Жажда мести

Ты слеп и глух К моим мольбам, К моим слезам. Скажи, ты умеешь жалеть? Ах, да! Ухмылка — ответ. А душа твоя может болеть? Ах, да! У тебя ее нет! Во мне живешь, Как в ране — нож, Мучишь меня День ото дня. Otto Dix — Отражение

340-й год, лето.       Лютер восседал на троне, дрожащей рукой держал полученное из соседнего Източенского княжества письмо. Он не видел ни букв перед глазами, ни слышал пересудов советников.       Последние без зазрения совести по своему обыкновению громко обсуждали то, что так сильно поразило князя.       Солсетур крайне холодно отнёсся к предложению о мирных взаимоотношениях с Северенским княжеством. А Източен, посчитав поступок Лютера предательством, объявил войну.       Пусть королевства и княжества Эггрунда не особо ладили между собой, но их объединяло одно. Противостояние Сариисинской Империи. — Надеюсь, что теперь вы довольны, Государь, — лорд Томаш Бедриг гадко улыбнулся. Не скрывал своего злорадства. — Что собираетесь делать, Государь? Нельзя это так оставлять. — Если сможем победить Източен, то у нас откроется морской путь к Замараду, — кашлянул глава купеческой гильдии Радован Делн. — Точно! — выронив письмо с объявлением войны, Лютер резко вскочил на ноги. — Нам нужно победить! Где Орест? — В Черен отбыл две седмицы назад, княже. — Пусть возвращается! Нужно собрать всех военачальников, чтобы подготовить армию. Раз Източен хочет войны, то он её получит!       На самом же деле сам князь был далеко не так уверен в своём успехе, как старался казаться окружающим.       Он надеялся, что признание Сонбахара-Есена новым богом Северена заставит Солсетур принять дружбу и открыть свои границы. Но тамошний правитель, король Вилмар Миркюр ясно дал понять, что всему этому быть только в том случае, если княжество признает власть Сариисинской Империи, и сам Лютер будет подчиняться своим новым господам. Гордость не позволяла принять подобные условия, поэтому князь ответил решительным отказом. Всем же сообщил, что Солсетуру всё равно, потому что Северенское княжество не представляет никакой ценности.       А теперь Източенское княжество решило объявить им войну, к которой никто не был готов.       Помимо этого Лютера многое не радовало.       Еще зимой была сыграна свадьба Аскольда с Миляном. Практически сразу после этого молодые отбыли в Фридур, поближе к форелдер-князю. И вот, когда весна начала стремительно вступать в свои права, Аскольд вернулся ко двору. Якобы чтобы быть рядом со старшим братом, а на деле почти всё время крутился возле Эсфирь.       Лютера это одновременно и радовало, и раздражало. В «прошлом» Аскольд, как и все, не питал симпатии к княгине из народа. Теперь же всё было иначе. Раз брат так хорошо относится к Эсфирь, значит ничего плохого ей не сделает. Да и сама княгиня хорошо проводит время в его обществе.       А вот это уже не так радовало. Лютеру не нравилось, когда жена улыбалась кому-то еще. Как и не нравилось, что она до сих пор не забеременела. В «прошлом» Эсфирь легко и быстро обзавелась животом, и меньше чем через год их брака родился Демьян.       «Нужно уделить ей больше внимания перед войной», — про себя решил Лютер, молча покинув Палату Заседаний.       Вышел на улицу, скользнул взглядом по зелёным ветвям тополя. Сейчас эти деревья не вызывали у альфы той ненависти и злости, что вспыхнула весной, когда набухли первые почки. Тогда смолянистый аромат витал в воздухе, издевательски напоминая об омеге, о котором Лютер тщетно старался забыть.

***

      Слуги молчали, пока отмывали младшего хозяина. Отводили взгляд и старались как можно скорее закончить свою работу.       После возвращения Ореста, они стали значительно тише и расторопнее. Даже осторожнее. Видимо, чувствовали настроение своего хозяина. Знали, на что он способен.       Яромир тоже молчал. Двигался по инерции, позволяя себя не только отмыть, но и одеть. Старался выкинуть из головы события последних седмиц, но не выходило.       Стоило только услышать лай с псарни, как перед глазами вновь вставала эта картина…

***

      Орест решил немедленно исполнить свою угрозу. Одной рукой подняв с пола труп младенца, другой потащил Яро за волосы за собой. — Пусти! — омега сопротивлялся. Бил альфу кулаками, кричал, но тот упрямо протащил его через весь дом на псарню.       Никто из слуг или стражников даже и пальцем не пошевелил, чтобы вмешаться.       Орест держал крепко. Несколько раз ударил Яромира по голове, чтобы сбить спесь. Втолкнув в псарню, практически к вольеру к бешено лающим собакам, альфа зловеще ухмыльнулся. — Тебе действительно нужен этот ублюдок? Не пойми от кого рождённый?       Орест открыл вольер и забросил внутрь младенца. Псы тут же слетелись на «добычу», с рыком принялись рвать её на части.       Яро было подорвался с места, но альфа успел его перехватить. Прижал к себе, одной рукой слегка придушил. — Тише, Яромир, тише. Это труп. Я свернул ему шею. Помнишь? Мёртвые ничего не чувствуют, когда их рвут на куски.       «Я стану тем, кто разорвёт тебя на куски живьём», — про себя пообещал юноша, когда его приволокли обратно в дом.       В тот же день Орест набросился на него, как тогда у алтаря Фиалласка. Брал жестко и грубо, не стесняясь избивать и оскорблять. Благо, продлилось это недолго, но с тех пор подобное случалось регулярно.

***

      За окном была ночь. Домашние готовились ко сну. Только несколько слуг заканчивали последние приготовления, чтобы Яромир мог принять своего мужа-альфу.       Только Орест пока не спешил. — Довольно! — вскинув руку, омега кивнул на дверь. — Можете идти.       Слуги даже спорить не стали. Спешно удалились.       Яро выждал всего несколько минут, прежде чем выскользнул в коридор. Как есть, в тонкой ночной рубахе, босой, с распущенными по плечам влажными после мытья волосами.       Пусть омега и не любил своего убитого ребёнка, но никто кроме него не имел права решать, жить бастарду или нет. Вряд ли Орест думал о последствиях своих деяний. А стоило бы. Потому что он, в отличие от князя Лютера, находится под носом у Яромира.       Быстро спустившись на первый этаж, пробежав на кухню, омега принялся рыться в кладовой. Плевать, если Орест всё же решит наведаться к нему. Плевать, если хватится. Главное успеть исполнить задуманное. Нанести удар по больному. Заставить ублюдка хоть немного пожалеть о содеянном!       Прихватив зажженную масляную лампу, бутылку вина и столько же масла, Яро вышел через заднюю дверь кухни.       Было холодно. Ветер пробирал до самых костей.       Ночью вся стража несла караул только у самих ворот и парадного входа, раз в несколько часов после полуночи совершая обход.       Яромир в считанные минуты добежал до псарни.       Собаки тут же зашлись лаем, кидаясь на железные прутья вольера.       Действовать пришлось быстро, потому что стража могла прийти сюда с минуты на минуту.       Дрожащими руками откупорив масло, Яро принялся заливать вольер. Старался попасть на собак тоже. А те, словно ни о чем не подозревая, подходили ближе, пытаясь ухватить клыками за руку. С бутылкой вина омега даже не стал заморачиваться. Забросил прямо в вольер, и та весьма удачно разбилась.       Тяжело дыша, словно запыхавшись, Яро метнул в вольер лампу.       Пламя вспыхнуло мгновенно. Стремительно расползалось по соломе, устилавшей пол. Перекидывалось на собак, на которых попало масло.       Псы скулили от боли и страха. Носились по вольеру в поисках выхода. Кидались на решетку.       Яро даже не сдвинулся с места, с удовольствием наблюдая, как животные умирают в муках. Предвкушал, как же сильно всё это заденет Ореста, который очень сильно любил своих собак.       О том, что альфа души не чает в псах, Яромир узнал от слуг и стражников, которые имели неосторожность еще минувшей зимой проболтаться об этом. Упомянули, что собак нужно лучше кормить, сдержать в чистоте и часто выгуливать, не то господин Болдо оторвёт головы всем. За своих любимцев он готов убить.       Пламя начало перекидываться на деревянные стены и потолок.       Только тогда Яро решил, что пора уходить. Выбегая из псарни, едва не врезался в стражников, которые покинули свои посты. А вместе с ними был и сам Орест. Тот легко перехватил Яромира, до боли стиснул за плечи, встряхнув. — Что ты натворил, сука?! — Ты еще можешь их спасти, — выдохнул Яро, безумно улыбнувшись. — Мёртвые не чувствуют боли, а вот живые…       Удар в живот, а затем в лицо заставили его заткнуться. — Тушите огонь, выродки! Откройте вольер! — рычал Орест, не отпуская от себя супруга. Его трясло от гнева.       Яро не скрывал своего злорадства, наблюдая за тем, как альфа с болью смотрит на полыхающую псарню. Смотрит и понимает, что собак уже не спасти.       Взгляд юноши сам собой опустился к талии Ореста, где на поясе висел кинжал. Альфа всегда носил при себе оружие. Возможно, что так ему было спокойнее.       Недолго думая, Яро внезапно прильнул к мужу всем телом. Мёртвой хваткой вцепился в рукоять кинжала, извлекая его из ножен, чтобы тут же вонзить несколько раз в бок альфы.       Орест не сразу почувствовал боль. Отшвырнул омегу от себя, потянулся за кинжалом, но нащупал только пустые ножны. — Вот же сука.       Не выпуская кинжал из рук, Яромир вскочил на ноги. Выставил оружие перед собой: — Не подходи! — А если подойду, то что ты сделаешь? — Орест и не думал слушаться. — Давай же, омега. Впечатли меня! Хотя, наверняка ты сейчас приставишь кинжал к себе и пообещаешь убить себя. Ведь так обычно поступают слабые омежки. Думают, что их жизнь чего-то стоит. — Нет, — Яро не дрогнул, не отступил назад. Голос его рокотал, словно раскаты грома. — Если я кого и убью сегодня, то только не себя.       Альфа сделал несколько шагов в его сторону.       У Яромира особо не было выбора. Если он убежит сейчас, то ничем хорошим это не закончится. Скорее всего Орест не оставит безнаказанным пожар в псарне. А если рискнёт, то у Яро хотя бы будет шанс на избавление от жестокого мужа.       Оскалившись, омега набросился на Ореста.       Остриё лишь слегка вошло в живот. Альфа перехватил руку Яромира, сжал запястье, прежде чем резко выкрутил, причиняя боль. Пальцы разжались, выронив кинжал.       Внезапно Орест прижал омегу к себе, уткнулся носом во влажные волосы. — Ты действительно удивителен, Яромир. Мне нравится.       «Больной ублюдок!», — про себя фыркнул юноша, дёрнувшись.       Продолжая крепко удерживать за руку, Орест отвёл его в дом, наверх. Втолкнул в собственные покои. Крикнул слуг, велев им принести крепкого вина, маковый отвар и что-нибудь перекусить.       Яро застыл на месте посреди комнаты, с недоверием косясь на мужа. Ждал чего угодно, но только не совместных посиделок за поздним ужином.       Чувствуя, как из ран в боку сочится кровь, Орест всеми силами старался не обращать на это внимания. Воздержался, чтобы облокотиться о стену. Прошелся взглядом по омеге, будто видел его впервые. — Поздравляю, Яромир. Ты превзошел все мои ожидания. — Думаешь, что мне есть дело до этого? — ощерился Яро. Глаза лихорадочно горели от обуреваемых эмоций. На щеках выступил румянец. — Должно быть. Тебе не обязательно в кратчайший срок рожать мне наследника, чтобы выжить. Я и так тебя не стану убивать.       «Больной, — панически твердил голос разума. — Ебанутый!» — Забудь о том, что я тебе сказал тогда, — продолжал альфа.       В покои вбежали слуги. Внесли поднос с поздним ужином, кувшин с вином и чашу с маковым молоком. Вслед за ними пришел Амин. — Господин, есть несколько выживших псов, но они сильно обгорели, и… — Добейте! — рявкнул Орест, грозно взглянув на управляющего. — Пусть их добьют. Заведём новых. — Но ведь… — Это всего лишь собаки, Амин.       Амин нахмурился. Зло посмотрел на Яромира, явно надеясь, что мальчишке не простят этот поджог псарни.       Подойдя к столу, Орест взял чашу с маковым молоком, протянул её супругу: — Выпей. — Отравлено? — насторожился Яро. — Я не собираюсь тебя убивать. Не теперь.       Но омега не верил ему, поэтому альфа, выругавшись, сам отпил немного.       Амин тут же подорвался с места. Скрутил Яромира, заломив руки ему за спиной.       Орест только вздохнул, подойдя вплотную к ним. Впился пальцами в лицо супруга, вынуждая запрокинуть голову. Стал вливать маковое молоко в открытый рот.       Яро дёрнулся, пытаясь высвободиться, но Амин держал крепко. Попытался выплюнуть маковое молоко, но Орест зажал ему рот и нос ладонью, вынуждая проглотить всё.       Интерес, с которым альфа смотрел на Яро, пугал больше, чем когда тот гневался или был равнодушен.       Маковое молоко начало стремительно действовать. Оно и успокаивало, и одновременно с этим клонило в сон.       Амин разжал хватку и отстранился только тогда, когда Яромир начал пошатываться. Погружаясь в сон, юноша качнулся вперёд, но так и не упал на пол. Орест подхватил его, без малейших усилий пронёс на руках до спальни, уложил на свою тахту. — Позвать стражу, чтобы отнесли его в подвал? — с надеждой в голосе вопросил Амин. — Нет. Он останется здесь. — Но почему? Он поджег псарню с твоими любимыми собаками! Неужели ты готов ему это простить? — Мальчишка доказал, что достоин жизни и хоть какого-то уважения к себе. Кроме того, разве так ты должен говорить о своём младшем господине?       Опешив от такого, Амин возмущенно запыхтел. — Что изменилось, Орест? Разве этот омега отличается от тех двух предыдущих? — В отличие от плаксы Томриса и трусливой истерички Уриаса, у него есть характер, тяга к жизни и желание бороться. Пусть пока как омега он мне не особо-то и нравится, но со временем это пройдёт. Он будет хорошим супругом, достойным меня.       Амин закатил глаза. Из-за того, что сам Орест был не таким как все, — альфой с омежьей «линией» под животом и давно иссохшей маткой, — он питал интерес ко всему необычному. Для него, выходца из зажиточного рода помещиков, было нормальным выкупить мальчишку раба, сделать его не просто вольным, а своим супругом.       Амин одним из немногих знал, как Орест сильно любил своего первого супруга Томриса. Любил так сильно, что корил себя, когда всё же убил его.       Своего второго супруга, Уриаса Элигия, Орест приметил чисто из-за вздорного характера. Ему было интересно узнать, как долго продержится омега, прежде чем с него собьют всю спесь. Увы, Уриаса тоже постиг печальный финал. — Помоги мне обработать раны, Амин, — велел Орест, вернувшись в переднюю комнату. Снял рубашку, сел на стул. — Он еще и ранил тебя! — застонал управляющий. — И как ты можешь такое прощать?! — Он первый, кто попытался убить меня, а не себя. Разве это не похвально? — Нет. За это должно последовать наказание.

***

      Он пробуждался медленно, с трудом. Тело чувствовало себя странно. Оно словно пульсировало от возбуждения. Соски подозрительно ныли, а внизу живота всё сводило приятной судорогой.       Яро ощущал прикосновения к своему телу. Настойчивые, умелые, от которых по телу разливалось жгучее удовольствие.       Слышал шумное дыхание рядом с собой. Когда его губ коснулось что-то влажное, уверенно скользнувшее в рот, Яро заставил себя разлепить глаза.       Над ним склонялась тёмная тень, дышавшая винными парами и пахнущая мускатом. — О-Орест? — Яромир попытался его оттолкнуть, но тело вяло слушалось. От выпитого макового молочка чувствовалась сильная усталость. Будто бы силы покинули тело. Да и затуманенный разум не позволял трезво оценивать ситуацию. — Тише, Яромир, — прошептал альфа, лизнув его в уголок рта. Принялся вылизывать и покусывать кожу шеи, одной рукой, то проникая пальцами в зад омеги, то надрачивая его член. — Не порть всё…       Оставив в покое шею Яро, Орест переключился на его грудь. Жадно засасывал розовые соски, то лаская их языком, то слегка прикусывая.       Тихо застонав, юноша сжал простыни под собой.       Казалось, что воздух в комнате раскалён до предела. Впервые его не просто брали, желая удовлетворить свои потребности, а ласкали. Соски болезненно ныли, но от этого становились не менее чувствительными. Член чуть подрагивал в руке Ореста, чьи пальцы так умело ласкали по всей длине, поглаживали головку и перекатывали сильно поджатые яички. Эти же пальцы потом бесцеремонно проникали во влажный от смазки омеги зад, хозяйничали в раскрытом канале. Растопыренные, они распирали рельефные стенки, пытаясь проникнуть глубже.       Яро сам не заметил, как начал жалобно скулить и громко постанывать, вихляя бёдрами. Ему было хорошо. Так хорошо, что хотелось плакать, потому что в этот раз не нужно было доставлять удовольствие кому-то.       Шумно выдохнув, Яро кончил в кулак Ореста.       Альфа вытер его семя о простыню. Впился в приоткрытые губы, глубоко целуя. Устроился между раздвинутых ног. От возбуждения Орест дышал шумно.       Твёрдый член плавно проник в раскрытый канал, распирая его стенки.       Яромир выгнулся, сдавленно застонал. Попытался зажать себе рот рукой, когда Орест начал двигаться, глубоко и рвано, отчего омегу бросало в жар и потряхивало от удовольствия.       Яро хватался за его плечи, не обращая внимания на пот, покрывавший тело альфы. Приподнимал бёдра, подмахивая ими, позволяя Оресту входить до конца.       Альфа, то наращивал темп, вбивая Яромира в постель, то двигался медленно, осторожно. И в такие моменты он обычно то терзал губы омеги страстными поцелуями, то безжалостно вгрызался в шею. На светлой коже расцветали синяки, кровоточащие кровоподтёки.       Укусы были слишком болезненными, но эта боль удивительным образом растворялась в удовольствии, делая ощущения какими-то особенными.       Орест навалился на него всем телом, не переставая двигаться. Член омеги тёрся между телами, стимулируясь, из-за чего Яро снова кончил. Пусть не так ярко, но дыхание всё же перехватило, а в ушах зазвенело.       Через некоторое время Орест излился следом за ним, но не спешил отстраняться и выходить. — При лунном свете ты мне нравишься больше, Яромир, — прошептал он.       «Или под вином», — мысленно огрызнулся омега, прикрыв глаза.

***

      Утром он проснулся от подозрительного шороха рядом.       Было достаточно прохладно, из-за чего не хотелось вылезать из-под одеяла. В спальне хозяйничали слуги, наводя порядок.       На прикроватной тумбе стоял омлет с жареным луком, белый сыр, пышная булочка с черничным повидлом внутри и горячий сбитень. Там же лежал ошейник Яромира, который Орест снял минувшей ночью.       С трудом заставив себя сесть, Яро прошел к столу, на котором стоял таз с прохладной водой для умывания. Его не смущала собственная нагота. Как и мнение озадаченных слуг, которые о чем-то тихо перешептывались.       Несомненно, они не понимали, почему Яромир до сих пор жив. Ведь после поджога псарни мальчишку должны были четвертовать или порезать на лоскуты. А тот не просто ходит живой, но и бесстыдно носит следы бурной ночи. — Я хочу помыться, — бросил Яро, повернувшись к слугам. — И принесите мои одежды. Синие.       Слуги только поклонились и поспешили исполнить приказ.       Яро чувствовал перемены, которыми пропитался дом.       Прежде слуги никогда не приносили завтрак в постель. Да еще и приготовленный по его вкусу. Обычно они нагло будили своего младшего господина, смотрели высокомерно и всё делали нехотя.       Решив скрасить ожидание за трапезой, Яромир отметил, что ему нравятся эти перемены.       Слуги вкатили в спальню деревянную бадью. Принялись наполнять её холодной и горячей водой. — Где Орест? — спросил Яро у тех, что принесли его тёмно-синие одежды. — Отбыл с утра, господин. На рассвете прибыл гонец от князя. Господин уехал с ним. — Мне что-нибудь передал? — Только то, что вам стоит заглянуть в тумбочку возле кровати. Больше ничего.       Щелкнув языком, Яромир полез в ящик тумбочки. Сразу же нашел сложенный вдвое лист, где размашистым почерком было послание от Ореста. Тот сообщал, что на неопределённый срок вынужден отправиться в Эдель.       «Значит, я снова за главного в Черене… Вот и отлично», — вернув письмо на место, Яро застегнул на шее ошейник. С удовольствием погрузился в бадью, позволяя слугам массировать плечи и растирать кожу. — Кто из домашних дольше всех работает здесь? — внезапно спросил Яромир. — Не считая Амина.       Слуги переглянулись. С минуту молчали, прежде чем один из них соизволил ответить: — Повар, господин.       Яро лишь кивнул.       Покончив с купанием через некоторое время и облачившись в тёмно-синие шелковые одежды, состоящие из чуть свободных штанов и туники, расшитые серебром, юноша сразу же покинул покои. Слуги даже не стали его останавливать, чтобы напомнить, что замужнему омеге положено покрывать волосы. Максимум, на что им всегда удавалось уговорить Яромира, так это на высокую прическу или косу.       Омега спустился на кухню. Было кое-что, что ему хотелось бы знать. Конечно, скорее всего, было бы проще узнать всё у Амина, но ему Яромир не доверял.       Повар Обрад, дородный омега средних лет, розовощекий, с расписным платком на голове, громко отдавал указы поварятам. Несмотря на избыточный вес, он ловко и быстро лавировал между столами, перемещаясь от печи к кладовой и обратно. — О, господин пожаловал! — всплеснул руками Обрад. — Ну и навели же вы вчера шуму. Слуги и стражники ставки делали на вашу голову. Спорили, как же вас наш господин Орест накажет. Он ведь и за меньшее убить готов был, а тут… — Я хотел поговорить, Обрад. Отойдём на минутку?       Повар перестал трепаться. Подобрался, посерьёзнел и последовал за Яромиром из кухни на крыльцо.       В воздухе пахло горелым. Стражники со слугами-альфами разбирали завалы сгоревшей псарни. Трупы собак скидывали на телегу, чтобы потом вывезти за пределы поместья и закопать где-нибудь в лесу. — У предыдущих супругов Ореста были слуги? — спросил Яро. — Личные слуги, которым бы мог доверять мой муж. — Были, господин. А как же? Без этого никак. — И где они сейчас? — Увы, сгинули вместе со своими хозяевами. — Неужели в Черене нет никого, кто бы мог знать всё о покойных супруга Ореста? Кроме Амина.       Обрад насупил тонкие светлые брови. Круглые голубые глаза выражали крайнюю задумчивость. — Яков… — наконец-то произнёс повар. — Он был еще мальцом, когда его приставили прислуживать Томрису. Он был рядом с Уриасом. — И где мне его найти? — Сейчас он является одним из стражников поместья. Обычно несёт караул на стене. — Славно… — пробормотал Яро, протянув Обраду несколько золотых монет. — Приготовь котлет и овощное рагу. Жирный плов мне уже надоел. — Слушаюсь, господин!

***

      «Всё идёт совсем не так, как было «тогда», — с досадой отметил Лютер, нервно кусая ноготь на большом пальце.       Мало того, что война с Източенским княжеством стала неожиданностью, так еще и Аскольд умудрился сломать себе ногу, когда охотился на вепря в Офарте.       Казначеи предупреждали, что золота в казне хватит лишь на то, чтобы собрать армию, а вот чтобы содержать её во время самой войны… Сразу же возникала мысль: «что случилось с казной, что она так опустела?»       Ответов было несколько. Покойный князь Сибор любил жить на широкую ногу. Он щедро одаривал лизоблюдов и своих любовников, а еще любил жертвовать на храмы богов. Добрую треть казны необходимо искать у жрецов, которые только строят из себя скромных служителей богов.       Однако, это сейчас волновало Лютера не так сильно, как травма брата. — Государь, — лекарь поклонился, вытирая руки о влажную тряпку. — Боюсь, что травма княжича куда серьёзнее, чем мы предполагали. Бедро сломано в нескольких местах. — Значит, он не сможет отправиться со мной на войну? — Не то, что на войну. Для него сейчас любое телодвижение весьма болезненно. Неизвестно, чем чреват этот перелом. Знаете, в моей практике были случаи, когда из-за переломов приходилось отрубать конечности. — Лучше бы этот дурак себе шею свернул! — зло бросил Лютер, оттолкнув лекаря в сторону и войдя в покои младшего брата.       Аскольд лежал на кровати. Такой же белый, как постельное бельё. Рядом был слуга-омега, который промакивал лоб княжича тряпкой, вымоченной в воде с уксусом. — Зачем тебя вообще потянуло на охоту, дурак?! Тем более на вепря?! Ты же знал, сколько правителей погибло от этих тварей. — Государь, — голос Мариана раздался совсем рядом. — Генерал Болдо прибыл по вашему приказу. — Сопроводи его в мои покои, — еще раз отругав Аскольда, но уже мысленно, Лютер покинул его.       Нигде поблизости не наблюдалось Эсфирь. И это хорошо.       Биляна должна была занять княгиню бабьими делами. Из пряжи, которую пряли жены и младшие мужья правителей, вязали шапки, носки, рукавицы и кофты, которые потом раздавали нищим и сиротам.       Лютер прошел в покои, где его уже ждали Орест и Мариан. Князь едва сдержался, чтобы первым делом не спросить о Яромире. — Я прибыл сразу, как только гонец передал мне сообщение, — заявил генерал, поклонившись. — Признаюсь, я несколько разочарован, ведь планировал воевать рядом с вами, княже. — Так нужно, Орест. Я уезжаю на войну и оставляю в Эделе самое дорогое, что у меня есть. Ты хорошо показал себя, поэтому был избран в качестве защитника моей жены.       На самом же деле выбор Лютера пал на генерала Болдо из-за его нелюбви к женщинам. Тот, кто на дух не переносит женщин, не сможет покуситься на наивную и неопытную Эсфирь, которая явно не замечает мужского внимания к себе. — Мариан останется здесь, чтобы охранять замок, а ты будешь рядом с княгиней. И будешь докладывать мне обо всём и всех. И не позволяй ей оставаться наедине с кем-то из альф и бет. — Государь не уверен в своей жене? — усмехнулся Орест. — Скорее в тех людях, что окружают её. Аскольд оставил супруга в Фридуре, а сам… — Полагаете, что ваш брат может иметь виды на княгиню? — Нет. Аскольд не такой. Он не станет покушаться на то, что принадлежит мне.       Лицо Ореста выражало сомнение. Не верил он в братскую верность. Мариан позволил себе вмешаться: — Государь, лорд Милян и форелдер-князь уже прислали ответ. Они постараются как можно скорее перебраться на север.       Лютер только кивнул. Земли Фридура принадлежали роду Корнов. Они тесно граничили с Източеном. И если случится война, то первыми ощутят на себе всю военную мощь соседей. — Мариан, когда Аскольду станет лучше, проследи, чтобы он как можно скорее воссоединился со своим супругом. Негоже юному альфе надолго оставлять своего омегу. — Слушаюсь, Государь. Всё будет исполнено, — заверил капитан княжеской стражи.       Повисло молчание. Лютеру стоило только раз взглянуть на дверь, чтобы Мариан послушно оставил их наедине. — Желаете знать, что с мальчишкой? — догадался Орест. — Я просто хочу быть уверен, что ты относишься к нему не лучше, чем к своим предыдущим супругам. — Можете во мне не сомневаться. В Черене его не сильно любят. — Меня не волнует, как к нему относятся крестьяне! — внезапно гаркнул Лютер. — Важно, чтобы этот ублюдок пожалел о своём существовании! Он при тебе находится меньше года. Что за это время с ним произошло? Он лишился конечностей? Глаз? Языка? Хоть чего-нибудь, из-за чего должен был умолять о пощаде и мечтать о смерти?! — Пока что он не давал повода для подобного… — Идиот! — князь едва сдержался, чтобы не ударить Ореста. — Я его тебе для чего отдал?! Чтобы ты с ним в «семью» игрался? Всё всегда нужно делать самому! — Пусть у Яромира все конечности на месте, это не значит, что он не страдает. Вы зря злитесь, Государь. — Зря… — пробормотал Лютер, сжимая кулаки. — Свободен. Можешь заступить на службу прямо сейчас. Мариан представит тебя княгине.       Орест поклонился, покинул покои князя.       Едва за ним закрылись двери, как Лютер швырнул о стену первое, что попало под руку — чернильницу. Чернила забрызгали собой не только стену, но и пол с ковром.       Комнату наполнил характерный запах.       Лютеру не нравилось, что Орест совсем не оправдывает его ожиданий. Поэтому принял решение, что по дороге на войну заглянёт в Черен.

***

      Яромир откровенно разглядывал Якова. Признаться, он ожидал увидеть мужчину постарше, а не юнца, которому на вид было меньше двадцати. Жилистый, с короткими рыже-каштановыми волосами и серо-зелёными глазами на веснушчатом вытянутом лице.       В свою очередь молодой бета без стеснения разглядывал младшего супруга генерала Болдо. — Мне сказали, что когда-то ты служил супругам Ореста, — не отрывая взгляда от Якова, Яро жестом велел слугам удалиться.       Те послушались, но ушли недалеко. Чтобы иметь возможность вмешаться, если случится что-то, что может опорочить честь хозяина Черена. — Расскажи мне о них, Яков. Я хочу знать всё. — Неужели вы не знаете ничего? — бета не спешил. Присматривался к омеге. Решал, стоит ли исполнять его просьбу. — Только то, что они умерли. Ну так ты мне сам расскажешь, или мне стоит силой выбить из тебя всё?       Внезапно Яков рассмеялся. Подвинул к себе поближе огромную подушку, сел на неё, скрестив ноги. Нагло потянулся за чашей с прохладным клюквенным морсом. — Теперь понятно, почему с вами Орест ведёт себя иначе, чем с теми… Вы такой же, как он. Просто более юный и не успевший выпустить наружу своё внутреннее чудовище. — Знаешь, нести службу в дозорной башне можно и без языка, — строго заметил Яромир. Ему не сильно нравилось поведение стражника.       Яков внимательно посмотрел на омегу, прежде чем решил заговорить: — Мне было двенадцать… Тогда был неурожай, а в деревне бушевала хворь, которая унесла жизни всей моей семьи. Тогда же Орест привёл в Черен своего первого супруга. Томрис был рабом из Сариисина, но господин выкупил его, сделал вольным, а потом взял в младшие мужья. Помню, как увидел его впервые… Это случилось сразу после свадьбы. Тогда деревня утопала в дыме от погребальных костров, и он вышел к нам, словно видение. Прекрасный и такой необычный. Иссиня-черные густые волосы еще не были заплетены в косу, украшенную алой лентой с жемчугом и бисером. У него была необычная смуглая кожа. Ласковая улыбка и добрые серо-зелёные глаза. Сам по себе он был весьма хрупким, и алые одежды это подчеркивали. Он пришел, чтобы пригласить нас во двор поместья, порадоваться за его союз с нашим хозяином. Томрис был добрым человеком. Он выслушивал наши просьбы и жалобы. Прощал многое, вплоть до мелких краж слуг и всегда спешил помочь. Томрис сам выбрал меня в качестве своего слуги. Я помогал ему с купанием, переодеванием. Сопровождал везде. — Чем же этот добряк не угодил Оресту? — Яромир не проникся симпатией к бывшему рабу. — Не думаю, что вам действительно… — Яков, не заставляй меня прибегать к пыткам. Поверь, я знаю, как заставить заговорить. Ну? — В обязанности личного слуги входит подготавливать младшего супруга к исполнению супружеского долга. А еще быть поблизости, когда этот долг исполняется. Томрис был омегой хрупким, возвышенным… Физическая близость с нашим господином не приносила ему радости. Каждый раз это начиналось с мольбы омеги о том, чтобы его не трогали, а в итоге заканчивалось побоями и изнасилованием. Наш господин не понимал, что Томрис другой. Не такой как все. С ним нужно иначе. Нежно. Осторожно. Постепенно.       Томрис забеременел довольно скоро. Всего через четыре месяца после свадьбы, он ходил с животом. Как и положено хорошему родителю, разговаривал со своим ребёнком. Часто посещал храм богини-матери Бирки, моля её о благословении и защите. Неизвестно, почему Томрис не молился своим сариисинским богам. Возможно, потому что не особо доверял им. Или потому что в Сариисинской Империи не было подходящих богов. Как бы там ни было, а Томрис часто посещал храм Бирки. В любую погоду. Мог подолгу стоять перед алтарём. Всё это продолжалось ровно до тех пор, пока у омеги не случился выкидыш. Прямо на ступенях храма. Томрис сильно переживал потерю ребёнка. Ничто его не радовало. Даже поддержка Ореста вызывала у него поток слёз. Сам или с чьей-то помощи, Томрис вбил себе в голову, что выкидыш случился из-за мужа. Тот брал его силой и дитё, зачатое в насилии, просто не могло появиться на свет. Эти же обвинения Томрис бросил Оресту в лицо, за что был избит.       Яро посчитал, что с этого момента и наступил переломный момент.       Ведь по дальнейшему рассказу Якова между супругами случился разлад. Томрис обвинял мужа в смерти их ребёнка, а Орест избивал его за это. Но самый настоящий ад для омеги случился, когда его застали на сеновале с молодым конюхом.       Бету Орест убил на месте. Проломил ему череп на глазах у своего супруга. Самого же Томриса ждало нечто куда более страшное. Орест запер его в старом погребе, который спешно переделали под некое подобие темницы.       Яков иногда приносил омеге еду и воду. Порой убирал за ним и менял повязки. Больше никого к Томрису не подпускали. — Господин очень жестоко наказал своего мужа за измену… — продолжил бета, отрешенно глядя перед собой. — Сначала отрубил ему пальцы на руках. По одному раз в несколько дней. Затем отрезал ступни. Я приходил раз в несколько дней, и каждый раз на теле Томриса появлялись новые увечья. Как оказалось, он забеременел. Но от конюха, или от нашего господина — неизвестно. Поэтому Орест побоями добился того, чтобы Томрис скинул. После этого мне запретили посещать его. Томриса перестали кормить. Орест приходил к нему пару раз в седмицу, приносил воду.       Яков сжал кулаки. Напряженно сглотнул. — Меньше, чем через месяц по приказу господина Томриса освободили. Освободили, чтобы похоронить. Я видел его… Изуродованное, измождённое существо, чьи кости были обтянуты кожей. Он еще дышал, когда его стали зарывать в землю. Как пса какого-то. Его не предали огню, как положено. А закопали живьём. Томрис пробыл младшим мужем нашего господина чуть меньше двух лет. — А второй?       Яков вздрогнул, словно от пощечины. Он посмотрел на Яромира, ожидая увидеть хоть намёк на сострадание или жалость к чудовищной судьбе Томриса, но… Ничего. Лицо юного омеги, совсем еще мальчишки, было спокойно. Даже глаза, тёмно-синие, словно подёрнутые кромкой льда, были холодны. Это удивило Якова. И возмутило. Как смеет этот сопляк оставаться таким равнодушным к чужой трагедии? — Прошло совсем немного времени, когда господин велел начать подготавливать покои для своего нового жениха. Всех слуг в доме, что застали времена жизни Томриса, либо распустили, либо казнили. Из «старых» остались только я, и управляющий Амин. Нашим новым младшим господином должен был стать лорд Уриас Элигия. Бывший лорд. Его семья давно разорилась. Глава семейства любил азартные игры и выпивку. Поэтому спустил всё своё состояние. Он даже умудрился проиграть кому-то своего супруга и одного ребёнка. Несмотря на всё это, Уриас вёл себя как истинный лорд. Наверное, больше полугода он задирал нос, то принимая ухаживания нашего господина, то отвергая их. — Я так понимаю, что Орест никогда не искал выгодных союзов, — поднеся ко рту чашу с морсом, Яро сделал пару небольших глотков. — Сначала безродный раб, теперь бывший лорд… С другой стороны, с такими можно делать, что хочешь и никто не хватится. — Это лишь ваши доводы. Вы там не были, а я был и видел. Господин любил Томриса. — Поэтому так поступал с ним? Избивал и насиловал? А у того явно недоставало мозгов, раз он не только обвинял мужа в выкидыше, который сам спровоцировал, но и решился на открытую измену. — Да что вы знаете?! — вспылил Яков. — Только то, что если беременным подолгу стоять коленями на холодном полу, то можно сильно простудиться. Что если лишний раз перетруждать себя, то можно скинуть. Тем более на ранних сроках. Что если изменяешь мужу в его же доме с его людьми, то за это тебя не погладят по голове. — Ты… Да ты еще хуже, чем тот обнищавший лордик! — Ты не договорил, — спокойно напомнил Яромир, не обращая внимания на возмущение стражника.       Яков аж воздухом поперхнулся. Хотел было еще что-то возразить, но передумал. Нервно постучал пальцами по своему колену. Шумно вздохнул. — Если в день свадьбы с Томрисом, господин улыбался, то с Уриасом был серьёзен. Не знаю… Я не увидел любви между ними. Да и до сих пор не понимаю, чем именно господина покорил этот омега. Может быть, внешностью? Да, вполне возможно. Уриас был красивым. Стройный. С гривой блестящих пепельных волос, мягкими как шелк, и тёмно-серыми глазами. Он всегда держался высокомерно и нагло.       «Серая мышка, — про себя отметил Яро. — Вряд ли такие могут быть красивыми. Миловидными — да, но не красивыми. Чем-то другим он привлёк Ореста, раз тот так долго за ним бегал». — Уриас знал себе цену и считал себя хозяином Черена. В отличие от доброго Томриса, который закрывал глаза на многое, этот не прощал ошибок. Слугу, который расчесывая волосы, сильно задел серьгу, болезненно дёрнув ухо Уриаса, тут же лишили руки. До крестьян ему не было дела. Он не выезжал в деревню. Часто ругался с Амином, когда тот имел наглость ослушаться его. — Уриас никому из вас не нравился, — догадался омега. — Не нравился. Но, похоже, он всё же нравился нашему господину. Потому что иначе и не объяснить, почему тот брал его в свою постель каждую ночь. Этот Уриас… Он вёл себя, как… как шлюха! Порядочный омега должен лежать, пока старший муж над ним пыхтит. В крайнем случае, стонать и обнимать, а этот… Уриас вёл себя как шлюха! Принимал не благочестивые позы и… — Он просто любил секс. Ничего в этом ужасного нет. Тем более, раз Орест позволял такое, значит, его всё устраивало.       Яков скрипнул зубами. — Они жили не как супруги, а скорее как любовники. Днём практически не разговаривали, а ночью… Удивительно, но больше года у них всё было хорошо. Но потом всё изменилось. Уриас начал сторониться Ореста. Отказывался входить в его спальню исполнять супружеский долг. Он только и твердил о том, что вышел замуж за чудовище. За уродца. — За уродца? — удивился Яро. — Известна ли причина таким доводам?       Яков пожал плечами. — Думаю, что о чем-то таком может знать управляющий. Что до Уриаса, то он сначала отказывался исполнять свой супружеский долг и всячески остерегался господина, а потом и вовсе заперся в своих покоях. Через какое-то время он стал требовать развода и обещал рассказать всем об истинной природе лорда Ореста Болдо. Уж не знаю, что он имел в виду. В тот же день господин впервые сильно избил Уриаса. До потери сознания.       Это не возымело должного эффекта. Омега продолжал требовать развода и грозиться рассказать что-то. А потом и вовсе попытался сбежать. Стоит сказать, что Уриасу хватило смелости убежать достаточно далеко. Из Черена на северо-восток, к замку Отакар, где проживал лорд Томаш Бедриг.       Но Орест оказался быстрее. Он смог найти супруга раньше, чем тот начал ломиться в ворота Отакара. И прямо там, на месте, выбил Уриасу зубы. Участь омеги была не завидной.       Орест всё же согласился на развод, но лишь для того, чтобы не позорить свою фамилию. Он лично обрезал волосы Уриасу и сжег их, призывая богов в свидетели.       В Северене, когда случался развод, бывший муж обрезал жене или младшему волосы, после чего сжигал их. В следующий раз девушка или омега могли выйти замуж не ранее, чем у них отрастут новые волосы. Считалось, что пока растут новые волосы, боги тем самым дают своё благословение на новый союз. Обычно старшие мужья отрезали немного. Максимум по плечи. Но Орест пошел дальше. Он коротко остриг Уриаса, запер его в том же погребе, где когда-то держал Томриса. Туда же привёл пятерых мужчин, опоенных гон-травой, которая пробуждала в альфах давно утраченные инстинкты. Такие альфы, учуяв омегу, буквально сходили с ума. Мало того, что могли трахать без устали, даже когда становилось нечем кончать, так еще и становились крайне агрессивными.       Уриас кричал. Истошно, громко. Его насиловали днём и ночью. Иногда наступала тишина. Но спустя несколько часов всё начиналось заново.       На четвёртый день всё закончилось. Альф отравили едой, которую им пару раз за всё это время приносили. Уриас был жив. Грязный, в чужой сперме, в собственной крови, в укусах и синяках, он едва стоял на ногах.       Орест на руках внёс его в дом. Отнёс в покои. Слуги и лекарь были рядом постоянно. Они следили за здоровьем и поведением Уриаса. Тот замкнулся в себе. Подолгу мог молчать и смотреть в одну точку перед собой. Он был сломлен. Честно, его никто не жалел. Да и зачем? Он сам виноват. — Странная у вас логика, — вмешался Яромир. — Вернее, её отсутствие. Того идиота, который был пойман на измене у всех на глазах, вы жалеете, а этого нет. Хотя Уриас заслуживает не меньше жалости, чем Томрис. — Томрис был добрым человеком, а Уриас… Он обращался с нами, как… Как… — Как и положено обращаться хозяину со своей собственностью. Вы вели себя хорошо — он вас не трогал. Вы воровали — и получали за это наказание. — Как бы там ни было, Уриас заслужил всё, что с ним сделал господин, — Яков с трудом сдержался, чтобы не встать с места и не ударить «глупого» мальчишку. — Вряд ли он до конца отошел от того, что с ним произошло. Но он стал спокойнее. Больше не указывал, не наказывал слуг за провинность. Он вообще всех боялся. А при виде господина и вовсе впадал в истерику. О том, что господин развёлся с Уриасом знали только здесь, в поместье. Да в нашей деревне шептались. Для всех остальных они всё еще были в браке. Уриас родил господину двоих сыновей. Альф. — И что с ними стало? — Умерли. Один от пневмонии, а второй почти сразу после рождения. Уриас, этот безумец, обвинил в этом управляющего. Но это абсурд! Амин самый преданный из людей господина. Честно сказать, я не понимаю, как господин мог взять в постель этого порченного омегу. — Долго прожил Уриас здесь? — Больше четырёх лет. А потом… Что-то в нём переклинило. Он пытался убить Амина, а когда не вышло, то угрожал господину покончить с собой. В итоге господин отвёл его на псарню. Отдал своим псам на растерзание. Те сначала на него лезли, как на сучку, пытаясь покрыть, а потом и вовсе растерзали. Они порвали его на куски. И господин запретил убирать останки Уриаса из псарни.       За пределами Черена ходил слух, что второй супруг Ореста был растерзан волками, когда отправился в храм совершить подношение богам. Но в это никто не верил. Все изначально считали, что в смерти омеги повинен его старший муж. — Разумеется, что после этого всех домашних снова заменили новыми или убили, чтобы никто ничего не болтал. — Именно так. — А ты? Почему тебя не убили? Посчитали, что ты никому ничего не скажешь? — Боги уберегли… — ответил Яков, встав с подушки. Смерил Яромира презрительным взглядом. — Но вряд ли они будут столь милостивы к тебе. Думаешь, что никто не знает, что долгое время господин тебя не трогал, как своего супруга? Или что твоего ребёнка скормили псам, потому что он был нагулян? Честно, я удивлён, что господин ничего тебе не сделал за поджог псарни. — Основная часть дома обставлена в сариисинском стиле, — сделав вид, что ничего не слышал, Яро отставил пустую чашу. — Орест увлекается чужой культурой? — Вроде как его родня по матери была из Сариисина, — удивившись странному поведению омеги, Яков едва снова не сел подушку. — Дань уважения корням… В чем-то еще это проявляется?       Бета облизнул пересохшие губы. Оглянулся, словно бы рядом могли быть лишние уши. — В лесу, недалеко отсюда, есть жертвенник иноземному богу. — Отведёшь меня туда?