Жажда мести

You can't breathe until you choke You gotta laugh when you're the joke There's nothing like a funeral to make you feel alive Just open your eyes Just open your eyes And see that life is beautiful. Will you swear on your life, That no one will cry at my funeral? I know some things that you don't I've done things that you won't There's nothing like a trail of blood to find your way back home (Ты не сможешь дышать, пока не задохнёшься. Ты должен смеяться, когда смеются над тобой. Ничто иное так, как похороны, не заставит Тебя почувствовать себя живым. Просто открой глаза, Просто открой глаза, И посмотри, как жизнь прекрасна. Поклянёшься ли ты своей жизнью, Что никто не будет плакать на моих похоронах? Я знаю вещи, которых ты не знаешь, Я сделал то, чего не сделаешь ты. Ничто иное так, как кровавая тропинка, Не поможет тебе найти путь домой.) Sixx: A.M. — Life is beautiful

      Ночь была темна.       В импровизированной палатке тихо сопел Яромир, накрывшись тонким пледом с головой.       Лошади дремали, время от времени всхрапывая и передвигаясь, насколько им позволяла верёвка.       Сонбахар не спал. Он всматривался в ночное небо, затянутое тёмными тучами, пытаясь разглядеть хоть одну звезду. Разговор за костром всколыхнул воспоминания, о которых бог старался не вспоминать много веков.       Когда ты становишься богом, то пережитые муки в мире мёртвых перестают тебя тревожить. Ты не вспоминаешь о них. Не думаешь.       Эта ночь была так же темна, как и вода в озере, в которой после смерти его рвали на куски другие мертвецы.

***

      «Жить! Я хочу жить!» — захлёбывался водой, криками и кровью Хейст. Снова и снова он переживал этот кошмар.       Мертвецы, покоящиеся на дне озера, рвали его на куски, пока от омеги не оставалось лишь несколько сломанных костей и ошмётков плоти. Потом он приходил в себя, в тот самый момент, когда входил в воду, где всё повторялось снова и снова.       Раз за разом омега переживал один и тот же кошмар.       Ничего не менялось.       Только голос Беренгара, первого императора Сариисина и второго мужа Хейста, звучал всё тише и тише: — Смирись, Ужик. Уже ничего не исправить. Ничего…       С противоположного берега, где всегда царствовала весна, пели птицы, цвели цветы и деревья, на него смотрела его семья. Отец, мать, младший брат и Сьер… Его сын. Его первенец, который же его и убил.       Даже к нему Хейст рвался, желая просто обнять.       Снова руки мертвецов утаскивали его на дно. Зубы и ногти рвали его плоть на куски. Выдавливали глаза. Вместе со скальпом вырывали волосы.       Порой над водой появлялся древний бог Дирид, обладающий медвежьим телом и волчьей головой. Его тёмно-красный мех лоснился, словно был щедро облит свежей кровью, а желтые глаза горели ликованием. — Возомнил себя выше меня, смертный, — смеялся бог. — Ну и каково тебе теперь? Этот кошмар никогда не закончится. Смирись. И позволь своей душе умереть.

***

      Сонбахар подался вперёд. Запустил руку в потухший костёр. Вверх взлетели слабые искры от остывающих угольков.       Раньше он не знал, что души людей способны перерождаться и умирать. Исчезать бесследно, смирившись со своей участью.       Как и не знал, что первая принесённая жертва в твою честь, способна воскресить.

***

      Хейст уже практически не сопротивлялся. Стеклянными глазами наблюдал, как к нему снова тянутся руки мертвецов.       Сил уже не осталось.       Он устал… Устал от боли. Устал от ледяной и тёмной воды. Устал от всего…       Руки мертвецов утаскивали его вниз. Практически ко дну, когда начало что-то происходить.       Погружение прекратилось.       Мертвецы истошно зашипели, завизжали, спешно отступая.       Не понимая, что происходит, Хейст с минуту смотрел перед собой. Пошевелил руками и ногами, пробуя всплыть наверх.       Тёмные воды озера не препятствовали. Начали светлеть, словно бы кто-то очистил их от грязи и прочей скверны.       Выплыв на берег, омега зашелся кашлем. Его трясло, словно в лихорадке. Лёгкие резало от боли. Раны, оставленные мертвецами, кровоточили и их нестерпимо жгло. Но всё это теперь казалось такой мелочью, что Хейст просто старался не обращать на них внимания.       В воздухе запахло кровью.       Запах был столь ярким, что омега вскинул голову.       По берегу начала расползаться багряная река. Столь широкая и быстрая, что Хейст не успел даже встать, когда не осталось ни одного сухого участка земли. Словно живая, кровь перебралась на его руки и ноги. Стала подниматься вверх, покрывая собой всё его тело.       Острая боль пронзила всё тело. Вырвала из груди хриплый крик.       Алые кровавые иглы впились в плоть, пульсируя. — Прости, отец… — знакомый голос, казалось, звучал отовсюду. — Это всё из-за меня…       «Лъёлс?» — Хейст перестал дышать и обращать внимания на боль. Попытался оглянуться, но не смог. Что-то не позволяло ему пошевелиться. — Кто бы что ни говорил, но для меня ты был лучшим. Самым лучшим отцом, какого только можно пожелать. Лучшим правителем, воином, другом. Жизнь без тебя будет пуста. Знаю, ты ненавидишь слабых, но… Ты был моей слабостью. Единственной и последней. И ты был прав, когда говорил, что у человека не должно быть слабостей. Тогда легче переживать утрату.       Перед глазами омеги вспыхнул яркий свет. Словно бы кто-то зажёг свечу во тьме у самого лица. Этот свет начал приобретать очертания, формы. — Мой отец, мой Повелитель, — на этот раз голос принадлежал взрослому мужчине. — Это меньшее, что я могу сделать для тебя. Твои деяния никогда не будут забыты. Прими же эту жертву, Сонбахар!       Острозаточенные кинжалы с костяными рукоятями прошлись по шеям семи крупных мужчин. Их кровь полилась прямо на каменный алтарь, на котором стояла статуя, высеченная из красного дерева. Она изображала мужчину, одетого в длинную тунику. В одной руке он держал поднятый вверх клинком меч, а в другой — вырванное сердце. Талию и бёдра обвивали резные гадюки, выкрашенные в черный. Кровавые пиропы, вставленные на место глаз, ярко поблескивали.       Хейст нервно рассмеялся.       Статуя так сильно была на него похожа, что казалось, будто он видит себя со стороны, заточенного в дерево. — Канли Сонбахар! — взывал мужчина, к которому вскоре присоединилось еще несколько голосов. — Канли Сонбахар!       «Кровавая Осень».       Голоса не утихали, изображение сменилось.       Хейст видел перед собой храм из черного камня с колоннами из красного дерева, которые обвивали резные змеи.       Резка вспышка света ослепила, а затем всё погрузилось во тьму, напитанную ароматом крови.

***

      Перерождаться в бога болезненно. Вначале кажется, что тебя живьём рвут на части, а потом наступает момент, когда тело наполняется приятным теплом, растекающимся пульсацией по жилам.       Тогда-то и проявляется твой божественный вид, а вместе с ним и силы.       Сонбахар криво усмехнулся, вспоминая, как число его храмов и почитателей начало стремительно расти.       Его «сын» Лъёлс, второй император Сариисинской Империи, сделал всё возможное, чтобы увековечить деяния и лик своего «отца». И своих детей хорошо воспитал, отчего всего за несколько десятков лет культ Сонбахара полностью воцарился в Солсетуре, затмив кровожадного Дирида.       Дирид… Огромный волкоподобный медведь, верховный бог Солсетура. Когда-то ему поклонялись, как богу-отцу. Его изображение красовалось на гербах правящих семей.       Кровожадный бог, правивший не менее кровожадным народом.       Когда-то и сам Сонбахар поклонялся ему во времена своей человеческой жизни. А потом начал видеть Дирида. Разговаривать с ним.       В конечном итоге они стали врагами. Потому что человек, мнящий себя богом, бросает вызов уже существующим богам. А это плохо. Боги не любят конкурентов.       Сонбахар быстро снискал популярность среди воинов, а после и среди всего народа Солсетура и Сариисинской Империи. И всё из-за отзывчивости молодого бога к мольбам страждущих.       Люди всегда тянутся к тем богам, которые не остаются глухи к их мольбам.

***

      Божественной коже не страшны погодные изменения.       Это Хейст понял спустя какое-то время. Суровая солсетурская зима, при которой люди замерзали насмерть, теперь казалась не такой холодной. Да и самая знойная жара больше не мучила, заставляя искать спасение в прохладе. — Наслаждаешься? — рокочущий голос раздался совсем близко. — Твоё существование будет недолгим. Пройдёт еще какое-то время и люди перестанут бить тебе поклоны. Толку, что ты внимаешь их мольбам. Они забудут тебя. — Всё не смиришься с поражением, Дирид? — Хейст обернулся, смерил волкоподобного медведя холодным взглядом. — Нет никакого поражения! — ощерился тот. Тёмно-красная шерсть встала дыбом. — Ты слишком зазнаёшься, омега.       Молодой бог только усмехнулся.       Это стало последней каплей в чаше терпения Дирида. Он набросился на Сонбахара, вцепившись клыками в его плечо. — Ты не достоин быть богом! Ты не достоин всех этих почестей! Может, смертные и забыли, кем ты был на самом деле, но не я!       Шипя от боли, Сонбахар вонзил когти Дириду прямо в глаз, ковыряя рану.       От громкого рёва едва не заложило уши.       Медведь отступил. Замотал головой.       Под его лапами заклубился черный туман, который тут же молнией скользнул в сторону Сонбахара. Обратился в шипастые кандалы.       Молодой бог сумел увернуться. Разбежавшись, запрыгнул на спину Дириду. Уже собирался выдавить ему второй глаз, проковырять дыру в глазнице, как что-то обвило шею, резко потянуло назад, сбрасывая на землю.       Сонбахар зашипел, не то от боли, не то от досады.       Дирид вновь набросился на него.       Когтистая лапа обрушилась на лицо омеги, оставив после себя глубокие порезы и разорванные губы с подбородком.       От боли Сонбахар зарычал. Не остался в долгу, вонзив удлинившиеся когти в открытую шею Дирида.       От болезненного рёва древнего бога задрожала земля. Кровь фонтаном полилась на лицо омеги.       Дирид забился в агонии. Принялся лапами рвать бока и бёдра Сонбахара, лишь бы выиграть время и попытаться исцелить свои раны. Но молодой бог даже и не думал отступать.       Его пальцы проникали глубже в горло медведя. Острые когти пробили трахею. Продолжили погружение.       В этот момент цепь снова натянулась. Шипастый ошейник сдавил шею Сонбахара так, что стало трудно дышать. — Ничтожество! — ревел Дирид, сходя с ума от боли и гнева. — Жалкая шлюха!       Цепь резко потянула назад, оттаскивая Сонбахара в сторону.       Дирид мотал головой, не переставая реветь.       Омега выкинул руку вперёд, сжал кулак, когтями оцарапав свою ладонь. Капли его крови тут же обратились в красных змей, стремительно уползших в сторону божественного медведя. Они обвили мохнатые лапы. Словно черви, стали заползать в раны, прогрызая себе путь зубами.       Дирид заплясал на месте.       Забился в агонии, когда змеи добрались до мозга.       Цепь прекратила своё движение. Обратилась в черный туман, стремительно рассеивающийся.       Сонбахар медленно поднялся. Шея была повреждена из-за шипов, но это не так уж и серьёзно, как подранные лицо, бока и бёдра.       Раны у богов исцеляются, не оставляя после себя следов. Разумеется, что на это нужно время. Тем более, если они были нанесены другим богом.       Капли крови, сочащиеся из раны в ладони, сформировались в обоюдоострый короткий меч с зазубренным лезвием.       Сонбахар медленно подошел к рухнувшему на землю Дириду. Снег вокруг напитался кровью, приобретя приятный глазу омеги багровый оттенок. — Жалкое зрелище, — цокнул языком Хейст, склонившись над древним богом. Рука его не дрогнула, когда острое лезвие вошло в шею Дирида, отсекая голову.       Крепко ухватившись за шерсть, Сонбхар поднял её над своей головой, позволяя тёплой крови закапать на лицо. Высунул язык, пробуя на вкус. Тёплая, густая и при этом горькая. — Мерзость, — сплюнув, Сонбахар устроился поудобнее на снегу. Голыми руками принялся рвать шкуру, плоть и мышцы, стараясь добраться до черепа поверженного бога.

***

— Когда-то замок Лаир выглядел иначе, — заметил Сонбахар, скользя взглядом по самому настоящему дворцу. — Но пожар уничтожил практически всё, так что замок пришлось возводить заново. — Что послужило причиной для пожара? — равнодушно спросил Яро. Его не интересовали ни Лаир, ни его история. Вообще ничего. Странная пустота поселилась внутри, заставляя омегу подолгу замыкаться в себе. — Неприятные события прошлого, — ответил бог. — Квадратный замок с высокими шпилями башен был уничтожен. И на его месте построили прямоугольный дворец с куполообразными крышами и потолками. Как ты заметил, его окружает высокая стена высотою до пяти метров с дозорными башнями на приличном расстоянии друг от друга. Настоящая крепость, которую невозможно взять. — Катапульты и таран могут взять любую крепость, — пробормотал омега, чувствуя, как ему становится дурно. — Не любую… — Сонбахар остановился. Пристально посмотрел на Яромира. — Ты еле в седле сидишь. Надо показать тебя Вилмару до того, как сознание потеряешь. Так и быть, торжественное представление перед всем двором придётся опустить.       Яро его практически не слушал. Отпустил поводья. Начал заваливаться на бок.       Выругавшись, бог подхватил омегу, не давая ему упасть. Достаточно легко пересадил на свою лошадь, прижимая к себе.       Ничего другого не оставалось, кроме как перенести Яромира внутрь замка.       Обычно Сонбахар не любил использовать этот метод перемещения смертных, но другого выбора не было.       В мгновение ока они оказались в роскошных покоях. Стены были обтянуты золотым шелком и украшены серебряными перьями. Точно такой же была обивка у мебели из красного дерева, покрытого лаком.       Сонбахар уложил Яро на кушетку. Взял со стола хрустальный графин и стал вливать воду в приоткрытый рот омеги. — Не заставляй меня с тобой возиться, мальчишка! Давай, приходи в себя.       Яро закашлялся, когда вода попала в нос и не в то горло. Через силу заставил себя сесть. Но практически сразу закружилась голова и мир вокруг поглотила тьма.       На грани сознания Яромир слышал, как громко выругался Сонбахар.

***

      Быстрым шагом преодолевая ступени и коридоры, Лютер спешил в покои жены.       Едва он спешился у крыльца Эделя, как слуги обрадовали его вестью о рождении ребёнка.       С вечера у княгини отошли воды. Роды были быстрыми и лёгкими, отчего Эсфирь приказала всем придворным немедленно вознести хвалу богине-матери Бирке и пожертвовала приличную сумму главному храму в берёзовой роще.       Лютер влетел в покои жены, пробежав мимо стражи. — Эсфирь!       Она лежала на широкой постели. Волосы, высушенные и расчесанные, сияли, будто жидкое золото. Лицо осунулось, побледнело, но янтарные глаза горели ярче, чем прежде. Белоснежная шелковая сорочка практически сливалась с кожей Эсфирь. — Лютер… — девушка устало улыбнулась.       Повитухи и служанки сновали рядом.       В покоях практически не осталось ничего из того, что напоминало бы о родах. Грязные простыни и воду унесли в первую очередь.       В подвешенной под потолком люльке пищал младенец, плотно закутанный в льняные светлые пелёнки. — Моя Звёздочка, — позабыв обо всём, Лютер подошел к Эсфирь, чтобы тут же заключить её в крепкие объятия. Расцеловал в обе щеки, в лоб. Его переполняла радость. — Какая же ты у меня молодец. — Я рада, что ты вернулся, — глаза княгини увлажнились, и альфа истолковал это по-своему. — Я не мог оставить тебя одну, — вновь поцеловав её, Лютер прошел к люльке. Бережно взял на руки младенца. Отмытого, розовощекого. — Какой славный у нас сын, Звёздочка. Демьяном его назову.       Служанка со звоном поставила на стол поднос с обедом. Поспешила откланяться.       Ребёнок вздрогнул. Зевнул, широко раскрыв беззубый ротик. Открыл глаза. Не янтарные, которые в «той» жизни были у Демьяна, а серые. — То не сын, княже, — осторожно сказала Эсфирь, придвинувшись к краю постели, чтобы в случае необходимости встать. — Дочка у нас с тобой родилась. Доченька. Княжна. — Дочь? — Лютер смотрел на младенца, всё больше ловя себя на мысли, что ему подсунули кого-то другого. — Нет… Я помню своих детей. Демьян первым родился. У него были такие же янтарные глаза, как у тебя. А потом родилась наша дочь. Таша. У неё глаза были зелёными. Как малахиты. А эта… у неё серые. — О каких детях ты говоришь, муж мой? — Эсфирь вся напряглась. В горле пересохло от страха и тревоги. — О наших с тобой, конечно же! — альфа повернулся к ней.       «Всё сейчас не так, как было «тогда», — про себя отметил Лютер. И это было правдой. В этой жизни произошло так много событий, отличных от «той» жизни, что как-то глупо надеяться, что всё будет, как «тогда». — Я бы хотела назвать нашу дочь Златой, — княгиня заставила себя встать. Протянула руки, осторожно забирая ребёнка. — Нет, её будут звать Ташей, — уверенно возразил Лютер. — Почему? — Потому что её зовут Таша. Разве это не понятно? А следующим у нас родится сын Демьян.       Эсфирь растерялась. Она не знала, как реагировать на всё это. — Лютер, я бы очень хотела, чтобы нашу дочь звали Златой. Это имя принесёт ей много счастья. — Государь, княгиня права, — вмешалась ключница Биляна. — Ваша дочь достойна более славного имени, нежели просто «Рождение».       Лютер скрипнул зубами. Еще раз посмотрел на младенца, который начал хныкать на руках Эсфирь, прежде чем наконец-то решился осмотреть покои. Только сейчас он заметил затаившегося в углу брата. — Аскольд, проводи меня к нашему отцу. Мне есть о чем с вами двумя поговорить. — Ему нездоровится, — внезапно твёрдо заявил княжич, преградив дорогу Лютеру. Взглянул на встревоженную Эсфирь. — Злата — хорошее имя для девочки. Не нужно его менять на какое-то другое. — Нездоровится именно теперь, когда нужно держать ответ за свои слова и деяния? — ощерился князь. Намеренно задел Аскольда плечом, проходя мимо. Он не собирался закрывать глаза на преступления отца. — Ты совершаешь ошибку! — княжич попытался его остановить, перехватить за руку, но Лютер даже не обернулся.       Стража не посмела ему помешать, хоть и заявила, что форелдер-князь велел не беспокоить его.       Войдя в покои, Лютер нахмурился. Слуги спешно собирали вещи, а сам Лучезар стоял у раскрытых сундуков. — Л-Лютер… — Слышал, что тебе нездоровится, — князь стал приближаться. — Что ж, это должно быть веская причина, чтобы не встречать меня. И пытаться сбежать. — Лютер, я всё могу… — Лучезар попятился назад. С лица сошли краски. — Что ты мне хочешь объяснить? Убийство Миляна и Ореста? Сговор с Ламонтом? Или что? — Милян был казнён за колдовство против княгини, — вмешался Аскольд, придя на защиту отца. — Заткнись, Аскольд! — ощерился Лютер. — Ты можешь лить эту ложь в уши кому угодно, но только не мне. Милян бы никогда не опустился до колдовства или чего-то подобного. Он просто вам мешал. И вы решили избавиться от него! Вы убили невинного мальчишку, выродки проклятые! — Стоит ли напомнить, скольких невинных ты сам погубил по своей прихоти?! — в тон ему ответил княжич. — Ты жалеешь одного мальчишку, забыв, что погубил жизни куда большего количества людей. — Когда ты успел набраться храбрости, Аскольд? — князь повернулся к нему. Смерил презрительным взглядом. — Раньше я был уверен, что тебя стоит оберегать от монстра, потому что ты легко поддаёшься чужому влиянию. Но теперь я вижу, что ошибался. Ты и есть монстр.       Странное осознание щелкнуло в голове Лютера, заставляя взглянуть на картину «того» прошлого под другим углом. — Ты… это всё был ты! Ты подговорил Яро убить мою семью, чтобы самому взойти на трон. — Что? О чем ты? — Аскольд недоумённо уставился на брата. — Ты просто завидовал мне, — продолжал Лютер. — Конечно, ведь Эсфирь родила мне двоих детей, а твой омега оказался порченной шлюхой. Завидовал, что мне достались трон и красавица-жена, а тебе — ничего. И ты решил это исправить. Сыграл на чувствах Яро, заставив выступить его в качестве организатора моего похищения. — Что ты такое говоришь, Лютер? — попытался вмешаться Лучезар, заслоняя Аскольда собой. Как и в детстве. — Ты бредишь. То, о чем ты говоришь, в чем обвиняешь брата… Этого никогда не могло произойти. — Но это произошло! Вы оба — предатели! Вздумали плести интриги у меня за спиной. И за это будете наказаны. Стража! — Одумайся, Лютер! — Лучезар попытался схватить его за руку, но князь отпрянул. — Мы же твоя семья! — Вряд ли мы когда-либо были семьёю по-настоящему, — Лютер отступил в сторону, позволяя страже схватить отца и брата. — За предательство положена смертная казнь. — Ты не сделаешь этого! — отец дёрнулся, когда ему заломили руки за спиной. — А что мне помешает?!       Они обменялись взглядами. Злыми, тяжелыми.       Наверное, будь на месте Лютера кто-то другой, он бы попытался понять и простить отца, дать ему второй шанс. Кто-то другой, но не он. Не после того, как отец пытался его убить и состоял в сговоре с врагом. — Уведите их, — велел князь. Даже полный мольбы взгляд Аскольда не смог заставить его сердце смягчиться.

***

      По спине Яро гуляли мурашки. Он всё еще неважно себя чувствовал, но получше, чем последние дни их пути.       Как выяснилось, без сознания омега пробыл всего сутки. Придворные лекари Солсетура смогли привести его в чувство, напоив всевозможными лекарствами, протерев различными примочками и мазями.       После этого слуги долго и тщательно отмывали Яромира, приводя в порядок в личной королевской купальне, отделанной молочным мрамором.       Практически все солсетурины были красноволосы, светлокожи и достаточно молчаливы.       Последнее особенно радовало Яро. У него не было настроения вести беседы на какие бы то ни было темы. Но, увы, придётся.       Слуги облачили его в тунику из лёгкого тёмно-красного полупрозрачного шелка, чьи рукава обнажали плечи и большую часть груди, позволяя всем увидеть божественную метку. Они же с особым усердием расчесали волосы Яро, пока те не заблестели. На ноги надели мягкие тканевые туфли-лодочки, расшитые бисером.       Только после этого омегу сопроводили обратно в королевские покои.       Там, в центре большой гостиной стоял уже не молодой мужчина.       Расшитая алыми нитями парча цвета маренго подчеркивала его излишнюю худобу и болезненную бледность кожи. Перстни с самоцветами выглядели особенно крупными на практически костлявых пальцах с давно нестриженными ногтями. Среди белёсых прямых волос еще осталось несколько тонких терракотовых прядей. Голову венчал золотой обруч, украшенный эмалированными лилиями и змеями. С измождённого лица на Яромира смотрели уставшие блекло-голубые глаза, под которыми залегли глубокие тени. Острый тонкий нос, впалые щеки, тонкие губы. — Ваше Величество, — Яро заставил себя поклониться, произнося вежливое приветствие на солсетурском.       Но король только дёрнул уголком рта. Он тоже разглядывал юношу и, судя по насупленным бровям, не особо остался доволен. — Я исполнил свою часть договора, Вилмар, — Сонбахар появился неожиданно. Вольготно развалился в кресле. Он был в своём божественном обличии, в котором особенно сильно любил красоваться. — Теперь твоя очередь. Мальчишка из знатного рода. Кроме того, имеет родство с правящей семьёй Северена.       Бог сделал паузу, с удовольствием заметив, как лицо Яро удивлённо вытянулось. И только после этого продолжил: — Не дурен собой. Быстро всему учится. Разве не чудесно? — Не в моём вкусе, — наконец-то ответил король Солсетура. Голос его был похож на воронье карканье.       «Взаимно», — про себя отметил Яро, но вслух ничего не сказал. Да и не собирался.       Он решил, что лучше будет молчать, пока не спросят. — Вспомнить бы еще, кто в твоём вкусе, — закатил глаза Сонбахар, закинув ногу на ногу и величественно возложив руки на подлокотники. Ногтями поцарапал красное дерево. — У нас был уговор. Исполни свою часть, если хочешь поскорее увидеть Сольвейг. — Сольвейг? — Вилмар словно бы ожил. В глазах появился блеск, а губы тронула печальная улыбка. — Да… Мы увидимся. Я всё сделаю. — Вот и делай. Собери советников и представь Яромира, как положено. — Я сделаю… Я всё сделаю… — словно в бреду зашептал король, глядя куда-то за спину Яро. — Сделаю…       Сонбахар раздраженно дёрнул плечом. Покинул кресло, подойдя к Яромиру. Положил руку ему на плечо, подталкивая к дверям.       Молча они прошли совсем немного, прежде чем зашли в другие покои, возле которых несла караул стража.       Внутри всё было отделано в серебристо-персиковых тонах. Просторные покои, состоящие из большой гостиной, купальни, спальни, гардеробной и личного кабинета. Мебель из светлого дерева. Серебряная утварь. Персикового оттенка шелк, которым были обтянуты стены и обивка. Такие же портьеры, украшенные серебряными цветками лилий. — О каком родстве с княжеским родом ты говорил? — угрюмо вопросил Яро, буравя бога мрачным взглядом. — Об обычном. Твой отец-омега — младший брат форелдер-князя Лучезара. Так что, да, Лютер и Аскольд, твои двоюродные братья. Ну разве не чудесно? — Мерзость… — сжав кулаки, омега скривился. Его затошнило. — Лютер знает об этом? О нашем с ним родстве? — А ты довольно спокойно реагируешь на такую важную новость, — усмехнулся Сонбахар. — Знает. Но его это не сильно останавливает.       Яро аж передёрнуло, от понимания, что Лютер, — его двоюродный брат, — продолжал домогаться его, несмотря на кровное родство. — А с этим, королём, что? — Бытует мнение, что общение с богами сильно сказывается на рассудке смертного, — безразличным тоном ответил Сонбахар. — Ну а если серьёзно, то Вилмар помутился рассудком после смерти супруга. Они были молоды. Влюблены. Прям как в балладах. Но брак продлился недолго. Сольвейг унесла чахотка. Совсем молодого. Вилмар стал вдовцом в девятнадцать. Сейчас ему почти шестьдесят. И с тех пор он больше не был в браке. Да и вообще, ни омеги, ни женщины его больше не интересовали. Но альфья природа не дремлет. И рано или поздно, но давала о себе знать. — Он альфа? — удивился юноша. — Я думал, что бета… — Вилмар был альфой. И его тянуло к омегам и женщинам. Природа берёт своё, как ей не противься. Придворные все извелись, пытаясь подложить под короля своих сыновей, дочерей, братьев, сестёр, кузенов и кузин. А Вилмар, назло всем, — и природе в том числе, — решил свою проблему. Он оскопил себя. Отрезал себе член с мошонкой. По сути, сделал себя евнухом. Вот только… Это тайна, о которой никто не знает. А кто знал — тех уже нет в живых.       Сонбахар поморщился. — Чем дальше, тем больше Вилмар сходил с ума. Уж не знаю, почему его столько лет все терпят. Давно могли бы отравить и посадить на трон кого-то другого. — Может, он чем-то выгоден? — предположил Яро. — Только тем, что закрывает глаза на самоуправство своих советников. Их двое. Лорд Рандольф Анлаф и лорд Зигвард Хьёрт. Оба ратуют за независимость Солсетура от Сариисинской Империи. Но их взгляды всё же отличаются. Рандольф верит, что будущее не за монархическими династиями, а за правителями, которых изберёт народ путём голосования. Зигвард же придерживается старых взглядов. Увы, он так и не смог породниться с Вилмаром. Как только Вилмара не станет, эти двое утопят Солсетур в крови, пытаясь оспорить свои права на трон. — А они у них есть, эти права? — отчего-то Яромир в этом сильно сомневался. Устав стоять, он опустился в стоявшее рядом кресло. — В том-то и дело, что нет, — улыбнулся Сонбахар. — Но разве это когда-то было проблемой? Рандольф кормит народ утопическими обещаниями, рисуя им поистине райскую картину мира, если они выберут его. Мир, где всякий труд оплачивается. Мир с развитой медициной, образованием, доступными для всех. Мир, где помещики платят своим крестьянам жалование наравне с вольными рабочими. По сути, он обещает им второй Сариисин, где всё это существует уже много веков. Зигвард же уверен, что имеет полное право на трон по той причине, что дольше всех занимает должность Первого Советника. Его род достаточно древний. Он лучше знает, что нужно стране и народу. А народу нужны хорошие хозяева, которые будут о нём заботиться, регулярно поставлять хлеб и зрелища. Зигвард сделает всё, чтобы низшие слои населения обратились в рабство. Их будут кормить, одевать и держать в тепле, но они не будут свободны. Впрочем, это не так уж и плохо. Порой рабство может дать гораздо больше, чем свобода.       Яро молча кивнул. Он серьёзно задумался. Понимал, что войны не избежать. Одни последуют за Рандольфом, требуя свободы и тех благ, что прежде были доступны лишь знати и богатым. Другие примкнут к Зигварду.       Оба варианта звучали весьма заманчиво. Но потребуется много времени и ресурсов, чтобы обещания Рандольфа претворились в жизнь. В то время как Зигвард легко сможет исполнить то, о чем говорит. — Согласись, занятно выходит? — Сонбахар устроился на кресле напротив Яро. — А ты кого из них поддерживаешь? — Никого. Мне нравятся их идеи, их мысли, но не нравится мысль, что они зарятся на трон, которого они пока не достойны. — Они не будут рады, когда Вилмар представит им меня, — нахмурился Яромир. — Более того, они не будут рады, когда вы сыграете свадьбу, и ты родишь. При дворе полно тех, кто захочет избавиться от тебя. Но эти двое могут представлять для тебя большую угрозу. — Просто отлично! — фыркнул юноша. — Ты обещал мне жизнь без страданий, вообще-то. — Да, спокойную жизнь, где не будет боли и страданий. Помню. Но не всё же должен делать только я. Придётся немного побороться, Яро. Или ты думаешь, что я преподнесу тебе всё на блюдечке? Наивный. Я и так достаточно для тебя сделал. — Обрюхатил, пометил и пытаешься свести с безумным стариком, за чей трон уже грызутся советники? Не думал, что Зигвар и Рандольф первым делом захотят избавиться от меня и ребёнка, чтобы ничто не могло встать у них на пути? — Всё в этой жизни покупается и продаётся, мальчик! И если тебе есть, что предложить, то не стоит беспокоиться о таких мелочах. Нужно лишь сделать правильный выбор. Включай голову, Яро. Я не обязан думать за тебя. У тебя есть всё, чтобы прожить долгую и относительно счастливую жизнь. Нужно лишь правильно распорядиться тем, что я тебе дал.       Яро хотел было что-то возразить, но прикусил язык. Задумался, хмуря брови. — Какова будет моя роль в браке? Младший король или принц-консорт? — Этого я тебе пока не могу сказать. Наверняка, с этим вопросом Вилмар обратится к советникам, выслушает их доводы, а потом сделает так, как посчитает выгодным для себя. — В любом случае мой сын родится полноправным наследником престола. Но он будет мал, чтобы править. Если Вилмара не станет, то кто-то должен будет править страной. Кто-то должен будет стать регентом, пока ребёнок не повзрослеет. Я должен присмотреться к Зигвару и Рандольфу? — Верно. Я знал, что ты не разочаруешь меня, моя Весна, — лукаво усмехнулся Сонбахар.

***

      Все совещания в Лаире проходили в Круглом Зале. Просторное помещение с выбеленными стенами, высоким стеклянным куполообразным потолком и полом из молочного мрамора действительно не имело углов. Мебель из светлого дерева, бежевая обивка.       Всё это должно было нести скрытый смысл, идею о чистоте помыслов и деяний, которые свершались в Круглом Зале.       Даже одежды советников были светлыми. Бежевые, серебристые и молочно-белые шелк, бархат, парча и атлас, щедро расшитые бисером и украшенные драгоценными камнями всевозможных цветов и оттенков.       Король Вилмар восседал на огромном кресле, чья спинка высилась над его головой. Волосы его по обыкновению были распущены, только с боков были заплетены две тонкие косички, украшенные гранатовыми бусами. Алая шелковая рубаха была расшита белыми нитями. При этом молочно-белый парчовый кафтан украшала алая вышивка, прекрасно сочетаясь с такими же штанами. Ноги были обуты в высокие сапоги, выкрашенные в кирпичный цвет. Тяжелые золотые перстни с самоцветами казались невероятно громоздкими на тонких пальцах старого короля.       За столом сидели девять советников. Первый Советник Зигвард Хьёрт, альфа пятидесяти с небольшим лет. Второй Советник и общественный деятель, практически голос народа Рандольф Анлаф, которому было не больше тридцати. Самый молодой из всех собравшихся. Королевский казначей, трое военачальников, и еще трое заместителей наместников.       Как и положено альфе, Зигвард заплетал бордовые волосы с проседью в тугую косу, украшая её бусинами из полудрагоценных камней. Несмотря на возраст, светло-карие глаза всё еще были полны жизни. Ухоженную аккуратную бородку так же венчали несколько каменных бусин.       Одеяния из бежевой парчи в сочетании с белым шелком подчеркивали его стройное тело. Впрочем, практически все члены совета были одеты как и подобает советникам: сдержанно и в одной цветовой гамме.       Только Рандольф Анлаф по своему обыкновению выделился. Нет, как высокородный бета он собирал свои прямые алые волосы в высокий хвост. Но имел дерзость не просто облачиться в серебряную парчу с иссиня-черными шелковыми вставками на талии, которые подчеркивали его стройность, но и выделиться за счет черно-зелёной богатой вышивки бисером и драгоценными камнями.       Золотые пуговицы, перстни, оправа и цепочка монокля свидетельствовали не только о высоком статусе Второго Советника, но и о его нескромных богатствах. — Что заставило вас так внезапно созвать совет, Ваше Величество? — проявил озабоченность Зигвард. Прежде на его памяти ничего подобного не было. Обо всех собраниях договаривались заранее. Ну, или сообщалось за несколько дней. Но не день в день, час в час. — После смерти моего дорогого и любимого Сольвейг прошло много зим, — начал Вилмар, глядя на резную дверь Круглого Зала. — Много зим одиночества и горя. Моя любовь до сих пор не угасла. И я верю, что очень скоро мы наконец-то воссоединимся. Но я не могу уйти, не исполнив свой долг. Солсетуру нужен правитель. Тот, кто займёт трон после меня. — Приятно знать, что вы наконец-то это осознали, Ваше Величество, — едко заметил Рандольф, сплетя пальцы в замок. — Анлаф, кажется, я уже просил вас сцеживать яд перед входом в эту комнату, — король наградил его уставшим взглядом. — Я намерен сыграть свадьбу. И передать трон ребёнку, который родится от этого союза. — Замечательная новость! — тут же заулыбался Первый Советник, который столько лет тщетно пытался породниться с Вилмаром. — У меня как раз есть парочка молоденьких омег… — Нет, — отрицательно замотал головой король. — Не нужно, Хьёрт. Твои мальчишки меня не интересуют. Роду Миркюров нужна новая кровь. Расле! Впусти мальчишку.       Кастелян, всё это время стоявший в стороне, тут же метнулся к дверям, отворив их.       Рандольф поджал губы, устремив враждебный взгляд светло-зелёных глаз на вошедшего юношу.       Каштановые волосы были собраны в высокую прическу, украшенную гранатовыми нитями. Тёмно-синие глаза были подведены черной краской на сариисинский манер. В ушах раскачивались золотые серьги, инкрустированные круглыми рубинами. Светло-серые шелковые одеяния, расшитые красным бисером обтекали стройное тело.       Но куда большее впечатление произвела накидка из багрового меха, наброшенная на плечи юноши.       Омега остановился всего в нескольких шагах от стола. Грациозно поклонился, не сводя взгляда с мрачных советников. — Господа, позвольте представить вам моего будущего супруга, — достаточно громко объявил Вилмар. — Лорд Яромир Роар.

***

— Нельзя, чтобы кто-то узнал, кто ты на самом деле, — настаивал Сонбахар. — Слухи о деяниях Лютера дошли и до Солсетура. Так что, едва узнав, что ты тот самый последний Гурий, найдётся много «доброжелателей», которые захотят использовать это в своих целях. Никто не захочет, чтобы будущий наследник престола родился от омеги, который как знамя кочует от одного альфы к другому. — Я не дурак. Сам думал о том, чтобы сменить фамилию. Вот только на какую? — На любую типичную для Эггрунда. Например, Роар.       «Роар. Я теперь Роар», — вновь повторил Яромир, пробуя новую фамилию на вкус. Он так и не решил, нравится ему или нет, как она звучит. Впрочем, благозвучность фамилии не так важна. — Лорд? — слишком громко усмехнулся бета с моноклем на правом глазу. — Ваше Величество, то, что вы нарядили мальчишку в дорогие… — Уймись, Рандольф! — строго велел Вилмар, у которого всё же хватило сил повысить голос. Он обрушил свой взор на Яро. — Мальчик, покажи им. Пусть все видят, что ты был одобрен самим Сонбахаром.       Юноша украдкой вздохнул. Позволил медвежьему меху скользнуть на пол. Несколько секунд поборолся с гранатовыми пуговицами, прежде чем приспустил кафтан и тунику, обнажая грудь.       Шрам в виде лилии, которую обвивала змея, налился кровью и ярким узором выделялся на светлой коже. — Блядство! — совсем не благородно выругался Рандольф. Лорд Зигвард воздержался от высказываний, но было видно, что его переполняют подобные эмоции. — Ступай, мальчик, — Вилмар небрежно махнул рукой в сторону двери. Более он не смотрел на Яромира.       Омега подобрал с пола медвежью шкуру, прижал к груди. Еще раз поклонился, прежде чем выйти в коридор. Только тогда он смог вздохнуть с облегчением.       «Похоже, что без сложностей не обойтись. И скоро мне придётся решить, кому из советников сделать выгодное для нас обоих предложение».

***

      «Безмозглая пустышка с меткой бога, — Рандольф презрительно поджал губы. — Бред! Видимо, даже богам плевать, от какой суки должны родиться щенки».       Король покинул Круглый Зал практически сразу после ухода некоего лорда Роара.       Скрестив руки на груди, Рандольф посмотрел на советников. Казначей только подсчитывал затраты на грядущую свадьбу и цокал языком, мол, этот союз не принесёт никаких доходов. Военачальникам было плевать. Сами они были из простых и свои места в совете заслужили делом, а не родословной. Наместники негодовали. Но больше всех был возмущен Зигвард.       Первый Советник просто не понимал, что в голове у бога и короля, что их выбор пал на какого-то выскочку. — Наверняка, он никакой не лорд! Скорее всего шлюха, которая просто очень усердно служила Сонбахару и Вилмару, — едва ли не брызгал слюной Зигвард. — Вы его видели?! Омега явно не первой свежести! — Вас должно радовать, что король наконец-то хоть кому-то решил заделать наследника, — буркнул один из военачальников. — Это же вы, лорд Хьёрт громче всех всегда возмущались, что наш король не думает о стране. Или вас так огорчает тот факт, что королю приглянулся кто-то не из вашего рода?       Остальные военачальники нашли это смешным. — И всё же хорошее в мальчишке есть, — подал голос казначей. — Он не дурен собой. Дети будут красивыми. — Внешность не так важна, как ум и порода, — громко буркнул Первый Советник. — И всё же красивым в жизни везёт больше. — Не сказал бы, — уже собираясь уходить, бросил один из военачальников. — В случае войны и разбойных нападений, красивые омеги и девушки страдают больше всех. Их первыми насилуют, пускают по кругу. Единственное, их не всегда убивают. По крайней мере, не сразу.       Рандольф стряхнул с рукава невидимую пылинку. С ровной спиной и гордо поднятым подбородком покинул Круглый Зал.       Из всех советников, он единственный не был обременён узами брака.       Когда-то у Рандольфа был любимый, по которому он сходил с ума, словно альфа в присутствии течного омеги. По юности они даже обменялись клятвами. Но так сложилось, что в погоне за светлым будущем, Рандольф с головой погрузился в учебу. Он много путешествовал, много учился. Вникал в политику соседних стран. Старался завязать знакомства с известными государственными деятелями. Даже сдружился с Визирями Сариисина и Масмави.       Рандольф мечтал подняться настолько высоко, насколько это возможно выходцу из рода мелких лордов. Его громкие высказывания, иные взгляды на политику и активная деятельность сначала впечатлили народ, а потом и самого короля.       Рандольф был убеждён, что всё это должно восхитить и его возлюбленного.       Но когда он вернулся домой, то выяснилось, что омега уже давно замужем и носит под сердцем четвёртого ребёнка.       Не дождался. Сразу же нашел себе другого, едва Рандольф уехал на учебу.       Для беты это было болезненным ударом. Полгода он пытался добиться от омеги объяснений. Рандольф просто не мог понять, как так вышло, что любимый человек так легко и быстро забыл о нём.       Омега так и не дал ответа. Зато его муж, коренастый альфа, с «радостью» «поговорил» с ученым лордом. Так поговорил, что уже давно отправился к праотцам.       Рандольф заколол его как свинью. И ничего ему за это не было. Альфа первым напал с кулаками. Лорд просто защищался.       После этого Рандольф ушел. Он запретил себе не то, что вспоминать об уничтоженной любви, но и велел забыть имя некогда любимого омеги.       Со временем его образ стал настолько размытым, что Рандольф даже при всём желании не мог вспомнить ни цвета волос, ни глаз, ни лица, ни фигуру. Даже запах и тот выветрился.       С тех пор у беты было много омег. Безнадёжные романтики, наивные лани, продажные шлюхи и высокородные стервецы. Но их Рандольф не рассматривал, как достойных совместного будущего партнёров.       Он был убеждён, что если и сойдётся когда-нибудь с кем-нибудь, то только с невероятно выгодным омегой. А дети… Их можно наплодить от кого угодно, но признать и сделать наследниками только самых достойных.       Остановившись посреди коридора, Рандольф посмотрел на картину, на которой была изображена кровавая битва между Сонбахаром и старым богом Дирирдом.       «Интересно, чья шкура пошла на накидку мальчишке?»

***

— Мне кажется, что они еще до свадьбы решат от меня избавиться, — поглаживая багровый мех, Яро недовольно хмурил брови. — Не исключено, — лукаво улыбнулся Сонбахар. Снял маску, которая переходила в венец. Положил её на столик рядом с собой. — И ты ничего не сделаешь? Не попытаешься их остановить, если они решат убить меня? — Может, я вмешаюсь, но это не точно. — Знаешь, мне начинает казаться, что тебе доставляют удовольствие мои страдания, — Яромир посмотрел на бога с кислым выражением лица.       Сонбахар только усмехнулся. Ухватил омегу за подбородок, провёл большим пальцем по приоткрытым губам. — Твои страдания так же вкусны, как айвовое вино и имбирь в меду.       Яро фыркнул, отодвинувшись. Стал вытаскивать из прически многочисленные шпильки, от которых болела кожа головы.       Сонбахар перестал улыбаться. Следил за каждым движением юноши.       После смерти души людей могут обрести божественную суть, могут быть уничтожены, а могут получить шанс на новую жизнь, если такова будет воля богов.

***

      Дирида больше не было.       Он занял его место.       В чем же заключаются обязанности богов? Древние боги Эггрунда сказали, что их удел быть почитаемыми, получать жертвы и порой вмешиваться в дела смертных. Отзываться на мольбы страждущих — слишком много чести. Но порой можно побаловаться подобным, если совсем уж делать нечего.       Поэтому о древних богах забывают. Люди устают слепо поклоняться безмолвным истуканам и создают себе новых идолов, которые будут их слушать.       Берег, где в его снах и видениях почти всегда царили лето и весна, давно опустел. Души отца, матери, брата и сыновей давно получили право на новую жизнь.       В новой жизни их судьбы вряд ли пересекутся, и это отчасти печалило Сонбахара.       «Мы все близки и дороги друг другу ровно до момента смерти. После мы становимся чужаками».       Зато противоположный берег, где вечно правил густой туман, а бесплодная земля казалась выжженной, всё еще был обитаем. И иногда Сонбахар посещал его, чтобы понаблюдать за душами, которые там влачили своё жалкое существование. Вернее, за одной душой.       Беренгар Роар, самозванец, выдававший себя за царевича из правящего сариисинского рода, Селима Ысылай. Первый император Сариисинской Империи. Прославленный полководец, которого настигла жестокая смерть.       Он же приметил мальчишку-раба из Солсетура. Приблизил к себе, сделал своим любовником. Возвысил так высоко, как еще не удавалось ни одному рабу в Сариисине. А потом сам же и бросил на самое дно, фактически лишив всего.       Хейсту было достаточно и того факта, что Беренгар мучительно умер по его приказу.       Сонбахару же этого было мало.       Ненависть и обида были настолько сильны, что бог не мог найти себе покоя. Увы, несмотря на всё своё могущество, он не мог заставить Гара страдать. Душу может хоть тысячу раз разорвать на части, но вскоре она восстановится и всё повторится заново. Только это не так интересно, как наблюдать за мучениями смертного тела, которое может сломаться.       Беренгар поднял угрюмый взгляд аквамариновых глаз на явившегося бога. По обыкновению каштановые волосы были собраны в низкий пучок. Телосложение воина всё еще впечатляло.       От альфы приятно пахло кедром.       Когда-то при жизни, еще в самом начале их сотрудничества, омеге нравился этот аромат. Когда-то очень давно… — Даже после смерти высоко поднялся, — злобно бросил Гар. — Каждый получает то, что заслужил, — лукаво сверкнул глазами Сонбахар. — Пора бы и твою судьбу решить. — Уничтожишь меня, как это сделал с Диридом? — альфа решительно подошел вплотную к богу. Он всё еще был выше. — Это было бы слишком легко и не так интересно. У меня есть идея получше. Ты переродишься. В новом теле. В новой жизни. — Нет, — Беренгар посуровел. — Твоего мнения я не спрашивал, Гар! — зашипел ему в лицо Сонбахар, поддавшись вперёд. В его глазах горело безумие. — Настало твоё время вкусить всех прелестей жизни. Осень может обернуться лютой зимой, уносящей жизни. Но если повернуть время вспять, то и лето обернётся весной, слабой и невинной. — Ты безумен, Ужик!       От давно забытого прозвища Сонбахара аж передёрнуло. Он выкинул вперёд руку, которая слишком легко пробила грудную клетку Беренгара. Когти впились в трепещущееся сердце.       Как же был велик соблазн уничтожить душу этого альфы. Но пришлось остановиться. Когда ты смертен, то твоя месть длится лишь до тех пор, пока умрут твои враги. Но когда ты бог, твоей мести нет конца.       Гар отступил назад, застонал от боли. Уже открыл было рот, но вместо слов из него обильно полилась кровь. Тёмная, густая. Черный туман заклубился под ногами альфы, поднимаясь выше, пока полностью не скрыл его тело.       Хлопок! И всё прекратилось. Там, где еще мгновение назад стоял первый император Сариисинской Империи, теперь было пусто.       Сонбахар дёрнул плечом. Где-то в мире живых только что родилась новая жизнь. — Мы все безумны. А еще мертвы.