Жажда мести

Я здесь, я пришел к тебе, пришел вопреки судьбе. С небес льется лунный свет, я — зверь, мне покоя нет. Ария — Зверь Слышишь эхо моих барабанов? Двери в сердце скорей открой, Я пришел к тебе без обмана — Прометеев принес огонь. Будем красить твой белый в красный И вставать по команде в строй… OSCAL, ТАйМСКВЕР — Я пришел [не] с миром

350-й год от сотворения Северенского княжества       Брошенный на пол тканевый мешок заставил Лютера инстинктивно напрячься. Затаив дыхание, он следил за тем, как один из его мучителей вспарывает тёмную ткань ножом, чтобы после достать две детские головы.       Внутри Лютера всё похолодело. Боль и ярость нахлынули разом, заставляя задыхаться и желать смерти всем, кто причастен к этому. Дёрнувшись, насколько это было возможно в кандалах, альфа издал гортанный рёв.  — Чем ты не доволен теперь, мой Государь? Ты так хотел увидеть детей, и я исполнил твоё желание. Неужели ты не рад?       «Ублюдок! Грязная тварь!» — хотел было выкрикнуть Лютер, но не мог. Язык ему отрезали почти сразу, как только кинули в этот подвал. Ох, если бы взгляд мог убивать, то убийца его детей сейчас бы не стоял на месте, погано улыбаясь.  — Оставьте нас! — приказал омега, скрестив руки на груди.       И альфы, что служили ему, немедленно подчинились. Стражники, заплечных дел мастера… Они слушались этого человека, не боясь никакой кары, хотя прекрасно знали, кого пытали.  — Больно, правда? — омега подошел немного ближе. Каштановые волосы были собраны в низкий хвост. Черные простые одежды безупречно сидели на стройном теле. Только тёмно-синие глаза, когда-то смотревшие на Лютера с любовью и преданностью, теперь горели ненавистью. — Я тебя немного утешу, мой Государь. Твоих детей перед смертью никто не тронул. Они просто были убиты.       «Разве мне от этого легче?! Сволочь! Надо было тебя самого убить!» — рвался в кандалах князь, брызгая слюной от гнева.  — Увы, про твою дорогую женушку я не могу сказать того же… — омега достал из кармана дублета золотой перстень с круглым изумрудом. Повертел им перед носом Лютера. — Слышал бы ты, как она стонала под моими людьми. Видел бы, как она извивалась, шире раздвигая ноги. Помнится, я таким был только с тобой, Лютер, а она… Впрочем, это теперь не так важно. Если так хочешь, то её приведут сюда. Хочешь ведь?       «Я хочу твоей смерти, тварь! Мучительной и долгой! Чтобы ты умолял, ползая у меня в ногах!» — железные кандалы до крови сдирали запястья и щиколотки. На собственные увечья Лютер не обращал внимания. Гнев и ярость придавали ему сил.  — Ты так сильно ненавидишь меня? — усмехнулся омега, надев изумрудный перстень себе на безымянный палец левой руки. Туда, где еще совсем недавно красовалось другое кольцо, из белого золота с небольшим рубином, подаренным в день свадьбы с княжичем Аскольдом. — Но единственный, кого следует винить во всём этом, это ты, Лютер. Ты сам сделал всё, чтобы дошло до этого. Разве нет?       Альфа притих. Шумно дыша, глядя на омегу бешенными зелёными глазами, попытался вникнуть в смысл сказанного. Его вина была только в том, что он поддался чарам этого мальчишки, а когда встретил свою возлюбленную, то не смог сделать то, что необходимо. Не смог избавиться от любовника, хотя это было бы правильно. Убей он Яромира тогда, и всего этого удалось бы избежать.       Его жена и дети были бы живы.  — Не переживай, Лютер, — Яромир подошел к нему практически вплотную. Протянул руку, коснувшись прохладными пальцами исцарапанной щеки альфы. — Мы с Аскольдом будем хорошими правителями. Обещаю, что буду помогать твоему брату на троне Северенского княжества. А те, кто причастен к гибели правящей семьи, понесут соответствующее наказание.       Вздрогнув от прикосновения, Лютер резко дёрнулся. Попытался укусить омегу за пальцы, но зубы клацнули в воздухе.  — Думаю, что у лорда Бедрига был мотив, чтобы избавиться от тебя. Помнишь ведь, как этот мерзкий старик критиковал все твои решения? Как он при всех назвал тебя неразумным юнцом, когда ты решил повысить налоги у знати в неурожайный год?       «Шлюха… Всё-то у тебя продумано!» — Лютеру хотелось выть от досады. Он прекрасно понимал, что большинство поверят в причастность лорда Бедрига к исчезновению правящей семьи. Понимал, что вряд ли когда-либо кто-то узнает правду. Он ведь сам когда-то учил Яромира продумывать все ходы наперёд. Сам вбивал в его голову, что если что-то делаешь, то делай это так, чтобы не оставить следов.       И омега слишком хорошо усвоил его уроки. Настолько, что теперь Лютер расплачивается за свою глупость.  — Мне искренне жаль, что всё обернулось именно так, Лютер, — отведя взгляд, Яромир закусил нижнюю губу. — Мы могли бы быть счастливы, не реши ты связать свою жизнь с этой крестьянкой. Могли бы быть семьёй, но ты сам всё испортил, Лютер.       «Обиженная шлюха!» — оскалившись, альфа не удержался и плюнул ему в лицо. С удовольствием заметил, как Яромир поморщился, брезгливо вытирая плевок.  — Ублюдок! — отвешенная пощечина показалось настолько слабой, по сравнению со всем пережитым, что Лютер не удержался и рассмеялся.

***

      Эсфирь уже не кричала, когда двое крупных альф насиловали её на глазах у мужа.       Только Лютер рвался из цепей. Мычал и хрипел. Ему было тошно от собственной немощности. Он ничего не мог сделать для любимой жены. Только смотреть, как её сначала насилуют, а после, под одобрительным взглядом Яромира, вспарывают живот.       Вот тогда-то Эсфирь приходит в себя. Кричит нечеловеческим голосом, бьётся в агонии и пытается сопротивляться.       Её рывком заставляют подняться с пола. Заламывают руки за спиной, пока острое лезвие одного из палачей уверенно вспарывает округлый живот.       «Нет! Хватит! Прекратите! — мычит Лютер, дёргаясь, что есть сил. С мольбой смотрит в сторону Яромира. — Прикажи им остановиться! Яро!»       Княгиня бьётся в агонии, когда руки палача уверенно проникают в рану, извлекая на свет пузырь с плодом.

***

      Отрешенно глядя перед собой, мужчина практически не чувствовал боли.       На полу лежали три отрубленные головы, — жены и детей, — а также маленький трупик, который вырезали из живота Эсфирь.       Безысходность душила. Он понимал, что никогда не сможет отомстить за них. Понимал, что убийцы его семьи останутся безнаказанными. Да и сам он, Лютер, уже никогда отсюда не выберется. Даже если его всё же решат отпустить.       В тот же день, когда принесли головы детей, ему отсекли ноги по колено, а на руках отрубили пальцы. Со спины срезали приличный лоскут кожи. Вырвали зубы, распоров рот практически до ушей.       Лютер и сам не понимал, как не потерял сознание от боли. Не понимал, почему он до сих пор жив, когда палачи делали всё, чтобы отправить его в объятия богов.       Альфа смотрел на головы детей и жены, пытаясь понять, когда именно он совершил роковую ошибку.       Девять лет назад он сам организовал смотрины для своего младшего брата Аскольда. Девять лет назад он объявил, что Яромир из рода Гуриев войдёт в правящую семью. Тогда же Лютер устроил свадьбу брата и этого мальчишки. И тогда же сам пропал в этих тёмно-синих глазах.       Лютер всегда твердил Аскольду, что заботится о нём, а на деле думал лишь о себе. Он без зазрения совести брал в постель супруга своего брата. Одаривал Яромира тканями, мехом и золотом. Даже не стеснялся на глазах у брата обнимать юношу. Находил тысяча и один повод, чтобы не позволить Аскольду возлечь с Яромиром.       На протяжении трёх лет Лютер был буквально одержим этим омегой, от которого пахло чем-то похожим на тополиные почки, зацветшие по весне.       А потом в его жизни появилась Эсфирь Лана. Почти шесть лет назад альфа встретил её в деревне Фисла, недалеко от озера Фредели в северной части княжества. Обычная крестьянка, набиравшая воду. Но именно в неё Лютер и влюбился. Прям как мальчишка. А ведь тогда ему было двадцать четыре. Но он ничего не мог с собой поделать.       Эсфирь была так не похожа на всех, кого Лютер встречал прежде. Скромна, улыбчива и при этом такая непосредственная, открытая. Её золотисто-русые волосы, сияющие на солнце, всегда были в лёгком беспорядке. Ни одна прическа, насколько бы искусной и тугой она не была, не могла надолго удержать их в порядке. Дивные янтарные глаза буквально лучились счастьем. А полные алые губы с всегда приподнятыми угольками складывались в самую нежную улыбку.       Лютер был очарован ею. Настолько, что недолго думая, предложил ей стать его женой. И Эсфирь согласилась.       Как же долго плевалась знать, твердя, что это неправильно, князю брать в жены крестьянскую девку. Но Лютер их не слушал. Он сделал по-своему. И тогда же впервые за все годы поднял руку на Яромира, когда тот посмел возмутиться.       В Северенском княжестве было принято, чтобы альфы и беты, как только собираются вступить в брак, убивали своих любовников и любовниц. Разумеется, если последние не хотели принимать выбор своего мужчины.       Лютер мог бы убить Яромира. Обставить всё так, что омега бы умер случайно. Но не сделал этого. Пожалел брата, который души не чаял в своём супруге. Поэтому позволил Яромиру жить.       Вот только омега не отступал. Не желал мириться с тем, что он больше ничего не значит для Лютера. Даже посмел заявить, что носит их ребёнка под сердцем.       И это было правдой. Князь лично следил за тем, чтобы в питьё и пищу Аскольда подсыпали особые травы, которые делают альфу чуть ли не бесплодным. В тот момент Лютер впервые испытал сильный гнев. И страх. Он боялся, что о его грехах узнают брат и Эсфирь. Он не хотел причинять боль возлюбленной. Не хотел больше обманывать брата. Поэтому принял решение избавиться от ублюдка.       Под видом прогулки, альфа заманил Яромира в ловушку, где несколько лекарей насильно избавили омегу от беременности. Увы, они перестарались, из-за чего тот впоследствии стал бесплодным.       Но тогда Лютер не испытывал ни вины, ни жалости. Ему было плевать на чувства Яромира и его трагедию. Все его мысли занимала только Эсфирь.       Ласковая и любящая жена. Умелая хозяйка, которая вопреки всем правилам могла отправиться готовить на кухню или наводить уборку в замке наравне со всеми.       Милосердная Эсфирь, чьё сердце обливалось кровью при виде несчастных, нуждающихся в пропитании и крыше над головой.       Она подарила Лютеру двоих детей. Сына-альфу Демьяна и дочку Ташу. И уже несколько месяцев как носила под сердцем третьего. Но их жизнь оборвалась так внезапно и жестоко, что Лютер до сих пор с трудом верил в это.       Закрывая глаза, проваливаясь в спасительную тьму, он видел своих жену и детей живыми. Они вернулись с той роковой прогулки живыми. Вернулись домой, в замок Эдель, где расторопные слуги немедленно бросились помогать им переодеться с прогулки.       Но стоило прийти в себя от новой порции боли, как альфа сталкивался с жестокой реальностью. Эсфирь больше никогда ему не улыбнётся. Демьян больше никогда не попросит подарить ему меч и настоящего коня, а Таша больше не нарвёт полевых цветов для букета.       Да и сам Лютер больше никогда теперь не войдёт в Эдель. Он сгниёт в этом подвале.       Боль вернулась с новой силой. Заставила тихо завыть. Она поднималась от культей, поднималась вверх, переходя на лишенную кожи спину. Обнаженная плоть тёрлась о неровный камень стены. Переходила на пульсирующие обрубки на руках, где еще совсем недавно были пальцы. И вгрызалась куда-то под череп, отчего темнело в глазах и дышать становилось тяжело.       В такие минуты Лютер взвывал к богам. То молил о смерти, то напротив, о мести. Будь у него язык, он бы глотку сорвал, но попытался бы докричаться до богов, чтобы они исполнили его последнее желание.       «Чтоб ты сдох, Яромир! Чтоб тебе никогда не было покоя…» — разум альфы вновь застилала боль.       Взгляд снова падал на отрубленные головы. Глаза детей закрыты, словно бы их убили во сне. А вот Эсфирь смотрит со смесью ужаса и мольбы. Она не хотела умирать. Никто из них не хотел умирать.       Лютер и не заметил, как позволил эмоциям взять над собой вверх. Из груди вырывались то нечеловеческие вопли, то рыдания. Жгучие слёзы стекали по щекам, раздражая раны.       Никогда прежде князь Северена не плакал. Не было ни одного человека, который бы вызвал у него подобные эмоции.       Бессильно повиснув на кандалах, ободрав спину о камень, альфа уставился в пол под собой. Попытался взять себя в руки, но не выходило. Эмоции рвали его на части. Что-то душило, изнутри пытаясь вспороть грудную клетку.  — Твоя боль так сильна… — внезапно раздался откуда-то голос.       Лютер вздрогнул, медленно поднял голову.       По каменному полу начал плыть густой туман, а помещение наполнил аромат сырой земли и пожухлой опавшей листвы. Словно бы осень внезапно ворвалась в подвал.  — Ты так отчаянно взывал к своим богам, но они остались глухи к твоим мольбам, — продолжал вкрадчивый голос.       По телу Лютера пробежал табун мурашек. Вспыхнувшие во тьме красные глаза заставили и вовсе резко дёрнуться, вжавшись в стену.       «Кто здесь?!» — хотел было вскричать князь, но только и смог, что издать невнятное мычание.  — Тише, князь. Не нужно меня бояться. Я не причиню тебе зла. Напротив, я здесь, чтобы помочь тебе.       Красные глаза приближались.       Как только говоривший вышел на свет, который давал вставленный в стену факел, Лютер и вовсе затаил дыхание.       Стройное тело незнакомца покрывала черно-серая змеиная чешуя. Длинная набедренная повязка из тёмно-фиолетовой парчи прикрывала срамные места спереди и сзади, натягиваясь на округлых бёдрах. Щиколотки и запястья обвивали широкие браслеты из белого золота, инкрустированные пиропами и аметистами. На руках и ногах красовались длинные черные когти, чуть загнутые вовнутрь. Грива багровых волос падала на ровную спину. Верхнюю половину лица скрывала серебряная маска, украшенная богатой чеканкой с изображением змей и лилий, переходившая в черный железный венец, по ободу инкрустированный каплями красной шпинели. Вверх тянулись острые зубья, напоминавшие переплетение веток. В прорезях были видны лишь кровавые глаза с вертикальным зрачком. Открытая же часть лица была уже больше похожа на человеческую. Чешуя была лишь на щеках. Тонкие тёмные губы растянулись в недоброй ухмылке.       «Чудовище! Демон!» — предположил Лютер, мысленно взвывая к старым богам своей земли.  — Я же сказал, что они глухи к твоим мольбам, — коротко рассмеявшись, существо подошло к альфе вплотную. Положило правую ладонь на его левую щеку, когтями слегка царапая кожу. — Скажи, если бы тебе дали шанс, что бы ты сделал? Что бы ты сделал с тем, кто сотворил это с тобой?       «Я… я бы убил его! Заставил бы страдать в сотни раз сильнее, чем страдала моя семья!» — мысленно ответил князь, пусть и открыл инстинктивно рот.  — Твоя жажда мести так сильна, что мольбы, обращенные к богам Эггрунда, дошли в итоге до меня. Считай, что тебе повезло, князь. Я могу исполнить твоё желание.       «Разве? Чем ты мне поможешь, чудовище?» — Лютер с сомнением покосился на него.  — Я дам тебе шанс отомстить. Я сделаю так, что твоя семья будет жива. Ты ведь хочешь этого? Хочешь их вернуть, князь?       «Разве это возможно?» — слова существа обольщали.  — Возможно, если имеешь дело с богом, — ощерившись, багроволосый обнажил клыки.       «Богом? Что ты за бог такой?»  — У тебя мало времени, князь. Решай скорее.       «Что ты потребуешь взамен? Какова будет цена за моё желание?»       Божество зашипело, сильнее оцарапало щеку Лютера, пустив кровь:  — Ты еще смеешь сомневаться во мне? Видимо, я ошибся и ты просто такой же, как тысячи других до тебя. Тебе не нужна месть. Ты просто хочешь поныть. Пореветь над своей горькой судьбой, ведь это единственное, на что ты способен. Слабак. Жалкое существо.       «Нет! — Дёрнувшись, Лютер с ненавистью и злобой посмотрел в пылающие глаза существа. — Я хочу отомстить. Я убью эту суку! Отомщу за свою семью, чего бы мне это ни стоило! Давай, твори чудеса, бог! Сделай так, чтобы я потом начал молиться на тебя!»       Отступив назад, бог широко улыбнулся. Слегка пошевелил пальцами, и тело князя пронзила чудовищная боль. Она выкручивала, рвала мышцы и ломала кости, заставляя Лютера истошно выть и скулить. Он давился собственной кровью, сдирая запястья о кандалы.       В глазах полопались капилляры, из-за чего склера стала красной.       Наслаждаясь страданиями князя, бог провёл языком по губам.