Жажда мести

Да или нет? Тьма или свет? Нужен ответ. Выхода нет. Бой или крах? Все как в мечтах. Твой пьедестал. Все, что желал. Даниэла Устинова — Letter from Ajax SONG (Genshin Impact) Была эта ночь прелестней всех снов и всех желаний, Прочь уговор, скрип зловещих оков и час рыданий. День пробужденья от забвенной любви, А рядом принц без сердца и иконы в крови! Шмели — Любовь

      Эсфирь не спала. Сидела на деревянном подоконнике, вырисовывая тонким пальчиком узоры на окне. От мыслей и эмоций она всё никак не могла уснуть. С нетерпением ждала утра, когда к ней придут слуги, чтобы приодеть и сопроводить в Палату Заседаний. Там её должны были представить перед знатными лордами, жрецами и учеными мужами, как будущую княгиню.       «Княгиня» — сладкое слово, заставляющее Эсфирь счастливо улыбаться.       Скажи кто-нибудь раньше, что она, сирота, простая крестьянская девка приглянётся князю настолько, что тот начнёт бредить ею, никогда бы не поверила.       Да и сейчас с трудом верила.       Спрыгнув с подоконника, девушка прошлёпала босыми ногами по дощатому полу к большому комоду из красного дерева с позолоченными ручками. Распахнула малахитовую шкатулку, украшенную серебром и жемчугом. Пальцами погрузилась в многочисленные украшения из обычного и розового золота с эмалью, жемчугом и самоцветами.       Всё это были подарками от князя Лютера. Странного молодого человека, который так нагло ворвался в дом их дядьки.       Про себя Эсфирь радовалась, что князь не испугался увиденного. И не спрашивал о том, что случилось. Слишком он был одержим ею, обычной девчонкой, которая чуть не убила младшего брата.

***

      Жизнь в доме дяди Устина, старшего брата их покойного отца, было крайне не простой. Приходилось тяжело работать, чтобы заслужить хоть немного еды. А с тех пор, как от Устина сбежал его омега, прихватив с собой двоих сыновей, то и вовсе житья не стало.       Не было ни дня, чтобы Эсфирь не желала тому трусливому мальчишке сдохнуть где-нибудь в муках вместе со своими ублюдками. Ведь если бы он не сбежал, то работы по дому и хозяйству было бы меньше.       Когда умер отец, Устин забрал Эсфирь с братом к себе. На тот момент его супруг, шестнадцатилетний омега Лукьян был беременен вторым. Он вставал задолго до рассвета, чтобы покормить птицу и скотину, надоить коров и коз, приготовить поесть, прибраться в доме, а потом пойти во двор. Достаточно молчаливый, тихий юноша равнодушно отнёсся к появлению в их доме племянников мужа.       При Лукьяне Устин мало нагружал Эсфирь и Исайя. Те скорее слегка помогали, чем действительно делали что-то полезное.       Эсфирь носила вёдра с водой и молоком, каждый раз злясь, что Лукьян заставляет её это делать. При живом отце девушка практически ничего не делала по дому. Либо Исайя заставляли трудиться, либо отец сам всё делал. Берёг он свою голубку, так сильно похожую на покойную любимую жену. Исайя же, вопреки всему, недолюбливал, потому что именно он отнял жизнь своей матери.       Неприученная к труду Эсфирь с трудом осваивалась в доме Устина.       Искренне не понимала, почему должна что-то делать, когда есть Лукьян и Исай.       Злилась, когда её скудно кормили и ни свет, ни заря заставляли идти по грибы да ягоды.       Злорадствовала, когда Устин жестоко избивал своего омегу за малейшую провинность.       Как-то раз Эсфирь даже подставила Лукьяна. В самый жаркий день выставила вёдра с парным молоком, которые предназначались на продажу, на солнцепёк. Исай в тот день пас коров, Лукьян в огороде работал, неся за спиной старшего сына.       Разумеется, что молоко испортилось. И когда это заметил Устин, то избил своего супруга не просто до потери сознания, а чуть ли не до полусмерти. Молоко испорчено. Его теперь не продать. И во всём виноват никчемный Лукьян.       Эсфирь злорадствовала. Улыбалась, наслаждаясь истошными воплями омеги, а её брат от страха убежал ночевать к скотине.       Той же ночью пришлось бежать за Яцеком, местным травником, который лечил всех омег деревни. У Лукьяна начались роды.       Признаться, Эсфирь тогда мечтала, чтобы ребёнок родился мёртвым или умер через какое-то время. Но этого не случилось.       Еле живой Лукьян с разбитым лицом и телом, покрытом синяками, едва ли не ползком передвигался по дому, чтобы продолжать делать свою работу и заботиться о своих детях.       А потом он сбежал. Вместе с сыновьями, прихватив часть сбережений старшего мужа.       Устин пытался его искать. О пропавших деньгах вообще не упоминал. Метался от деревни к деревне, грозясь убить Лукьяна. Но так и не нашел.       По Фисле слухи ходили, что омега с детьми в Солсетур сбежал.       Исай тайком радовался за несчастного юношу, а Эсфирь злобой исходила. Молилась богам, чтобы Лукьян с его выродками умер где-нибудь от голода или холода. Как у этого ничтожества хватило смелости оставить их?!       Буквально на следующий день Устин заявил, что теперь всю работу по дому обязаны делать его племянники. И вот уже год как Эсфирь приходилось тяжело работать.       Разумеется, что при всех она улыбалась, смеялась, песни пела и мило краснела, когда её хвалили за хозяйственность. И никто не знал, что она испытывает на самом деле.       А потом Исай «обрадовал» её известием, что собирается уходить на службу, на границу.  — Ты… не можешь! — вскричала девушка, задыхаясь от гнева и потрясения. — Ты обо мне подумал?! Что будет со мной?! Да меня этот ублюдок загоняет до смерти!  — Там жалование хорошее платят, — попытался оправдаться Исай. — Обещаю, что как только всё наладится, я заберу тебя отсюда.  — И когда это будет? Когда?!       Подлетев к печи, Эсфирь схватила кочергу. Гневно посмотрела на брата, медленно приближаясь к нему.  — Я не позволю тебе меня бросить. Ты не уйдёшь. Не дам!  — Эсфи, успокойся, — пятясь назад, мальчик с опаской поглядывал на кочергу. — Я не бросаю тебя. Я хочу тебе только добра. Светлого будущего…       Но девушка не слушала его. Замахнувшись кочергой, отшвырнула брата в сторону. Сама удивилась тому, откуда такие силы взялись. Но даже и не думала останавливаться. Била Исайя по рукам и ногам, надеясь сделать калекой, непригодным для службы в пограничье.  — Нет! Хватит! Эсфи, хватит! — тщетно пытаясь прикрыться руками, мальчик кричал и плакал от боли. Пусть ему и было тринадцать, выглядел он гораздо младше из-за тяжелой физической работы и постоянного недоедания.       Если бы в дом тогда не ворвался неизвестный парень, то Эсфирь бы не остановилась. Довела бы дело до конца, вонзив остриё кочерги в одну из ног брата.  — Что у вас происходит? — голос чужака звучал встревожено и напугано.  — В-вы… кто? — отступив назад, резко опустив кочергу вниз, девушка лихорадочно соображала, что же ей делать.  — Так, путники, — убрав кинжал в ножны, ответил чужак. Высокий и стройный блондин в простых черных одеждах. Достаточно красивый, чтобы на него можно было засмотреться.       Выронив кочергу, Эсфирь не придумала ничего лучше, кроме как изобразить обморок. Только так она могла избежать неудобных вопросов сейчас.       Но ей не дали упасть на пол. Блондин подлетел к ней, поймал, а после отнёс в комнату дяди Устина. Уложил на кровать.       Девушка старалась тихо дышать, прислушиваясь ко всему, что происходит вокруг. В дом вошли еще люди. Что-то обсуждали. Хныкал Исай, жалуясь на то, что сделала с ним сестра.       «Стукач и тряпка!» — с отвращением про себя подумала Эсфирь. И едва не вздрогнула, когда альфа коснулся её волос.  — Я больше никогда тебя не потеряю, Звёздочка, — прошептал он, губами коснувшись её лба. А после сжал руку.       «Кто это? Что ему нужно?» — ей было страшно. Она впервые видела этого человека, а он же относился к ней так, словно знал всю жизнь. Знал и искал. Об этом свидетельствовали его слова. — Только ты для меня важна, Звёздочка, — крепко сжав руку Эсфирь, шептал блондин. — Неважно где и кем, но я хочу быть только с тобой.       Его слова немного пугали и вводили в недоумение.       Когда же он накрыл её губы своими, девушка резко распахнула глаза. Вскрикнула от испуга, забившись в угол. Едва не упала с кровати.  — Прошу, не трогайте! Не надо!  — Я не собираюсь причинять тебе зла, — перехватив её за запястья, альфа придвинулся ближе. — Не бойся меня, Эсфирь.  — Откуда вы меня знаете?!  — Не бойся, Звёздочка, — он улыбался. Грустно и одновременно нежно, а в зелёных глазах плескалось что-то, отчего девушка поняла, что если и дальше будет так себя вести, то только всё испортит.       Никто и никогда, — кроме покойного отца, — не смотрел на неё с такой любовью и нежностью.  — Что вам нужно? — переборов свой страх, Эсфирь всё больше убеждалась, что перед ней не обычный путник. Слишком уж добротными выглядели кинжал и ножны у него на поясе. Да и перстни тоже говорили о многом.  — Я приехал за тобой, чтобы забрать. Знаю, что ты вряд ли сейчас согласишься, но подумай о моём предложении. Будешь жить в достатке. Мехами, шелками и золотом одарю. Только будь со мной, Звёздочка.       Глаза блондина влажно заблестели. На их дне плескалась такая боль, что Эсфирь стало его жалко.       «Возможно, что он меня с кем-то путает, но… Это ведь мой шанс. Боги послали мне возможность изменить мою жизнь. И разве я вправе отказаться от этого?»       Поджав губы, девушка протянула руку. Робко коснулась щеки незнакомца, и тот подобострастно прильнул к ней, судорожно вздохнув.  — Я увезу тебя, моя Звёздочка, — продолжал шептать он. — В этот раз я защищу тебя. Обещаю.

***

      «Отчего ты меня обещал защитить, княже? Что знаешь ты, чего не знаю я?»       Примерив тяжелые золотые серьги, инкрустированные изумрудами и янтарём, Эсфирь посмотрела в зеркало в серебряной оправе.       Она согласилась поехать с князем. Правда, для вида пришлось изобразить смятение.       О том, что сейчас с её братом, девушка не думала. Теперь он ей не ровня. Не пристало княгине думать о каком-то крестьянине.

***

      Исай лежал на своём тюфяке, глядя на сестру загнанным волком исподлобья. Да, теперь он её ненавидел, но куда больше боялся. Его руки и ноги были перевязаны бинтами. Люди князя постарались.  — Я уезжаю, — сообщила Эсфирь.  — Ты бросаешь меня, сестра?  — Ты собирался сделать тоже самое.  — Но я хотел так поступить ради нас. Ради тебя. Чтобы потом ты ни в чем не нуждалась.  — И я поступаю так ради себя. Чтобы я ни в чем не нуждалась.  — Жестокая, — сжав кулаки, Исай гневно посмотрел на сестру. — Этот человек бросит тебя, как только узнает твою истинную натуру. Как только поймёт, что связался с лживой и жестокой сукой!  — Лучше молчи, Исай, не то я выбью тебе зубы. Радуйся. Ты теперь можешь отправиться на своё пограничье. Разве ты не этого хотел?  — Ты меня чуть не убила! — из глаз беты потекли горькие слёзы обиды. — Ты хотела меня убить!       Вздохнув, Эсфирь оглянулась. Князь со своей свитой ждали на улице, готовые отправиться обратно в путь. Так что никто не мог их подслушать.  — Я хотела сделать тебя калекой, чтобы ты никуда не уехал. Но мог работать по дому. Теперь в тебе больше нет нужды, поэтому я позволю тебе делать всё, что захочешь. Прощай, Исай.  — Ненавижу… Я тебя ненавижу, Эсфи! Ты — чудовище!       Ей хотелось его ударить. Избить до полусмерти, как это делал Устин со своим младшим супругом, пока тот не сбежал. Но пришлось сдержаться.       Выйдя из дома, который она ненавидела всем сердцем, девушка позволила Лютеру усадить себя на лошадь. Даже прижалась к альфе, позволяя ему себя обнять.

***

      Захлопнув шкатулку, Эсфирь быстро взобралась на высокую кровать. Устроилась на мягкой перине, укрывшись стёганым одеялом.       Всё же нужно попытаться уснуть, чтобы на утро быть бодрой и полной сил. А они ей понадобятся. Роскошные одеяния из самых дорогих тканей, расшитые золотом и самоцветами, были неимоверно тяжелыми.       Но если это единственная тяжесть, которую придётся носить в новой жизни, то Эсфирь не против.

***

      Ногтями царапая каменный пол, Яро практически не дышал. Он не чувствовал холода, который пробирал до самых костей. Не задумывался о том, сколько прошло времени с тех пор, как его бросили в темницу.       Все его мысли снова и снова возвращались к событиям, случившимся у жертвенника. Жестокое убийство семьи. Последние, полные ненависти и злобы, слова любимого старшего брата. Запах их крови и то чудовище, которое было рядом.       Желудок предательски заурчал от голода, но Яромир даже не обратил на это внимания.       Внутри него разлилась пустота. Не было больше ни страха, ни желаний, ни потребностей. Ничего. Только пустота, жуткие воспоминания да слова брата.       Яро не сомневался, что после покушения на князя, его казнят. Даже был убеждён в этом, ведь Лютер доказал, что не прощает даже косвенных ошибок.       Хочет ли он жить? Теперь. После всего, что случилось?       Наверное…       А зачем? Для чего?       Он больше не лорд Гурий. Вообще никто. У него ничего нет. И никого.       Так зачем жить? Проще смириться и позволить себя убить.       Наверное, именно так следовало думать Яромиру.       Но смысл тогда был вообще оставаться в живых после всего, что с ним сделали в лесу?       Как только щелкнул засов в замке, омега перестал царапать пол сломанными ногтями. Заставил себя подняться, выпрямиться.       Дверь отворилась, а камеру осветил яркий свет масленой лампы.  — Государь желает тебя видеть, — Мариан окинул Яро взглядом. Но янтарные глаза альфы ничего не выражали. — Шевелись.       Омега послушно вышел в коридор. Позволил наручникам защелкнуться на запястьях. Последовал за мужчинами, взглядом буравя ровную спину капитана княжеской стражи.       Догадывался, для чего его позвал Лютер.       Чтобы вынести приговор.       Поднимаясь по лестнице, Яромир бросил взгляд на окно. Если выпрыгнуть из него, то как скоро за ним последует стража?       Умирать не хотелось. Только жить. Пусть никем, пусть без гроша за душой, но жить. А где и как — не так уж и важно.  — Не повезло тебе, — внезапно сказал Мариан. Так тихо, что Яро мог подумать, что ему послышалось.       Как оказалось, уже была ночь. Слуг не видно. Стража только у дверей покоев стоит.       Тихо так, что омега слышал, как бешено бьётся собственное сердце.       В покои князя Яромиру позволили войти одному.       Мариан со своими людьми остался снаружи. Только двери закрыл.  — Быстро же тебя привели, тварь, — Лютер подошел сзади. Положил руки на плечи, сильно их сжав. — Почему ты не ползаешь у меня в ногах, Яро? Почему не умоляешь сохранить тебе жизнь? Почему не проклинаешь?  — Разве в этом есть смысл? — омега отрешенно смотрел перед собой. Странное поведение князя его скорее утомляло, чем пугало.  — Храбришься, мальчишка, — хмыкнув, Лютер тут же отстранился. Прошел к столу, лениво стал перебирать бумаги. — Знаешь ведь, что тебя ждёт. Ты пытался меня убить. За это положена смертная казнь. Но это будет слишком скучно. А если… тебе отрубят руки по локти и ноги по колени, а после отправят в какой-нибудь пограничный гарнизон? Или вовсе бросить тебя в общую камеру к смертникам? Уж они-то явно изголодались по омежьему телу. Будут рады даже такому обрубку, как ты. Ты будешь умирать долго и мучительно. Я специально буду спускаться к тебе каждый день, и наблюдать за происходящим. Пока ты наконец-то не сдохнешь! От голода или захлебнувшись чужой спермой.       Волосы на затылке Яро зашевелились. Он прекрасно осознавал, что князь способен на подобное. И от этого было не по себе.  — Больной ублюдок… — отшатнувшись, омега упёрся спиной в стену. — Ты сумасшедший!  — А кто сделал меня таким?! — внезапно вспылил Лютер, скинув со стола бумаги. Подлетел к Яромиру, схватил его за грудки. — Это ты сделал меня таким! Ты довёл меня до такого! Это всё из-за тебя… Но теперь всё будет иначе. Ты никого у меня больше не отнимешь. Теперь твоя очередь страдать.       От осознания, что князь не в себе, становилось еще страшнее.  — Да что я тебе сделал?! — не выдержал давления Яро, задёргавшись в его руках. — За что ты так со мной?!  — За… — но тут же Лютер осёкся. Взгляд его прояснился. Он словно задумался о том, что собирался сказать. И то ли понимал, что его слова будут звучать как бред сумасшедшего, то ли не мог найти более веской причины.       Ощерившись, Лютер распахнул двери и вытолкнул Яро в коридор.  — В темницу. Завтра решу, что с ним делать.       Мариан старался не смотреть на князя, чтобы не выдать своего негодования. Грубо схватил омегу под локоть, заставляя встать на ноги.       Яро едва плёлся. Воображение слишком реалистично рисовало картины скорого будущего, если всё же князь решится исполнить свою угрозу.       «Нужно бежать!» — единственная мысль, которая билась в сознании юноши.

***

      Прислонившись лбом к двери, альфа шумно и часто дышал. По вискам стекал противный липкий пот. Его трясло, словно в лихорадке, от ярости и возбуждения. Он разрывался между желанием убить мальчишку и одновременно подмять под себя.       Так хотелось прикоснуться к его телу. Жадно вдыхать приглушенный аромат тополиных почек, который теперь можно почувствовать только если уткнуться носом омеге в волосы или в шею.  — Впервые встречаю такую сильную одержимость, — хмыкнул голос за спиной.       Лютеру даже не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто нагло проник в его покои. От аромата сырой земли и подгнившей листвы начало подташнивать.  — Ты уверен, что любишь свою девку? — усмехнулся Сонбахар. — С такой одержимостью к этому мальчишке я сомневаюсь, что у тебя осталось хоть сколько-то тёплых чувств для неё.  — Много ты понимаешь! — огрызнулся князь, обернувшись.  — Понимаю. Сам человеком был. И много людей под моим покровительством было. Если ты так желаешь этого мальчишку, то возьми его. Тогда на жертвеннике тебя прервали. Доведи дело до конца. Может, одержимость пройдёт.  — Вряд ли. Я хочу, чтобы как раньше он стонал подо мной и сам тянулся ко мне, а не выл от боли.       Сонбахар посмотрел на него, как на сумасшедшего. Сейчас, пребывая в своём человеческом обличии, он меньше пугал Лютера.  — Лучше скажи, что это было? Ты умеешь исцелять?  — Маленькая благодарность за щедрые жертвы и интересный «спектакль», не более, — божество лениво развалилось на кушетке. Взглянуло на поднос, на котором стояло вино, жаркое и тушенные овощи. Едва заметно пошевелил пальцами, и поднос тут же оказался перед ним. Первым же делом испробовал вина. Красного, густого, но не сильно крепкого. — Но не обольщайся. Я не стану каждую твою царапину исцелять.  — Почему другие боги ничего подобного не делают? — подсев ближе, Лютер с интересом стал рассматривать Санбахара. — Им приносят жертвы, бьют поклоны, а они молчат.  — Боги уверены, что они никому ничего не должны, — щелкнув языком, ответил тот. — Они гневаются, когда им не несут жертвы, и безмолвствуют, когда взывают к ним. Кому нужны молчаливые боги? В итоге о них забывают. Так и случится с богами твоих земель, князь.  — А ты?  — Как видишь, я прихожу к нуждающимся во мне. Обо мне не забудут. Никогда.  — Ты слишком самоуверен.  — Я просто знаю, что так будет. Кстати, князь, ты счастлив от того, что творишь?  — Разумеется! Эта мразь получит по заслугам! За смерти невинных…       Сонбахар что-то пробормотал себе под нос, закатив глаза. Принялся за жаркое, нагло поглощая чужой ужин. В отличие от Лютера, бог видел всю ситуацию со стороны и имел полное право потешаться над уверенностью своего подопечного.  — Как же интересно наблюдать за человеком мстящим, который не видит всей сути.  — О чем ты? — не понял альфа.  — Говорю, что тебе следует быть внимательнее. В твоём окружении есть змея. И я сейчас не про себя. Если заметишь что-то странное, то лучше не расслабляйся.       Лютер вопросительно покосился на бога. Но тот больше не обращал на него внимания. Нагло покончив с ужином, Сонбахар встал с кушетки, прошел к окну, а потом исчез, оставив после себя аромат смерти.       Вздохнув, князь повесил голову. Он не знал, что делать. Эта внутренняя борьба между желанием убить и держать Яромира подле себя сильно утомляла, а еще раздражала. Из-за этого он не мог в полной мере насладиться осознанием, что Эсфирь рядом с ним.

***

      В Палате Заседаний было людно и шумно. Знать недовольно ворчала, а жрецы перешептывались. Причиной их столь открытой оживлённости была казнь практически всего рода Гуриев.       Лорды негодовали, опасаясь, что их может постигнуть та же участь, что и семью, которая никогда не была заподозрена в изменах или скандалах. Для них это было равносильно уничтожению целой деревни, которая исправно приносила доход и всячески восхваляла своего господина.       У жрецов же были другие причины для недовольства. Им не нравилось, что в лесу Офарт воздвигнут жертвенник неизвестному богу, которому и принесли в жертву знатный род.  — А если князь и на нас перекинется? Тут ведь теперь, похоже, даже повод не нужен.  — Так уж не нужен? Гурии послали к князю мальчишку порченного. Это оскорбление. Так что повод был!  — Но ведь не по закону он казнил их. Да и вообще, всё сделал неправильно. Вон, семья вся убита, а сам мальчишка жив.  — Надолго ли? Скорее всего тоже убьют. Говорят, он князя посмел ранить. Шрам вон под губой у князя видели? От мальца достался.  — Так шраму на вид больше нескольких седмиц. Разве такое возможно?  — Всё это происки того демона, которому наш князь стал служить! — возмутился один из жрецов, древний скрюченный старик-альфа, давно утративший свой природный аромат в виду возраста.  — За такие слова ведь и казнить могут, достопочтенные господа, — вмешался Орест, с усмешкой слушая их жаркие пересуды. На самом же деле его забавляла их болтовня.  — Сейчас нас за всё могут казнить, генерал Болдо, — заговорил Евсей, выйдя вперёд. Ударил посохом об пол, вскинув голову. — Наш князь находится во власти кровожадного демона. Вот увидите! Число смертей будет только расти. И все они будут посвящены чудовищу!       В момент, когда распахнулись резные двери Палаты Заседаний, все присутствующие тут же смолкли.       Было понятно, что прежде чем войти, молодой князь простоял под дверьми какое-то время. Иначе бы сейчас не прожигал убийственным взглядом всех присутствующих. Тёмно-зелёные парчовые одеяния с шелковыми черными вставками красиво смотрелись на стройном теле Лютера. Сапоги из черной кожи постукивали железными набойками.       Вслед за князем вошла девушка. Совсем юная, но уже знающая себе цену. Шелковая рубаха цвета молодой зелени с рукавами-«баллонами», была расшита золотой нитью на узких манжетах. Парчовый тёмно-изумрудный сарафан в пол, который несколько свободно сидел по фигуре, был расшит золотыми розами, бабочками и ласточками. Массивное оплечье и серьги из золота, инкрустированные изумрудами и желтой шпинелью. Полупрозрачное зелёное покрывало, надетое под золотой обруч с подвесками-бабочками вдоль лица, особо не скрывало распущенных светлых волос девушки.       Лорды и жрецы пораженно смотрели на неё.       Едва заметно улыбнувшись уголком губ, девушка величественно прошла до трона. Встала по левую руку от князя.       Расторопные слуги быстро внесли деревянное кресло с мягкой спинкой и сидением. Поставили его рядом с троном, позволяя девушке сесть.       Окинув незнакомку взглядом, Орест едва сдержался, чтобы не сплюнуть на пол. Сам он никогда не любил женщин. Считал их такими же ущербными, как и бет. Такими же лживыми и фальшивыми.       Его собственная мать строила из себя невинную овечку перед всеми. Ласковую и любящую родительницу, и только когда они оставались наедине, показывала свою истинную суть. Жестокая стерва, любившая всячески унизить своего единственного ребёнка. Она так же опускала глазки в пол и робко улыбалась перед своим мужем и другими, а когда никого не было рядом превращалась в чудовище.       Блудливая тварь запрещала держать в доме слуг-омег и девушек, боясь измены со стороны мужа, а сама любила выбираться в глухие деревни или в грязные переулки города, отдаваясь самым мерзким представителям мужского пола.       Двери Палаты Заседаний закрылись только после того, как в них вошел капитан княжеской стражи, толкая в спину последнего из рода Гуриев.       Омега не сопротивлялся. Смотрел перед собой отрешенно, не мигая.       Словно был погружен в какие-то мысли, или же был сломлен.       Сальные тёмные волосы были в беспорядке. Так же как и грязная одежда, порванная в некоторых местах.  — Прежде чем начать, — громко и твёрдо заговорил князь, не переставая скользить жестоким взглядом по лицам присутствующих, — я хотел бы прояснить кое-что. Род Гуриев был казнён за предательство. Когда-то покойный князь Сибор вынудил Леслава взять аннадом испорченного им омегу, дабы смыть позор с обоих родов. И вот, спустя много лет, лорд Гурий оплатил за справедливость нашего покойного Государя тем, что прислал на смотрины к княжичу Аскольду своего обесчещенного отпрыска. Я действовал с благословения богов и верховного жреца Евсея.       Тяжелые взгляды знати тут же обрушились на упомянутого жреца.  — А теперь к главному. Я намерен жениться. Княгиней Северена станет моя прекрасная Эсфирь Лана.       Протянув руку, князь встал и помог подняться девушке, сидевшей рядом с ней. Он улыбался. Вот только не ей. И смотрел тоже не на свою зардевшуюся избранницу. Он улыбался Яромиру, словно ожидая увидеть какую-то реакцию.       Но омега никак на это не отреагировал. Видимо, собственные переживания интересовали его куда больше.  — На ней?! — громко то ли изумился, то ли возмутился Томаш Бедриг, любитель оспорить любое решение юного князя. — Откуда вы её привезли? Эту…  — Довольно, Бедриг! — повысил голос Лютер. Даже не обратил внимания на то, как вздрогнула Эсфирь и резко отняла свою узкую ладонь с тоненькими пальчиками. — Ты говоришь о будущей княгине! Говоря дурное о ней, ты в первую очередь выказываешь неуважение мне! Твоему Государю!       Лорд Бедриг стиснул челюсти. Буквально прикусил язык, чтобы не сболтнуть лишнего.  — Что до Залеза, то он отойдёт в пользование моей жены сразу после заключения брака, — объявил Лютер.       Знать снова зароптала. Они негодовали.       Но они последние, кто интересовал князя. А вот реакция Яромира его даже порадовала. Наконец-то омега пришел в себя и теперь смотрел на Лютера с нескрываемой ненавистью.  — Кто дал тебе право, — хриплым голосом прорычал омега, скалясь, — распоряжаться МОИМИ землями?! За какие такие заслуги ты, псина похотливая, решил отдать МОЙ Залез своей безродной шлюхе?!       В Палате повисла напряженная тишина.       Эсфирь, красная не то от гнева, не то от стыда, опустилась в кресло, откинувшись на спинку. Ей стало дурно.       Советники затаили дыхание. Мариан положил руку на рукоять меча. Даже Орест подался вперёд, явно удивлённый тому, что у последнего из Гуриев оказались клыки.       Пораженный, Лютер даже не сразу нашел, что ответить на подобное. Он не ожидал, что после всего Яро посмеет что-то вякнуть. Не ожидал подобных оскорблений в свой адрес.  — Ты…  — Всё это было ради неё? — не стал останавливаться омега. — Ты прекрасно знал о том, что со мной сделали в лесу. Но именно ты позволил мне прийти на смотрины, чтобы потом там унизить! Не предупредил ни свою ключницу, ни стражу, чтобы не подпускали меня к тронному залу. И казнил ты мою семью ради того, чтобы отдать Залез своей безродной суке…       Подорвавшись с места, князь ударил Яромира кулаком по лицу. Схватил за волосы, ударяя коленом в живот, чтобы тут же отбросить к стене.  — Тварь! Да как у тебя только язык повернулся что-то вякнуть в сторону Эсфирь?!       Под ропот советников, Лютер безжалостно избивал омегу. Мало того, что мальчишка пытался прикрыться, так еще и бил в ответ.  — Государь, остановитесь! — рявкнул Орест, схватив князя под локти и насильно оттащив в сторону. — Возьмите себя в руки! Сейчас не время ударять лицом в грязь.  — Пусти! — вырвавшись, тяжело дыша, Лютер огляделся. Главы знатных родов смотрели на него исподлобья. Они явно поверили тому, что сказал Яромир. Ведь его слова звучали куда правдоподобнее, чем то, что им первее сказал сам князь.       Только Эсфирь смотрела на него одобрительно. Даже встала с места, едва заметно кивнув.       Сплюнув кровавую слюну, Яромир медленно поднялся. Пошатнулся, но заставил себя расправить плечи. Старался не показывать, как ему больно. А больно ему явно было. Левая щека наливалась синяком. Из носа вытекала тонкая струйка крови. Дышал он хрипло, со свистом. Зато глаза горели жгучей яростью и ненавистью.  — Видимо, в лесу тебе мало досталось, свинка, — фыркнул Лютер, с удовольствием наблюдая за тем, как вытянулось в удивлении лицо Яромира. «О да, сопоставь одно с другим, моя ненавистная Весна. Пусть тебе станет больно от осознания того, что человек, причастный к твоему позору так же принял тебя после всего и до самых смотрин был добр к тебе. Тебе ведь больно, Яро?»       Наслаждаясь тем, как панически мечутся глаза омеги и дрожат его губы, князь позволил себе осклабиться. Он собирался исполнить свою угрозу и отправить Яромира шлюхой в один из пограничных гарнизонов, но именно сейчас передумал. Было слишком много рисков, что мальчишку либо затрахают до смерти, либо же он попытается сбежать. В гарнизоне никто не станет с ним церемониться. Да и следить за ним тоже.       Сам собой взгляд обрушился на Ореста.       О жестокости генерала ходили легенды. Двое его предыдущих супругов закончили свою жизнь самым страшным образом. А в том будущем, о котором знал Лютер, Орест должен был стать еще бесчеловечнее. С таким человеком жизнь будет подобна аду.  — Орест, — шире улыбнувшись, князь сделал шаг в его сторону, — ты ведь сейчас одинок. Твой последний супруг не так давно предстал перед богами и червями, а детей у тебя до сих пор нет. Я пожалую тебе титул лорда, земли и новое поместье, если ты согласишься взять Яромира в супруги.  — Государь? — генерал Болдо не смог скрыть своего удивления. Как и подозрения, что что-то здесь не ладно.  — Как бы там ни было, а я всё же не зверь, чтобы прям уж весь род истребить. Мальчишка всего лишь юный омега, которого еще можно перевоспитать. Уверен, что именно ты, Орест, способен выбить из него всю спесь. Ведь сможешь?       Орест не спешил с ответом. Долго и пристально смотрел на Яромира, прежде чем кивнул:  — Я не подведу вас, Государь.  — Я в этом даже не сомневаюсь, Орест, — не переставая улыбаться, Лютер подошел к нему вплотную и тихо добавил. — Делай с ним всё, что пожелаешь, только не убивай. По крайней мере, до тех пор, пока я тебе не позволю.       И не дожидаясь ответа, вернулся на трон. На Эсфирь он более не обращал внимания. Заговорил о другом. О необходимости наладить дружественные отношения с Солсетуром.

***

      «Это он! Это был его приказ! Всё это из-за него!» — вопило сознание, заставляя Яромира еще сильнее ненавидеть князя и его будущую жену.       Хотелось наброситься на Лютера и растерзать его. Хотелось, чтобы он прошел через всё то, что пришлось пережить самому омеге.       Когда же князь объявил о своём решении отдать Яромира своему военачальнику, то омега даже и не подумал воспротивиться. Напротив, про себя порадовался, что вскоре сможет покинуть Эдель. Радовался, что ему больше не придётся мёрзнуть в темнице и тяжело работать в качестве слуги. Он будет далеко от двора, и никто не помешает ему взращивать своего монстра из ненависти, гнева и обиды, чтобы когда-нибудь отплатить Лютеру и его жене той же монетой.       Пусть пройдут года, но когда-нибудь Яро найдёт способ отомстить. Не за свою семью, которая отреклась от него. За себя.       Омегу удерживали две пары крепких альфьих рук, не позволяя сдвинуться с места. Особо не вникая в суть новой темы для обсуждения, юноша прожигал ненавидящим взглядом Лютера. А тот, словно издеваясь, посылал ему пугающую улыбку и подолгу разглядывал, пожирая взглядом.       Глупо было бы, если бы никто из присутствующих в Палате Заседаний не заметил этого. Даже будущая княгиня Эсфирь и та поняла, что между Яромиром и князем Лютером что-то есть. И теперь сжимала подлокотники кресла, стиснув челюсти.       Советники оживлённо спорили. Они не видели будущего в союзе с Солсетуром. Скорее напротив, опасались, что кровожадные слуги Сонбахара попытаются захватить их земли.  — Если бы солсетурины хотели, то давно бы захватили нас и весь Эггрунд, — холодно заметил Лютер. — Хотя, бояться нужно не их. Они лишь псы истинных властителей. Дети давно утратившего влияние Дирида.  — Если мы попытаемся стать союзниками Солсетура, то… — вмешался Томаш Бедриг.  — То нам откроются дороги! — прервал его князь, встав с трона. — Много веков Эггрунд варится в собственном котле. Мы практически отрезаны от всего мира. Если мы наладим отношения с Солсетуром, то для нас будут открыты дороги! Сариисин, Тунг, Кальт, Масмави… Даже Замарад!  — Все эти земли так или иначе дружны или же принадлежат Сариисинской Империи, — заметил Евсей, хмуря густые брови. — И находятся под покровительством кровожадного бога. И первым делом вы решили отдать свою веру и земли Северена этому чудовищу! Вы ему воздвигли жертвенник в Офарте. И в его честь казнили род Гуриев, осквернив священное дерево бога Аска!  — Жертвенник в Офарте принадлежит Есену, богу осени, — холодно ответил Лютер. — И в отличие от наших старых богов, этот прислушивается к молитвам страждущих.  — Богохульство! — взревел Евсей, выступив вперёд. Ударил посохом по полу. — Ты не смеешь ставить чужака превыше наших богов, княже! Боги тебя за это покарают! Слезами кровавыми умоешься за то, что предал веру нашу.  — Евсей, — встав с трона, князь сделал пару шагов ему навстречу, — я не вырву тебе язык только из уважения к твоим годам и твоей мудрости. Ведь именно ты подтолкнул меня к тому, чтобы казнить род Гуриев. Не угрожай мне, если не хочешь оказаться вместе с ними на том дубе.       Верховный жрец едва не задохнулся от возмущения и ярости. Прежде никто не смел с ним так разговаривать. Положение жрецов в Эггрунде было настолько высоким, что к их словам не только прислушивались, но и никто не решался сказать что-то поперёк.  — На сегодня достаточно! — уходя, бросил Лютер. — Орест, забирай своего омегу. У тебя есть месяц на отдых. После ты мне понадобишься.  — Слушаюсь, Государь, — бесцветным тоном ответил генерал Болдо, бросив взгляд на дрожащего от ненависти мальчишку.       Яромир хотел было наброситься на князя, но стражники крепко удерживали. Ощутимо встряхнули, заставляя успокоиться. И тут же попятились, когда к ним подошел Орест.  — Пошли, — велел альфа, схватив Яро за шкирку.

***

      О том, кому достался, юноша задумался только после того, как они покинули Эдель. О жестокости генерала Болдо ходило множество слухов. В кругу знати об этом было не принято судачить, но нет-нет да ненароком вспоминали, как Орест свёл со свету двоих своих супругов.       Причем все эти пересуды пошли после смерти второго омеги, который был из обедневшего рода. Смерть первого младшего мужа никого не насторожила. А вот после смерти второго всё и началось. Люди стали побаиваться Болдо. Приписывали ему деяния одно другого страшнее.       Слуги в Эделе часто вспоминали, как больше года назад, — на тот момент еще двадцати шести летний — Орест до смерти запорол молодого стражника, который во время тренировки на плацу не смог достать из ножен меч.       Впрочем, самого Яро такие «ужасы» не особо пугали. В домах знати и просто зажиточных людей со слугами и стражей обращались порой еще хуже. С одной лишь разницей в том, что в отличие от Ореста лорды предпочитали не марать руки и исполнением наказаний занимались домоуправители.       Огромный гнедой мерин нёсся по дороге, выбивая копытами комья земли.       Яро крепко стискивал луку и коленями сжимал бока коня, боясь вылететь из седла. Пусть Орест и сидел позади него, обеими руками держа поводья, хоть как-то придержать омегу даже и не думал.       Позади скакали семеро всадников-альф, подопечные генерала.       Глядя перед собой, Яро снова погрузился в раздумья. Из всего услышанного выходило, что верховный жрец Аска тоже причастен ко всему этому. Вот только, какая ему выгода с этого? Лютер уничтожил Гуриев, чтобы отдать их земли своей безродной девке. А что жрец? Какие он преследовал цели? Ведь по итогу он ничего с этого не поимел. Напротив, обзавёлся противником в лице иноземного божества.       Божество… Есен… Там, в лесу у жертвенника Яро видел именно его рядом с князем. Настоящего бога, который не только принимает жертвы, но и покровительствует тому, кто ему служит. Это ведь он залечил раны Лютера?       Но почему чужак так активно проявляет себя, когда родные боги их земель предпочитают делать вид, будто их и нет вовсе?       От сильной тряски Яро начало подташнивать, так что мысли стали путаться.       Его не кормили несколько дней, пока держали в темнице. Приносили пару раз воды и всё. К горлу подступила желчь. Крепче стиснув луку седла, юноша прикрыл глаза и попытался унять тошноту. Ничего не вышло.  — О-останови… — прикрывая рот ладонью, потребовал Яро, повернувшись к Оресту. — Останови лошадь!  — С какой радости? — сухо бросил тот, наоборот пуская коня в галоп.  — Меня тошнит!       Орест фыркнул, резко натянул поводья. Мерин встал на дыбы, затанцевал, едва не сбросив всадников. Тревожно затоптался на месте, шевеля ушами.       Спешившись, Орест схватил Яро за шкирку и оттащил в кусты. Бесцеремонно швырнул на землю.  — Шевелись, иначе побежишь на своих двоих за нами.       Омега только гневно глазами сверкнул. Отошел чуть в сторону, и как раз вовремя. Его начало рвать желчью и теми несчастными остатками воды, которые каким-то чудом задержались в желудке.       Так странно… Прежде его никогда не укачивало в седле.       «Может, сказываются стресс и голод?» — про себя размышлял Яро, прислонившись плечом к мощному стволу тополя. Тело бил озноб. Его морозило, но тошнота так никуда и не делась.  — Пошли, — велел Орест, с подозрением разглядывая омегу. — Чем быстрее доберёмся до Черена, тем лучше.       По инерции утерев губы, Яро подчинился ему. Позволил усадить себя в седло. Снова вцепился в луку.       Он бы хотел вздохнуть с облегчением, ведь больше не придётся терпеть общество сумасшедшего князя и томиться в холодной темнице. Но не мог. Неизвестно, что ждёт его рядом с генералом Болдо.       Только сейчас Яро задумался о том, что может кончить так же, как и остальные супруги жестокого альфы.       «Нет. Я выживу. Неважно какой ценой, но выживу. Чтобы отомстить этому ублюдку князю. Он пожалеет о том, что позволил мне остаться в живых».

***

      Прежде чем уйти к себе, Лютер решил проведать Эсфирь. Хотел просто увидеть её, прижать к себе и еще раз убедиться, что всё это не сон.       Всё складывалось как нельзя лучше. Род Гуриев уничтожен. Яромир получит сполна за всё, что совершил. Эсфирь жива и рядом. Всё хорошо. В этот раз ничто не сможет изменить этого.       Войдя в покои невесты без стука и предупреждения, Лютер застал свою ненаглядную за последними подготовками перед отходом ко сну.  — Государь, — ключница Биляна тут же низко поклонилась. — Надо бы для госпожи позже набрать личных слуг.  — Завтра же займёмся этим, — ответил альфа, не сводя нежного взгляда с Эсфирь.       Пока одни служанки спешно наводили порядок в покоях, две другие расчесывали золотистые кудри своей будущей княгини.  — Госпожа, с вашего позволения мы отбудем, — предупредила Биляна, кивнув служанкам на дверь. Те тут же спешно всё завершили и поспешили выскользнуть в коридор. — Доброй вам ночи, госпожа. Государь.       Не дожидаясь пока захлопнутся двери, Лютер прошел к Эсфирь и обнял её за плечи со спины. Уткнулся носом в мягкие светлые волосы.  — Моя Звёздочка, — на душе стало хорошо. Сердце сжалось от щемящей боли.  — Они не рады мне, — вздохнула Эсфирь, опустив взгляд. — И они правы. Где это видано, чтобы князь женился на крестьянке?  — Князь вправе делать всё, что пожелает, если это никак не вредит государству. Знать будет лютовать, а народ радоваться. Наш союз, это союз знати и простого люда. Свидетельство того, что мы одинаковы в нашей значимости.       Поджав губы, девушка повернулась к нему. Встала с пуфика. Тонкая сорочка в пол просвечивала хрупкое тело, чуть натягиваясь на небольшой груди с острыми розовыми сосками.  — Почему ты хочешь, чтобы я стала твоей женой?  — Потому что люблю. Потому что никто кроме тебя не достоин этого. Никто, Эсфирь.       Её щеки заалели от смущения, а глаза влажно заблестели. Несомненно, она прониклась его словами.  — Эсфирь… — стиснув её предплечья, Лютер осторожно поцеловал её в губы. И как только девушка стала отвечать, позволил себе действовать смелее. Кусая и посасывая пухлые алые губы, ладонями накрыл два небольших полушария. Чуть сжал, получив в награду приглушенный стон.       Он хотел её. Здесь и сейчас. Лишь бы снова убедиться, что это не сон. Лишь бы доказать себе, что нет никого желаннее любимой Эсфирь.       Вот только перед взором возникал другой человек. Распластанный на мягких перинах омега, чьи тёмно-синие глаза смотрели то с любовью и желанием, то с ненавистью и злобой.       И в носу застрял аромат тополиных почек.       Тряхнув головой, гоня прочь наваждение, Лютер увёл Эсфирь в спальню. Опрокинул её на большую кровать с мягкой периной.  — К-княже… — робко пролепетала девушка, краснея, когда альфа начал раздеваться.  — Лютер. Называй меня по имени, Эсфирь.  — Л-Лютер…       Она боялась. И стыдилась того, что должно произойти между ними.       Альфа это чувствовал. Но не мог и не хотел останавливаться.       «Она и в прошлый раз была такой. Моя невинная и прекрасная Эсфирь. Я сделаю всё, чтобы защитить тебя».       В паху заныло от желания. Полностью раздевшись, Лютер навис над девушкой.  — Лютер? — в уголках янтарных глаз собрались слёзы. Эсфирь мелко дрожала. Тихо всхлипнув, внезапно обняла Лютера за шею. Уткнулась лицом ему в грудь. — Сделай это.  — Моя Звёздочка, — целуя пылающие щеки, ловя губами слёзы, альфа устроился между её раздвинутых ног. Потёрся головкой члена о пышущее жаром лоно. Мягкое за счет светлых волос, которые росли в паху и скрывали девственный вход во влагалище.       Когда он начал входить, Эсфирь закусила нижнюю губу. Ногтями впилась в плечи князя, шумно дыша от боли.       Лютер едва не задохнулся от восторга, когда стал проникать внутрь горячего и тесного влагалища. Тугие стенки тут же обхватили его член, беря в тиски. Казалось, что одного этого достаточно, чтобы внезапно кончить. Он двигался осторожно, постепенно наращивая темп. Нежно целовал, руками лаская грудь через сорочку.  — Б-больно… — тихо прошептала Эсфирь, невольно напрягаясь.  — Скоро всё пройдёт, — глотая её приглушенные стоны, Лютер не мог отказать себе в удовольствии прикоснуться к обнаженной нежной коже девушки. Бесцеремонно рванув ткань сорочки под удивлённо-испуганный вскрик Эсфирь, князь тут же приник ртом к одному соску, второй лаская пальцами.       Девушка густо краснела, сучила ногами, захлёбываясь стонами не то боли, не то удовольствия. Вздрагивала, когда зубы альфы прикусывали чувствительные соски, а язык беспощадно дразнил их.       «Сладкая… Какая же она сладкая, о боги! И прекрасная. Моя Звёздочка. Моя любимая. Моя жена. Моя княгиня. Самая лучшая».       Постанывая от восторга, набирая темп, Лютер оторвался от груди, чтобы запечатать рот Эсфирь своим. Жадно глотая её стоны, властно хозяйничая языком, не переставая двигаться, кончил. Его обдало жаром.       Первый оргазм с тех пор, как ему дали второй шанс. Первый, разделённый с кем-то, а не наедине с самим собой.       Так приятно, что перехватило дыхание.  — Ты ведь… не уйдёшь сейчас? — набравшись смелости, тихо спросила Эсфирь.  — Нет. Я останусь с тобой. Навсегда.       В груди Лютера сладко заныло, когда девушка улыбнулась. Так тепло и нежно, что альфе захотелось бросить к её ногам весь мир.