Жажда мести

Когда я смотрю в твои глаза Легко и так свободно мне, Лечу как птица в небеса И тону в их бездонной глубине (…) Ты — яркий свет, Изменивший всё вокруг, Ты — жизнь моя! Среди людей, В этом мире мы одни, Лишь ты и я (…) Я перечеркнул всё, что было до тебя, Ты прости — я был одним из них, Горы и моря, небеса в алмазах звёзд, Весь этот мир — для нас двоих! Харизма — Ты яркий свет

      Никогда прежде Аскольд не испытывал такого раздражения, как сейчас. Пение птиц, которое прежде ему нравилось, сейчас только нервировало. Прежде любимый задний сад Эделя, в котором альфа с детства любил проводить время, больше не радовал. Сладкие ароматы цветов и фруктовых деревьев казались приторными, а любимые закуски и напитки — безвкусными.       Никогда бы раньше Аскольд не подумал, что подобное может с ним случиться. Ничто его не радовало, а мысль о скорой свадьбе и вовсе вгоняла в глубокую печаль.       Омега, которого выбрал для него Лютер, не только не был во вкусе княжича, но и ничего не пытался сделать, чтобы сблизиться с будущим мужем.       Да, безусловно, Милян был красивым. Хрупкий и скромный омега, который как и положено мало говорит и опускает глаза вниз в присутствии альфы.       Вот только самому Аскольду хотелось другого. Он хотел видеть рядом с собой не покорную куклу, а интересного собеседника и друга. Но Милян таковым не являлся.       Он не умел поддерживать беседы. Если и отвечал, то коротко и без особых эмоций. Смущался по поводу и без, постоянно отводя взгляд. Даже на подарки реагировал достаточно прохладно.       Возможно, что другие альфы и беты мечтают о подобном омеге, но только не Аскольд. Большую часть жизни его окружали девушки. Болтливые, эмоциональные, которые не стеснялись обсуждать всё на свете, искренне радовались даже скромным ромашкам и редко строили из себя идеально вышколенных куколок.       Было бы проще, если бы смотрины состоялись среди девушек, а не омег.       Шумно вздохнув, постучав пальцами по мраморному круглому столику, княжич встал со скамьи. У него не было ни аппетита, ни настроения.  — Г-господин? — дрожащий голос Миляна остановил его.       Заставил обернуться в надежде, что сейчас омега отбросит напускную скромность и начнёт вести себя нормально.  — Я вам не по нраву, господин? — наконец-то лорд Дусан поднял взгляд, и на дне небесно-голубых глаз заблестели слёзы.  — Мне не нравится твоё поведение. Если хочешь, чтобы наш союз никому не принёс страданий, то исправься. Со мной не нужно соблюдать все эти правила.       Милян тихо ахнул, прижал к губам расшитый золотом рукав сиреневой рубахи. Тут же отвёл взгляд.  — Жаль… — закусив щеку изнутри, Аскольд поспешил покинуть сад. Он задыхался, находясь рядом с этим омегой. Ему словно не хватало воздуха.       Влетев в замок, пробежавшись по ступеням, княжич желал поскорее оказаться у себя в покоях. Вероятнее всего, до самой свадьбы он не пожелает более видеть Миляна. И пусть все потом судачат, что княжич избегает общества своего омеги. Пусть сплетничают, что княжич не научен общаться с омегами. Пусть! Это не так важно.       На полпути к своим покоям, Аскольд остановился. С интересом посмотрел на слуг, которые наводили порядок в комнатах, которые когда-то принадлежали его отцу-омеге. Среди них, служанок с заплетёнными в косы волосами, был всего один омега. Тот самый, который понравился Аскольду. Тот самый, которого Лютер при всех обвинил в бесчестии и дерзости.       Подойдя ближе, альфа с интересом стал наблюдать за ним. Прежде он никогда не видел, чтобы благородный лорд наводил уборку, как обычный слуга.  — Тряпку лучше выжимай! — гаркнула Биляна, ударив Яромира по рукам. — Кому ты эти лужи оставляешь? Хочешь сырость развести? Безрукий какой!  — А вы серьёзно ожидали, что знатный омега умеет всё это делать не хуже обычной прислуги? — огрызнулся юноша, но тряпку всё же лучше отжал.  — Хватит болтать! У нас впереди много работы.       Аскольд облокотился о дверной косяк, наблюдая за работой служанок. Те шустро наводили порядок, заменяя гобелены с изображением причудливых существ на картины с пейзажами полей, рек и гор.  — Биляна, что здесь происходит? — всё же решил заявить о своём присутствии княжич.  — Господин, — ключница тут же низко поклонилась. Её примеру последовали остальные служанки. Только Яромир продолжил намывать подоконник, словно ничего больше его не волновало. — Исполняем приказ Государя. Готовим покои для его будущей невесты.  — А что, в замке не осталось комнат, что он решил отцовские покои отдать кому-то? — нахмурился Аскольд. Не нравились ему все эти странные перемены в поведении брата. Как и его внезапные решения.       Чем дальше, тем меньше он узнавал в князе прежнего Лютера, которого знал.  — Боюсь, мы не вправе обсуждать решения Государя, юный господин, — Биляна виновато склонила голову.  — А что среди слуг делает лорд? Тоже приказ моего брата?       Яро перестал протирать подоконник, медленно обернулся.  — Юный господин, Государь был весьма милостив, позволив этому омеге жи…  — Хватит его оправдывать, Биляна! — вскипел Аскольд. — Ты ведь и сама понимаешь, что то, что делает мой брат — не правильно.       Ключнице нечего было возразить. Как и княжич, она была в растерянности от большинства решений Лютера. Но в виду своего более низкого статуса ничего не могла возразить.  — Он заходит слишком далеко, — сжимая в бессильной ярости кулаки, Аскольд круто развернулся на каблуках.       Пробежав по коридору, миновав стражу, нагло ворвался в покои старшего брата. Тот как раз заканчивал одеваться для прогулки верхом, облачившись в простую черную одежду из кожи и хлопка. Волосы, гладко зачесанные, были собраны в тугой высокий хвост.  — Оставьте нас! — приказал княжич, кивнув слугам на дверь.       Те, удивлённо переглянувшись, попятились на выход. Благо, что всё успели закончить.  — Что за дерзость, Аскольд? — стряхнув невидимую пылинку с рукава кафтана, Лютер даже не потрудился взглянуть на юношу.  — Это я у тебя хотел спросить! В замке нет других покоев, что ты решил поселить не пойми кого в комнатах нашего отца?!  — Не «не пойми кого», а мою невесту.  — Невесту?! — Аскольд подошел ближе. Внутри него всё клокотало. — С каких пор она у тебя появилась?! Да даже если и так, то почему нужно отдавать ей покои нашего отца? Почему ты так поступаешь, Лютер? Почему делаешь всё против меня?  — О чем ты говоришь, Аскольд? — наконец-то повернувшись к нему, князь изобразил на лице удивление.  — То, что есть! Сначала не дал мне выбрать омегу, который мне понравился. Подсунул эту безликую куклу Миляна, а теперь решил отдать покои нашего отца какой-то девке, о которой никто не знает. За что ты так со мной, Лютер? Чем я провинился перед тобой?!  — Ты еще слишком юный, — вздохнув, Лютер протянул руку, чтобы потрепать брата по волосам, но тот резко отпрянул. — Омега, который тебе понравился, обесчещен. Я не могу допустить, чтобы о моём брате говорили, как о любителе «объедков». Милян тоже из знатного рода, красив. Просто дай ему время, чтобы привыкнуть к тебе. Он раскроется тебе, как только поймёт, что с тобой не обязательно быть «безупречным». А что до покоев, то они принадлежат только супругам правителей. Пока наш отец-омега был князем-консортом — они были его. Теперь он вдовец, форелдер-князь, а покои достанутся моей будущей жене по праву. Ты всё еще считаешь, что я поступаю не правильно?  — Да! — выпалил Аскольд, не желая униматься. — Яромир обесчещен не по своей воле. И вообще, с каких пор лорды обязаны делать работу слуг? Разве это правильно?  — Вот и чего ты уцепился за эту шлюху? Чем он так тебе приглянулся? Рожей своей? Или ты просто хочешь его трахнуть?  — Я… — вспыхнув, княжич невольно попятился назад. Ему стало не по себе под тяжелым взглядом брата.  — Значит, я прав… Ну так трахни его и успокойся! Разрешаю. Убедись, что этой шлюхе плевать, под кем стонать. Только потом не жалуйся, если подхватишь какую-нибудь заразу.  — Когда ты успел стать таким жестоким, Лютер? Раньше ты не был таким.  — Я раньше был слишком глуп и наивен! Но такого больше не будет. Прекращай вести себя, как обиженный мальчишка. Ты — альфа, а выказываешь недовольство, словно омега. Не удивительно, что омеги от тебя нос воротят. Они просто считают тебя за своего.       От удивления серые глаза Аскольда широко раскрылись. Слышать подобное от родного брата было весьма больно и обидно.       Видимо поняв, что сболтнул лишнего, Лютер тут же попытался исправиться.  — Прости. Я переборщил.  — Если я по твоему мнению похож на омегу, тогда чего ты не выбрал мне альфу или бету?!  — Аскольд…  — Не ври больше, что делаешь что-то ради меня. Всё, абсолютно всё, ты делаешь только ради себя!       Чувствуя, как от обиды к горлу подступает ком, Аскольд поспешил убежать к себе. Лишь бы не начать предательски задыхаться и кашлять, как это обычно с ним бывает, когда его переполняют эмоции.       Прав был покойный отец-альфа, когда говорил, что среди членов правящей семьи нет родственных уз. Все друг другу враги. Братья перестают быть таковыми друг для друга, как только один из них получает власть.       Аскольду было тяжело прощаться с отцом-омегой, когда тот решил уехать в своё имение, в Фридур. И еще тяжелее понимать, что Лютер не только не пытается остановить Лучезара, а только рад скорее от него избавиться.       Влетев в свои покои, громко хлопнув дверью, княжич замер посреди зала. Сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться.       Для себя он решил, что всё равно поступит по-своему. Да, пусть его законным супругом станет Милян, но даже князь не вправе запретить Аскольду взять «порченного» омегу в дом аннадом.

***

      «Глупый мальчишка. Не удивительно, что тобой так легко манипулировал тот ублюдок», — проводив младшего брата взглядом, князь следом вышел из покоев.       Сегодня, впервые за долгое время, его переполняла радость. Наконец-то он смог забыться спокойным сном. Без кошмаров, без тревог и бессонницы, что обычно терзала его по ночам.       Одной из причин его хорошего настроения было то, что Мариан с полусотней воинов и указом об аресте и казни отправился в замок Залез, чтобы доставить лорда Гурия с семейством в Эдель.       А второй, самой главной, была долгожданная поездка в деревню Фисла, где жила Эсфирь. Еще совсем юная, не подозревающая, что судьбою ей уготовано стать княгиней Северена.       Расправив плечи, Лютер уверенным шагом прошел по коридору. Но остановился, когда из бывших отцовских покоев вышли слуги во главе с Биляной. Служанки с интересом между собой переговаривались, гадая, кто же смог приглянуться их молодому князю. Позади них шел Яромир, двумя руками неся тяжелое ведро с водой. Простые хлопковые одежды липли к взмокшему от пота телу.       Взгляд Лютера скользил по омеге. Ноздри затрепетали, желая уловить аромат распустившихся по весне тополиных почек.

***

Осень 341-го.       Он сдерживался как мог. Фальшиво улыбался молодым на свадьбе. С такой же фальшивой улыбкой отправлял их в свадебное путешествие. С этой же улыбкой выслушивал рассказы Аскольда о том, как хорош омега.       Вот только что-то черное скреблось внутри князя, заставляя его ревновать и завидовать. Он хотел Яромира. Как омегу, как любовника, как свою будущую пару. И эта страсть была взаимной.       Лютер сдерживался сколько мог.       И в середине осени он сдался собственным желаниям.       Дождался, пока Аскольд отправится проведать их отца-омегу в Фридур, а сам вызвал к себе Яромира.       Тот явился незамедлительно. Облаченный в тяжелую тёмно-зелёную золототканую парчу, с полупрозрачным тёмно-изумрудным шелковым покрывалом, надетым на голову.       Увы, все замужние омеги, равно как и женщины, обязаны покрывать голову. Никто кроме старшего мужа не имеет права видеть их волосы. Еще и золотой обруч, инкрустированный сапфирами и изумрудами, сомкнутый вокруг шеи Яромира, выглядит как насмешка. Всякий альфа и бета, беря омегу в мужья, обязаны в день свадьбы надеть на них ошейник, чтобы другие видели, кому принадлежит омега. Ошейник должен был скрывать большую часть шеи.       Но тот, что Аскольд подарил своему супругу, вообще ничего не скрывал и свободно болтался на шее, как бы намекая, что этот брак не так уж и важен для княжича.  — Государь? — Яро не утруждает себя поклонами и прочими придворными правилами приличия. Стоит прямо, дерзко глядя своими тёмно-синими глазами.  — Аскольд много раз рассказывал мне, какой ты прекрасный омега, — Лютер делает над собой усилие, чтобы не наброситься на вожделенного юношу. Обходит его, скользя взглядом по фигуре, которую скрывает свободный наряд. — Он настолько сильно доволен этим браком, что дай ему волю, и он не смолкая будет рассказывать о том, как ему повезло. Но я хотел спросить тебя, Яро: доволен ли ты так же этим союзом, как и мой брат?       Уголки губ омеги едва заметно дёргаются.  — Мне не на что жаловаться, Государь, — смиренно отвечает Яромир. Чем только злит альфу, заставляя громко рыкнуть.  — Лжешь! Я же вижу, что не мил он тебе, — схватив юношу за предплечья, сжимая до синяков, Лютер прижимается своим лбом к его лбу. Рычит прямо в губы, глядя в удивлённые глаза. — Вижу, что к другому тянешься. Или я не прав?  — У того другого не хватило смелости и власти заявить о себе. Он предпочел уступить княжичу.  — Сколько же в тебе дерзости и яда, Яро, — дрожа не то от ярости, не то от возбуждения, князь не удержался и провёл кончиком языка по нижней губе омеги. — С тех пор не было ни дня, чтобы я не пожалел об этом.  — Мне очень жаль, но я принадлежу княжичу Аскольду, а не вам, — Яро предпринимает попытку отстраниться, но не выходит. Руки Лютера держат слишком крепко, причиняя боль.  — Всё в этом княжестве принадлежит мне, омега! И ты в том числе.       Юноша шумно дышит. Жадно вдыхает аромат свежескошенной травы, который всегда нравился Яромиру. Именно им пах князь Северена.  — Всего один раз, Яро, — шепчет Лютер, накрывая его губы своими. Целует с осторожностью, практически невинно, словно боясь обжечься. — Только раз позволь мне прикоснуться к тебе, как альфа. Ты же тоже этого хочешь.  — Вряд ли будет только раз… — шепотом отвечает омега. Прикрывает глаза, позволяя чужим губам прикасаться к себе. Трепещет от одних только поцелуев, желая прильнуть к Лютеру всем телом.       Князь прикусывает собственный язык, чтобы случайно не спросить, не узнать, что происходит в супружеской спальне между Яромиром и Аскольдом. Насколько его младший брат хорош в постели? Способен ли он удовлетворить омегу, которого увёл из-под носа старшего?       Рыкнув, Лютер рывком сорвал с головы омеги покрывало. Запустил пятерню в распущенные каштановые волосы, сжимая их на затылке. Углубив поцелуй, проник языком в рот юноши.       Разум заволокла животная страсть, пробудившая древние инстинкты.       Не разрывая поцелуя, Лютер принялся срывать с Яромира одежды. Его действия сопровождал треск и шелест дорогой парчи и холодного шелка, стремительно полетевших на пол.       Омега не сопротивляется. Не пытается прикрыться стыдливо, когда альфа опрокидывает его на кушетку. Облизывает припухшие покрасневшие губы и призывно смотрит своими почерневшими от желания глазами.  — Яро… — тяжело дыша, Лютер приближается к нему. Стремительно избавившись от собственной одежды, он взобрался на кровать. Навис над Яромиром, руками лаская вожделенное тело. Наклоняется, губами обхватив левый сосок. Посасывает, покусывает, дразня языком, с удовольствием наблюдая, как омега под ним начинает дрожать.       Вторую руку направляет вниз, проводит по паху, слегка лаская затвердивший член. Пальцы уверенно проникают между ягодиц, входя в раскрытый влажный канал «омежьего лона».       Яро тихо стонет, выгибается. Сам начинает подмахивать бёдрами, насаживаясь на пальцы альфы. Сучит ногами, когда зубы болезненно смыкаются на соске. Шумно дышит, подставляясь под зубы и губы Лютера, позволяя оставить на плечах, груди и шее засосы и укусы.  — Мой Яро… — словно завороженный шептал альфа, устраиваясь между стройных бёдер. — Моя Весна. Мой омега…       Яро выгнулся, громко застонав, когда Лютер вошел в него. Рельефные мышцы канала тут же сжались, обхватив член. Юноша сам потянулся к его губам. Обвил руками шею, целуя то нежно, то страстно. И альфа отвечал. Поначалу двигался плавно, постепенно наращивая темп и входя глубже.       Лютер едва не задыхался от восторга. Жадно вдыхал аромат омеги, прикусывая его светлую шею, не обращая внимания на золотой обруч-ошейник. Губами прижимался к раскрасневшимся пылающим щекам, заглядывал в тёмные, подёрнутые поволокой глаза.       Яро отзывался на каждое его касание, на каждое проникновение и каждый поцелуй. Цеплялся за плечи, оставляя ногтями алые борозды. Словно утопающий, цепляющийся за последний шанс выжить.       Лютер кончил первым, но так и не остановился. Продолжал двигаться даже после, пока омега под ним не забился в экстазе, оросив своей спермой живот и грудь альфы.       Пытаясь отдышаться, они оба молчали какое-то время. Каждый осознавал своё предательство. Каждый думал, как теперь с этим жить, и ни один из них не желал разрывать эту греховную связь.  — Как часто мой брат берёт тебя в постель? — крепко прижимая Яромира к себе, Лютер уткнулся носом ему в волосы.  — Несколько раз в седмицу. Куда чаще мы с ним просто разговариваем.  — И ты до сих пор не понёс?  — Как видишь…       «Линии» на животе юноши были бледными. Обычно, когда омега находился в положении, то они розовели, а после и вовсе краснели.  — Вижу, — это радовало Лютера. Он бы не хотел, чтобы Яромир забеременел от Аскольда. — До и после того, как ляжешь с моим братом, будешь пить пустовик. Это пока. А потом мы сами будем его чем-нибудь поить.       Если Яро и удивился, то виду не подал. Только кивнул, позволяя себе расслабиться в объятиях князя.  — Когда-нибудь я сделаю тебя полностью своим, Яро. Ты станешь младшим князем. Моим супругом.  — А что будет с Аскольдом?  — Это оставь мне…

***

      «Я врал тебе, Яро. Врал нам обоим…» — проводив омегу взглядом, Лютер спустился по лестнице. Хорошее настроение пропало.       Во дворе его уже ожидал огромный гнедой мерин в сбруе из светлой кожи, украшенной железными пластинами. Дюжина стражников-всадников, одетых в одинаковые серо-красные одежды. Под приталенными длинными кафтанами пряталась кольчуга.       «Не смей думать о плохом, Лютер! Лучше думай о том светлом будущем, которое ты создашь. О том будущем, которое тебя ждёт рядом с Эсфирь».       Ловко взобравшись в седло, князь ударил мерина в бока, послав его в галоп.       Деревня Фисла находилась на востоке, чуть южнее от Эделя. Меньше, чем в сутках пути верхом.       Но сейчас это казалось такой мелочью. Однако, Лютер не желал долго ждать. Он загонял своего коня, спеша поскорее увидеть возлюбленную. Пускай еще слишком юную. Пускай еще не успевшую его полюбить, но живую.

***

      Грязная вода разлилась из перевёрнутого ведра. Яро успел подскочить, но брызги всё равно попали на одежду и лицо.  — Ой, как неловко… — ядовито пропел Милян, прикрывая нижнюю часть лица золототканым рукавом голубой рубахи, пряча злорадную улыбку. — Что ж ты ведро поставил на самом проходе, чернь?  — Молись, чтобы в следующий раз это ведро не вылили тебе на голову, — сжимая в руке грязную тряпку, прорычал Яро.  — Как ты с благородным лордом разговариваешь, чернь? Али тебя не обучили манерам?       В коридоре они были только вдвоём. Вокруг ни души, что было весьма странно, ведь со дня смотрин, Миляна постоянно окружали стражники и слуги. Сейчас же — никого.  — Какая же ты лицемерная гнида, Милян. Перед княжичем и князем святого из себя строишь, безмолвную пустышку, а со мной решил свою истинную суть проявить. С чего такая милость?  — Зато каждый из нас получил то, что заслуживает, Гурий, — отняв от лица рукав, Милян сложил руки на уровне живота. Небесно-голубые глаза горели злорадным триумфом. — Я стану супругом княжича, а ты так и продолжишь мыть полы. Только подумать… Боги воистину справедливы, раз позволили всему этому случиться именно с тобой, Яро. И как тебе стоналось под разбойниками? Небось понравилось…       Договорить он не сумел. Прилетевший в челюсть кулак заставил Миляна вскрикнуть, отступить назад. Он только и успел, что раскрыть рот, как по лицу его хлестнули грязной тряпкой.       Плюхнувшись на пятую точку, схватившись за пылающую от боли часть лица, лорд Дусан с удивлением и ужасом уставился на Яромира.  — Ты… как ты… Как ты посмел?! Я прикажу, чтобы тебя выпороли!  — Это не отменит того, что тебя избили грязной тряпкой. Еще хочешь?       Завизжав, Милян отполз назад. Попытался встать с пола и убежать, но не вышло.       Яро схватил его за волосы, заплетённые в тугую косу. Ударил кулаком в живот, вынуждая согнуться пополам, а потом и вовсе швырнул на пол. Стал возить Миляна лицом по грязной луже.  — Тебя что же, как нашкодившего кота нужно тыкать носом, чтобы больше не пакостил? Плохой Милян, плохой!       Лорд Дусан истошно визжал, словно его убивали.       На эти крики прибежала стража и слуги. Последние встали, как вкопанные, с удовольствием наблюдая, как один омега унижает другого. Нет, Милян ничего дурного им не сделал. Просто слуги, как и большинство людей, радовались чужим страданиям. Особенное удовольствие доставляло им видеть, как лорда тыкают носом в лужу, словно нашкодившего кота.  — Господин! — вскрикнула прибежавшая Биляна. Подлетела к омегам. Оттолкнула Яромира в сторону, что было сил. Помогла Миляну подняться. — Господин? Как же так… Разве это…  — Убить! — внезапно не своим голосом завыл жених княжича. — Убить эту суку! Запороть до смерти его!       Стражники окружили Яро, схватили под руки. Но не спешили уводить прочь. Ждали приказа.       Сам же омега был спокоен. С поразительным хладнокровием наблюдал за истерикой Миляна, который то рыдал навзрыд, то орал во всю глотку. Он ни о чем не жалел. Наоборот, даже радовался, что удалось хоть немного спустить Миляна с небес на землю.       Возможно, что не подвернись тот под руку и не реши проявить свой мерзкий характер, Яро и не тронул бы его. Возможно.  — Что здесь происходит?! — голос княжича Аскольда заставил слуг и стражу тут же склониться. Даже Яро слегка кивнул в знак приветствия, а Милян так и остался стоять.  — Убей его! — завизжал вновь, рукавами размазывая грязь по лицу. — Эта тварь набросилась на меня! Он заслуживает смерти! Самой жестокой порки, какая только возможна!  — Смотрю, а у тебя всё же прорезался голос, Дусан, — Аскольд раздраженно дёрнул плечом. Смерил жениха презрительным взглядом. — С глаз долой. Приведи себя в порядок. Смотреть противно.  — Н-но… — опешив от такого, Милян едва тут же не осел на пол. Глаза его увлажнились от проступивших слёз.  — Прочь!       Поникнув, омега побрёл прочь. Биляна и несколько слуг поспешили за ним, чтобы успокоить и помочь переодеться.       Яро скривился. Но не от того, как жалко выглядел Милян, а от поступка княжича.  — Видимо, вас плохо воспитали, княжич, — осмелился заговорить он, чем сильно удивил юного альфу. — Альфа, посмевший унизить своего омегу прилюдно, сам достоин порицания.       Лицо Аскольда вспыхнуло, не то от стыда, не то от гнева. Он отвёл взгляд, сжал кулаки.  — Не какому-то слуге учить княжича, как ему стоит поступать.  — Я лишь хочу предостеречь вас. Если и дальше позволите себе так обращаться со своим женихом на людях, то все будут жалеть лишь Миляна, а вас прозовут жестоким самодуром.  — У тебя слишком длинный язык, омега!  — И что? Прикажешь его отрезать? — хмыкнув, Яромир позволил себе наглость посмотреть на княжича сверху вниз. — Может сам это сделаешь? Я унизил тебя и твоего омегу. Ты вправе наказать меня. Или что, без своего брата ничего не можешь?       Один из стражников, крепко удерживавших Яро, отвесил ему подзатыльник.  — Уведите его на конюшню, — отведя взгляд, приказал Аскольд. — Пусть убирает за лошадьми.       «Да что с тобой не так? Да что не так с вашей всей ебанутой семейкой?» — хотел было прошипеть омега, но прикусил язык.       Позволил стражникам увести себя.       Не нравилось ему всё это. Это странное поведение со стороны членов правящей семьи только напрягало.       Хотя, ему, наверное, стоит радоваться, что Аскольд оказался столь мягкосердечным. Яромир прекрасно знал, что за поднятие руки на благородного лорда, чернь в лучшем случае ждёт отсечение этой самой руки. А в худшем — кол.       Хотя, по мнению юноши, всё самое худшее с ним уже случилось. Групповое изнасилование, причем прямо в канал; низвержение до жалкого слуги, публичное унижение.       И неизвестно, сколько еще придётся вынести. На радость князю Лютеру, который питает какую-то особую ненависть к Яромиру.

***

      Деревня Фесла, находящаяся в подчинении у лорда Томаша Бедрига, была одной из самых маленьких и насчитывала чуть больше полусотни жителей. Достаточно живописная, стоящая на юго-восточном берегу озера Фредели.       Именно возле этого озера и случилась их первая с Эсфирь встреча…

***

Лето 344-го.       Шумно вздохнув, Лютер с нетерпением ждал возвращения домой. Объезд деревень, который совершался раз в несколько лет, сильно утомлял, но был необходим. Князь всегда должен быть близок к народу. Должен знать обо всех его проблемах и делать вид, что ему есть дело до крестьян и прочей черни.       Но все три года Лютеру было дело только до омеги, который по закону принадлежал не ему. Все эти годы князь сходил с ума, борясь с желанием избавиться от брата-соперника. И всё из-за какого-то мальчишки, который так охотно отвечал взаимной страстью.       Наконец-то, спустя столько лет Лютер нашел способ, чтобы освободить Яромира от оков брака с княжичем. Жрецы богов воистину мудры, раз способны найти выход в любой сложившейся ситуации!       Когда-то, когда не было никакого Северенского княжества, а Фарстом и Прией правили короли, существовал закон, согласно которому брак признаётся недействительным, если омега или жена так и не смогли понести за несколько лет. Ежели младший супруг или жена, ни разу не были в положении, то такой союз не угоден богам. И тогда давался развод. После подобного принято было считать, что женщина или омега, несмотря на прожитые в браке годы, всё еще невинны и чисты, а значит вправе вступить в новый союз.       Лютер был полон решимости объявить брак Аскольда и Яромира недействительным, ссылаясь на этот старый закон и волю богов. А потом, спустя какое-то время сам сделает омегу своим младшим мужем.       О чувствах брата князь думал в последнюю очередь.       Проезжая вдоль озера Фредели, альфа жестом приказал своим людям остановиться. Спешился, снял сапоги, засучил штаны и вошел в прохладную воду до середины голени.       Вода в озере была настолько чистой, что можно было увидеть её дно, словно сквозь толщу стекла. Мимо пролетали стрекозы и бабочки. У противоположного берега плавали белые лебеди и утки.       Вдохнув воздух полной грудью, Лютер сделал еще шаг вперёд. И тут до него донеслось женское пение. Приглушенное, но такое нежное и мелодичное, что альфа тут же завертел головой в поисках источника звука.       Почти в двух десятках метрах от него, на старом деревянном помосте девушка набирала в вёдра воды.       Встав во весь рост, откинула назад копну кудрявых длинных волос, которые на солнце сияли самым настоящим золотом. Белоснежная льняная рубаха с засученными по локоть рукавами, была надета под просторный желтого цвета сарафан.       Почувствовав, что за ней наблюдают, девушка повернулась в сторону князя. Смолкла, но лишь на время, чтобы уже более озорным голосом запеть про голубку, которая дожидалась своего сокола.       Провожая взглядом девушку, которая с лёгкостью понесла на плечах коромысло с вёдрами, Лютер не особо задумываясь, поспешил за ней.  — Девица! — окликнул он её, заставляя остановиться. Подбежал, практически вплотную. — Девица, угости-ка водицей. Пить хочется.  — Угощу, но вода из нашего колодца вкуснее будет, — с озорной улыбкой ответила ему та. — Студёная, вкусная, а эта только для стирки и уборки пригодна.  — Не откажи в милости и отведи к тому колодцу, — глядя на неё, князь тоже заулыбался. Искренне, от всего сердца.  — Ну пошли, господин благородный.       Альфа смотрел на неё и взгляд не мог отвести. Круглое, практически кукольное личико с полными алыми, подобными лепесткам роз, губами. С маленьким аккуратным носиком, большими выразительными янтарными глазами в обрамлении густых светлых ресниц. Аккуратные ровные брови были в тон золотисто-русым волосам. Тонкая длинная шея, узкие запястья, изящные длинные пальцы на руках.       Запоздало Лютер вспомнил, что забыл обуться. Оглянулся как раз в тот момент, когда один из стражников протянул ему сапоги.  — Вы в нашу деревню намеренно приехали или проездом? — спросила девушка, чуть склонив голову на бок.  — Видимо, теперь намеренно, — ответил князь. Он не понимал, что с ним происходит. Глаз от девушки оторвать не мог. Жадно внимал каждому её слову, а душа и сердце его так и пели, трепеща.       Что-то подобное Лютер уже испытывал, когда впервые увидел Яромира. Но воспоминания о том былом меркли в сравнении с новыми чувствами, которые всколыхнулись внутри мужчины.  — Позволишь? — ухватившись за коромысло, князь снял его с хрупких девичьих плеч. — Нечего девушке такие тяжести носить.  — Так я же не какая-нибудь изнеженная госпожа. Я к труду с детства приучена. И не такое носили. Иначе в деревне не проживёшь.  — Как зовут тебя, девица?       Она рассмеялась внезапно. Так легко и искренне. Щеки заалели.  — Эсфирь я, господин.  — Эсфирь… — повторил Лютер, а внутри всё затрепетало. — Красивое имя. Благородное. И вправду, ты подобна звёздам.  — Господин шутить изволит? — янтарные глаза так и горят.  — Ничуть!  — Красиво ты поёшь, соколик, да только я на подобное не куплюсь. Не наивная девица перед тобой, чтобы млеть от сладких твоих речей.  — Правильно делаешь, что осторожничаешь, Эсфирь. Мало людей, которые с добрым умыслом подойдут к тебе.  — Ты смотри, господин, сильно нос не задирай. У нас в деревне и на вилы могут поднять, если ты решишь девушку обесчестить.  — А если мне захочется омегу?       Эсфирь скривилась, словно съела что-то горькое:  — Омеги… Всем известно, что нет более похотливых созданий, чем эти. Мне кажется, что невозможно их обесчестить. Вон, у нас в деревне как-то приблудился один. Мальчишка, а тот еще развратник. У него течка началась, так наши альфы как с ума посходили. Заперлись с ним в сарае и не выпускали почти с месяц. Так после этот омега еще по деревне ходил, словно ничего не было. Никого и ничего не стыдился. Стал ластиться к нашему кузнецу. Хорошо, что у Славко разума хватило не поддаваться. Позор же для мужчины, если он возьмёт омегу, который в течку почти со всей деревней был.  — Омеги в течку не могут себя контролировать. Не правильно ваши альфы поступили. Сами испортили, а теперь нос воротят. И что с мальчишкой? Прогнали?  — Нет. Его наш травник приютил, Яцек. Живут теперь вместе, ребёнка растят. Оба омеги! Прям как семейная пара. Их порицают, конечно, но никто ничего не делает.  — И правильно. Ваши альфы от ответственности ушли, а омега мальчишку приютил.  — Эх, господин, не понимаешь ты ничего, — тяжко вздохнув, Эсфирь пошла вперёд. Вывела их к небольшой деревне, где стояли практически одинаковые дома, огороженные низким заборчиком. Колодец же, выложенный камнем и имеющий деревянный навес, находился в самом центре деревни.  — Вот! — девушка указала на него. — Можете пить, сколько душе угодно.  — Спасибо, — Лютер не спешил отдавать ей коромысло. Даже не обращал внимания на глазевших крестьян, которые стали робко приближаться. — А где ты живёшь?  — А тебе зачем? — перекинув волосы через плечо себе на грудь, Эсфирь стала нервно их поглаживать.  — Может, я хочу посвататься к тебе?       Девушка вспыхнула, отвела взгляд.  — Снова шутить изволишь?  — А если я серьёзно?  — Да где же это видано, чтобы благородный к простолюдинке сватался?  — Везде, но крайне редко, — не переставая улыбаться, Лютер протянул руку, желая коснуться её красивых волос.       Но Эсфирь резко отпрянула назад.  — Шутник ты, господин, — рассмеявшись, она сначала медленно отступала, а потом и вовсе побежала прочь, скрывшись среди домов.       Тогда Лютер решил, что сделает её своей.

***

      Воспоминания об их первой встрече заставили князя улыбнуться. Тогда он больше седмицы пробыл в Фисле, ища встречи с Эсфирь. Даже заявился в её дом, к её опекуну, Устину Лана, у которого по всем правилам стал просить руки племянницы.       Тот-то и рад был лишний рот сбагрить кому-нибудь. А если этот «кто-нибудь» еще и знатен, и богат, то это вообще сказка.       Вот только чисто для видимости Устин тогда спросил у Эсфирь, желает ли она стать женой лорда. Ответом было молчание и демонстративный уход в соседнюю комнату.       Тогда Лютеру пришлось приложить усилие, чтобы заполучить эту девушку. Он добивался её. Не спал ночами, думая, чем бы можно было очаровать её. А потом Эсфирь, смеясь, сказала, что согласна.       Как всё будет сейчас — Лютер не знал. Но хотел верить, что и в этот раз между ними вспыхнут чувства. По краней мере, его любовь к Эсфирь не угасла.       Въезжая в деревню, князь направил своего коня к дому Устина Лана. Именно там жила Эсфирь.       Мать её умерла в родах, производя на свет брата-бету Исайя, а спустя девять лет погиб и отец. Вроде как на охоте его разодрали волки. Опеку над сиротками взял старший брат их отца, бета Устин Лана.       О том, как им жилось у дяди, Эсфирь особо не рассказывала. Но Лютер подозревал, что хорошего было мало. Впрочем, о своём брате девушка тоже мало, что рассказывала. Только то, что он умер в пятнадцать, за три года до их с князем встречи. Покончил с собой, а из-за чего — неизвестно.       Подъезжая к дому Устина, Лютер спешился.       Еще не успел подойти к крыльцу, как услышал истошные крики боли.  — Эсфирь! — подорвавшись с места, достав из ножен кинжал, альфа в несколько ударов плечом выбил дверь и тут же замер.       Посреди просторной комнаты, которая одновременно служила кухней, трапезной и гостевым залом, стояла девушка с занесённой для удара чугунной кочергой. Рядом с ней на полу лежал мальчик, хныча от боли и прикрываясь руками.  — Что у вас происходит? — не зная, как реагировать на увиденное, Лютер сделал шаг в сторону.  — В-вы… кто? — опустив кочергу вниз, Эсфирь удивлённо посмотрела на него.       Мальчик воспользовался моментом и стал отползать прочь, не переставая скулить и хныкать от боли.  — Так, путники, — спрятав кинжал в ножны, Лютер жестом велел своим людям ждать снаружи. — Проездом. Услышали крики и решили вмешаться.       Девушка молчала. Её красивые янтарные глаза предательски бегали, а милое личико было слишком сосредоточенным.  — Мы не причиним зла, — заверил князь, осторожно протянув руку. Так же осторожно отнял у Эсфирь кочергу, выкинул её из дома. Бросил своим стражникам. — Кто-нибудь, осмотрите паренька. Кажется, он ранен.       Мальчик забился в угол, глядя оттуда мокрыми, затравленными карими глазами. Такой же красивый, как и его сестра. С такими же кудрявыми золотисто-русыми волосами и такой же худенький.  — Мы не причиним зла, — повторил Лютер.       Девушка закатила глаза, пошатнулась и повалилась на бок. Альфа успел подхватить её, прижал к груди.       «Эсфирь… Звёздочка моя родная…» — вглядываясь в её круглое личико, Лютер с трудом сдержался, чтобы не поцеловать её. Бережно подхватив на руки, отнёс вглубь дома, уложив на огромную кровать.       Об увиденном ранее практически сразу забыл. Даже не думал о том, чтобы узнать, что именно нашло на Эсфирь, что она набросилась на брата с кочергой.       Сев с краю кровати, Лютер провёл рукой по её волосам. Мягким и шелковистым. Наклонился, рассматривая такие знакомые, такие родные черты лица.  — Я больше никогда тебя не потеряю, Звёздочка, — прошептал альфа, губами прикоснувшись к высокому лбу. Сжал её руку, хмурясь. Кожа на ладонях и пальцах девушки была грубой, в мозолях.

***

      Она слишком много работала. Вставала задолго до зари. Кормила птицу, скотину и собак. Подметала крыльцо. Полола небольшой огород от сорняков. Носила воду, спешно готовила завтрак, наводила порядок в доме, а потом шла в лес или в поле.       Лютер следовал за ней. Всякий раз старался помочь, лишь бы девушка сама не перетруждалась.       В деревне жители, не стесняясь, шептались, что за Эсфирь настойчиво ухаживает знатный господин. Шептались, что Лютер если и увезёт девушку с собой, то сделает любовницей. Не более. И делали ставки: примет его ухаживая Эсфирь или всё так же будет нос воротить.  — Государь, нам нужно возвращаться, — напомнил Светозар, капитан княжеской стражи. Он с улыбкой наблюдал за попытками ухаживания своего хозяина, но не спешил давать советов.  — Еще пару дней, Светозар! — не глядя на него, Лютер следил за собирающей ягоду девушкой.  — Почему бы вам не раскрыть, кто вы? Быть может, тогда девушка сразу примет окончательное решение? К чему мучить себя этими ожиданиями?  — Я не хочу, чтобы она была со мной только из-за того, что я — князь.  — Вы рассуждаете как юнец, Государь, — позволил себе рассмеяться Светозар.       А Лютеру было не смешно. Все те дни, что он провёл в Фисле, заставили его переосмыслить многое. В том числе и их с Яромиром отношения. Альфа пришел к неутешительному выводу, что между ним и омегой никогда не было любви. Сам Лютер питал к мальчишке страстное влечение. Он был собственником, который просто хотел видеть рядом с собой красивого мальчишку. А Яро… разве бы он обратил своё внимание на Лютера, не будь тот князем? Разве бы позволил к себе прикоснуться будь всё иначе?       Вряд ли.       Поздним вечером, когда уже стемнело и селяне готовились ко сну, князь не находил себе покоя. Метался из стороны в сторону возле огромного дуба, стоящего на краю деревни.       Светозар был прав. Пора возвращаться в Эдель. Дела ждут.       Но Лютер не мог себя заставить отдать приказ о возвращении. Всё ждал, что Эсфирь ответит ему взаимностью.  — Господин? — голос девушки заставил его остановиться. Резко повернуться.       Она стояла всего в нескольких шагах от него. Держала в руках корзинку с ужином. Краем накинутого на плечи яркого платка прикрывала рот и подбородок.  — Эсфирь… — сделав шаг в её сторону, альфа ощутил, как внутри него всё напряглось. Внутренности завязались в тугой узел, вызывая тошноту.       А Эсфирь стояла, рассматривая его, словно видела впервые.  — Ты правда меня любишь? — внезапно спросила она.  — Да. Люблю, — еще один шаг. Лютер смотрел ей в глаза, не в силах отвести взгляд.  — И я… Всю душу ты мне извёл! Как ты появился, так мне покоя нет! Я думаю о тебе. Постоянно! Засыпая, просыпаясь, работая… все мысли только о тебе.       Из груди вырывается свистящих вздох. А за ним и всхлип. Глаза Эсфирь блестят от подступивших слёз.  — Эсфирь… Звёздочка моя, — подойдя вплотную, князь осторожно обнял её. Прижал к себе, поцеловал в щеку. Даже обветренная кожа её лица мужчине казалась самой нежной и мягкой. Провёл рукой по шелковистым золотисто-русым волосам. Повёл носом, принюхиваясь.       От Эсфирь пахло потом, травами и свежевыпеченным хлебом. И этот аромат казался альфе самым приятным и родным из всех, что он слышал.  — Я увезу тебя, — быстро шепчет Лютер, крепко сжимая её в объятиях. — Будешь ходить в шелках, бархате, парче да в дорогих мехах. Золотом тебя одарю, только будь со мной. Жить будешь, как княгиня, не зная нужды ни в чем.  — Не нужно мне ничего, — чуть отстранившись, девушка покачала головой. Взгляд отвела. — Только сердце кровоточит, разрывается на части… С тобой я быть хочу. А где и кем — неважно. Только ты для меня важен.

***

 — Только ты для меня важна, Звёздочка, — крепко сжав руку девушки, Лютер терпеливо ждал, когда она придёт в себя. — Неважно где и кем, но я хочу быть только с тобой.

***

Зима 344-го.  — Лютер… — нежно улыбаясь, Эсфирь протянула руку. Коснулась щеки мужа.       Золототканые парчовые одеяния цвета павлиньего пера просторно сидели на стройной фигуре княгини. Отороченные соболиным мехом, и надетые поверх шерстяного нижнего платья, они хорошо защищали от зимней стужи.       Казалось, что Эсфирь была рождена для всего этого. Она быстро научилась, как стоит держаться и вести себя с окружающими. Быстро поняла, что как княгиня, не имеет права ударить лицом в грязь.       Прекрасная и величественная, смотрящая на всех с превосходством. И только мужу она искренне улыбалась, «смеялась» глазами. Только рядом с ним она могла расслабиться и отринуть напускную скромность и строгость.  — Он родится летом, — не переставая улыбаться, княгиня накрыла обеими руками свой округлившийся живот, который не было заметно под одеждой.  — Наш сын. Первенец… — заключив любимую в бережные объятия, Лютер расцеловал её в обе щеки. Он был счастлив.

***

      Счастлив…       Лютер помнил, какие эмоции его переполняли, когда Эсфирь сообщила ему о своей беременности. Тогда он хотел бросить весь мир к её ногам.       Вот только, когда ранее Яромир сообщил ему о своём интересном положении, князь пришел в ярость.

***

Осень 344-го…  — Жениться?! На ней?! — омега едва ли не задыхался от гнева, боли и обиды. Метался по покоям князя, не находя себе места. То и дело, что часто небрежно утирал катящиеся из глаз слёзы.  — Я так решил, Яро, — голосом, не терпящим возражения, сказал Лютер. — Смирись. Я наконец-то встретил ту, которая для меня дороже всех на свете.  — А как же я?! — остановившись посреди комнаты, юноша не знал, как унять свои эмоции. — Как же всё, что между нами было?! А твои слова? Обещания? Всё это было ложью?!  — Не визжи. Раздражаешь. У тебя есть муж. Думай о нём. А что до всего остального, то это было ошибкой… Помутнением рассудка. Чары порочного Фиалласка, не более.  — Так ты теперь заговорил? Использовал меня, а теперь… — Яромир осёкся. Вцепился в край стола, чтобы не потерять равновесие. Подступивший к горлу ком душил его. Заставлял жадно ртом хватать воздух. — Теперь… Ты не можешь бросить меня, Лютер! Не теперь.  — С какой стати? — альфа хмурится. Пока что он еще проявляет терпение к бывшему любовнику. Не хочет выставлять его за двери со скандалом, ведь тогда многим станет понятно, что между князем и супругом княжича что-то есть. И если эти слухи дойдут до Эсфирь…       Нет, об этом лучше не думать.  — Я… у нас будет ребёнок, Лютер. Ты ведь этого хотел.  — Ребёнок… — князь медленно приближается к Яромиру. Протягивает руку, и юноша тут же подаётся вперёд. Сам ластится, трётся о протянутую ладонь, заглядывая в глаза с нежностью и любовью. На что-то надеется.       Стиснув челюсти, Лютер отвешивает омеге сильную пощечину. А после набрасывается, валит на пол. Бьёт по лицу и груди, одновременно с этим срывая с кричащего от боли и страха Яро одежды. И всё ради того, чтобы самому убедиться. Чтобы увидеть «омежьи линии», которые налились кровью и покраснели — верный признак беременности у омеги.       Тяжело дыша, пытаясь прийти в себя после побоев, Яро робко отодвигается. Смотрит на князя ошалелыми глазами и не верит, что всё это происходит взаправду.  — За что? — шепчет разбитыми губами, а из груди вырывается предательский всхлип.  — Никогда не смей мной манипулировать, мальчишка, — холодно бросает Лютер. Схватив Яро за волосы, не обращая внимания на наготу, выволок его в коридор. — Вон пошел, шлюха!       Отброшенный в сторону, словно котёнок, омега дрожащими руками пытается прикрыться, цепляясь за рваные края одежды.  — Лютер… — голос предательски дрожит. Лицо пульсирует. Чувствуется, как наливаются синяки. — Прошу…  — Какой же ты мерзкий, — сквозь стиснутые зубы шипит князь, громко хлопнув дверью.       Какое-то время из коридора еще доносятся горькие рыдания отвергнутого омеги. Но они не трогают Лютера. Взывают только раздражение и гнев.

***

      Глядя перед собой, альфа продолжал погружаться в пучину воспоминаний.       Помнится, тогда же он решил, что избавится от ублюдка. Эсфирь не должна узнать о его прежних отношениях. И тем более об их последствиях.       Проще всего было вывести Яромира на прогулку верхом. Даже уговаривать не пришлось. Влюблённый мальчишка, ошибочно верящий, что всё наладится, с радостью принял приглашение князя. Не подозревал, что в лесу их уже ждали.       Самые верные люди князя из числа тех, что были под руководством Светозара, бесцеремонно сняли юношу с лошади. Уволокли с дороги вглубь леса, где на поляне уже ждали лекари.       Лютер помнил, как истошно кричал Яромир. Как умолял пощадить его. Как клялся отступить и уехать прочь.       Омега бился изо всех сил, пока пятеро крупных альф пытались его удержать. Лекари влили ему в рот маковый отвар. И не дожидаясь, пока подействует, принялись за дело. Следом влили отвар пустовика, который в большом количестве вызывает выкидыш, а в небольшом — не позволяет забеременеть, устраняет течку и притупляет омежий аромат.       Лютер лично наблюдал за тем, как его бывшего любовника раздевают. Как один из лекарей устраивается между его ног, просовывая в зад пару пальцев, а следом за ними и какие-то жуткие инструменты, больше похожие на орудия пыток.       Никто не стал ждать, пока подействует пустовик. Лекари принялись наживую извлекать нежеланный для князя плод из омежьей утробы. И всё это под крики и мольбы самого Яромира.       Лютер помнил те ощущения, что испытывал в тот момент.       Облегчение. Ведь если не будет доказательства его греха, то сам он будет чист в глазах окружающих. И перед Эсфирь.       Действуя быстро, но достаточно грубо, лекари не только повредили канал «омежьего лона», но и матку, из-за чего впоследствии Яро стал бесплодным.       Но князю было плевать на это.       Когда всё закончилось, он сухо велел омеге возвращаться, а потом собирать вещи и уезжать в Фридур, к мужу.       Радовало, что Яромир не стал спорить, а молча подчинился. Вот только потом, когда они встречались на пирах и семейных вечерах, Лютер начал подозревать, что омега изменился.       Некогда ласковый, страстный и смотрящий с обожанием мальчишка превратился в каменное изваяние с маской холодного равнодушия.       И если Лютеру было плевать на всё это, то вот на поведение младшего брата он всё же обратил внимание.       Аскольд начал меняться. Уже не такой приветливый, а смотрящий на Лютера исподлобья…       Тряхнув головой, гоня прочь неприятные воспоминания, альфа крепче стиснул узкую ладонь Эсфирь.  — Приходи в себя, моя Звёздочка. Мы поедем домой.