Life form

Утром его настроение было странно приподнято, чего он за собой не замечал уже несколько лет. После пробуждения чаще всего он был раздражителен и мрачен, а желание вставать с кровати и жить – отсутстовало. Часто, по утрам совсем не было мыслей, голова была пуста, а если в это время ему преподносили какую-либо информацию – она попросту не воспринималась. Это утро началось также ужасно, как и все предыдущие, но оно показалось ему чуть более приятным. Вздрогнув от противного звука будильника, и потянувшись к тумбочке, чтобы его выключить, он упал с кровати, больно ударившись копчиком, громко выругавшись при этом, но его настроения это ничуть не испортило, и даже позабавило. Он не чувствовал привычного равнодушия ко всему, и желание повеситься тоже его не посетило, что проиходило время от времени, и чему не придавалось большого значения. Может и зря, как думал он. Он поднялся с пола, морщась, и потирая ушибленную задницу. Посмотрел на время, но отвернувшись, тут же забыл его, и глянул в экран телефона еще раз. До выхода оставался целый час. Откинув телефон на кровать, он бодрым шагом пошёл в ванную, умылся, и пройдя в комнату, влез в одежду. Было жутко холодно, даже после отогревания рук в горячей воде, на что он потратил десять минут. Залив в себя горячий кофе он выбежал из дома. Завтра выходной, а значит – можно будет спать весь день, и никто не сможет его потревожить, так как в выходные его телефон всегда стоит на беззвучке, чтобы отдохнуть от контактов с людьми и перезагрузиться, что возможно звучит по свински, но на самом деле, из людей, контактирующих с ним у него есть только Рюноскэ и некоторые преподы, потому что даже одногрупники перестали спрашивать его о конспектах, рефиратах и прочей херне, чему он только радовался. Хотя, время от времени он чувствовал себя слегка одиноко, но не более того. Он запрыгнул в поезд все в также приподнятом настроении, и был уверен, что так только окажется в трясущемся вагоне с множеством недовольных люлей, спешащих на работу, он почувствует себя, как обычно – опустошенно. Однако, этого не произошло даже когда свободных мест не оказалось, и пришлось стоять с обнимку с поручнем все пятнадцать минут. Вздохнув от облегчения, когда поезд затормозил, он протиснулся через толпу, выпрыгнул из вагона, быстрым шагом пошел в сторону универа и зашел в здание. Люди всё также раздражали, но ему было влом как-то выражать агрессию. ( хотя хотелось). Он прошёл к нужной аудитории, наткнувшись в коридоре на толпу своих одногрупников, выискива глазами Рюноскэ, и нашёл. Болтающего с Ацуши. Он медленно выдохнул, стараясь убедить себя, что его друг может общаться с кем ему угодно, и он не должен из-за этого злиться, это вообще не его дело, а Накаджима здесь вообще не при чём, и он не может прогнать, или наорать на него просто так. Поток мыслей в голове настолько усилился, что он не заметил, как перед его лицом машут ладонью. Смаргнув, он сфокусировал взгляд, смотря на хмурое лицо Акутагавы, и стоящего рядом Ацуши. — Эй, Чуя, ты чего? — Ничего, не выспался просто. — он прочистил горло. — Пошли уже. — и завернул в открытую дверь. Рюноскэ что-то тараторил ему вслед, но Чуя не разобрал. Пройдя на последний ряд, он плюхнулся на сидение. Задница еще болела от утреннего падения и сидеть на твердой поверхности было мучительно. Он прямо чувствовал, как кости в пятой точке вонзаются в стул, доставляя дискомфорт и желание подняться. — Завтра у Тачихары день рождение. — Рюноскэ присел рядом. — Он тусу устраивает, пойдешь? Тачихара был их одногрупником, и до второго курса они даже хорошо общались, втроем с Акутагавой, но Чуя имеет свойство отдаляться от людей, просто так, без причины. Они надоедают, и Тачихара может и не плохой, и если узнать его поближе, то возможно, довольно интересный человек, но Накахаре это было попросту не нужно. Они все еще перебрасываются какими-то будничными фразами, но далеко не дружат. — Не знаю. — Чуя протер глаза. — Ты как обычно куда-то свалишь, и оставишь меня одного там напиваться или трахаться. Зачем мне идти? Рюноскэ пожал плечами. — Не знаю, решай сам. Но если ты решил начать вести здоровы образ жизни, то я всецело тебя поддерживаю. — он похлопал Чую по плечу. — Да, только для начала я бы порекомендовал бросить принимать. — Ой, да пошёл ты. — Чуя демонстративно отвернулся, взял в руку карандаш и стал калякать какие-то узоры на полях тетради. Акутагава в течении пары пытался о чем-то поговорить, но Чуя пропускал всё мимо ушей, отвечая коротким угуканьем, и это либо Акутагава делал вид, что не замечает, либо у Чуи получилось создать иллюзию заинтересованности к его рассказам. Всю пару Накахара писал конспект, полностью сосредоточевшись на выведении иероглифов, и если честно, ему было насрать, что там ему под руку говорит Рюноскэ. Он даже погрузился в странную, но приятную прострацию. Фоновый шум из бубнения одногруппников, и шарканья мела по доске казался очень уютным. По окончанию пары, Накахара сразу же направился на крышу, и не для того, чтобы скинуться, хотя такие мысли мысли проскакивали, а всего лишь покурить. Акутагава вроде сначала увязался за ним, но по дороге затерялся в толпе, и обернувшись, Чуя уже его не увидел. Первой мыслью было пойти его найти, но он быстро отмёл её. Надо будет, сам дойдёт, что он ему, нянька? Поднявшись по ступенькам, он отворил дверь, глубоко вдыхая свежий воздух. В аудитории просто капец как душно, и никто даже окно приоткрыть не удосужится. Сидят и задыхаются, ждут, пока кому-то это надоест, и этот кто-то сделает это первый, а если такого человека нет, то они скорее задохнутся, чем поднимут свою задницу. Он открыл дверь и в лицо сразу ударил холодный, но приятный ветер, под который он охотно подставлялся. Пройдя на несколько шагов дальше, он обнаружил, что стоит здесь не один. Парень, сантиметров так на пятнадцать выше его, в кожанной куртке на распашку и белой рубашке под ней. Его волосы каштановые и волнистые, и если бы не развивались на ветру, то точно спадали бы на лицо. Он стоит, привалившись задом к стене, а в его пальцах тлеет сигарета. Глаза Чуи на миг округлились от осознания, что это тот самый парень, что недавно продал ему наркоту. О, точно, он говорил, что учится в этом университете, но Накахара совсем не ожидал его тут увидеть, и даже не знает, как реагировать, поэтому стоит на месте уже несколько секунд, тупо пялясь. Взгляд зацепился за изящные руки, с худыми длинными пальцами. Кожа настолько бледная, что даже на расстоянии, на кисти и запястье можно рассмотреть каждую голубую венку. Он поднес сигарету к лицу, и обхватил фильтр обветренными губами, и тут Чуя понял, что залип. Этот парень или не заметил его присутствия, или сделал вид, потому что Накахара даже не пытался скрыть свое нахождение рядом, и даже когда на него вопросительно посмотрели в ответ, он не сразу понял, что нужно оторвать взгляд от чужих губ. Смаргнув, он прошёл к стене, потому что до этого момента так и торчал в проходе, и вынув из пачки сигарету, понял, что где-то проебал зажигалку. Вполне вероятно, что она у Рюноскэ, но искать его Чуя сейчас точно не пойдёт. — Прости, у тебя огоньку не будет? Шатен окинул его равнодушным, но очень пронизывающим взглядом так, что Чуя даже смог рассмотреть его длинные темные ресницы и такие же темные глаза. Он залез рукой в карман, и вынув оттуда зажигалку, сделал шаг навстречу. Чиркнул большим пальцем и поднёс огнонь к сигарете у Накахары во рту, задерживая буквально милисекунду, за которую Чуя завис вглядом на чужие костяшки пальцев, напрочь забыв, что сигатера уже дымит у него в рту. Шатен отошёл и встал на своё место, около стены. Накахара глубоко затянулся и отнял фильтр ото рта. — Спасибо. — негромко буркнул он, смотря перед собой. Постоял он так еще пару минут, поглядывая мельком на рядом стоящего человека. Чуя разрывался от желания что-то сказать, спросить, услышать чужой голос, при чем обычно, Накахара никогда не лез общаться первым, ему это было не надо, он считал, что если кому-то приспичило, пусть подходит, и сам начинает разговор. Он не понимал, почему сейчас ему так захотелось поговорить с почти незнакомцем, которому, кажется, вообще насрать на него. Не найдя ничего более умного и оригинального, он на выдохе спросил, приготовившись, что его сейчас пошлют. — А на каком ты курсе? Шатен не повернул головы, лишь скосил глаза в сторону, где стоит Чуя, взирая безучастно и равнодушно. — А что? — его голос был с небольшой хрипотцой, и Чуя еще раз убедился, что этот парень какой-то слишком классный, ну, помимо рода его деятельности, хотя для Накахары даже это было плюсом. — Ничего. Просто интересно. — на самом деле нет, но он не придумал, что еще можно спросить, не нарушая чужие границы. — На четвертом. — он кинул бычок на пол, затоптал, и пнул носком кроссовка с крыши. — Так и думал. — он приподнял уголки губ, потому что был искренне рад, что его не послали. — Зачем ты это делаешь? — Что? — он полностью повернулся к своему собеседнику и смотрел прямо на него. — Зачем ты говоришь со мной? — он тоже развернулся, и наверное, впервые за это время, с долей интереса посмотрел на Накахару, делая шаг вперед к нему. Тот нервно передернул плечами. — Не знаю. Просто мне.. — Послушай, Чуя... — он сделал еще один шаг навстречу, сближая расстояние с пары метров до одного. — Откуда ты..? — шатен поднял вверх ладонь, жестом заставляя замолчать. — Я подумал, раз ты знаешь моё имя, то и я должен знать твоё. — он задумчиво дотронулся пальцем до своих губ и чуть прищурил глаза. — Если хочешь поговорить, то иди к Рюноскэ, а я с такими, как ты – взаимодействовать не горю желанием. — без тени эмоций проговорил он, смотря на Накахару сверху вниз, а после, отвел взгляд в сторону, и прошёл мимо, по направлению в двери. — Стой. — почти выкрикнул Чуя, не оборачиваясь. Почувствовав, что человек сзади остановился, он оглянулся на него. Шатен уже держался за дверную ручку, но повернул голову, и вроде как, ждал, пока рыжий начнет говорить. — Какими "такими" ? — он приблизился к двери в два шага, с упреком и ожиданием смотря на шатена. Тот сначала отвел взгляд в сторону, будто ему очень наскучил этот разговор, а после заглянул в чужие голубые глаза, слегка нахмурив брови. Немного приблизился, отчего Чуи захотелось дернуться назад, но он сдержался, и про себя, совсем не к месту подметил, что кожа лица парня просто изумительно гладкая. Интересно, а только лица? Шатен скривил губы в что-то, похожее на улыбку, но она получилась, будто издевательская, а после, тихо, почти шепча, но четко, смакуя каждую букву, произнес, почти перед лицом рыжего: — Наркоманами. Он перестал кривить губы, и теперь его лицо казалось раслабленно-усталым, и развернувшись, он вышел, захлопывая дверь перед чужим лицом. Накахара остался стоять на месте, как приклеенный. Ему хотелось еще столько всего сказать, возразить, но он, как ему показалось, забыл, как разговаривать на несколько секунд, пока чужие глаза, будто сканировали его полностью, целиком, вплоть до мыслей в голове, и пульсобиения. Тупо моргнув пару раз, и прийдя в себя, он капец как возмутился. Тем, что молчал, как какая-то тряпка, что не остановил этого мудака, и не наорал, что он, черт возьми, не является каким-то тупым торчком, за которого он его принял, и вообще, как этот незнакомый человек может судить о том, кем он, блять, является? Ну и обосралось тогда ему нахрен это общение, пусть катится подальше. Сжав руку в кулаки, впиваясь когтями в кожу, он прошел в выходу, захлопывая дверь ногой, и спустился к аудитории. Благо успел до начала пары, и залетев в дверь, проследовав до места, куда нужно посадить свой зад, хотя сидеть сейчас совсем не хотелось. Он думал забить на пару и пойти выпить кофе, но понимал, что у него слишком много пропусков, и очень не хотелось, чтобы его отчислили за пару месяцев до конца семестра. И опустившись на лавочку, не обращая внимание на смотрящего на него Акутагаву, он уставился в стену, сосредотачивась на лекции, но под конец пары, совсем потерял нить рассказа преподавателя, и просто стал считать на стене заметные трещенки. Радовало то, что Рюноскэ не докапывается и за всю пару и слова не произнес. Хотелось кофе. Но идти за ним, и в целом, куда-либо было лень. Не хотелось даже вставать с нагретого места, и выходить из уютной аудитории, где приятно пахнет бумагой, и совсем немного, одеколоном преподавательницы. Он глянул в окно, на улице пасмурно и моросит мелкий противный дождь. В такую погод хочеться только спать, укутавшись в плед. При мысле о сне и пледе, Накахара тихо взыл, и потер слипавшиеся глаза. Он пару секунд понаблюдал за вытекающими из комнаты одногрупниками, среди которых был и Рюноскэ, а потом, всё же лениво поднялся и тоже выполз из аудитории, размышляя о том, сходить ли покурить, или сходить за кофе. На крышу подниматься не хотелось, да и снова сталкиваться с Дазаем тоже, а Накахара почему-то уверен, что тот ходит курить каждую перемену. С одной стороны, ему очень хотелось снова с ним пересечься, доказать, что он совсем не такой, за какого этот говнюк его принял, ну и может, немного поглазеть, чтобы просто глаза отдохнули. Но сейчас уровень его эмоциональности был крайне низок, вероятно из-за погоды, и желания спать, так что вызказывать кому-то своё мнение в гневной форме он был не в состоянии, и вероятно, это выглядело бы как тявканье злой чихуахуа, так что идею идти курить на крышу Чуя отмел. На улицу в эту мерзкую погоду выходить тоже не хотелось, но на самом деле, ему просто лень топать до кафе, а потом бежать назад, чтобы не опоздать, так что, забив на все свои первичные потребности, он прошел к нужной аудитоиии, и привалившись задом к подоконнику, без интереса наблюдал за проходившими мимо людьми. Вслушиваться в лекцию не было никакого желания, так что, с начала пары он спрятал лицо в изгибе локтя, и прикрыл глаза, погружаясь в легкую дрему, в которой отдаленно слышал монотонный голос преподавателя, и какие-то звуки с передних парт, но его это совсем не волновало. Во время перерыва он даже не потрудился встать, размять одереневевшие от сорока минут нахождения в одной позе, конечности. Потянувшись, и чуть покрутив шеей, он снова прилег на парту, только на другую руку. Та, на которой он спал – онемела, отчего больно покалывала в течении нескольких минут после того, как он сменил позу. На второй части пары он даже умудрился что-то записать, и частично заинтересоваться лекцией, но когда эта "мозговая пытка" закончилась, он устало убрал терадь в рюкзак, и закинув его на плечо, вывалился из аудитории, а после, из помещения. Дождь, слава богу, закончился, и коротко попрощавшись с Акутагавой, он дошёл до метро и доехал до дома. Приняв душ, и камнем рухнув на кровать, он задумался о том, что такого сделал со своей жизнью, что всё в какой-то момент всё пошло не так. Раньше такие мысли обязательно сопровождались чувством тревоги и отчаянья. Сейчас никаких чувств не было, и это было единственным плюсом во всей этой дерьмовой ситуации, потому что больше всего он ненавилел чувство жалости к себе. Не сколько от людей, столько от себя самого. Сейчас он мог злиться, ненавидеть себя, но не жалеть, потому что жалости он не заслуживает, а вот ненависти – вполне себе. Усмехнувшись своим тупым мыслям, он полез рукой в тумбочку, нашаривая привычную оранжево-прозрачную упаковку, и вываливает содержимое в ладонь. Твою мать, всего две таблетки. Решив, что завтра непременно необходимо достать еще, он присел, и закинул все оставшиеся в рот. Почувствовав раслабленность во всем теле и голове, он чуть качнулся в сторону, и чтобы не улететь с дивана, оперся руками. Через несколько минут понял, что очень хочет пить, и кое-как доковыляв до кухни, иногда врезаясь, и операвшись руками на стены, он налил в станкан небольшое колличество воды, потому что большую часть пролил на пол. Стакан он осушил залпом, отчего подавился и громко закашлялся. Пальцы, держащие стакан непроизвольно разжались, и тот полетел вниз, разбиваясь с резким звоном. В порыве кашля, Накахара покачнулся, делая несколько шагов вперед, проходясь босыми ногами по осколкам, которые разлетелись по всей кухне. Почувствовав боль в стопах, он отскочил в дальний угол кухни, и отустился на пол, согнув колени, и облокотившись спиной на стену. Под таблетками боль сильно притуплялась, но от вида кровавых разводов на полу его глаза округлились в удивлении. Он поставил ноги в позу бабочки и дотронулся до чуть саднящих стоп, отчего на пальцах рук появились кровавые пятна, и только когда Накахара их увидел, он почувствовал боль в разы сильнее, и сильно зажмурившись, процедил сквозь зубы тихое: — Твою мать. Решив, что на сегодня развлекухи хватит, он опускается на колени, и медленно, покачиваясь, ползет вперед, отодвигая руками попадающиеся по пути осколки стекл в стороны, потому что убирать их сейчас не в состоянии. Доползая на четвереньках да комнаты, он переворачивает содержимое аптечки, потому что в этой кучи лекарств хер что найдёшь, и нашаривая рукой на флакон с перекесью, берет его в руки, садится, немного сгиная ноги так, чтобы лицезреть свои израненные пятки, и льёт жидкость на окровавленные стопы, которые сразу покрываются белой пеной, громко шипят, и невероятно щипят. Он сильно зажмурил глаза, пытаясь обстаргироваться от боли. С ног, вместе с каплями перекеси стекала кровь, и пачкала ковер, но сейчас ему было насрать. По хорошему, нужно было вытащить из кожи застрявшие осколки, которые по любому там были, потому что даже при прикосновении рукой, на ней оставались блестящие маленькие частички стекл, но забив на это, Накахара обмотал свои спупни несколькими слоями бинтов, чтобы не пачкать в крови постель, и завалился спать, все еще мучаясь от саднящей боли. Уснуть ему удалось только к утру, когда утреннее солнце уже пробивалось через щель в закрытых шторах. Половину ночи он пролежал, глядя перед собой стеклянным взглядом, а когда глаза ужу стали слезиться от пересыхания, он их прикрыл, и оставшееся часы ночи пролежал с закрытыми глазами, и если и отрубался периодами, то этого не заметил и не ощутил. Грело душу только то, что можно проваляться в кровати весь день, так как завтра выходной, но даже если бы был будний день, Накахара бы точно не пошёл ни в к какой универ. Открыв глаза в одиннадцать утра, он был точно уверен, что ни проспал и часа, хотя на самом деле уснул в районе девяти, и пару часов все-же подремал. И хотя ему был привычен такой короткий сон, это не отменяло того, что веки были жутко тяжелыми, а глаза сухими, но на это он даже не обратил внимание, когда сел и почувствовал ноющую боль в ногах. Он лежал на спине, и в таком положении его пятки касались поверхности кровати, а когда он привстал, этой поверхности коснулась вся стопа, отчего по телу пробежали мурашки, а лицо искривилось в болезненной гримассе. Осознав, что вчера произошло, и почему, собственно, у него так болят ноги, он знатно прихерел. Вчера это было в разы не так ужасно, как сейчас. Он буквально чувствовал, как его стопы режут лезвием, а потом вонзают это же лезвие глубоко в раны. Кое-как подтянув ноги поближе, чтобы взглянуть, что там вообще происходит, он увидел свои стопы в почти размотаных, окровавленных бинтах. Стянуть их не составило труда, и то что было под ними, выглядело куда лучше, чем он ожидал. Почти всю кровь впитали бинты, и на коже были видны лишь слегка кровоточащие трещены, и сперва Чуя не понимал, какого хера это так больно, но потом, когда он поднялся с кровати, и поробовал походить, что оказалось очень неприятно, но в целом, потерперь возможно, до него дошло, что он, блять, не вынул осавшиеся в ранах стекла, и сейчас они вонзились намного глубже, чем и причиняли боль. Медленно передвигаясь по комнате, застилая кровать, он думал, что ему в такой ситуации делать. Первый логичный вариант, приходящий на ум – сходить в больницу, но... Нет. Это же всего лишь царапины, и из-за ним тащиться к врачам... И, да, на деле это просто тупые отговорки, потому что Чуя ненавидит больницы, и чувствует себя там максимально некомфортно, а идти туда только из-за глупых порезов он не намеревался. Закончив бродить по комнате, внушая себе, что вообще-то это не так уж больно, он опустился на колени, и снова на четвереньках дополз до аптечки, содержимое которой так и валялось на полу со вчерашнешо дня. Он отложил пинцет, перекесь и бинты, а остальное убрал назад в коробку. Сел, согнул ногу, и нагнулся вниз, чтобы видеть стопу. Сидеть в этой позе было жутко не удобно, но проигнорировав это, он взял пинцет в руку, и вглядываясь вглубь пореза, найдя глазами вонзившееся глубоко в рану стекло, он дрожащей рукой залез щипцами внутрь, под кожу, старась при этом не зажмуриваться, и захватить осколок. Уже не сдерживая приглушенные крики от боли ему удалось вынуть кусок стекла, который он осторожно положил на кусочек бинта. Из царапины вновь посочилась кровь. Проделав это со всеми порезами, и со второй ногой, на что у него ушёл почти час, он залил все это дело перекесью, и замотал ступни бинтами, делая из них носки. Он был уверен, что вытащил не всё, так как некоторые остатки стекла были слишком глубоко, или слишком мелкие, и все еще причиняли дискомфорт, но он забил на них. Потом что-нибудь придумает. Тем не менее, ему показалось, что ходить стало полегче, а в бинтах так вообще, той боли, которую он почувствовал, когда проснулся, уже не было. Да, саднило неприятно, но вполне терпимо. Внезапно вспомнив, что он вчера оставил на кухне, он прошёл туда. На самом деле, он не ожидал, что все будет так плохо: по паркету были размазаны кровавыве следы ног, которые были по всех территории пола. Раздавленное стекло превратилось в пыль, и не особо задумываясь, Накахара взял, одиноко стоящий в углу, пылесос, и воткнув вилку в розетку, нажал на кнопку включения, после чего раздался громкий неприятный шум. Он снял насадку, чтобы не пачкать ее в крови, и прошелся трубой по всех территории кухни, предварительно надев тапки, чтобы не ранить ноги еще больше, и не вляпаться в кровь. Когда все осколки были убрагы, кроме самых крупных, которые он выкинул в мусорку, Чуя набрал ведро воды, и кинул туда полотенце, потому что половой тряпки у него не было, как и швабры, и теперь он подумавал купить все эти вещи в ближайшее время, просто, чтобы было. Он дважды промыл пол, чего не делал уже несколько лет, и довольный, что теперь, вроде как, вся кухня чистая, едва не сияет, направился в душ, потому что, ползая по полу кухни, не заляпаться было не возможно. Стоять на твердом полу ванной было дискомфортно. Под ступнями на белой поверхности можно было хорошо рассмотреть кровавые разводы, а при соприкосновении с водой, ноги больно саднило, так что в привычном, почти кипятке, понежиться не получилось – из-за горячей воды боль усиливалась в несколько раз, но еле теплая неплохо так взбодрила, так что помывшись, он чувствовал себя более энергично, и появилось странное желание куда-то сходить, при том, что проснувшись, он был уверен, что все два дня проваляется дома. Однако, у него закончились таблетки, так что, просто проваляться не получилось бы в любом случае. Натянув домашнюю одежду, и чуть подсушив длинные волосы, он снова замотал свои ноги в бинты, потому что так казалось, что ходить менее дискомфортно. Сел на кровать в позу лотоса, и залез в телефон. Все это утреннее действо с уборкой заняло у него три половиной часа. Время уже три часа дня, и пару сообщений от Акутагавы, ( от кого же еще?) отправленные еще утром. Сообщение от: Рюноскэ 11:23. Привет. Ты наверное спишь, но если нет, пошли в кафе посидим? Я угощаю. Отпишись, как проснёшься. Откинув телефон экраном вниз, он с громким выдохом упал на кровать, и рукой зарылся в немного влажные волосы, прикрыв глаза. Подумав, он даже обрадовался, что Акутагава ему написал, потому что тот – хер когда первым напишет, а проявить инициативу в том, чтобы куда то сходить было совсем на него не похоже. И еще, Накахара сегодня даже кофе не успел выпить. Не замарачивась, что такого Рюноскэ ударило в голову, Чуя нашарил рукой телефон, и подняв его над лицом, еще раз перечитал сообщение и напечатал ответ: Сообщение для: Рюноскэ. 15:23. Привет. Да, я не против. Буду в четыре. Ответ пришёл через несколько минут. 15:27. Ты только проснулся? 15:27. Нет, просто разбил стакан, и пришлось убираться. Понимая, что это звучит как самое тупое объяснение задержки ответа, он добавил: 15:28. И как-то увлекся, в итоге вымыл всю кухню. На самом деле он вымыл только полы, но какая Акутагаве разница? 15:29. Хах, не похоже на тебя. Ладно, в 4 увидимся. Набрав в ответ короткое "ага", он энергично встал с кровати, и от легкого эмоционального возбуждения, и радости, что ему купят кофе, забыв про раны на ногах, почти допрыгал до шкафа с одеждой. Быстро пожалев об этом, и поморщившись от боли, которая почему-то стала отдавать в щиколотки, он кинул одежду на кровать: черные джинсы и красная толстовка, и облачился в неё. Оценивающе оглядел себя в зеркале, и взял в руки расчетку. После расчесывания волосы стали казаться более мокрыми и пришлось еще раз посушить их феном, отчего они запушились. Цвет толстовки приятно сочетался с рыжими волосами так, что он выглядел как огонь, или яркий закат, но при этом, казался себе невзрачным. Потухающим костром. Он хотел было завязать щевелюру в низкий хвост, но передумал, и из дома вышел с распущенными, сам себе удивляясь, потому что почти никогда без собранных волос из дома не выходил. Глянув на время, и прикидывая, за сколько дойдет, он прыгнул в поезд, думая, почему в выходной должен снова тащиться в близь универа. Но так уж получилось, что они с Акутагавой привыкли бывать в том кафе, там было комфортно и уютно, и менять привычки не хотелось, да и в целом, возле дома Чуи нет каких-либо заведений, кроме ночных клубов, к которым он относиться со скептисом. С районом ему чутка не повезло, но зато аренда там относительно дешевая, другого бы он просто не потянул. Был вариант переехать в общагу, в которой и жил Акутагава, но Чуя категорически от этого отказывался, он не мог жить без личного простанства, и делить туалет, спальню, и кухню с какими-то незнакомыми людьми считал дикостью, даже после расказов Рюноскэ о том, что ему вполне себе комфотрно живеться с соседом по комнате, и даже весело бывает. Чуя на это только фыркает, потому что по Акутагаве не скажешь, что он может нормально уживаться с людьми, потому что представляя совместную жизнь с Рюноскэ, ( не дай бог) в воображение всплывает только вечно недовольное лицо, и постоянная бытовая ругань. И Накахара подумал, что человек, живущий с Акутагавой, скорее всего, с железной выдержкой, терпением, крепкими нервами, ну или просто святой. Вырвавшись из пучин бессмысленных мыслей, он почувстовав, как поезд остановился, и выскочив из открывшихся дверей, снова почувствовал ноющую боль в ногах. Он почувствовал, как остатки стекл вновь впиваются в кожу, и надеялся, что выйдут они сами, и ничего не загноится, потому что в таком случае, вероятно, в больницу пиздовать все же придется, вероятно, не своим ходом. Пока было относительно терпимо, и поднявшись по каменным ступенькам, он направился прямиком в сторону кафе. Глянул на время – ровно четыре часа, но идти минут пять, так что опаздывает он не сильно, может даже Акутагава еще не на месте. При всей его близости к месту назначения, собираться он начинает за пару минут до времени встречи. Зайдя в здания кафе, Акутагаву, как и ожидалось, Чуя не обнаружил. Он проследовал за дальний столик, за которым они сидели всегда, стянул с плеч пальто, так как на улице было достаточно тепло, а в здании так вообще душно, сложил его на диванчик и приземлился рядом. Мимо него прошёл молодой официант, с проступающей щетиной на подбородке, поинтресовавшись, готов ли он сделать заказ, на что Чуя ответил, что ждет друга, и парень удалился с приветливой улыбкой. О том, что Акутагава пришёл наконец, оповестил звук открывшейся двери. Тот осмотрелся, и увидев Чую, махнул ему рукой и поспешно проследовал к нему, падая на диванчик напротив. — Прости, долго ждал? — спокойно поинтересовался он. — Не особо. — мотнув головой, ответил Чуя. — Прощу, когда купишь мне кофе. На лице Рюноскэ появилась чуть ехидная улыбка, и отвернувшись, он позвал почти бегающего по территории официанта, у которого явно было много работы, и который явно заебался, но при этом лучезарно улыбался каждому посетителю, будь это даже наглые женщины, грубо жаловавшиеся на то, какого хера им налилили так мало "эКспрессо". Чуя поражался его выдержке, но его приводило в негодование то, сколько в его улыбке и дружелюбном тоне лицемерия. Понятно, что это лицемерие – часть его работы, как впрочем, у очень многих людей, которые как-либо взаимодействуют с другими людьми, но Накахару все равно от этого коробило. Мысленно, он даже сочувствовал этому парню. Не зацикливаясь на бессмысленных раздумьях, он проговорил свой заказ подошедшему к их столику официанту. Рюноскэ тоже что-то заказал, но Чуя не особо вслушивался. Кажется, что-то из еды. Официант удалился, а Акутагава придвинулся ближе, постав на стол локти, и с ноткой выжидания смотрел на Накахару, который свободно развалился на мягком сидении, и чуть прищурил глаза, так как не яркие лучи солнца пробивались сквозь неплотно закрытые жалюзи, попадая прямиком в лицо, и некоторые участки волос, отчего они блестели и казались еще ярче. Акутагава даже засмотрелся. Казалось, что за столько лет дружбы, он не помнил, чтобы видел, как Накахара ходил с распущенными волосами, кроме времен, когда они еще были не особо длинные, ели доходили до шеи. Вспомнив этот период жизни, он усмехнулся, на что что Чуя распахнул глаза, которые уже совсем прикрыл, пригревшись на солнышке, которое уже хер знает, сколько недель не выходило из-за тучь. Накахара раслабленно смотрел на Рюноскэ, немо спрашивая, мол, "чего?". Тот лишь махнул рукой. — Ты говорил, что убирался? — подперев подбородок пальцами, спросил он. Чуя выгнул бровь. — Ну да, а что? Это серьезно так удивительно? — в ответ прозвучало многозначительное "ну-у-у...", на что Накахара закатил глаза. — Почему ты считаешь меня такой свиньёй? — Я был у тебя дома. — с нотой усмешки бросил Рюноскэ. Чуя повернул голову в сторону, его выражение лица стало задумчивым, а после, будто до него только сейчас дошел смысл слов, вскинув брови, повернулся назад. — Знаешь что..? Договорить ему не дали, так как к столику подошёл официант, с подносом в руках, и пославил все это дело, заставляя Рюноскэ убрать со стола локти. Посмотрев на поднос, Накахара нахмурился. Что-то дохрена здесь еды. Чуя вопроситкльно глянул на Рюноскэ. — И ты все это сожрешь? — Нет, ты тоже. Чуя кинул равнодушный взгляд поверх стоящей еды. С его стороны – тарелка острого карри, а возле Акутагавы сашими, за которыми он уже тянул палочки. Накахару немного злило, что его не спросили, но он понимал, что при таком повороте событий заказал был только воду со льдом, так что он отдаёт Акутагаве должное, что тот еще помнит его предпочтения в еде. Посмотрев на уже жующего Рюноскэ, и еще раз кретически оглядев тарелку с карри, он почувствовал, как желудок заныл, требуя чего-нибудь, что можно переварить. А Накахара думал, что тот уже утратил свою функцию, и был уверен, что съев он что-нибудь, организм вытолкнет это назад. Сейчас же стало плевать, ему просто захотелось съеть этот гребанный карри, и плевать, что там его органы пищеварения о нем после этого подумают. Казалось, после первого куска желудок уже наполнился, но на этом Накахара не остановися, медленно поедая ложка за ложкой. Он видел, что Акутагава на него поглядывает, но не обращал на него внимания, сосредоточившись на вкусе, и приятном жжении во рту и глотке от острого соуса. Ели они молча, но тишина была не тяжелая или гнетущая, а спокойная и приятная. Или это только Накахара так думал, но в любом случае, ему нравилось. Отложив столовые приборы и откинувшись на спинку кресла, он вдруг произнес: — Можно спросить? Это о Дазае. Жуюший сашими, Акутагава замер, посмотрел на Чую, и снова стал жевать, только медленней. — Спрашивай. — пожав плечами, ответил он и положил палочки на стол. — Если ему противны торчки, почему он продает? Брови Рюноскэ немного подпрыгнули вверх, из-за чего на лбу появилась складка а выражение лица стало удивленно-задумчивым. Чуя не особо хотел рассказывать о том, что видел Дазая в универе, но понимал, что Акутагава скорее всего об этом спросит, и если так, то Накахара ответит. Ему было капец любопытно узнать хоть что-то об этом парне, а сделать это не от кого, кроме Рюноскэ. Чуя был уверен, что сам Осаму точно не ответит, более того, пошлет куда подальше, а ему, Чуе, этого не хотелось. — Из-за денег, для чего еще то? Думаешь я это просто по приколу делал? Почему ты решил, что торчки ему противны? — А это не так? Рюноске пожал плечами, и отхлебнул из картонного стаканчика кофе. Чуя терпеливо ждал, пока он продолжит говорить. — Его отношение вполне логично. То есть, я и сам не люблю неадекватных людей, а наркоманы так раз причисляются к таким. Мне не то чтобы противно, зависит от человека, но общение с ними удовольствия или приятого впечатления уж точно не доставляет. — Накахара хотел было открыть рот, но Акутагава поспешно добавил: — С тобой я давно знаком, и к тебе это не относится. — То-есть, ты не считаешь меня таким, как они? — он в упор посмотрел на Рюснокэ. — Я не... Чуя, ты же понимаешь.. — Хорошо, не продожай. — он махнул рукой, мол, ладно, хватит. Кинув взгляд на нетронутый стаканчик с кофе, схватил его в обе руки, и принялся пить большими глотками. — Почему ты вообще о нём спросил? — скрестив руки на груди, спросил Акукагава. Чуя глянул на него из-под ресниц и многозначительно пожал плечами. — Просто интересно. Акутагаву казалось, не устроил такой ответ, но спрашивать он не стал, за что Чуя мысленно его поблагодарил. После небольшой паузы, Рюноскэ спросил, придет ли он сегодня к Тачихаре на вечеринку, на что Чуя уклончиво ответил, что может быть, но ничего не обещает. Приходить он не был намерен, потому что без настоения никуда переться не собирался, да и с этим Тачихарой он не так много общался, но если вдруг припрет выпить или потрахаться, хотя второе вряд ли, то он явится. Правда, скорее всего, он там кроме Рюноскэ никого не знает, в отличии от самого Акутагавы, черт бы его побрал, какого хера он такой общительный? Ходит вечно с кислой миной, а люди к нему тянутся, как магнитом. Это разражает, но и вызывает странное восхищение. Они вышли из кафе, Чуя коротко поблагодари Акутагаву за кофе, и еду, и оба разошлись в разные стороны. Рюноскэ – в общагу, Чуя – домой. Накахара по догоре полностью погрузился в свои мысли, а через несколько десятков шагов его начало мутить. Он чувствовал, как желудок отказывается принимать то, что в него засунули, после нескольких недель голода, и как его организм бунтует против такого отвратительного образа жизни. До дороге домой он несколько раз сдерживал позывы рвоты, сложнее всего это было делать в поезде. Ввалившись в квартиру, он прямо в коридоре сполз вниз по стенке, закрывая руками рот. Тошнота не проходила, и вдовакок к ней его стало жутко знобить. Сидя на холодном полу в коридоре, потому что уверен, что если встанет, сразу после этого его стошнит, он подумал о том, что ему страшно. Он может пойти и проблеваться, от этого станет легче, но сам факт того, что он даже поесть не может, не выблевав всё после, вызывал у него чувство огромного стыда перед самим собой. Он чувствовал себя невероятно жалким, понимая, что сам довёл себя до всего этого дерьма и неизвестно, сколько он еще так продержится. С пониманием, что когда это пройдет, его перестанет тошнить стрясти от холода, ему вновь станет похуй на себя и своё состояние, нужно было просто переждать. Он подогнул ноги к груди, и обхватил их руками, стараясь не двигать головой, не провоцируя приступ рвоты. Потеряв счет времени, он не заметил, как задница онемела от сидения на трердом кафеле, кости затекли от не особо удобной позы, а глаза расфокусировались и смотрели куда-то в угол принтуса, который слегка покрылся плесенью. Поморгав несколько раз и лениво оглядев коридор, он отметил, что тошнота ушла, и съеденная пища наконец утрамбовалась в желудке, если это можно так назвать. Опепевшись руками на стенку, он медленно, немного трясущимися ногами поднялся с пола. Прошел в ванную, и критически огладев своё отражение в зеркале, умылся прохладной водой, что немного отрезвило и позволило собрать мысли в кучу. Было по прежнему холодно. Пройдя в комнату, он сел на кровать, облокотившись спиной на изголовье, и замотался в плед, словно в кокон, по самый нос. К сожалению, тот был слишком маленький, и даже с невысоким ростом Накахары, его щиколотки остались торчать, не покрытые покрывалом. А хотелось бы укрыться с головой. Пригревшись, он сполз спиной вниз, укладываясь на бок, подогнув ноги так, чтобы короткий плед смог их накрыть, и закрыл глаза, уткнувшись носом в, рядом лежащую подушку. Он не уснул, но впал в какую-то простацию, потерял счет времени, и разлепив глаза почувствовал, что ему нужно выпить таблетку. Поморгав несколько раз, он лениво потянулся рукой к тумбочке, но внезапно вспомнил, что у него всё закончилось. Глаза резко округлились, и он подскачил с кровати на пол, игнорирую жгучую боль в стопах, забежал в коридор, влетел в кроссовки и выскочил из дома, наскоро запев квартиру на ключ. Пару секунд он подождал лифт, но потом забил, и сбежал вниз по ступенькам. Вышел из подъезда, и вытащил из кармана телефон, благо – не забыл его дома, и набрал Рюноскэ. — Ало. — на заднем плане были слышались приглушенные звуки голосов, и немного музыки, но голос Рюноскэ было слышно четко. — Мне срочно нужен Дазай и таблетки. — О, ну тогда лети сюда, мы у Тачихары. Акутагава нажал на отбой, а Чуя еще с секунду пялился в потухший экран телефона. И какого хера? Убрав мобильник назад, в задний карман, он быстрым шагом пошёл к дому Мичизо. На вечеринку он приходить в таком виде не планировал, и решил, что просто купит пилюли и свалит. Дома у Тачихары он был примерно год назад, какой-то совместный проект, или что-то типа этого, дорогу он помнил хорошо. Уже подходя к знакомому переулку до него дошло, что он не взял деньги. Твою-ж мать. Разворачиваться было уже точно поздно, он почти пришёл. Взять у Акутагавы? Нет, он еще не настолько эгоистичная свинья. Хотя, впрочем, он же потом отдаст ему деньги..? Черт, черт, черт. Он подошёл к нужному дому вплотную, и только сейчас заметил, что на улице уже сумерки, а во дворике горят фонарики, свет от которых позволял разглядеть бродивших там людей. Он вошёл через не запертую калитку, сразу улавливая звуки музыки. Прошёл дальше, заходя в сам дом, пытаясь найти в толпе Рюноскэ или Тачихару, но в дерьмомом освещении все люди выглядели одинаково, и приходилось подходить в плотную к каждому, чтобы заглянуть в лицо. В здании было ужасно шумно, и воняло шмалью. Музыка била в уши, и на нее накладывался громкий гомон пьяных голосов, а еще даже ночь не наступила. Атмосфера Накахаре не нравилась, а голова от шума начала кружиться. Решив, что нужно где-нибудь присесть, чтобы не свалиться в обморок, он привалился к стене, и сполз вниз, потому что другого места просто не нашёл. Лучше бы он остался стоять. Не успел он сфокусировать взгляд, об его ногу кто-то споткнулся, и упал сверху, придавливая всем весом, и пытаясь встать, больно опирался локтями о живот и ребра. Чуя сдавленно простонал от боли, но никто не обратил на него внимания, только лежащий на нем парень начал пытаться подняться активней, но лишь шатался в разные стороны, во всю матерясь, и от безысходности, начал бить кулаками вслепую, попадая Накахаре по животу и лицу. Тот пытался сопротивляться, отпихивая от себя тяжелую тушу, но его попытки оказались настолько ничножными, что большое тело человека не сдвинулось ни на сантиметр. Чуя окончательно понял, что этот парень бухой в дерьмо, когда он повернул голову, заглядывая мутным взглядом Накахаре в глаза, и от его лица понесло перегаром, заставляя Чую задержать дыхание и возобновить попытки скинуть с себя чужую, мерзкую и вонючую тушу. Вложив максимум усилий, чтобы перевернуться, он все-же смог спихнуть с себя челокека, и только он выдохнул от облегчения и попытался встать, как сзади на него снова навалились, теперь целенаправленно сваливая на пол, что-то громко лепеча, грубо хватая за одежду, и стискивая запястья до боли. Он хотел закричать, но все звуки заглушала музыка; никто его не услышит. Люли проходили мимо, но все были достаточно пьяны, чтобы обратить на что-либо внимание. Чуя попытался пнуть навалившегося на него человека каленом, но тот присек попытку, и уселся сверху, прижимая ноги к полу, и Чуи ничего не оставалось, как надеется, что кто-то его все-таки спасет. Человек наваливался на него, сильно прижимая к холодному липкому полу, его рука схватила Чую за волосы, сначала оттягивая, чтобы голова приподнялась, а после, впечатывая назад со всей силы. В этот момент Чуя решил, что это конец, сейчас ему просто разобьют бошку, и больше он никогда не проснется. От удара в ушах зазвенело, и кроме этого ужасно громкого звона он ничего не слышал, а перед глазами стали бегать белые пятна, взгляд расфокусировался и он больше не видел ничего конкретного. На секунду ему показалось, что сзади кто-то идет прямиком сюда, чтобы помочь, но разглядеть этого человека он не успел, его череп передавили две огромные руки, и последнее о чем он подумал, это звук хруста косточек, который, как ему показалось, он отчетливо услышал. Он медленно разлепил глаза, пытаясь сфокусировать взгляд на предметах. Понял, что уже не лежит на полу, но все равно было холодно. Освещение осталось таким же слабым, и по шуму вокруг было понятно, что он все еще в этом же здании. Он медленно покрутил головой, замечая, что полусидит на кресле. На подголовнике кресла сидел Рюноскэ, мотыляя ногами. Рядом на полу уселся Ацуши, сложив ноги по турецки, и пялил в светящийся экран телефона. Чуя приподнялся, скидывая ноги на пол, и заметил Дазая, развалившегося на полу, подложив руки за голову, и закинув одну ногу на другую. Больше людей в комнате не было. Стоило ему встать, Акутагава обратил на него внимание, и перестал мотылять ногой. — Ты как? — В порядке. — он поднялся с места, пытаясь игнорировать головокружение, и слегка шатаясь в стороны, проследовал к месту, где лежал Дазай. Тот не обратил на него никакого внимания, и продолжал смотреть в потолок. Чуя опустился на колени. — Дай мне таблетку. — охрипшим голосом выдавил он из себя, не обращая внимания, на сверлящего его спину взгляд Ацуши. Осаму медленно повернул голову в его сторону, и скучающе оглядел. — Не здесь. — Сука, а где? Мне очень надо! — он несильно ударил кулаком в пол, рядом с дазаевским плечом. Тот даже глазом не повел, и через несколько секунд начал медленно вставать с пола, игнорируя раздраженный взгляд Накахары. Встав на ноги, он махнул Акутагаве рукой, и после его кивка, вышел из комнаты, оставляя дверь открытой. Чуя сразу вышел следом, разглядел спину Дазая в толпе, как оказалось, еще не закончивших праздновать людей, и ринулся за ним, отставая на пару шагов. Он ожидал, что тот выйдет на улицу и потащит его в какой-то темный, грязный, безлюдный переулок, но он лишь завернул во вторую попавшуюся дверь, скрываясь в темной комнате. Возможно, если бы сейчас ему не хотелось принять таблетку больше всего на свете, он бы засомневался в решении зайти в эту дверь, но ему буквально сводило зубы от недостатка эндорфина в крови, и от этого ужаного ощущения хотелось поскорее избавиться. Было только не понятно, нахрена он ушел, ведь можно было выгнать Ацуши из комнаты, и дать ему колеса там, но подумав об этом лишь на долю секунды, он быстрым шагом свернул в плохо освещенную комнату. Какую-то способность видеть оставлял лишь ночник, светивший тусклым сиреневым светом. — Закрой дверь. — Дазай стоял, привалившись спиной к стене, и на его просьбу, прозвучавшую больше, как приказ, Чуя повернулся к нему спиной и поспешно защелкунл щеколду, снова оборачиваясь вперед, и сделал пару шагов навстречу, нетерпеливым взглядом смотря на Осаму. Тот полез в карман рукой, и вынул оттуда маленький прозрачный пакет. Удерживая его двумя пальцами, протянул Чуе. Тот быстро взял его, открыл, и вывалил несколько таблеток в ладонь. — Заплатить не хочешь? — Дазай требовательно выставил раскрытую ладонь вперед, и выгнул бровь. — Слушай, я отдам завтра? — Дазай прыснул, и взглянул в сторону. — А сейчас чего? Временные финансовые трудности? — он сделал шаг вперед, смотря на Чую сверху вниз, и тот даже в относительной темноте мог рассмотреть его жутко строгое выражение лица . — У меня есть деньги. Я не спускаю всё на наркоту, если ты об этом. Дазай еще пару секунд смотрел на него равнодушным, и даже скучающим взглядом, а после кивнул. — Окей. Но учти, если ты сольёшься, то вряд ли останешься в живых. — Я и не собирался. — Да, я так и думал. — он обошёл Накахару, повернув плечом в сторону, чтобы не задеть чужое, и отворил щеколку. — Стой. Дай мне свою визитку. — Дазай развернулся и выгнув бровь уставился на Чую, который уже стоял к нему лицом. — Нахрена? — И как по твоему я должен с тобой завтра связаться? Дазай задумчиво дотронулся пальцем до своих губ, а потом отвернулся, и открыл дверь. Перед тем, как выйти, бросил: — Под мостом, в семь часов. — и переступил через порог, оставляя в двери щель, которая пропускала свет, направленный прямо в глаза, отчего Чуя поморщился. Постояв несколько секунд, он опомнившись, резко закинул в рот одну пилюлю, затем убрал пакетик с таблетками в карман джинс, и вышел из комнаты. Его немного повело в сторону, и он слегка налетел на дверной косяк, оперся на него ладонью, и стоял так пару секунд, пока проходившая мимо девушка не задела его плечом. Опомнившись, он огляделся по сторонам, и пошёл вперед, с намерением уйти из этого отвратительного места, полного голдящих пьяных людей.