Жажда мести

Give your soul to me For eternity Release your life To begin another time with her End your grief with me There's another way Release your life Take your place inside the fire with love Sever Now and forever You're just another lost soul About to be mine again (Отдай свою душу мне Навсегда. Освободи свою жизнь, Чтобы начать всё сначала. Прикончи своё горе со мной, Есть другой способ. Освободи свою жизнь И займи свое место в огне с любовью. Разорви это, Сейчас или никогда. Ты всего лишь еще одна заблудшая душа, Которая будет моей) Disturbed — Inside the fire

      Войдя в покои хозяина Черена, Яро старался ничем не выдать своего волнения. А ему было о чем беспокоиться! Случай в лесу имел свои последствия, о которых сам омега до последнего не желал думать.  — Можешь идти, — кивнув лекарю, Орест скрестил руки на груди. Он смотрел на юношу с досадой и толикой разочарования. Так обычно хозяева породистых псов смотрят на сучку, посмевшую забеременеть от сутулой дворняги.       Лекарь спешно выбежал в коридор.       Яро даже не взглянул на него. Подошел ближе к альфе.  — Что ж, на удивление, никаких следов грязной хвори у тебя нет, — Орест невольно скривился. — Вот только… Признаюсь, мне не очень нравится наличие твоей беременности.  — Взаимно, — спокойно ответил Яро, чем сильно удивил альфу. — Меньше всего я хочу вынашивать ублюдка не пойми от кого. Твой лекарь может дать мне пустовик и тогда…  — Нет! Разве ты не знаешь, что первая беременность крайне важна для омег и женщин? — подойдя к нему вплотную, Орест ухватил юношу за лицо. — Ты выносишь и родишь ребёнка, как и положено. Кроме того, ты меня разочаровал, Яромир. И за это понесёшь наказание. Не сейчас. Потом. Когда будешь ожидать этого меньше всего.  — И чем я вас разочаровал? — ощерился омега. — Тем, что понёс от ублюдков, подосланных сумасшедшим князем?  — Своим поведением, — пальцы сильнее впились в светлую кожу, до слёз сдавили челюсть. — Разве так должны вести себя жертвы насилия? Я видел, как сходят с ума девушки, когда над ними хотя бы один мерзавец попытался надругаться. Видел, как кончают с собой омеги ради того, чтобы смыть со своего рода позор, в котором они не виноваты. Так что с тобой не так?  — Вас задевает, что я предпочел жить, генерал? — с трудом прошипел Яромир. — Или то, что я не вздрагиваю от каждого шороха?  — Храбришься, — отпустив лицо омеги, но лишь для того, чтобы схватить за горло, альфа грубо вжал его в стену, ударив затылком. — Я заставлю тебя снять маску…       Вцепившись в запястье Ореста, Яро попытался отнять его руку. Пальцы слишком сильно сжимали шею, перекрывая воздух.       Лёгкая тонкая ткань туники легко поддалась, порвавшись с треском.       Понимая, что сейчас произойдёт, Яромир зажмурился. Затаил дыхание, запретив себе бояться. Пытался убедить себя, что это будет так же, как с Аскольдом.  — Всё же боишься… — хмыкнул Орест, наконец-то отпустив. — Твоё счастье, что у меня на тебя не стоит.       Открыв глаза, Яро с недоверием покосился на пах альфы. Но из-за длинной рубахи сложно было что-то понять.  — Уходи. Завтра отправимся в храм Фиалласка. Обменяемся клятвами. Так уж и быть, я исполню свой супружеский долг. А теперь уходи.  — Уйду, но я хотел бы попросить вас о кое-чем. Позвольте мне посетить деревню, принадлежащую вам. Хочу посмотреть на людей, о которых я должен заботиться.       Если альфа и удивился, то виду не подал. Отвернулся, уделив куда больше внимания зашторенному окну.  — После обряда заедем в деревню, — наконец-то ответил он.  — Ваша милость не имеет границ, генерал, — отвесив короткий поклон, омега быстро вышел в коридор. Практически не дыша, преодолел расстояние до своих покоев. С грохотом заперев дверь, порывисто упал в кресло, прижимая к груди подушку.       Его колотило не то от нервов, не то от страха. Одно дело, когда сам идёшь кому-то в постель, и совсем другое, когда на тебя кидается крупный альфа.       Сделав глубокий вдох, Яромир заставил себя успокоиться. Его ведь по итогу не тронули. Так чего трястись?       Пока что он не знал, хорошо это или плохо, что Орест не желает его как омегу.       И не особо горел желанием в скором будущем узнавать, какое наказание ему придумал этот жестокий человек.

***

      Евсея переполнял триумф, когда от жертвенника откололись первые кусочки. Как только камень иноземного бога будет уничтожен, то на его месте возведут костёр, в который бросят черного петуха и горсть соли, дабы изгнать чужака с земель Северена.  — Уничтожьте это место!       Истошный вопль раздался среди младших жрецов. Трое рухнули на землю, завыли, содрогаясь.       Остальные остановились. Переглянулись, не понимая, что происходит.  — Что случилось? Почему остановились? — Евсей подошел к ним, подняв высоко над головой факел. И тут же отпрянул.       Из глаз, носа, ртов и ушей троицы обильно вытекала кровь, а сами они выли от боли, царапая себе шеи и лица.  — Аск, защити нас! — взмолился Евсей, отступая назад.       Младшие жрецы один за другим стали корчиться в агонии, то падая на колени, то полностью опрокидываясь на землю. Кровоточили не только их головы, но и тела.       Верховный жрец с ужасом наблюдал за тем, как его братья по вере корчатся на земле, чудовищно воя. Их тела с противным хрустом ломались под неестественным углом. Кровь нескончаемым фонтаном извергалась из их распахнутых ртов. Альфы рвали на себе одежды. Ногтями вспарывали животы, выпуская внутренности.       А потом они резко замерли, притихли.       Сердце Евсея оглушительно колотилось в груди, отдавая куда-то в горло. Практически не дыша, он наблюдал за тем, как альфы с противным хрустом поднялись с земли. Тяжело ступая, пошатываясь, прошли к жертвеннику, взяв его в тесный круг. А потом принялись рвать друг друга на части, то яростно рыча, то воя от боли. Кровавые брызги обильно заливали светлый камень, разлетались на несколько метров вокруг.       Евсея начало тошнить. От удушающего аромата крови, от противного чавканья, с которым альфы рвали друг друга на части.       Останки тел кровавым месивом упали на землю. Поднявшийся из ниоткуда черный туман покрыл жертвенник, а через мгновение исчез.       Евсей выронил посох. На негнущихся ногах подошел ближе. По спине пробежали мурашки. Он не верил своим глазам.       Жертвенник был цел, словно его никто и не трогал. Только влажно блестел от обилия крови.  — Впечатляет, не правда ли?       Жрец резко обернулся, дрожащей рукой сжимая факел. Липкий пот струился по вискам и спине.       Стройное существо, покрытое змеиной чешуёй, облаченное в парчовую набедренную повязку и украшения из белого золота, инкрустированные пиропами и аметистами, нагло ухмылялось. Оно приближалось, покачивая округлыми бёдрами.       Порыв ветра тронул кроваво-красные волосы. Свет факела отражался от серебряной маски, украшенной чеканкой змей и лилий, которая переходила в венец с острыми зубьями, похожими на переплетённые между собой ветки. В её прорезях горели красные угольки.  — Тебе хватило смелости и глупости разрушить мой жертвенник, жрец, — божество обошло Евсея, гадко улыбаясь.  — Убирайся! — бета замахнулся, ударив существо факелом по лицу.       Раздалось недовольное шипение. А в следующее мгновение Евсея скрутило от острой боли, пронзившей живот. Рот стремительно наполнился кровью.  — Это не твои земли, демон, — через силу прохрипел жрец.       Взвыл, когда его отбросило в сторону. Евсей даже пошевелиться не смог. С ужасом уставился в горящие глаза Сонбахара, который прижимал его к земле своим весом.  — Мои, старик, — прошептал ему в губы тот. — Старые боги оставили вас. Посчитали недостойными своей милости.  — Лжешь! Искуситель! — Евсея тошнило. Не то от осеннего аромата, исходившего от Сонбахара, не то от его наглых речей. — Сгинь! Чудовище! Наши земли никогда тебе не достанутся!  — Надоел… — закатив глаза, щелкнув языком, бог вспорол горло Евсею, и тут же припал к ране ртом, жадно глотая кровь.       Жрец задыхался, дёргая всеми конечностями. Его голубые глаза потухли, остекленели…       Лунный свет освещал опушку, где возле окровавленного жертвенника валялись разорванные тела. Недалеко от них — посох и потухший факел. Ближе к кустам — верховный жрец Аска, чья ряса на груди была темна от крови.       Евсей жадно вдохнул воздух. Его тело выгнулось, а руки и ноги свело судорогой. Потухшие голубые глаза вспыхнули, приобретя красный оттенок.

***

      Зевая, Яро кутался в кафтан. Он еще не до конца проснулся, и не просто вяло, а раздраженно реагировал на всё. Орест сам лично разбудил его. Нагло выдернул из кровати и велел собираться.       До рассвета было еще далеко. Но лошади уже были запряжены.       Яромир ёжился от холода, сгорбившись в седле. Пропускал мимо ушей всё, что говорил Орест.       Обычно все свадьбы проходили пышно. Лорды, купцы и мелкие помещики отмечали подобное событие с размахом. В традиционных алых одеждах, скрепляя свой союз клятвами и кровью под благословение богини материнства, лета и брака Бирки.       Даже крестьяне гуляли сутки после того, как проходили необходимый ритуал в берёзовой роще при свидетелях. Молодые и их семьи устраивали пышное застолье, чтобы никто из гостей и соседей не сглазил этот союз.       Путь до берёзовой рощи, где от храма Фиалласка остались лишь алтарь из тёмного дерева и полусгнивший идол, изображавший не то юношу, не то девушку, занял чуть больше часа езды верхом.  — Приехали, — сообщил Орест, спешившись. На нём были черные штаны, кожаные сапоги и тёмно-красная рубаха.  — А вы не любитель соблюдать традиции, — буркнул Яро, последовав его примеру.  — В первый раз — это в радость, во второй раз — обязанность, а в третий уже плевать на традиции, — альфа сам расстегнул на нём кафтан, прежде чем снять. Окинул равнодушным взглядом. — Тебе не идёт красное.  — Что ж, придётся потерпеть.       Омега был не в настроении, чтобы спокойно относиться к подобным колкостям. У них совсем не было времени на подготовку к свадьбе. Поэтому пришлось надевать то, что дали. Свободного кроя туника в пол из алого шелка с широкими рукавами, разрезами по бокам до самой талии и золотой вышивкой по подолу, манжетам и вороту, была немного мала и сильно облегала тело Яромира.       Кто ж виноват, что предыдущий супруг Ореста был достаточно худым. Не таким хрупким, как первый, но явно габаритами меньше Яро.       Каштановые волосы были заплетены в тугую косу, в которую вплели алую атласную ленточку, лишенную каких-либо украшений.  — Осмелюсь заметить, что даже крестьяне выглядят наряднее в этот день, — зло сверкнул глазами Яро.  — Сначала заслужи, — бросил Орест, достав из ножен кинжал.  — Жадина, — фыркнув, омега огляделся. Протянул свою ладонь. — Говорить что-нибудь надо?  — Не обязательно. Все эти громкие клятвы нужны лишь для зрелищности. Обойдёмся малым.       Яро поморщился, едва не отдёрнул руку, когда ему вспороли ладонь. Поднял её над алтарём, сжимая в кулак, орошая тёмное дерево собственной кровью. Проделав то же самое, но уже со своей ладонью, Орест соединил свою руку с рукой Яромира. Крепко стиснул, чувствуя тепло чужой крови.       Он помнил, как когда-то произносил слова священной клятвы в берёзовой роще перед храмом Бирки, мешая свою кровь с кровью возлюбленного, своего первого супруга Тамриса. Тогда его переполняло счастье. Пусть сам омега и выглядел слишком напряженным и печальным.       Помнил, как уже более спокойным тоном вновь произносил клятву, но уже вступая в брак второй раз. Помнил, как украдкой поглядывал на своего нового супруга Уриаса, а тот радостно улыбался.       Две свадьбы… Каждая была по желанию Ореста, и каждого омегу он более-менее любил.       В этот же раз всё казалось каким-то обременительным. И омега совсем не вызывал хоть каких-либо чувств.  — Хватит на меня смотреть так, будто я твоё самое главное разочарование, — хмуро буркнул Яро, первым отняв руку. Поморщился, зашипел, инстинктивно сжав её в кулак и прижав к груди. — Ты мог отказать Лютеру.  — Мог, но мне стало интересно, что же способно тебя сломать, наглый омега.       Схватив Яро за волосы, Орест швырнул его грудью на алтарь. Бесцеремонно задрал подол туники, обнажая голый зад. Такой мягкий, приятный на ощупь с розовыми припухшими краями сфинктера.       Альфа не горел желанием покрывать этого мальчишку, но для завершения ритуала это необходимо сделать. Развязав завязки штанов, высвободил свой член. Потёрся крупной головкой о сфинктер, чуть надавливая. Но не спешил проникать. Сперва нужно было возбудиться.       Одной рукой ударив Яро по ягодицам, заставляя вскрикнуть, второй он надрачивал себе. Он представлял, как будет причинять омеге боль. Как заставит его ронять слёзы и молить о прощении.       Невольно вспомнилась картина, как Яромир бился в руках князя, когда убивали его семью. Такой напуганный, заплаканный и несчастный.       Кровь прилила к члену. Орест глухо застонал, поспешно вставляя в омегу. Схватил сзади за шею, сжимая, причиняя боль.       В момент, когда альфа вошел, тело Яро прошила волна жара. Шипя от боли, извиваясь, скулил. Крупный член Ореста заполнял канал «омежьего лона» до предела. С трудом двигался внутри, распирал.       При этом тело реагировало вполне отзывчиво, заставляя Яро проклинать свою омежью натуру. По сравнению с тем, что было в лесу, в этот раз не было особо ни боли, ни страха, ни даже отвращения. Наверное, всё дело в понимании того, что так и должно быть.       Сейчас Орест кончит в него, оставит на шее укус-метку, чтобы другие знали, кому принадлежит теперь Яро.       Возможно, что омега позволил бы себе расслабиться и попытаться насладиться происходящим, если бы его не пытались придушить.       Альфа дёрнул за ворот туники, обнажая плечо. Впился в него, срывая с губ Яро вопль боли, заставляя активнее дёргаться.       Рыча от удовольствия, Орест даже и не думал отпускать его. Зализав место укуса, впился зубами в шею сзади. Сдавленно застонал, когда Яромир сжал его член внутри. Прокусывая кожу, ощущая вкус крови на языке, альфа остервенело трахал омегу.       Зверем взвыл, кончая. Глаза от удовольствия закатил, когда Яро закричал от боли, дёргаясь.       Двигаясь медленнее, пока совсем не замер, Орест тяжело дышал. Наконец-то соизволил разжать челюсти. Лизнул место укуса, после чего с удовольствием посмотрел на плоды своих трудов. Прокушенная плоть с отпечатками зубов альфы не только кровила, но и по краям налилась тёмно-фиолетовым цветом.       Орест отстранился. Заправил всё еще твёрдый член в штаны. В носу застрял аромат тополиных почек. Такой непривычный для омеги, и отнюдь не такой приятный для самого Ореста.  — Встань и повернись ко мне, Яромир, — велел мужчина, пройдя к своему коню. Порылся в походной сумке, достав вещь, которая всем должна была заявить о положении омеги в обществе.       Морщась от боли, Яро медленно встал с деревянного алтаря. Поправил тунику, отряхивая. Шея сзади болела так сильно, что приходилось стараться вообще не шевелить ею лишний раз.       «Чертов псих…» — про себя ворчал омега. Повернулся к генералу. Вздрогнул, чувствуя, как из зада начала вытекать сперма.  — Отныне, ты мой супруг, — объявил Орест, обойдя его. Встал за спиной, чтобы застегнуть на шее ошейник.       Замужние женщины, неважно, знатные или нет, покрывают голову лёгкой тканью. Крестьянские омеги обычно поступают так же, но знатные предпочитают иначе демонстрировать своё положение младшего мужа. После брачной церемонии, когда альфа покрывает своего избранника, омега обязан носить ошейник. Чаще всего это широкая бархатная лента, украшенная каменьями, бисером и жемчугом. Иногда это широкие полосы, сделанные из множества золотых звеньев. А иногда и вовсе самый настоящий ворот, переходящий в роскошное оплечье, украшенный вышивкой, золотом, каменьями и жемчугом.       Ошейник Яро представлял собой черную широкую бархатку, на которую была нашита золотая полоса, имевшая витиеватое плетение. Между некоторыми звеньями были инкрустированы черные турмалины шерл, а посередине, прямо в ложбинку между ключицами ложился каплевидный сапфир в золотом обрамлении. Изнутри ошейник был отделан светлым хлопком, чтобы не натирать кожу и металл, окисляясь, не оставлял следов.  — Поехали в деревню, которую ты так хотел посмотреть, — велел Орест, бросив омеге его кафтан.  — Когда я смогу заняться делами поместья? — спросил Яро.       Вопрос был настолько неожиданным, что альфа медленно обернулся.  — Что? — омега повёл плечом. — Разве младший супруг не должен раздавать указы, заботиться о закупке продовольствий и прочем?  — Для этого есть Амин.  — Значит, Амин будет мне помогать, — украдкой вытерев сперму туникой, Яро запрыгнул в седло. Заткнул под зад ткань одеяния, чтобы меньше было дискомфорта. Было бы замечательно, будь на нём штаны, но ему запретили их надевать.       «Вот и чего теперь выпендриваться, Орест? Ты же сам хотел, чтобы я озаботился делами поместья. Не знаю, зачем тебе это нужно, но какого черта ты теперь тут бухтишь?!»  — Не веди себя, словно стал хозяином Черена, — недобро сверкнул глазами альфа. — Ты — моя собственность. И прав у тебя немногим больше, чем у слуг. Я сам решу, чем ты можешь заниматься, а чем — нет. Не забывайся, Яромир.       Закатив глаза, омега ударил коня в бока. Тот недовольно фыркнул, но послушно двинулся с места.       Деревня действительно была небольшой. Полсотни, а может и чуть больше, душ. Еще меньше домов, выстроенных кругом. В центре колодец и помост, на котором, судя по всему, староста деревни делал объявления.       В столь ранний час дети еще спали, а взрослые уже хлопотали. Едва увидев своего хозяина, тут же низко кланялись. С недоумением покосились на Яро.       Орест был немногословен. Достаточно равнодушно представил крестьянам своего супруга.  — Этот, видать, недолго проживёт, — зашептались крестьяне. — Раз господин решил по-тихому сочетаться с ним браком.  — Раз я стал вашим супругом, то мне положена личная прислуга, — стараясь не показывать, что прислушивается к словам крестьян, потребовал Яро.  — В доме достаточно слуг. Выбирай любого, — развернув коня, Орест двинулся в сторону дома. — Если сам не можешь выбрать, то посоветуйся с Амином.  — А что до моей другой просьбы? Раз вы мне не доверяете, то позвольте вести хозяйство вместе с Амином.       Альфа ничего не ответил. Раздраженно повёл плечом. Ударил коня в бока, посылая его в галоп.       Яро не спешил следовать за ним. Шумно вздохнул, спешился. Подошел к столпившимся крестьянам, которые бесстыдно рассматривали его, оценивали.  — Покажите мне вашу деревню, — потребовал юноша.

***

      Просыпаясь после свадебного гуляния, Лютер первым делом сгрёб в объятиях жену. Поцеловал в щеку, зарылся носом в её золотистые локоны. Эсфирь недовольно застонала сквозь сон. Попыталась отодвинуться.       «Моя Звёздочка», — улыбнувшись, князь погладил её плоский живот, прежде чем встать с постели.       Он пребывал в хорошем расположении духа. Впервые хотелось заняться еще чем-то, кроме как казнить всех предателей.       Выйдя в переднюю, Лютер тут же оказался в окружении слуг. Пока одни лили на руки холодную воду, подставляя медный таз, другие спешно доставали одежды и обувь.       Все мысли князя были только о чудесной жизни с женой. Скоро она забеременеет и даст жизнь их сыну-альфе Демьяну, а потом и красавице-дочери Таше.       От мыслей о безмятежном будущем Лютера отвлёк настойчивый стук в дверь.       Не дожидаясь разрешения, Мариан вошел в покои.  — Государь, — поклонился, приветствуя князя.  — Как всё прошло? — дождавшись, пока слуги закончат приводить его в порядок, Лютер жестом велел им удалиться.  — Думаю, что вы будете рады. Форелдер-князь пробыл недолго в Черене. Уехал практически сразу. Он был сильно разочарован и долго причитал, что ожидал другого.  — Вот и отлично, — удовлетворённо кивнул князь.       Понимая, что разговор окончен, Мариан удалился. С удивлением заметил, что впервые за всё время Лютер не стал спрашивать про Яромира Гурия. И даже порадовался, что князя хоть ненадолго, но отпустила странная одержимость.       Поведя плечом, Лютер решил, что неплохо бы наконец-то ознакомиться с коротким рапортом генерала Болдо. Он не так долго пробыл в западном пограничном гарнизоне, чтобы разобраться с беспорядком, но успел подметить некоторые мелочи, о которых не было сказано в Палате Заседаний.       Лютер займётся всем этим, но после завтрака.       Спустившись в княжескую трапезную, где могли находиться только члены правящей семьи, альфа занял место во главе стола.       Стол был сервирован на две персоны. Слуги заканчивали последние приготовления. В этот раз подавали пшеничный кисель с медовым взваром, горячий хлеб, масло, белый сыр, красную икру, клубничное и вишнёвое варенье, а также прохладный квас. По сравнению с теми яствами, что были на праздничном пиру, всё это было скромной закуской.       Сам Лютер не чувствовал себя особо голодным, потому ел скудно.       Эсфирь спустилась в трапезную через какое-то время. Облаченная с расшитое золотом небесно-голубое одеяние, с покрытой головой, она села за стол.  — Прошу простить моё опоздание.  — Не извиняйся, ведь это я не стал тебя будить, — нежно улыбнувшись, Лютер коснулся её руки.       Эсфирь смутилась. Робко принялась за завтрак, держа глаза опущенными.       В этом было отличие нынешней Эсфирь от той, в которую влюбился Лютер. Та, взрослая Эсфирь, смотрела дерзко и смело. Её движения и действия были уверенными.       «Ничего, она еще станет такой, — мысленно убеждал себя альфа. — Пока она еще слишком юна, но со временем поймёт, что не пристало княгине вести себя, как простой девице».  — Княже! — тревожный вскрик Биляны заставил правящую чету повернуться в сторону дверей.       Эсфирь побледнела, испуганно вжавшись в спинку стула. А Лютер аж привстал со своего места, удивляясь и недоумевая.       Евсей едва передвигал ногами, опираясь о собственный посох. Его шумное дыхание наполняло трапезную. Светлое одеяние верховного жреца было покрыто грязью и бурыми пятнами на груди. Тёмная борода с проседью слиплась, напоминая один большой колтун. Блеклые голубые глаза странно мерцали алыми всполохами.  — Евсей? — по спине Лютера пробежали мурашки.  — Князь, — прокаркал жрец, тяжело упав на свободный стул. Дрожащей рукой потянулся к чаше с квасом. Жадно опустошил её. Бросил страшный взгляд на Эсфирь, отчего та вскрикнула.  — Что с тобой случилось? Почему ты не был на церемонии брака? — гоня прочь дурное предчувствие, Лютер так и остался стоять.  — Дела, князь, дела… Собери людей. Я передам им волю богов.  — Какую еще волю? О чем ты?  — Собери! — не своим голосом прорычал Евсей, ударив ладонью по столу. Его глаза не переставали мерцать. То светлели, являя привычную голубизну радужки, то алели, словно бы кровью наливаясь. — Делай, что велено, князь. Спеши. Недолго… осталось…  — Мариан! — позвал Лютер, не сводя взгляда с дрожащего жреца. — Вели всем собраться в Палате Заседаний. Немедленно! Евсей хочет передать слова богов.

***

      Советники недоумевали, как и жрецы остальных богов. Их собрали в Палате, но ничего толком не объяснили. И это вызывало очередные пересуды.       Кто-то из лордов даже позволил себе помечтать, мол, крестьянская девка оказалась так плоха в постели, что князь решил потребовать расторжения этого неразумного брака.       Все голоса смолкли, едва в Палату вошел сам Лютер, а следом за ним, ковыляя, верховный жрец Аска.  — Евсей, что с вами стряслось? — подорвался было с места один из жрецов Види, божества мудрости. Как и всех, его обеспокоил внешний вид старца.  — Говори, что хотел, Евсей, — позволил Лютер, устроившись на троне.  — Боги… — прокряхтел Евсей, со свистом вздохнув, — покинули нас. Оставили нас…  — Что? — встрепенулись остальные жрецы. Тут же загалдели, не веря услышанному.  — Это невозможно! Ты что-то путаешь, Евсей!  — Боги отвернулись от вас… Им плевать на вас. Раньше им нужны были жертвы, дары, но теперь и этого не надо. Их голоса смолкли. Клятвы, данные им, не действительны более. Их благословение больше ничто.  — Да как же это так? Евсей?  — Они давно ослабли, — продолжал верховный жрец бога-отца. — Былое им не по силам. Но они не оставят своих детей без присмотра. Боги решили передать свои земли и своих детей под покровительство своего собрата. Более сильного, внемлющего голосам страждущих.       Евсей с трудом держался на ногах. Из его носа, глаз и ушей обильно потекла кровь. Руки начали чернеть с кончиков пальцев, словно их поразила дурная хворь.       Советники и жрецы попятились назад, с ужасом уставившись на старого бету.       Помещение наполнил гнилостный смрад, смешанный с ароматом сырой земли.       «Сонбахар?» — удивился Лютер, привстав с трона. Огляделся, пытаясь найти кровожадного бога.  — Отныне ваш бог… Есен! — зайдясь кашлем, Евсей пошатнулся. С его головы начали опадать волосы, а само лицо будто бы высыхали.  — Чужак? Как такое возможно, чтобы наши боги уступили место чужаку? — негодовали жрецы.  — Воля… — выронив посох из рук, Евсей откинулся назад. Оглушительно хрустнули кости, а сам жрец едва ли не сложился пополам. Уставился страшными глазами на Лютера, пугающе улыбаясь. — Воля богов…       Старик завыл. Стал извиваться. С хрустом ломались кости, рвались сухожилия. Кожа его иссыхала, чернела. По помещению разлился смрад гниющей плоти, от которого начало тошнить.       А потом Евсей замер. Перестал дышать, так и застыв в неестественной скрюченной позе. Только лужа крови под ним разрасталась, приобретая черный оттенок и напоминая вязкую смолу.  — Немыслимо! — первым опомнился лорд Томаш Бедриг, прикрывая рот и нос надушенным платком. — Чтобы Евсей признал величие еще какого-то бога, кроме своего Аска.  — Что за чудовищная смерть? — ужасались остальные. Жрецы осеняли себя защитными знаками, бормоча слова молитв.  — Вы слышали Евсея… — подал голос Лютер, — ему было знамение. Пусть тело похоронят, как положено. Заседание окончено.  — Но Государь! — вмешался жрец Види. — Здесь что-то не так. С Евсеем что-то случилось. И это ни есть хорошо.  — И что, по-вашему, с ним могло случиться? — обойдя ужасающий труп, князь поморщился.  — Что-то страшное… И этого бы не случилось, останься он на свадьбе наше Государя.  — И почему же он не остался? Так же, как и многие, посчитал, что Эсфирь не достойна стать моей женой?  — Нет. Евсей с младшими жрецами отправились к жертвеннику, который вы возвели для нового бога.       «Значит, они посмели разгневать Сонбахара…»       Лютер дёрнул плечом. Покинул Палату, чтобы как можно скорее оказаться в собственных покоях. Не обращая ни на кого внимания, влетел в комнаты, громко хлопнув дверьми.  — Что это, черт возьми, было?!  — Согласись же, что вышло весьма эффектно, — бог нагло восседал за письменным столом, перебирая бумаги. В человеческом обличии он меньше внушал ужаса, но всё равно от его присутствия становилось не по себе.  — Эффектно, — передразнил Лютер, подлетев к нему. — Что ты устроил?!  — Всего лишь заставил этого бету пожалеть о совершенном, — Сонбахар лениво посмотрел на альфу перед собой. — Он приказал своим прихвостням уничтожить мой жертвенник. Не то, чтобы это было самой большой трагедией в моей божественной жизни, но даже мелкие божки жестоко карают за меньшее.  — Почему с ним случилось всё это? Почему нельзя было просто убить Евсея? К чему этот спектакль?  — Евсей был верховным жрецом, к которому прислушивались люди. С его помощью я объявил о начале своей официальной деятельности в Северене. А то, что с ним случилось, это лишь побочный эффект. Божественная сила настолько велика, что человеческое тело не способно её выдержать и начинает самоуничтожаться. Увы, но это так. И всегда это выглядит именно так. Поэтому остальные боги предпочитают являться к своим слугам в трансе, во сне или в каком-нибудь образе. Но не вселяться в людей.  — Другие боги, но не ты, — сжав кулаки, Лютер выругался сквозь стиснутые зубы.  — Я сделал тебе одолжение, князь, — встав из-за стола, Сонбахар внезапно оказался за спиной альфы. Нагло прижался к нему, положив руки на плечи и зашептав в самое ухо. — Жреца Аска многие слушались. Если бы он объявил тебя вероотступником, слугой иноземного демона, то всё, что ты так бережно строил заново, было бы немедленно уничтожено. Я покажу тебе, что бы ждало тебя и твою семью.       Мгновение и голову князя пронзила острая боль. Он слышал гневные вопли возбуждённой толпы. Видел тысячи пар глаз, полных ненависти и презрения.       Топчась на месте, не понимая, что происходит, Лютер увидел, как горит Эдель. Родовое имение Витолдов полыхало, но крики толпы были настолько громкими, что перекрывали рёв пламени.       Видел, как Евсей, облаченный в белое, трясёт над головой своим посохом. Рядом с ним стоит Аскольд с короной на голове и прячет глаза.  — По воле богов и князя… — голос жреца вибрирует в воздухе.       Лютер переводит взгляд на помост, и сердце пропускает удар.       «Эсфирь! — хочется закричать, но голос будто бы пропал. Как «тогда», когда ему отрезали язык. — Звёздочка… что они с тобой сделали? За что?!»       Изуродованное обнаженное тело с округлившимся животом было насажено на кол, чьё остриё торчало прямо из грудной клетки несчастной. Жаркий ветер трепал спутанные золотистые волосы, в некоторых местах потемневшие от крови. Не до конца отсеченные руки и ноги болтались на сухожилиях. Груди были отрезаны, как и уши с носом. С щек, лба, боков и спины была срезана кожа.       На негнущихся ногах Лютер подошел к месту казни. Упал на колени, не понимая, как до этого дошло.  — Хватайте его! Предатель!       Обезумевшая толпа набросилась на князя.       С треском рвалась одежда.       Альфа чувствовал, как толпа начинает рвать его на части. Вот так, голыми руками, причиняя боль. Чьи-то зубы впивались в плоть, отрывая куски. Чьи-то пальцы выдавливают глаза.       Больно… Так же сильно, как было тогда, в подвале…       Всё закончилось так же внезапно, как и началось.       Лютер пришел в себя от собственного крика, держась за голову. Поняв, что находится в своих покоях, постарался успокоиться. Пот струился градом. Казалось, что в комнате не хватает воздуха.  — Я избавил тебя от этой участи, князь, — Сонбахар стоял у окна, глядя в сторону леса.  — Т-тебе нужен жрец, который будет служить тебе и… — Лютер говорил с трудом. Дыхание сбилось, как после длительной пробежки.  — В этом нет необходимости. Если мне когда-нибудь понадобится фанатичный раб, то я дам тебе об этом знать, ну а пока… Продолжай время от времени приносить мне жертвы. Всё остальное сделают другие.  — Другие? — тело сводило судорогой, из-за чего князь едва держался на ногах.  — В Северене много людей, которые мне поклоняются. Приносят жертвы, ставят мои статуи из красного дерева дома… Ты не один такой, князь.       Усмехнувшись, Сонбахар прислонился к оконному стеклу, прежде чем исчезнуть.       Только тогда Лютер позволил себе упасть на колени. Казалось, что силы покинули его тело.  — Мариан! — что было мощи, заорал альфа. — Мариан!       Капитан княжеской стражи явился почти сразу. Если и удивился странному состоянию Лютера, то вида не подал.  — Прикажи седлать коня. Поедешь со мной к жертвеннику. Немедленно.

***

      По спине Эсфирь пробежали мурашки. Она видела тело, которое выносили из Палаты Заседаний, и едва не распрощалась с содержимым своего желудка. Понимала, что это не человеческих рук дело.       «Что здесь происходит?» — зажимая рот широким рукавом, княгиня пошатнулась.  — Княгиня! — Рута тут же оказалась рядом, чтобы поддержать хозяйку.       Эсфирь сама выбрала её в качестве своей личной прислужницы. Девушки из сколько-нибудь зажиточных и знатных родов смотрели на избранницу князя с презрением, а простая девка — с восхищением.       Кроме того Рута не была красивой, а значит, что не смогла бы затмить свою хозяйку. Худощавая девка с огрубевшими от тяжелой работы руками и обкусанными ногтями. С узким лицом, носом-«картошкой», большим ртом, маленькими карими глазками и жиденькими черными волосами, заплетёнными в тоненькую унылую косоньку, Рута вряд ли привлекла хоть чьё-то внимание. Зато она была исполнительной, шустрой, а главное — заглядывала в рот своей хозяйке.       Ключница Биляна ворчала, мол, издавна князей-консортов и княгинь окружали дети из именитых и богатых семей, составляя их свиту.       Эсфирь же отвечала, что так несправедливо и простым людям тоже нужно давать шанс. На самом же деле она просто боялась, что у знатной девицы-прислужницы хватит наглости попытаться соблазнить Лютера. Да и не хотелось Эсфирь, чтобы рядом с ней были красивые девушки и омеги. Свита должна подчеркивать красоту своей госпожи, а не затмевать её.  — Что произошло? — тронув за плечо одного из жрецов, княгиня надеялась, что это никак не связано с её мужем.  — Боги говорили через Евсея, — ответил тот, нахмурившись. Демонстративно отряхнув своё плечо. — Озвучили свою волю. Новый бог у нас будет. Хоть мне и кажется, что не наши то боги были.  — Вот как… — Эсфирь не знала, что на это ответить.       Мужчины выходили из Палаты, но в её сторону даже не смотрели. Словно её не существовало.  — Пойдёмте, госпожа, — Рута настойчиво потянула Эсфирь за рукав.       Но та резко отдёрнула руку. Уверенным шагом направилась в сад, чтобы подышать свежим воздухом.       О том, что князь Лютер изменил вере своих предков и начал поклоняться иноземному богу, Эсфирь узнала за несколько дней до свадьбы. Тогда же узнала и о том, что он сотворил с целой высокородной семьёй. Вот только ей было плевать. Единственное, о чем тогда подумала девушка, так это о том, чтобы гнев князя никогда не коснулся её самой.       И всё же было кое-что, что не давало ей покоя. В тот день, когда Лютер представил её своим советникам в Палате Заседаний, его внимание и взгляд были обращены отнюдь не к ней, Эсфирь, а к грязному омеге в порванных одеждах, который имел наглость неуважительно разговаривать с Лютером.       Признаться, тогда девушке захотелось, чтобы этого омегу казнили на месте.       Просто наблюдая за мужем, Эсфирь поняла, что именно этот мальчишка и есть её соперник. Тот, кто может отнять у неё князя. Поэтому вздохнула с облегчением, когда последнего из рода Гуриев отдали человеку, о котором ходили страшные слухи.       О генерале Оресте Болдо говорили в каждом городе и в каждой деревне. Люди сочувствовали его супругам, встретившим печальный конец. Эсфирь так же не была равнодушной, но теперь, она желала, чтобы жестокий генерал как можно скорее свёл в могилу своего нового омегу.       В беседке, за накрытым столиком, расположились княжич Аскольд с женихом. Последний, заметив Эсфирь, нахмурился. Как и все, Милян не считал нужным склонять голову перед крестьянкой, которой просто повезло.  — Доброе утро, — княгиня уверенно подошла к ним, нагло заняв место на краю скамьи.  — Государыня! — Аскольд тут же вскочил, поклонился. — Простите мне мою неучтивость…  — Что вы, не стоит, — мило улыбнувшись, девушка изобразила смущение. — Это вы простите, что так внезапно подсела к вам. В замке творится что-то странное, а мне так не по себе…  — Да. Говорят, что Евсей умер.  — Ох, он встретил самый страшный конец… — вспоминая ужасающий труп жреца, Эсфирь побледнела.  — Вы не должны были это видеть, Государыня, — Аскольд подался вперёд. Протянул свой платок, украшенный вышитой ромашкой на уголке. — Будет лучше, если вы просто перестанете об этом думать.  — Государыня ничего бы не увидела, если бы не отиралась возле Палаты, — холодно заметил Милян, с трудом скрывая свой гнев. Ему не нравилось, что княжич обращает на эту девку больше внимания, чем на него самого. Не нравилось, что та с радостью принимала это внимание.  — Милян! Как ты смеешь так говорить? — Аскольд раздраженно посмотрел на жениха. Но омега даже не обратил на него внимания.  — Нет, он прав… — утерев выступившую слезинку, Эсфирь нежно теребила платок. — Мне действительно не стоило… Простите…       Встав, опустив взгляд, она медленно покинула беседку. Надеялась, что отношения между юношами еще долго будут напряженными. Встреть она Лютера раньше, то смогла бы убедить его подыскать в пару Аскольду девушку, а не мерзкого омегу.       Отдаляясь от беседки, Эсфирь не переставала ощущать на себе пристальный взгляд княжича.       Губы расплылись в довольной улыбке. Ей нравилось внимание обоих братьев.

***

340-й год, конец весны.  — Всё! — объявил лекарь, передав плачущего синюшного младенца подмастерьям.       Яромир едва дышал, уставившись затуманенными от боли глазами в сторону наглухо закрытого окна.       В комнате было душно из-за сильно натопленного камина. В раскалённом воздухе смешались ароматы крови, пота, спирта и лекарственных трав.       Ополоснув руки в тазу с горячей водой, лекарь принялся накладывать швы:  — Вы очень храбры, господин Яромир. Потерпите, скоро всё закончится. Может, вам еще выпить отвар? Чтобы унять боль.       «Не помогают твои отвары, сволочь!» — хотел было выругаться Яро, но только и смог, что протяжно застонать.       Роды начались в момент, когда омега посещал подчинённую Черену деревню. Необходимо было узнать, всё ли хорошо у крестьян с посевами и какой урожай пророчат в этом году более опытные старожилы.       Яро едва спешился с лошади, когда всё началось. А ведь еще с ночи крутило живот и стреляло в пояснице. Но омега не придал этому значения. Отправился в деревню, чтобы спустя меньше часа его обратно чуть ли не на руках принесли крестьяне.       Благо, что лекарь находился там же, иначе бы не удалось докричаться до Амина.       С момента свадебной церемонии перед алтарём Фиалласка прошло меньше месяца, когда Орест покинул Черен, чтобы навести порядок в западном пограничном гарнизоне. С тех пор о нём не было вестей. И почувствовав свободу, Яромир медленно, но верно стал хозяйничать в поместье. Сначала делал вид, что понимает, что к чему, — по ночам просматривал все отчеты о затратах и покупках, — а потом, действительно поняв, что к чему, стал нагло совать нос в дела Амина.       Постепенно Яромир дал понять всем домашним, что с ним нужно считаться. Слуги и стражники, пусть и фыркали, но начали подчиняться. Те, что особенно хотели выслужиться, не стеснялись жаловаться на ушлого управляющего, который хозяйничал в господских погребах, свободно распоряжался хозяйским золотом и прочее.       Первым же делом, Яро отнял у Амина ключ от казны Болдо. Выдавал деньги только по мере необходимости и ровно ту сумму, которая была указана на бумаге, составленной поваром, прачками и капитаном стражи. Сам лично выходил проверять, что именно закупает Амин.       Да, первое время было сложно, потому что изначально к подобному Яромира никто не готовил. И никто в Черене не пытался ему помочь. Для них он был чужаком, чья судьба предрешена.       Когда омега только начал захватывать власть в поместье, Амин первым же делом стал писать письма Оресту. Гневные, полные злобы и желчи с требованием поставить мальчишку на место. Но ответа не приходило.       Поэтому Яро только больше осмелел. Он лично присутствовал во время сбора урожая, прихватив с собой управляющего, и следил за тем, чтобы числа сходились везде. Даже на бумаге.       Поскольку урожай был богатым, то Яромир позволил крестьянам продать его часть в городе.       Постепенно власть младшего хозяина Черена стали признавать. Да, его не любили, не падали в ноги, не целовали подол и руки, но мало кто осмеливался ослушаться. И не только потому, что он супруг господина Ореста.       Яро умел наказывать.       Пойманного на воровстве слугу, который таскал из хозяйской кухни, причем достаточно нагло и в большом количестве, лишили двух пальцев, — мизинца и безымянного, — на левой руке. А после отправили работать в конюшнях.       Было видно, что домашние, включая самого Амина, были в замешательстве. С одной стороны, вор наказан. Ему не отсекли всю руку, как полагалось по закону, а лишь отрубили пальцы. Его не прогнали с позором, а позволили дальше работать, пусть и за меньшее жалование.       Кто-то обмолвился, что покойный господин Томрис пожалел бы несчастного и закрыл глаза на его преступления. Другие же вспомнили покойного господина Уриаса, который бы настоял, чтобы вора высекли и выгнали прочь.       Зимой Яромир несколько раз проведывал крестьян. Изображал участливость и обеспокоенность их погребами и запасами. Несколько раз устраивал благотворительные дни, когда крестьяне могли спокойно войти через ворота во двор поместья, получить буханку хлеба, вкусить горячий жур с запеченным картофелем, испить согревающего сбитня и насладиться сдобными булочками с вареньем.       И это в конечном итоге дало свои плоды.       Когда у Яромира начались роды, крестьяне не только отнесли его в поместье, прихватив с собой лекаря, но и сами носились, готовя тазы с водой, простыни и пелёнки.       Амин наблюдал за всем этим, не скрывая своего недовольства. И как же он злорадствовал, когда едва в Яромира влили маковый отвар, тут же принялись разрезать живот.       Лекарство не успело подействовать. Омега истошно выл от боли, дёргаясь, из-за чего его привязали за руки и ноги к кровати. Но даже так нескольким крупным альфам пришлось удерживать Яро, пока лекарь проделывал все манипуляции.       Казалось, что всё это тянулось невыносимо медленно.       Яро сорвал себе голос, пока орал от боли. Не стеснялся ни слёз, ни того, что обмочился. Об этом он думал в последнюю очередь. Всё, о чем желал омега, так это об окончании боли. Всё закончилось много времени спустя, когда наконец-то лекарь закончил накладывать швы, а маковый отвар запоздало подействовал.  — Окно… — попросил Яромир. Кто-то из слуг развязал ему руки и ноги.  — Пока нельзя, господин, — покачал головой лекарь. — Ребёнок может простыть.       Он отошел в сторону, чтобы осмотреть младенца.       Слуги шустро принялись переодевать Яро в чистую рубаху, протирая смоченными в уксусе тряпками. Меняли простыни, осторожно и ловко перекатывая омегу с одного бока на другой.       Яро не противился. Позволял им вертеть себя и всё ради того, чтобы откинуться на подушки и прикрыть глаза. Его бросало в жар. Тело била дрожь.  — У вас чудный маленький альфа, господин, — радостно сообщил лекарь. — Отдохните пока. Я буду рядом, чтобы убедиться, что у вас не случится родовая горячка.       Яромир уже не слушал его, стремительно проваливаясь в сон.

***

— Смотри, это подснежники, — сказал Вит, с гордостью показывая младшему брату проступившие белые цветки. — Значит, пришла весна.       Снег еще не успел сойти, а солнце не особо и грело, так что в наступление весны как-то слабо верилось. Четырёхлетний Яромир поморщил носик, присел на корточки, с интересом рассматривая подснежники.  — Почему я раньше их не видел?  — Они цветут недолго, и только в это время года, — пояснил брат-бета. Потрепал омежку по волосам. — Подснежники рождаются, чтобы объявить о начале весны, а потом почти сразу умереть. Такова жизнь.  — Грустно… — Яро выпрямился, обернулся и едва сдержал крик.       Взрослый Вит с вспоротым животом, выколотыми глазами и кровоточащим ртом тянул к нему свои изломанные пальцы.  — Грустно умирать из-за эгоиста брата. Ты отнял наши жизни, чтобы жить, а мы отнимем твои покой и счастье…

***

      Разлепив тяжелые веки, Яро шумно вздохнул.       Он не любил сны. Всё чаще обрывки из прошлого стали мешаться со сценами из казни его семьи. И практически везде был Вит, который проклинал его, обвинял и угрожал.       Приподнявшись на локтях, Яромир с удивлением заметил возле деревянной колыбельки Ореста.  — Когда вы вернулись? — голос омеги звучал хрипло. В горле неприятно першило.  — Несколько часов назад, — альфа взял на руки спящего младенца. Укачивая, подошел к кровати. — Амин рассказал мне о твоих делах. Признаюсь, ты смог меня удивить.       «Что-то не так!» — твердил внутренний голос. Сердце Яромира бешено колотилось в груди. От Ореста веяло угрозой.  — Р-ребёнок… — чуть подавшись вперёд, омега протянул руки к сыну. Он пока еще не любил его, воспринимал, как нечто чужое, но инстинкты требовали защитить кроху. — Хочу взглянуть на него… Мужчина громко хмыкнул.  — Помнишь, что тебя ждёт наказание, которое я тебе обещал?  — Дай мне его…       Орест скривился. Внимательно посмотрел на спящего младенца. Держа одной рукой его, второй погладил по тёмному пушку, большим пальцем коснувшись пухлой щечки. Крепко схватил за голову, резко дёрнув.       Оглушительный хруст сломавшихся шейных позвонков заставил Яромира забыть, как дышать.  — Держи, — швырнув бездыханный трупик на колени супруга, Орест с усмешкой наблюдал за ним. — Рассмотри его как следует, прежде чем я велю скормить его псам.  — З-зачем? — из-за проступивших слёз Яро видел всё размыто. Он и хотел коснуться ребёнка, и боялся этого сделать. — Зачем ты это сделал?!  — В моём доме не место ублюдкам, а ты выносишь и родишь мне наследника, — скинув с постели труп младенца, альфа навис над омегой. Схватил за горло, опрокинув на спину. — У тебя есть два года, чтобы это сделать. Не справишься — присоединишься к Томрису и Уриасу.