Жажда мести

                        

Пустота внутри переполняет, Вся систем тихо умирает… Чернота внутри, слепая словно… Выход не найти, я не виновна в том, Что ты заставил измениться, Фениксом из пепла возродиться! Я буду твоим солнцем и твердым плечом, Я буду твоей жертвой, твоим палачом, Я буду терпеть, от боли кричать, Тебя за руку возьму, мы будем вместе стоять! Мёртвые Осы — Я буду твоим солнцем

      Жизнь уходила из их тел вместе с кровью, которая заливала каменный пол поместья. Алые ручейки стекали по ступенькам, собираясь в одну большую лужу у подножия крыльца. Кровавые иглы впивались в прижатые к земле ладони Яромира, причиняя жгучую боль.       Всё ради того, чтобы хоть немного исцелить раны, оставленные пламенем. — Повезло тебе, — Сонбахар стоял рядом, любуясь тем, как страшные ожоги на спине, затылке, плечах и ягодицах омеги становятся меньше. — Когда меня пытались убить, то мне приходилось самому спасать себя.       Яро не ответил.       Все, кто находился в поместье, убиты. Кого-то сожгло пламя погребального костра. Кого-то поломало в буквальном смысле этого слова. А кто-то умер от кровопотери.       Амина постигла самая страшная участь. Его рёбра разорвали грудную клетку, чтобы вывернуться в обратную сторону, торча из-за спины, словно крылья. Бета умирал долго и мучительно. Он был первым, чья кровь помогла хоть немного исцелить раны Яромира. — Ты… когда-то был простым смертным? — омега поднял взгляд на бога. — Как и большинство богов, у которых есть человеческий облик. Слышал ли ты историю об омеге, правившем Сариисинской Империей на заре её создания? О том, кого один из сыновей убил, а второй его возвеличил? — Ты и в смертной жизни был таким самолюбивым? — Немного, — Сонбахар наклонился к Яро. Кончиками когтей провёл по ранам от огня, которые стали затягиваться в шрамы. — Сильно же тебя обожгло. — Ты обещал, что я буду жить в покое и достатке, если приму твоё предложение о союзе. Что ты хочешь взамен? — Совсем немного. Я хочу освежить кровь своего рода, — деловым тоном проговорил бог. — После моей кончины Солсетур долгое время был без хозяина. Потом там стал править мой «внук»-альфа Юлан. Род Миркюров воцарился на троне Солсетура. Но, к сожалению, в нынешнем правителе нет ни капли моей крови. Он стар. И не имеет наследников. Мы договорились, что он сделает своим приемником любого, кого я к нему приведу. — Вы договорились? — Не удивляйся. Я люблю наблюдать за своими потомками. Даже если от меня им досталась только фамилия. И не люблю, когда они делают вид, что вольны сами что-то решать. — Что от меня требуется? — Яро посмотрел на свои руки. Их больше не касались кровавые иглы, по телу не разливалась жгучая боль, от которой хотелось выть. — Ничего невозможного, — Сонбахар взял его за плечи, помогая подняться. — Тебе лишь нужно выносить будущего наследника солсетурского трона. Ты сильный мальчик, Яромир. Мне нравится твоя тяга к жизни. Напоминает мне меня в юности. — Родить ребёнка? — с сомнением переспросил омега. — Только и всего? — Ну и принести мне щедрую кровавую жертву, — широко улыбнулся бог, демонстрируя свои клыки. — Или ты хочешь и дальше существовать в ожидании, что Эсфирь или Лютер наконец-то решат избавиться от тебя? — Я согласен, — практически не раздумывая, ответил Яро. — Я знал, что ты примешь верное решение, — кровавые глаза Сонбахара загорелись ликованием.

***

      Эсфирь зажала рот ладонью. Её едва не стошнило. Содержимое желудка немедленно попросилось наружу. Она хотела было прижаться к Аскольду, но тот сам отвернулся.       Во дворе замка Эдель стояли четверо человек. Хотя, их сложно было назвать людьми. Один был изрезан так, что на его теле не было живого места. Куски плоти свисали на коже. Второй был весь в ожогах, словно его вытащили из огня. Третий передвигался ползком на своих обрубленных руках. Ноги у него были обрублены по самое основание. Более-менее целым был четвёртый, который правил телегой, запряженной огромным гнедым мерином. В ней лежали изувеченные тела детей, стариков, мужчин и женщин. Поверх них в сидячей позе застыл мужчина, чья грудь была разорвана, а рёбра вывернуты назад, и торчали словно крылья. — Ч-что это? — голос Эсфирь предательски задрожал. — Дар княгине от нашего господина, — ответил тот, что правил повозкой. Его рот широко раскрылся. Кожа порвалась, глаза вытекли из глазниц, а тело с отвратительным хрустом внезапно приняло неестественную позу.       Княгиня даже вскрикнуть толком не успела, когда к её ногам метнулась изувеченная троица. — Прочь! — оттолкнув её в сторону, Сава выставил перед собой посох. — Именем бога-отца Аска, я приказываю… Существо с обрубками рук, лишенное ног, набросилось на жреца. Зубами впилось в его плоть, отрывая приличные куски.       Во дворе поднялся визг.       Стражники обнажили оружие, принялись рубить искалеченные тела.       Эсфирь всё же стошнило. Едва сдерживая рыдания, она прижалась к побледневшему от ужаса Аскольду. Зарылась лицом ему в грудь. — Спаси меня, Аскольдушка! — взмолилась Эсфирь. Ребёнок в её чреве неспокойно зашевелился.       Через мгновение всё было кончено. Изрубленные тела неподвижно лежали на земле, напитывая её черной кровью. Верховный жрец Аска хрипло дышал, захлёбываясь кровью. Ему отгрызли половину лица. — Что это было? — голос Лучезара дрожал. — Откуда они прибыли? — Это управляющий Ореста, — ответил Мариан Парамон, кивнув на сидящий труп с вывернутыми назад рёбрами. — По всей видимости, они из Черена. — Черен? — Эсфирь заставила себя успокоиться. До того, как Яромир с трупом мужа отбыл в Черен, она отправила туда нескольких всадников. Те за вознаграждение должны были убедить тамошнего управляющего найти способ избавиться от омеги-вдовца.       Эсфирь ждала, что ей привезут известие о смерти Яромира. Якобы омега так оплакивал смерть мужа, что взошел с ним на погребальный костёр. Но в итоге ей привезли тела людей, которые жили и работали в Черене. — Парамон! — Лучезар прикрыл рот широким рукавом золототканого одеяния. — Возьми людей и поезжай в Черен. Узнай, что там случилось. Допроси всех выживших. И спроси у Яромира, что всё это значит. — Вы действительно думаете, что ВОТ ЭТО всё дело рук какого-то омеги?! — ощерился Мариан, указав на изувеченные трупы.       Сава продолжал давиться кровью. Его тело билось в конвульсиях. — Кто бы это ни был, он пытался покуситься на жизнь сына князя! — Эсфирь обняла свой живот, скрытый под просторными одеждами. — Его следует найти и покарать.       Мариан смерил девушку таким взглядом, отчего ей захотелось сжаться. Обнажив меч, альфа подошел ближе, но лишь для того, чтобы вонзить клинок в шею верховного жреца Аска.       Эсфирь вскрикнула. Лучезар поморщился, а Аскольд продолжал с ужасом смотреть на тележку с трупами. — Ему уже не помочь, — выплюнул Мариан. Вытер меч об одежду Савы, отдавая приказ.

***

      Последнее сражение с армией князя Ламонта закончилось победой.       Войска Лютера оттеснили противника к восточным границам, отвоевав земли Фридура.       Вот только самого князя это не сильно радовало. После полученных вестей от Мариана, его вообще ничто не радовало. Сначала было письмо от Ореста, где говорилось об измене Эсфирь с Аскольдом и об их заговоре против самого Лютера. Разумеется, альфа в это не верил. Вернее, не хотел верить, что его любимая Эсфирь способна на измену.       А потом было письмо от Мариана.       Орест был обвинён в посягательстве на честь княгини и его собирались казнить, но генерал покончил с собой через сожжение.       Это обвинение вызвало у Лютера только нервный смех. Он знал Ореста. Тот никогда не интересовался женщинами. Даже в «той» жизни, сменив четверых супругов, — после Томриса и Уриаса были еще двое, — продолжал с презрением относиться к женщинам.       Но куда большее удивление и гнев у князя вызвали другие новости.       В Черене что-то случилось. Что-то страшное.       Мариан писал, что когда прибыл в Черен, то застал только смерть и разруху. Поместье и деревня были сожжены. Все крестьяне, слуги, стража — убиты самым жестоким способом. А бывший лорд Гурий, опальный омега Яромир, бесследно исчез. Правда перед своим исчезновением отправил в Эдель повозку, груженную трупами, из-за чего у княгини случился нервный срыв.       Конечно, произошедшее в Черене вызывало множество вопросов. Но вот пропажа Яромира…       От этой новости всё хорошее настроение Лютера окончательно улетучилось. — Что за чертовщина творится?! — прорычал он, сжимая в руке письмо. — Пока я здесь воюю, в самом княжестве творится какая-то чертовщина. Отец и брат плетут интриги. Верные мне люди умирают по совершенно диким обвинениям. Живые мертвецы кидаются на мою жену. Еще и Яро куда-то делся. — Зато такую жизнь вряд ли назовёшь скучной, — демонстративно подпиливая ногти изящной костяной пилочкой, украшенной перламутровой ручкой, Сонбахар нагло возлежал в большом деревянном кресле. — Помнится, «тогда» ты жил достаточно мирно и тихо. А теперь будет, что вспомнить в старости. Если ты доживёшь до неё. — Умолкни! — внезапно вспылил альфа, быстрым шагом подойдя к богу. — Лучше помоги мне найти мальчишку. Он нужен мне. — Я тебе не поисковый пёс, княже. Да и зачем тебе мальчик, когда есть Эсфирь? — Нужен! Он нужен мне! — схватив Сонбахара за грудки пурпурного одеяния, забывшись, Лютер встряхнул его. — Ты обя…       Острая боль, пронзившая тело, не позволила ему договорить. Воя, Лютер рухнул на колени. Обхватил себя руками. Казалось, что рёбра пытаются вывернуться в обратную сторону, разрывая плоть в груди. — Ты утолил свою жажду мести в полной мере, княже, — страшным шепотом выдохнул Сонбахар, возвышаясь над альфой. — В твоём замке плетутся интриги против тебя. Лучше озаботься этим, если не хочешь в этот раз лишиться всего еще раньше.       Лютер хотел выругаться. Напомнить богу, что тот обязан ему помочь. Ведь обещал же дать отомстить, но был вынужден прикусить язык. — Государь?! — голос кого-то из военачальников выдернул князя из объятий боли.       Сонбахара уже не было в шатре. Только ломота в теле и тошнота напоминали о случившемся. — Государь, вы кричали…       Лютер поднялся, опираясь о кресло. Невидящим взором посмотрел на военачальника. — Государь, мы перехватили гонца от князя Ламонта, — доложил тот, протянув золотой тубус. — Мы не стали его убивать. Взяли в плен. Он сказал, что держал путь в Эдель… — Эдель? — Лютер чувствовал, как внутри него закипает гнев. — Что за день такой? Прям день неприятных потрясений! Выхватив из рук военачальника тубус, князь вскрыл его. Письмо было написано и подписано собственной рукой князя Ламонта. И адресовано оно было Лучезару.       По мере прочтения, Лютер едва ли не начал задыхаться от гнева. — Предатели!       Князь Ламонт давал своё согласие на брак княжича Аскольда и своей сестры, княжны Марны, если Лучезар найдёт способ избавиться от Лютера и отозвать армию Северена. — Ублюдки! — взревел князь. — Казню. Всех казню!

***

      «И во что я только ввязался?» — про себя вздыхал Яромир, передавая своего мерина мальчишке-конюху.       После долгого пути это была первая остановка.       Они шли вдоль реки Раск, направляясь на север, чтобы потом через лес Офарт выйти к границам Солсетура.       Сонбахар вёл Яро. Иногда шел рядом, рассказывая о нынешнем правителе Солсетура. Король Вилмар Миркюр скоро должен будет разменять шестой десяток. Он всё так же, как и в юности, не особо доверяет своим советникам и с ненавистью относится ко всем, кто пытается ему подсунуть своих дочерей или сыновей-омег. — И с чего Вилмар должен так легко изменить своим убеждениям? — всё еще сомневался Яро. — У нас с ним договорённость, — коротко отвечал Сонбахар, загадочно улыбаясь.       Постоялый двор, у которого пришлось остановиться, был скромным на вид. На первом этаже привычно располагалась харчевня на десять небольших квадратных столов. На втором — шесть комнат, которые можно было снять. Во дворе помимо конюшни еще была баня, где Яромир с удовольствием не только попарился, но и помылся.       Снятая комната была светлой. Дощатый пол, стены и потолок, который пересекала деревянная балка. Спальное место представляло собой несколько сколоченных вместе досок, которые стояли на четырёх широких брусках.       Яро уже собирался нахмуриться, как мимо него пробежали трое служек. Девчонка принялась усердно протирать пыль и намывать пол, пока мальчишки меняли соломенную лежанку на самую настоящую перину, перьевые подушки и стёганое одеяло. — Простите за ожидание, благородный господин, — чуть ли не хором извинились служки, спешно наводя порядок. — Ты ведь не против более комфортных условий? — рука Сонбахара властно легла на талию Яро. — Не подлизывайся, — фыркнув, омега отстранился от него. Сел на чистое постельное.       Служки удалились, но лишь для того, чтобы принести жаркое из оленины с овощами, ягодный пирог и сладкое летнее вино.       Оставшись, наконец, наедине, Сонбахар разлил вино по глиняным кружкам. Залпом выпил половину. — Неплохо… Когда прибудем в Солсетур, то я угощу тебя айвовым вином. Уверен, ты такого не пробовал. Фруктовые вина вообще прекрасны. Особенно если они прохладные. — Почему ты не спас Ореста? — Яро не спешил пробовать что-либо. Он был напряжен. — А должен был? — удивлённо сверкнул глазами бог. В человеческом обличии он был достаточно красивым мужчиной. — Он служил тебе. Приносил жертвы… — И что? Думаешь, что мне есть дело до жизней всех, кто хоть раз окропил мой жертвенник кровью? Люди сами приходят ко мне. Сами выбирают, кому поклоняться. Я никого не заставляю. Соответственно, я им ничего не должен. — Но Лютеру ты явно что-то должен, — Яро смотрел на Сонбахара исподлобья. — Когда убили мою семью, я видел тебя у жертвенника. Видел, как ты исцелил раны Лютера. Зачем? — У нас с ним был уговор, а исцеление — скромная благодарность за щедрые жертвы, — невозмутимо ответил бог, принявшись за жаркое. — Лютер заварил такую кашу, которую с трудом сможет расхлебать. Но это его проблемы. Я свою часть уговора выполнил. — И что это был за уговор?       Сонбахар улыбнулся, обнажив клыки. Вышло жутко, отчего Яромир поёжился. — Секрет. Быть может, когда-нибудь ты узнаешь правду. Или Лютер сам тебе решит рассказать, когда совсем потеряет надежду. А пока, лучше побеспокойся о своём будущем. Тебе предстоит выносить и родить ребёнка бога. Разве это не волнительно? — Непорочное зачатие внушает куда больше волнения и ужаса, — буркнул омега. — Вроде бы ни с кем не был, а пузо на нос лезет.       Бог коротко рассмеялся. Осушив свою кружку, подошел вплотную к юноше. Ухватил его за подбородок, заставляя задрать голову. Провёл большим пальцем по губам, прежде чем припасть к ним своими.       Яро прикрыл глаза. Робко, но начал отвечать на поцелуи. — Расслабься… — прошептал Сонбахар, чуть надавив на плечи омеги, вынуждая его лечь на постель. — Не нужно бояться, Яро.       Яромир хотел было огрызнуться, но прикусил язык.       Если такова цена спокойной жизни вдали от безумного князя и его родни, то он готов заплатить её. Даже если придётся заплатить не единожды, он сделает это.       Яро позволил снять с себя льняные штаны и рубаху. Вздрогнул, когда острые когти прошлись от груди до самого паха, чуть царапая кожу.       Сонбахар припал губами к шее омеги. Железные клыки коснулись кожи, чуть прикусили её.       По телу Яромира пробежали мурашки. Его начало бросать в жар. — Вот так… — прошептал бог. — А ты достаточно отзывчивый. Это радует. Сложнее, когда для того, чтобы с кем-то переспать, его нужно напоить вусмерть. — Были случаи? — голос Яро упал до хриплого шепота.       Сонбахар только загадочно улыбнулся. Когтями прошелся по внутренней стороне бедра юноши. Слегка коснулся ими его члена, чуть царапая нежную кожу.       Бог отстранился лишь на мгновение, чтобы его одежда магическим образом исчезла, обнажая подтянутое тело.       Взгляд Яро невольно упал на пах божества. Волос там не было, впрочем, как и на всём теле Сонбахара. Красивый ровный член, затвердевший от возбуждения, венчала розоватая головка, и украшали не менее привлекательные поджатые яички.       Наверное, впервые в жизни у Яромира возникло желание прикоснуться к чужому органу губами. — А ты не так безнадежен, как я думал, — усмехнулся Сонбахар. — Знаю, после того, когда тебя отымеют толпой, сложно потом смириться с мыслью, что секс не всегда может быть плох. Орест хорошо поработал, показав тебе иную, более приятную сторону этого процесса. — Ты всегда так много болтаешь? — Яро это скорее смущало, нежели раздражало. Он волновался, пусть и не показывал этого. — Вот Лютер бы обрадовался, узнай, что вы с ним одинаково не любите болтовню, — фыркнул бог, отстранившись. Достаточно грубо схватил юношу за плечо, впиваясь когтями. Рывком перевернул его, уткнув лицом в подушку. — Расслабься и получай удовольствие, Яро. Твоя заносчивость привлекает, но не перегибай палку.       Яромиру пришлось прикусить язык, чтобы снова не огрызнуться.       Прикрыв глаза, заставил себя расслабиться. — Хороший мальчик, — жарко выдохнул Сонбахар, губами коснувшись обнаженного плеча. Провёл влажным языком вдоль позвоночника омеги, вызывая у него табун мурашек. Выпрямившись, бог потёрся членом между ягодиц, прежде чем скользнуть внутрь увлажнившегося канала «омежьего лона».       Тихий стон блаженства сорвался с его губ.       Самого Яро бросило в жар. Он удивлённо ахнул, когда почувствовал, что член внутри него стал больше. Настолько, что до предела распирал канал и головкой едва ли не касался шейки матки.       Первый толчок был болезненным и глубоким. Но спустя мгновение боль сменилась слабым отблеском удовольствия, которое начало усиливаться с каждым толчком.       Стоны Яро становились громче. Дошло до того, что он сам стал подмахивать бёдрами и приподнимать зад, комкая простыни в руках.       Сонбахар хрипло постанывал в унисон с ним, не переставая двигаться. Время от времени наклонялся, чтобы наградить плечи любовника поцелуем или отметить их своими зубами.       Ему нравилось чувствовать жар юного тела. Влажную мягкость раскрытого канала. Слышать аромат тополиных почек, который так чудесно мешался с его собственным запахом сырой земли и подгнившей листвы.       Когти прошлись по светлым бокам, оставляя алые полосы.       Резкий толчок заставил Яро коротко вскрикнуть.       Ухватив за волосы, Сонбахар рывком заставил его откинуть голову назад. Так омега сильнее сжимался.       Яромиру даже не пришлось в этот раз себя трогать, чтобы дойти до разрядки. Умелые руки и движения бога сделали всё сами.       После этого Сонбахар отстранился. Но лишь для того, чтобы самому лечь на спину и позволить мальчишке оседлать свои бёдра.       Так его член входил еще глубже в Яро. Приходилось упираться руками в грудь божеству или опираться о его бёдра, чтобы можно было удобно двигаться.       Облизнувшись, Сонбахар сел. Ухватил омегу за ягодицы, впился в его губы своими, жарко и глубоко целуя.       Глотая стоны и слюни друг друга, любовники старались прижаться плотнее телами. Рука бога оставила в покое ягодицу Яро. Легла на грудь, принявшись ласкать затвердевший розовый сосок. То массируя большим пальцем, то чуть царапая когтем.       Щеки Яро ярко пылали, а глаза влажно блестели, подёрнутые поволокой.       Его член, зажатый между их телами, приятно стимулировался за счет трения.       Железные клыки слегка царапнули язык и губы омеги, пустив несколько капель крови, которые с удовольствием слизал Сонбахар.       Ладонь бога легла на левую грудь Яромира, чуть выше соска.       Вначале юноша почувствовал неприятное жжение. С каждой секундой боль стала нарастать, пока не стала слишком невыносимой. Омега задёргался. Попытался вырваться. — Тише! — велел Сонбахар, опрокинув его на спину. Не убирая руки, продолжал двигаться.       Яро кричал и дёргался от боли. Из глаз потекли слёзы.       В момент, когда его нутро обожгло горячее, словно кипяток семя, бог отнял руку. Но не дал омеге отстраниться. Стиснул в объятиях, прижав к постели. — Успокойся. Скоро боль пройдёт. — Зачем? — Яро ударил его по боку, но это не принесло никакого результата. — Когда я представлю тебя Вилмару, то ему этого будет достаточно. А вот когда он представит тебя двору, как отмеченного богом, то вряд ли кто-то поверит ему. Сейчас всем людям нужны доказательства чего-то. Особенно тем, которые давно планируют прибрать власть к своим рукам. В Солсетуре полно жадных людей. И они окружают короля. Пытаются давать ему советы, подсовывают своих сыновей-омег, дочерей, и мечтают, что Вилмар умрёт. Эта метка — доказательство твоей связи со мной. — Предупреждать надо, — зло буркнул омега. — Лучше тебе не начинать меня раздражать, — посуровел бог, отстранившись.       Яро поморщился, когда невидимая рука сдавила его горло, лишая воздуха. Стало страшно, но омега старался не показывать этого.       Через мгновение всё закончилось.       Сонбахар погладил его живот, наблюдая за тем, как блеклые омежьи «линии» начали краснеть, налившись кровью. — Теперь, когда моё семя укоренилось в тебе, нам остаётся только ждать, когда дитя решит родиться на свет. — Так быстро? — удивился Яромир, сев. Коснулся своего живота. — Оресту так и не удалось заделать мне ребёнка. А ты… Ты ведь тоже не совсем альфа. — Боги не делятся на альф, омег или бет, хотя люди думают иначе, — Сонбахар лёг рядом с ним. Властно обнял, прижимая к себе. — Отдыхай. Мы выезжаем на рассвете. Чем быстрее доберёмся до Солсетура, тем лучше.       Яро не спешил засыпать. Пальцами осторожно коснулся ожога.       Стебель лилии обвивала змея, широко раскрыв пасть с острыми клыками.

***

      Рука Лютера даже не дрогнула, когда он занёс меч над юной княжной, младшей сестрой князя Ламонта.       Совсем юная девица, которой на вид было не больше четырнадцати. Стройная шатенка с большими светло-карими глазами и милым личиком. Она не виновата в том, что её брат возомнил себя всемогущим и решил, что сможет тягаться с Северенским княжеством. Не виновата, что её собирались продать Аскольду в обмен за мир между княжествами.       «Не виновата…» — слабо шептал голосок угасающей совести.       «Виновата! — вторил голос ярости. — Они все виноваты!»       Меч князя рубанул точно по плечу Марны, глубоко вошел внутрь, застряв на уровне груди.       Девушка только и успела, что коротко вскрикнуть. — Ты заплатишь за это! — заверещал Ламонт, которого старались удержать пятеро альф. — Не нужно было тащить девчонку на войну! — парировал Лютер, вынув меч из девичьего тела. — Почему ты до сих пор жив?! Все знают, что тебя ранили. Яд должен был тебя убить.       Лютер холодно посмотрел на Ламонта.       Яд… Сговор отца с князем Източена. Всё это было спланировано.       Только благодаря перехваченному письму, удалось узнать, что Ламонт везёт свою сестру в Северен. После того, как Марна была бы доставлена в Эдель, Аскольд поехал бы с Ламонтом на поле боя, чтобы объявить об окончании войны и начале мира между княжествами.       После этого даже образ всегда невинного младшего брата дал трещину.       «Предатели. Они повсюду. Каждый из них — предатель», — твердил голос в голове, издавая змеиное шипение.       Ламонт думал, что ему всё сойдёт с рук. Думал, что легко доберётся до Эделя, везя свою сестру. В итоге, Марна мертва, а сам князь Източена схвачен. — Отрубите девчонке голову, — велел Лютер, с жестоким равнодушием наблюдая за тем, как побледнел Ламонт. — И отправьте её в Эдель. Аскольду. Нельзя, чтобы он так и не увидел свою обещанную невесту. — Выродок! — зарычал Ламонт, пытаясь вырваться. — Да покарают тебя боги! За всё то грязное и злое, что ты сделал! — Ламонт, ты ведь не набожный омега и не женщина, чтобы сыпать подобными словами. Веди себя достойно, хотя бы в последние часы своей жизни. — Что ты задумал?       Лютер не спешил с ответом. Скользнул взглядом по альфе, который за последнее время изрядно попортил ему нервы.       Такой же шатен, как и Марна. Часть волос зачесаны таким образом, чтобы скрывать залысину на макушке. Виски практически седые. Тёмная густая борода с частыми серебряными нитями. Злые карие глаза, под которыми образовались мешки. Густые брови, едва ли не срастающиеся в одну. Мясистый нос и губы. Обветренные щеки. И грузное тело, одетое в пурпурный шелк и тёмно-синий бархат. Приторные ароматные масла не могли перебить запах пота и немытого тела, которым пропитались одежды.       «И вот это князь? Вот эта свинья истрепала мне все нервы? Эта свинья повинна в смерти тысячи моих людей? Как же это мерзко…» — Радуйся, Ламонт, — вытерев кровь о собственные штаны, Лютер убрал меч в ножны. — Тебе повезло больше, чем девчонке. Тебе суждено стать моим знаменем победы. — Думаешь, что взяв меня в плен, ты одержишь победу? Източен будет биться до конца! — выпалил Ламонт, брызгая слюной.       Лютера передёрнуло от отвращения. — Кто сказал, что тебя возьмут в плен? С чего ты решил, что останешься жив?       Князь Източена настороженно посмотрел на молодого альфу. — Поехали, — велел Лютер, развернувшись. — Отведём его в лагерь, а дальше… Нам потребуются кожных дел мастера.       Воины подчинились. Двое отделили голову княжны Марны от тела, убрали в мешок, чтобы потом красиво уложить её в коробку и отправить в Эдель.       Остальные связали Ламонта крепкими верёвками, посадили на коня и повели в лагерь северенской армии.       Про себя Лютер решил, что как только с войной будет покончено, то он отправится домой. Чтобы покарать отца-предателя, допросить брата и постараться не сорваться на Эсфирь.       Вернувшись в лагерь, Лютер первым делом потребовал к себе кожевников. И такие люди были в его армии, которым пришлось отправиться на войну.       Перед княжеским шатром расчистили место. Поставили тяжелый стол, с которого свисали тугие ремни. «Стол допроса» не внушал особого ужаса в Ламонта. Но лишь пока. — Мы убили всех, кто был с тобой, Ламонт, — напомнил Лютер, опустившись в принесённое кресло. — Никому не удалось уйти живым. Значит, твои люди еще не скоро узнают о том, что ты у нас. — Тем хуже для вас, — ощерился князь Източена. — Когда станет известно о моём пленении, весь Източен поднимется, чтобы освободить меня. Все, от мала до велика, они ринутся в бой. Волной нахлынут на вас и поглотят, как море поглощает хлипкие корабли.       Лютер закатил глаза.       Пришедшие из числа воинов кожевники, поклонились князю. — Что прикажите, Государь? — Отрубите Ламонту голову и сдерите с него кожу, — холодно велел Лютер, сверкнув зелёными глазами. — Сделаем из него знамя нашей победы. — Больной ублюдок! — первым пришел в себя от потрясения сам князь Източена. Забился в руках воинов, крепко удерживавших его. — Боги тебя покарают! — Боги? А я слышал, что ты поклоняешься некоему Скапаре. Но что-то он не спешит тебя спасать. Значит, твой бог не так уж и силён. Приступайте!       С трудом, но воинам удалось уложить Ламонта на «стол допроса». Руки и ноги тут же обвили тугие ремни.       Кожевники приступили к делу, как только им предоставили все необходимые инструменты.       Кто-то из воинов низшего ранга принёс вино.       Лютер с усталым равнодушием наблюдал за процессом. Ему следовало бы радоваться, что враг наконец-то схвачен и скоро умрёт. Но всё, что чувствовал князь Северена — это усталость.       Слишком много неприятных событий произошло за последние месяцы.       Первым делом кожевники срезали с Ламонта одежду, обнажив его волосатое тело. Сам пленённый князь не переставал дёргаться и сыпать проклятиями.       Ему отрубили голову.       Одного удара острозаточенного двуручника было более, чем достаточно. Голова была отделена от тела и брошена в ведро с особым раствором.       Кожевники принялись срезать кожу. Делали они это ловко и умело.       Воины стекались со всего лагеря, чтобы посмотреть на это.       Военачальники недовольно переговаривались, то бледнея, то стиснув челюсти. Они явно были недовольны решением князя, но Лютера сейчас это мало заботило.       «Я бы мог принести Ламонта в жертву Сонбахару, но тот ничего не сделал для моей победы», — попивая вино, альфа запрокинул голову.       Перед глазами промелькнула сцена его триумфального возвращения домой. Вот только образ улыбающейся Эсфирь практически сразу поплыл, уступая место Яромиру. Тому самому, который свысока смотрел на Лютера в Черене.       Лютер моргнул, прогоняя видение. Он уже отправил в Эдель письмо Мариану с указанием найти Яро, чего бы это ни стоило.       Они выступили на рассвете. В лучах солнца Лютер появился перед източенским войском, восседая на огромном белом мерине. Он сам нёс своё «знамя» победы, прекрасно осознавая, что чувствовали източенцы.       Вороны кружили над ним, громко каркая.       На штандарт, словно знамя, были надеты голова и кожа князя Ламонта Юдеирна.

***

      Все эти дни Эсфирь пребывала на грани нервного срыва. Несколько раз она ругалась с Аскольдом, которого считала своим возлюбленным. Умоляла его отказаться от женитьбы на княжне Марне. Рыдала, обвиняя в предательстве.       Княжич же то велел ей успокоиться, то обещал, что дальше помолвки дело не зайдёт.       Но она ему не верила.       Дошло даже до того, что Эсфирь посмела при всех повысить голос на Лучезара. — Вы здесь больше никто! Вдовец, которому бы следовало уйти вслед за почившем мужем! Пока что здесь я — Государыня! Я жена князя Лютера! Мать законного наследника!       Форелдер-князь на это лишь окинул её равнодушным взглядом. Ему не было дела до какой-то крестьянки.       После этого у Эсфирь случилась истерика. Она громко рыдала и кричала.       Рута пыталась её успокоить. Уговаривала не нервничать, чтобы не навредить ребёнку.       Несколько дней княгиня провела в своих покоях, и только сейчас соизволила выйти. Время от времени она вспоминала тот страшный «подарок» из Черена, который ей прислал Яромир, прежде чем бесследно исчезнуть. И ей становилось не по себе.       Эсфирь не понимала, насколько можно быть жестоким, чтобы совершить нечто подобное. Мариан Парамон сообщил, что в деревне их встречали освежеванные трупы. А в поместье, вдоль стен, словно часовые, выстроились обгорелые тела.       Княгине даже страшно было представить подобную картину. — Госпожа! — Рута, запыхаясь, бежала к ней. Чуть ли в ноги не упала. — Госпожа… скорее… Прибыли… — Кто? — От Государя карета прибыла! — Лютер? — искренне удивилась Эсфирь. Обойдя служанку, поспешила во двор.       От мужа так давно не было вестей, что девушка начала думать, будто бы яд сделал своё дело. Тогда она надеялась, что Лютер умрёт. Сейчас же Эсфирь хотела верить, что если муж выжил, то никогда не узнает об её изменах.       Карета стояла во дворе. Из светлого дерева, украшенного чудной резьбой и золоченными деталями. Запряженная пятёркой белоснежных стройных лошадей сариисинской породы. Окна были зашторены алым бархатом с золотой вышивкой колибри и пышных пионов. — Что это значит? — первым решился спросить Лучезар, нервно теребя один из перстней на левой руке. — Государь лично позаботился о том, чтобы княжна Марна Източенская без проблем прибыла в Эдель, — ответил бета, который правил каретой. Рослый мужчина с короткими волосами цвета спелой пшеницы и ясными голубыми глазами.       Воины, сопровождавшие его, подозрительно скалились. — Марна? — удивилась Эсфирь, готовая взорваться от гнева и обиды. — Зачем он прислал её сюда?       Аскольд даже не взглянул на неё. Выступил вперёд, открыв дверь кареты.       Нахмурился в недоумении, заглядывая внутрь. — Это шутка такая? Здесь никого нет! — Сундук, княжич, — ответил кучер, вольготно развалившись на козлах. — С-сундук? — голос Аскольда предательски дрогнул. Он повернулся к стражникам. — Достаньте сундук и откройте его!       Те подчинились. Достали из кареты сундук из красного дерева, украшенного золотыми цветами на уголках. Достаточно большой, он внушал только тревогу.       Эсфирь и Лучезар подошли вперёд, чтобы лучше видеть.       Крышка сундука поднялась.       Подувший ветер, разметал лепестки роз и ромашек, явив взору собравшихся отрубленную голову княжны Марны.       Эсфирь стало дурно. Она отступила назад, зажимая рот ладонью.       Лучезар побледнел, поджал губы. Отошел в сторону, прикрывая лицо широким расшитым рукавом.       Аскольд остался на месте. Он смотрел на отрубленную голову, которая смотрела широко раскрытыми глазами перед собой. Всё из-за того, что веки были пришиты к бровям и щекам.       Рядом с головой лежало письмо. Аскольд потянулся к нему, не скрывая своего отвращения. Взглядом прошелся по строчкам, хмурясь. — Что там? — Лучезар старался не смотреть на страшное содержимое сундука. — Лютер пишет, что скоро прибудет со «знаменем победы», а пока посылает нам княжну Марну… — Победы? Но как? — Государь наш, — вмешался кучер, — захватил в плен князя Ламонта. Его голова и кожа были натянуты на штандарт. Как знамя.       Эсфирь всё же стошнило.       Она не понимала, как можно быть настолько жестоким. — Избавьтесь от этого! — приказал Лучезар. Протянул руку, коснулся плеча Аскольда. — Пойдём. Здесь не на что смотреть. — Сожалеем, господин, — кучер слез с козел. Гадко ухмыльнулся. — Государь велел поместить эту голову в банку и поставить в ваших покоях. — Кто ты такой, чтобы разговаривать со мной в таком тоне, бета?! — форелдер-князь гневно сверкнул глазами. — Капитан Войтек Лоиз, господин, — бета выпрямился. Отвесил небрежный поклон. — Государь прислал меня временно заменить капитана Парамона. Присмотреть за вами и княгиней. И убедиться, что его приказы будут исполнены. — Заменить? — удивилась Эсфирь, заставляя себя подойти ближе. — А куда Мариана денут? — У капитана Парамона есть более важные дела, — ответил Войтек. — Ему поручено найти одного человека. — Нет! — княгиня снова побледнела. — Я запрещаю Мариану покидать Эдель! — Государыня, капитан Парамон отбыл пару дней назад… — Тогда верните его! Пусть возвращается. Я запрещаю ему искать этого… этого…       Эсфирь стало трудно дышать. Слова давались ей с трудом. — Увы, Государыня, но приказы князя не обсуждаются, — Войтек позволил себе нагло ухмыльнуться. Как и окинуть княгиню оценивающим взглядом. — Пойдём, Эсфирь, — Аскольд взял девушку под локоть, стал уводить прочь. — Тебе нельзя нервничать. А вы, капитан Лоиз, думайте, в каком тоне говорите с княгиней.       Войтек даже не обратил внимания на его слова. Повернулся к своим людям, отдавая приказ.       Лучезар так и остался стоять во дворе, тщетно пытаясь уговорить капитана-бету избавиться от головы княжны Марны.       Эсфирь практически повисла на руке Аскольда. Её глаза предательски увлажнились. — Почему? Зачем Лютер пытается искать того омегу? Разве ему мало любить только меня?       Юноша поморщился, будто бы услышал нечто неприятное. — При дворе шептались, что Лютер одержим этим мальчишкой. Тебе не стоит об этом переживать. Одержимость моего брата граничит с ненавистью и жестокостью. По каким-то причинам Лютер ненавидит Яромира. — А если его ненависть когда-нибудь сменится на другое чувство? — этого Эсфирь боялась больше всего. Сейчас она снова вспоминала слова покойного Ореста. И её невольно охватывала паника. Вдруг именно сейчас ненависть Лютера начала уступать место симпатии к Яромиру? К этому лицемерному чудовищу, которому хватило смелости так жестоко разделаться со всеми обитателями Черена.       Аскольд так и не ответил на её вопрос. Довёл Эсфирь до её покоев, передав в руки Руты. — Присмотри за своей госпожой. Ей нельзя нервничать. — Мы должны убить его! — Эсфирь вцепилась в камзол альфы. — Найти и убить, пока это не сделал Мариан. Этот омега не должен появиться здесь! — Хорошо, я поговорю об этом с отцом, — пообещал Аскольд, впервые не пытаясь спорить с ней по этому поводу.

***

Зима 340-го года.       Всего день назад они перешли границу, ступив на земли Солсетура. Никто из пограничья им так и не встретился, что сильно удивило Яро.       Сонбахар не всегда был рядом с ним. Иногда он исчезал на несколько часов, а порой и дней, дав указания, куда стоит идти и как себя вести. Когда же он был рядом, то пытался обучить Яромира солсетурскому. Хотя бы разговорному.       Когда они устраивались на ночлег, то бог первым делом лез к юноше с ласками и поцелуями, которые всегда заканчивались соитием.       Самые яркие оргазмы, приносящие одновременно боль и удовольствие, были связаны только с Сонбахаром. На теле Яро буквально не было живого места. Бока и бёдра покрывали следы от когтей. Шею, плечи, грудь и ягодицы — укусы и засосы.       Во время соития ожог на груди в виде лилии, обвитой змеёй, начинало жечь. Но уже не так сильно, как в самом начале.       Впрочем, сейчас Яромира тревожило другое.       Жизнь, которая зрела внутри него.       Живот еще не начал расти, поскольку срок был маленьким, но омеге казалось, что ребёнок развивается слишком быстро.       «Интересно, какое дитя может родиться от бога? Чудовище с чешуёй или же нормальный человек?» — этот вопрос посещал его всякий раз, когда поблизости не оказывалось Сонбахара.       Яро думал о том, как предстанет перед королём Вилмаром. Пытался представить, как выглядит правитель Солсетура. Ложных иллюзий юноша не питал. Он сомневался, что его примут с распростёртыми объятиями. Был убеждён, что тамошняя знать сочтёт его человеком недостойным права быть рядом с королём.       По ночам, засыпая в объятиях бога, Яро видел сны о том, как в огне горят Лютер и Эсфирь. Они умирали медленно и мучительно. Огонь внезапно угасал, и отпускал изуродованные тела, чтобы они могли еще немного насладиться своим жалким существованием, прежде чем умереть от боли.       Длительное путешествие в седле сильно выматывало Яромира. Поэтому он был рад иногда просто пройтись на своих двоих, ведя лошадь под уздцы.       Когда они останавливались на ночлег на постоялых дворах, омега с радостью шел мыться и стираться. Потом подолгу лежал на чистой постели, дожидаясь, пока ему в комнату принесут горячий ужин.       Все расходы брал на себя Сонбахар. У него всегда при себе было достаточно золота.       Яро не спрашивал, откуда. Богу всегда принадлежат все богатства мира.       Чем ближе они были к замку Лаир, тем сильнее омега замыкался в себе и впадал в какое-то неприятное уныние.       «Всё идёт достаточно неплохо. Даже слишком… это странно», — кусая щеку изнутри, Яро невольно вспоминал всё пережитое. И нынешний период затишья напрягал. Казалось, что вот-вот произойдёт нечто ужасное.       Сонбахар видел его состояние, но ничего не делал. Не пытался поддержать, приободрить или даже успокоить. Он просто наблюдал, как садовник, впервые посадивший диковинный цветок и теперь пытающийся его взрастить. — Ты раньше делал нечто подобное? — на очередном привале спросил Яро. Еда вставала поперёк горла, поэтому он практически не притронулся к ужину. Кутался в подбитый горностаевым мехом плащ, пытаясь спастись от холода. — Пару раз, когда среди правителей почти никого не оставалось с моей кровью, — ответил Сонбахар. — И оба раза в Сариисине. Там, где есть гаремы, сложно уследить за тем, чтобы ребёнок у наложника или наложницы, был от тебя. Первый раз была девушка. Потом был омега. — Как проходила их беременность? — Достаточно спокойно. Девушка радовалась, ведь благодаря беременности, она смогла стать Метреси, фавориткой, еще одной Госпожой гарема. Вот только император не любил её, всячески пренебрегал ею. И когда она родила сына-альфу, то решила взять свою судьбу в руки. Она отравила своего императора, подделала его завещание, объявив себя императрицей, матерью и регентшей Сариисинской Империи. В историю она вошла, как императрица Софие. Софие-Анне. Прекрасная была женщина. Сильная, волевая, решительная. А вот омега… после того, как забеременел, немедленно объявил себя отцом сына бога. Дошло чуть ли не до того, что он начал требовать к себе соответствующего почтения. Народ и император сочли его безумным, и как только на свет родился мальчик-бета, омегу умертвили. Задушили шелковым шнуром. — А по какому принципу ты их выбирал? — По внешности и характеру. Уродцы, «моли» и «серые мышки» меня не интересуют, да и трусливые глупцы тоже. — Ясно… — Яро припал к фляге с водой. Вот только проглотить её удалось с трудом. — Было сложно стать богом? — Сложно? — Сонбахар внезапно рассмеялся. — Невозможно! Чтобы стать богом, вначале нужно умереть. Но даже после смерти ты будешь выть от боли, пока кому-нибудь не придёт в голову обожествить тебя.

***

      …От ледяной воды выкручивало мышцы. Ноги перестали слушаться. Тело пронзила сильная боль, словно бы его начали разрывать на части.       Омега стал стремительно уходить на дно. Он чувствовал чужие руки, что удерживали его. Зубы, что вырывали куски плоти. И видел кровь, что делала воду тёмной. — Чего ты хочешь, омега? — голос, словно раскат грома, прозвучал в голове, вызвав новую вспышку боли. — Жить… — выдохнул Хейст, прежде чем ему перегрызли горло, вырвав кадык. — Я хочу жить…

***

— Мало просто получить божественное имя и внешность, — в глазах Сонбахара отражалось пламя костра. — Тебе должны начать поклоняться. Приносить жертвы. И только потом ты обретёшь новую плоть и силу. По человеческим меркам на это может уйти от года до десятка лет. Но в мире загробном время течёт иначе. И, кажется, будто прошла целая вечность, прежде чем твой кошмар закончится.