с чего вдруг возле Эсфирь появилось так много преданных людей.       Ладно, дурочка Рута заглядывала княгине в рот, чуть ли не боготворила, но остальные…       Повитухи и лекари уверяли, что Эсфирь родила в срок. — Это не мой ребёнок, — наконец-то пробормотал Лютер, поморщившись от головной боли. — Неужели? — усмехнулся Сонбахар, удобно расположившись в кресле за письменным столом. — И как же ты пришел к этому выводу, князь? — Моим первенцем должен был стать Демьян, и дочь мою звали Таша. У неё были зелёные глаза. Ясные, словно молодая зелень. А у этой… они серые. — Когда ты проживаешь жизнь заново, то не всё идёт по прежнему сценарию, Лютер. Малейшее изменение влечёт за собой новый ход развития уже других событий. — До тех пор, пока я не отправился на войну, Эсфирь так и не забеременела, — князь шумно вздохнул. Мрачно посмотрел на бога. — Почему так, Сонбахар? Ты же бог! Ты знаешь всё. — Ты прекрасно знаешь ответы на все свои вопросы, князь. Ты просто не хочешь признавать, что эта женщина могла предать тебя. — Моя Эсфирь никогда бы… — Лютер осёкся. — Твоя Эсфирь… А ты уверен, что знаешь, что из себя представляет «твоя Эсфирь»? — в мгновение ока Сонбахар материализовался прямо перед альфой. Ухватил за подбородок, заставляя поднять голову. — Быть может, она всегда была такой. Но эта девчонка младше «той» девушки, которую ты полюбил впервые. А значит, что и не так хитра. — Я просто хотел вернуть свою семью… спасти их! Моих детей, жену! Разве я многого просил? — Твои дети еще не родились, — фыркнув, бог отстранился от него. Брезгливо тряхнул рукой. — Твоя жена при тебе. Только тебе решать, что будет с ней. Хочешь «вернуть» утраченное? Что ж, попытайся. Это твоя жизнь, князь. И только тебе решать, что будет дальше.       Лютер встал с кушетки. Пристально посмотрел на Сонбахара: — А если… Если бы я отказался от Эсфирь и выбрал Яро? Если бы я сделал его своим, то многое бы изменилось? — А сам как думаешь? — Я… — Об этом надо было думать раньше, князь. Сейчас омега далеко от тебя и, наверняка, не подпустит к себе. На удивление, мальчишка не такой дурак, чтобы прощать своих обидчиков. — Ясно… — поджав губы, альфа прошел к окну.       Крики боли и предсмертный вой скорее раздражали его, чем приносили удовольствие. Страшные казни и пытки тоже не радовали взор.       Простояв так какое-то время, Лютер пришел к единственному правильному решению. — Проклятье! — со всей силы ударив по окну, разбив его, альфа практически никак не отреагировал на образовавшиеся раны. Кровь тут же выступила из порезов, стремительно закапала на пол.       Стражники не заставили себя долго ждать. Ворвались в покои, крайне обеспокоенные подозрительным шумом. — Государь? С вами всё в порядке?       Заметив кровь, один из них тут же бросился за лекарем. — Пусть верховные жрецы немедленно явятся в Зал Заседания! — велел Лютер, выходя в коридор. — Войтек, приведи княгиню туда. Я буду судить её. — Давно пора, — тихо буркнул временно исполняющий обязанности капитана княжеской стражи. — Да будет вам известно, Государь, что в ходе допроса мы узнали кое-что интересное. Княгиня, с поддержкой вашего ныне покойного брата, отправила наёмников на поиски одного омеги. Чтобы они привезли ей его голову. Омегу зовут Яромир Гурий.       Уголки губ князя нервно дёрнулись. — В моей стране слишком много наёмников. Нужно это исправить. — Государь, ваша рука… — Не до этого! Выполняй приказ, Лоиз!

***

      Плач дочери раздражал. Выводил из себя. — Заткнись! Хватит!       Эсфирь не знала, что ей делать. Не знала, что её ждёт.       Её заперли в этих покоях, словно преступницу. Оставили одну.       Руту увели почти сразу. Та рыдала, сопротивлялась и умоляла оставить её с госпожой. Но люди князя были глухи. Они выполняли приказ с холодным расчетом палачей.       Эсфирь не находила себе покоя. Она, то металась по покоям, лихорадочно соображая, как бы подлизаться к мужу. То падала на колени, горько рыдала и молилась богам. Просила бога-отца Аска и богиню-мать Бирку о защите и милосердии. Тогда-то Эсфирь вспоминала о своей дочери. — Только ради неё! Ради доченьки сберегите меня! — захлёбываясь слезами, умоляла девушка.       А потом, когда сил на рыдания не оставалось, Эсфирь снова начинала мерить шагами покои.       Ребёнок надрывался, выводя её из себя. — Заткнись! — с отчаянием в голосе крикнула княгиня. Схватила с кушетки подушечку, обитую голубым бархатом. Метнулась к колыбели и, накрыв лицо дочери, стала душить её. — Заткнись! Прошу, хватит… Перестань!       Девочка продолжала пищать сквозь толщу подушки. И это еще сильнее раздражало Эсфирь. Она, то сильнее надавливала, то практически отстранялась, оставляя на ребёнке только подушку.       В какой-то момент ей показалось, что стало тихо. И тогда Эсфирь мгновенно отдёрнула подушку.       Синяя от истерики девочка вновь зашлась воем, время от времени ненадолго смолкая. — Госпожа?       Мужской голос заставил княгиню вздрогнуть. Выронив подушку, она медленно повернулась. С ужасом посмотрела на стражников. — Государь велел сопроводить вас в Зал Заседаний, — сообщил Войтек Лоиз, переводя взгляд с девушки на колыбельку и обратно. — Госпожа, что вы собирались сделать? — Н-ничего… З-зачем я Г-государю? — Он будет судить вас, — не став дожидаться, пока Эсфирь сама соблаговолит сдвинуться с места, бета решительно подошел к ней, схватил за руку и выволок в коридор.       Девушка мгновенно стала какой-то вялой. Она даже не обернулась, чтобы взглянуть на свою рыдающую дочь.       Впрочем, Войтек давно заметил, что княгиню заботит только она сама. И если она о ком-то беспокоится, то лишь с выгодой для себя.       Эсфирь лихорадочно соображала, как бы избежать страшной участи. Она попытается еще раз убедить Лютера в своей невиновности. Снова обвинит Аскольда в изнасиловании, припишет ему и Лучезару угрозы и шантаж.       Но поможет ли это?       С горечью Эсфирь осознавала, что вряд ли…       В Зале Заседаний стояли лишь несколько верховных жрецов, которые с опаской поглядывали на восседающего в троноподобном кресле князя.       Рука Лютера была забинтована, в некоторых местах проступила кровь. Сам он выглядел мрачным. — Лютер… — позвала Эсфирь, едва переступив порог Зала. — Я… — Мы привели её, Государь, — Войтек бесцеремонно довёл девушку до центра комнаты. — Вошли как раз вовремя. Она пыталась удавить младенца. — Что? Это не так!       Жрецы наградили княгиню осуждающим взглядом. Верховный служитель богини-матери Бирки и вовсе сплюнул. — Мне плевать, — бросил Лютер, пристально глядя на Эсфирь. — Когда я решил жениться на тебе, Звёздочка, все меня отговаривали от этой затеи. Ради тебя я отказался от омеги, который был готов ползать у меня в ногах, чтобы быть рядом со мной. Из-за тебя умерли невинные. Из-за тебя теперь обо мне все будут судачить, как о рогоносце. И всё из-за тебя. — Лютер… Всё совсем не так…       Девушка хотела упасть ему в ноги, зайтись рыданиями, но Войтек не позволил ей сдвинуться с места. — Я крайне разочарован в тебе, Эсфирь, — продолжил князь. Он смотрел на неё, и видел незнакомку, а не когда-то любимую жену. Нынешняя Эсфирь была лишь копией «той» Эсфирь, истинной княгини. — Разочарован… Но я буду милосерден. Я не казню тебя, не подвергну страшному допросу. — Лютер..? — она поджала губы. — Достопочтенные верховные жрецы, я собрал вас для того, чтобы вы были свидетелями моей воли, — поднявшись с трона, Лютер посмотрел куда-то за спину Эсфирь. — И воля моя такова: эта женщина лишается статуса княгини и всего, что я ей дал. Она более не Государыня, не моя жена. — Нет… — Эсфирь не верила в то, что слышала. — Нет! — Я буду милостив и позволю тебе остаться в Эделе, но как прислужнице. Отныне ты подчиняешься Биляне. И выполняешь всё, что она прикажет. Что касается ребёнка, то тебе решать, что с ним будет. Мне нет дела до чужого ублюдка. — Супружеская измена есть тяжкий из грехов, — вмешался служитель Бирки. — В былые времена глава дома мог забить изменщицу или же изменщика до смерти. И это считалось правильным. Но наш Государь милосерден, поэтому будь благодарна, девка. Государь, богиня-мать даёт своё разрешение на разрыв этого союза… — Ложь! — вырываясь из рук Войтека, Эсфирь тянулась к Лютеру. — Богиня ничего вам не сказала! Боги глухи к нашим мольбам, а вы лишь прикрываете свои деяния их волей! Будь ты проклят, Лютер Витолд! Не видать тебе счастья вовек! И твоя шлюха… Будь уверен, скоро ты получишь голову этого омеги! — Яро находится в безопасности, — достаточно спокойно возразил Лютер. По крайней мере, Сонбахар уверял в этом. И князь не видел смысла сомневаться в словах бога. А потому был только рад поддеть Эсфирь. — Он находится под защитой лучшего из нас. И никто не сможет причинить ему вреда. — Невозможно… — казалось, что девушка тут же поникла. Ей вспомнились те изувеченные люди и трупы, пришедшие из Черена. Как и то, что Яромир таинственным образом исчез. — Ты спрятал его! С самого начала это был ты! Ты помог ему сбежать. Орест был прав, когда говорил, что ты одержим этим омегой. А я ведь еще не верила… — Передайте девушку Биляне. Пусть найдёт ей работу и место для сна. Если девушка пожелает покинуть Эдель, то не препятствуйте. Пусть уходит. — Не прощу… Я не прощу тебя! — не сдерживая слёз, бросила Эсфирь в лицо князю. — Я любила тебя!       Но Лютер уже не обращал на неё внимания. Отмахнулся, как от назойливой мухи. — Государю не помешала бы хорошая жена, — напомнил служитель Бирки. — Или хороший муж. У Государя ведь есть кто-то на примете? — Да. Леди Суви Арттери из Кальта.       Глаза Эсфирь расширились. Отчего-то ей стало больно.       Она пошатнулась, теряя сознание.       Но Лютер даже с места не двинулся, чтобы подхватить её. Он обсуждал кандидатуру некой леди Арттери, которая в скором времени должна была занять место княгини Северена.       Войтек не позволил Эсфирь совсем упасть. Больно хватая за руку и плечо, заставил подняться. Поволок прочь из Зала Заседаний.       Девушка едва не запиналась о собственные ноги. Слёзы застилали взор. — Это невозможно… — бормотала она себе под нос. — Так не должно быть. Только не так…       Сейчас она понимала, что не должна была вообще вступаться за Аскольда и покидать своих покоев. Не попытайся она прервать казнь, то не оказалась бы сейчас в таком ужасном положении.

***

Лето 341-го года. — Ваше Высочество, — слуга наполнил хрустальный бокал прохладным айвовым вином, привезённым из лучших виноделен Сариисина.       Лето в Солсетуре было практическим таким же, как и в Северене. Временами дни были жаркими, а ночи прохладными.       Яро смаковал айвовое вино, задумчиво наблюдая за стрекозами, летающими над сладко пахнущими цветами.       Расторопные слуги, безупречно вышколенные, убирали со стола остатки скромной трапезы принца-консорта. Среди прочего на блюдце с голубой каёмкой были колёсики имбиря, политые свежим мёдом. Своеобразное лакомство, которым, — как оказалось позже, — любил лакомиться Сонбахар. Яромиру же оно не понравилось. Куда вкуснее были кедровые орешки с ягодами в меду.       Жизнь принца-консорта была достаточно беззаботной и прекрасной. Он не имел власти решать что-либо. В его обязанности входило быть образцом верности и благородства, рожать детей, следить за собой и быть подле мужа. Иногда приходилось посещать храмы и жертвенники, чтобы наблюдать за жертвоприношением. Тоже самое касалось судов, казней и прочих мероприятий.       Как заметил Яро, солсетурины не такие уж и дикари, как о них принято говорить. Может, когда-то давно они и были таковыми, но не сейчас.       Помимо людей, приговорённых к смерти за те или иные деяния, на жертвенник Сонбахару приносили вино, мясо и имбирь в меду.       Его верховными жрецами считались военачальники, а воины — верными последователями.       То же самое происходило и в Сариисине. Сонбахара почитали в Масмави, Замараде, Олусе и Худу, но не как единоличного бога, а наравне с местными богами.       Да, были и ярые противники кровожадного бога. «Староверы», как их называли. Последователи Дирида, который вот уже как много веков считался мёртвым богом.       Устроившись поудобнее на подушках, постеленных на мраморной скамье, Яро недовольно посмотрел на свой живот, который стал заметно больше за последние месяцы.       После того, как Вилмар объявил о беременности своего супруга, Яромир был избавлен от обязанности проводить ночи в спальне короля.       С ним вообще начали носиться, словно с ценной реликвией. Лучший придворный лекарь всегда был рядом и следил за здоровьем принца-консорта. Слуги из кожи вон лезли, чтобы угодить своему господину. Повар готовил блюда, которые предназначались исключительно для Яромира.       Всё было настолько прекрасно, что Яро начинал подозревать неладное.       Он привык, что никому нельзя доверять, и с подозрением относился к каждому доброму слову и жесту.       И с тревогой ждал своих родов, ведь после них всё изменится.       Поэтому о своём будущем нужно было подумать заранее.       Все эти месяцы Яро присматривался к Первому и Второму Советникам. И чем дольше наблюдал, тем больше убеждался, что кандидатура лорда Зигварда Хьёрта явно не подходит.       Яро остановил свой выбор на Рандольфе Анлафе. В конце концов, он достаточно молод, перспективен, думает о стране больше, чем все советники и король вместе взятые. Дружба с таким человеком может принести Яромиру только пользу.       Но есть загвоздка. Рандольф явно недолюбливает Яро. Что ж, его право. Но вскоре он поймёт, что от этого союза они оба получат то, о чем так сильно мечтают.       Слуга снова наполнил бокал.       Щебетали птицы. Стрекотали стрекозы, жужжали пчелы.       Яро вполне мог бы насладиться красотою сада, если бы не напряженное ожидание. Он отправил одного из слуг за Вторым Советником, но тот до сих пор так и не явился.       Рандольф слишком гордый, чтобы прибегать по первому зову, словно собачонка. Тем более по зову омеги, которого считает ничтожным выскочкой.       И всё же, кое-что хорошее Второй Советник сделал. Всего спустя несколько седмиц за трапезой заговорил о северенском князе, Лютере Витолде. И рассказал, как тот особо жестоко казнил своих отца и брата, а затем развёлся с женой, низвергнув её до статуса низшей замковой прислуги. И почти сразу объявил о своей помолвке с леди Суви Арттери, которая принадлежала к древнему и влиятельному кальтовскому роду.       В несколько глотков опустошив хрустальный бокал, Яромир встал с подушек. Поморщился от боли в пояснице. — У меня скоро начнутся занятия с учителями, — напомнил он, то ли себе, то ли слугам.       Обучаться солсетурской грамоте оказалось достаточно сложно. Если в Эггрунде, как и в Тунге буквенная письменность, то в Солсетуре до сих пор сохранилась рунная. Яро не был дураком, но грамота давалась ему с трудом.       Учителя были строгими, но достаточно терпимо относились к принцу-консорту. Так что с их помощью Яро медленно, но вполне успешно обучался грамоте. — Вы не особо терпеливы, Ваше Высочество, — Рандольф уверенно приближался. Тёмно-красный бархат, украшенный золотыми коршунами, сидел как влитой, подчеркивая его стройность. — Мне показалось, что вы слишком заняты, чтобы откликнуться на мой зов, лорд-советник, — Яро сделал несколько шагов ему навстречу. Его губы не растягивались в привычной лёгкой улыбке, что явно несколько насторожило Рандольфа. — Не составите мне компанию, милорд?       Прежде чем Второй Советник успел ответить, принц-консорт жестом отпустил стражу и слуг. Те покорно застыли у беседки, не смея следовать за своим господином, пока он им не прикажет.       Яро уверенно двинулся по вымощенной камнем дорожке.       Рандольф последовал за ним, хмурясь. Он скользил взглядом по располневшей фигуре, которую обволакивали алый и золотой шелк, украшенные богатой вышивкой с цветочными мотивами. Каштановые волосы были собраны в высокую прическу, которую украшал золотой обруч с янтарными и рубиновыми нитями. — Ты даже нарядами пытаешься всем показать, что принадлежишь Сонбахару, — отбросив учтивость, фыркнул Рандольф. — Господин Анлаф, поубавьте свою неприязнь, — остановившись среди густых розовых кустов, Яро медленно обернулся к нему. — У каждого из нас есть свои цели и мечты. Если вы согласитесь мне помочь, то каждый из нас получит то, чего желает больше всего. — И что ты можешь мне предложить, омега? — тон беты стал насмешливым. — Всего лишь место регента, ни больше, ни меньше, — Яро с трудом сдержался, чтобы не улыбнуться, когда светло-зелёные глаза Рандольфа загорелись алчным огоньком.