Life form

Осень. Сыро и мерзко. Нет никаких волшебных, красочных пейзажей с разноцветными, яркими листьями. Лишь дождь, серые тучи и слякоть на улице. Топать в универ по такой погоде отстой, но рыжеволосый парень встает с кровати, чувствуя, что совершил при этом большой подвиг, отключает, противно бьющий по мозгам будильник, и шаркает в ванную, чтобы умыться и привести себя в более-менее нормальное состояние. Глядя на себя в зеркало, он пытается вспомнить, не переехал ли его вчера грузовик. Под глазами были мешки, на голове стремное гнездо, губа, какого-то хера, разбита. А что вообще вчера было? Он помнит только то, как пришёл на тусу со своим другом Акутагавой, который потом куда-то пропал. Кажется, он напился и переспал к кем-то, только вот с кем? Он не помнил пола человека, с которым закрылся в комнате, совершенно не помнил, как тот выглядел, и в целом, какую-либо информацию. Но если судить по характерной боли в пояснице, это явно была не девушка. Вот блять. Кому он вообще дал себя выебать? Как он мог докатится до того, что даже не помнит, кому дал себя выебать? Хорошо хоть, в своем доме проснулся, а не где-нибудь по дороге, в канаве. Он почистил зубы и язык мятной зубной пастой, избавлясь от ощущения здохшей крысы во рту, и ополоснул лицо ледяной водой, чтобы хоть немного прийти в себя. Помогло не очень. Теперь ему стало жутко холодно. Босыми ногами он протопал на кухню, наливая полный стакан воды из фильтра, опустошая его за несколько глотков, и поставил вариться кофе. Сел за стол, подогнул под себя ноги, положил подбородок на острые колени, и задумчиво посмотрел в окно, наблюдая за стекающими по стеклу дождевыми каплями, размышляя о смысле своего бытия, которого, к слову, не находил и даже перестал пытаться. Сейчас это даже уже не тревожило его, он просто существовал, время от времени кайфуя от того, что нарушает правила и его совсем не волновало осуждение со стороны. Людей честных и правильных он не то чтобы презирал, просто совсем не понимал, ну вообще никак. Они казались ему абсолютно пустыми и скучными, и тем не менее, он любил иногда пообщаться с такими, узнавая об их, по его мнению, странных взглядах на жизнь. Однако он понимал, что если бы все люди мыслили как он, то этот мир бы уже полетел к чертям собачим, так что он отдавал здраво мыслящим долю уважение и даже как-то завидовал, тому что они могут найти счастье в обычных, нормальных вещах, типа чашки кофе, прогулки по городу, встречи с друзьями. Ему это было чуждо. Турка на плите зашипела, и Чуя лениво поднялся со стула, наливая жидкость шоколадного цвета в кружку, кидая турку в раковину, и обхватывая горячую чашку ладонями, согревая их. Уселся на прежнее место и сделал несколько глотков, обжигая язык, и наслаждаясь разливающимся внутри теплом. Посидев еще несколько минут, он поднялся со стула, прошёл в комнату, чтобы одеться, и надо было уже выходить в универ. Напялив на себя черные джинсы на высокой посадке, рубашку и серый жилет, он прошёл к зеркалу, снимая резинку с растрепанного хвоста, и взяв в руку расческу, принялся водить ей по волосам, чтобы придать им адекватный вид. Запутались они знатно, и чтобы нормально прочесать и распутать, Чуе пришлось с силой выдерать расческу, вместе с запутанными клоками. Иногда были мысли отстричь их нахрен, чтобы не мешались, и переодически он стоял в ванной с ножницами, уже разделив шевелюру на две части, чтобы отрезать, но в итоге – никогда не решался. Рука тряслась, а ножницы с противным металлическим лязгом падали на пол. Закончив с расческой, он взял резинку в зубы, и наклонив голову вниз, собрал руками высокий хвост, завязывая его и затягивая. Некоторые непослушные пряди выбивались и падали на лицо, и если раньше Чуя закреплял их заколкой, то сейчас – забил, и ему они стали даже нравиться. Он еще раз внимательно оглядел себя в отражении, думая, что выглядит неплохо, за исключением лица, которое было слишком бледное, будто у мертвеца, но с его образом жизни – это не удивительно. Внутри, он и так чувствует себя ходячим мертвецом. Хорошо хоть, падалью пока не пахнет. Глянув на время в экране мобильника, он схватил черный портфель, который носил на одном плече, и вышел в коридор. Обулся, накинул пальто, и вышел из квартиры. На улице все еще шел дождь, а зонта у Чуи не было, да даже если бы был, он бы его не взял, потому что, во первых, его лень тащить, во вторых, ему нравиться мокнуть. Не насквозь, а когда дождевые капли стетают по лицу, слегка намочив волосы, но не любил, когда мокла одежда. Отвратительное ощущение, когда мокрая одежда прилипает к телу, и нет возможности в ближайшее время переодеться. К счастью, до метро было не далеко, минут десять топать быстрым шагом, и добежав, Накахара заскочил в нужный ему поезд. Когда-то он копил на машину, но в итоге спустил все деньги. Тогда, он знатно так в себе разочаровался, и после этого, разочарование в себе, и в своей жизни в целом сопровождало его всю жизнь, вплоть до сегодняшнего дня, но он просто перестал обращать на это внимание, игнорируя ненависть и отвращение к самому себе, потому что так было намного проще. Он выскочил на нужной ему остановке, добегая до здания универа, и зашел внутрь. Прошёл в глубь здания, натыкаясь на проходящих мимо людей, и держался, чтобы не наорать на кого-нибудь, чтобы смотрели, куда пёрлись. Чуя дошёл до ступенек, и поднялся на второй этаж, проходя к нужной ему аудитории. Первая пара – гребанная философия. Ладно, на ней хоть отоспаться можно будет. У двери он обнаружил стоящих одногруппников, и среди них был Рюноскэ, болтающих о чем-то с Ацуши. Прикольный паренёк, но не понятно, чем он так привлек такого, как Акутагава. Тот был в черной толстовке и капюшоне, видимо, вчерашняя туса, (или что это, черт возьми, вообще было), и на его состоянии сказалась, и на пары он пришёл как и Чуя, чисто поспать и попинать хуи. Накахара подошёл ближе к их компании, и Акутагава сразу же переключил своё внимание на него. — Думал, ты не прийдешь. — подойдя ближе, сказал Рюноске. Чуя хмыкнул. — С чего бы это? — он открыл дверь и прошёл в аудиторию, усаживаясь на предпоследний ряд. Акутагава сел рядом с ним. — Ну, у тебя была веселая ночь. — оглядев рыжего, проговорил он. — А по лицу и не скажешь. — У тебя типа скучная. — усмехнувшись, ответил рыжий. — Ты съебался и кинул меня ебаться хуй пойми с кем! А если бы я умер? Чтобы бы ты сейчас делал, а? — Эй, да ладно, не умер же. И, что мне тебя надо было, насильно оттаскивать от этого парня? Тогда бы я умер от его рук, а ты бы потом страдал всю жизнь от мук совести! — Не льсти себе, Рюноскэ. — Чуя положил локоть на парту, и уткнул в него голову. — Вряд ли я бы стал всю жизнь на этом зацикливаться. — прикрыв глаза, проговорил он. — Ну ты и гад! Да тебя бы посадили, потому что факт убийства подтвердили бы куча свидетелей! А в тюрьме сложно было бы не зацикливаться на совершенном преступлении. — Я бы мог убить все свидетелей. — почти веселым тоном сказал он. — Ага, конечно. А несколько десятков тел сожрал бы. — скучающе парировал Рюноскэ. — Нет, можно было растворить в кислоте. — А, ну да, как я до этого не додумался. Только где бы ты её взял? — равнодушным тоном ответил он. — Блять. А у тебя нет? — Обижаешь. — Ну вот, у тебя бы и взял. — Пока ты будешь бегать, тебя уже раскроют. И кстати, я пошутил, у меня нет кислоты. — с долей разочарования процедил он. В этот момент в аудиторию зашёл преподаватель и гул, стоящий в помещении, затих. Накахара и Рюноскэ тоже прервали свою беседу и посмотрели в сторону, уже что-то вещавшего монотонным голосом, преподавателя. Монотонного настолько, что действует, как колебельная. Чуя подумал, что этот старикан уж точно не сможет никого заинтересовать своим предметом, если продолжит так скучно и нудно рассказывать. Но голос у него был приятный, приятный для того, чтобы под него сладко уснуть, что Накахара и сделал, положив голову на локоть и прикрыв глаза. Акутагава немного посидел, что-то послушал, но долго не выдержал, и тоже упал головой на парту. Хорошо, что этот препод их хотя-бы сильно не дергал на парах, ограничиваясь скучными рассказами и объяснениями темы. По окончанию пары, Акутагава растолкал Накахару, на что тот недовольно промычал на него какие-то проклятия, и они вместе покинули аудиторию. Осталось отсидеть еще три пары. С мыслью о том, что неплохо бы сейчас выпить капучино, Чуя усадил свой, и так болевший от твердости лавочек, зад, лениво полистал учебник, и повернулся к Рюноскэ. — Я хочу кофе. — Акутагава посмотрел на него, вскинув брови. — Да, я тоже много чего хочу. — Давай свалим отсюда. — воодушевленно предложил он. — Чуя, у меня и так дохуя пропусков. — Ну пожалуйста, Акутагава! Я и тебе куплю, какое захочешь, давай уйдем отсюда, я уже не могу дышать одним воздухом с этими противными людьми! Пожа-алуйста! Рюноскэ хмыкнул. — Да, да, будто бы у меня есть выбор. — Ура! Идём! Не стесняясь препода, они взяли свои сумки, и тихо прошли к двери, покидая аудиторию. Тот был очень увлечен лекцией, и не заметил, как они ушли, да и ему в целом было плевать, кто сидит, а кто уходит, и за это его отчасти любили. — Чуя. — быстрым шагом шедший по коридору рыжий, остановился и обернулся за Акутагаву, плетущегося как улитка. — Только без твоих походов по туалетам, мы идём только за кофе! — Да у меня в мыслях даже не было. — нахмурившись, ответил он. — Ага, конечно, ты кого обмануть хочешь? — Да, кстати об этом. У меня всё закончилось, и вообщем.. мне очень нужна пара таблеток. — он взглянул на Акутагаву. Тот тяжело вздохнул и остановился. — Ты же сказал, что прекратил. — Я и прекратил. Честно. Просто, у меня сейчас сложный период, и... — он посмотрел в пол и потер затылок. — Пара таблеток. Это же немного? Акутагава покачал головой в стороны. — Я этим больше не занимаюсь. — отрезал он, и двинулся дальше по коридору. Чуя за ним. — Ну ты же знаешь людей, которые занимаются! — Чуя, нахрена ты гробишь себя? Это не моё дело, но я не хочу помогать тебе себя убить. — Рюноскэ, я прошу тебя, как друга, дай мне телефон человека. Они спустились по ступенькам, и вышли из универа. — Накахара, ты в курсе, что ты идиот? — придержав дверь, сказал Акутагава. — Хорошо. Но это последний раз, и больше ты меня в это не втягиваешь! — Я обожаю тебя! — победно улыбнувшись, и всплеснув руками, он подлетел к Рюноскэ и потрепал его по голове. — Ага. Наркоманы обожают тех, кто даёт им наркоту. — Эй! — он резко дал ему подзатыльник. — Не говори так! Я еще даже близко не наркоман! Да мне до наркомана, как тебе, до... до певца! Акутагава лишь закатил глаза, и оставшуюся дорогу до кафе они шли молча. Дойдя до маленького, но уютного здания, и зайдя внутрь, они прошли к кассе, встав в очередь. — Что будешь? — Капучино с корицей. И печенье. — О, а не жирно ли? — Рюноскэ выгнул бровь, приподнял ногу, и пнул Накахару под колени, отчего тот чуть присел и проскулил. Можно было и вежливо попросить! — прошипел он, уставившись на шатена сверху вниз. Тот выглядел довольно устрашающе, сверкая своими недовольными голодными глазами. Подошла их очередь, Чуя проговорил бариста заказ: два капучино с корицей, с сахаром – для Рюноскэ ( у него жопа не слипнется часом?), для себя – без, и пачка песочного печенья. Они решили, что ну нахрен сейчас куда-то тащиться, и прошли за последний столик, усевшись на мягкие диванчики, напротив друг-друга. Акутагава обхватил свой стаканчик с кофе руками – замерз. Еще бы, в одной толстовке шляется в минус пять по цельсию. Чуе же было вполне комфортно, он поднес бумажный стаканчик ко рту, и принялся цедить свой кофе, задумчиво поглядывая в окно. Услышав шуршание, он повернулся, наблюдая, как Акутагава открывает пачку с печеньем, быстро кидает одну в рот, и торопясь пережевывает, будто в любой момент его еду могут забрать. — Да не спеши ты так, ешь нормально. У нас еще целый час до третьей пары. Акутагава резко стал жевать медленнее, и как-то странно покосился на Чую. — Ты не хочешь? — он кивнул, на пачку печенья. Накахара покачал головой в стороны. — Ты вообще ешь что-нибудь? — Да, бывает. — пожав плечами, ответил Чуя. — Ага, и сколько раз в неделю это "бывает"? Чуя окинул Акутагаву равнодушным взглядом. — Я не считаю. — отрезал он, отвернувшись к окну и продолжил пить свой кофе, который уже не казался настолько вкусным, как в первые глотки. — Я к тебе в матери или няньки не нанимался, но ты точно хочешь потом иметь хронические проблемы со здоровьем? Ты будешь мучится от адских болей всю жизнь, подумай, тебе это надо? Не знаю, почему ты так не ценишь отведенные тебе годы, но в твоей жизни всё еще может поменяться в лучшую сторону, а ты таким образом только укорачиваешь то хорошее, что может с тобой случиться. — на одном выдохе проговорил Акутагава. Он понимал, что на таких, как Чуя, какие речи не говори – ничего не подействует, но почему то, он всё же слабо надеялся, что Чуя одумается. Тот все это время смотрел в окно, не отводя взгляда от вида улицы. Было ощущение, что он даже не вслушивался в то, что там вещает Рюноскэ, но тот знал, что это не так, и рыжий слышал каждое его слово, и сейчас смакует всё это в голове, вероятно, признавая, что он прав, но скорее всего, ему всё равно было плевать на себя и свое будущее. Долго жить он точно не планировал, и всегда хотел проводить недолгие годы своей жизни наслаждаясь и делая то, что не могут позволить себе другие. Да, он понимал, что это эгоистично, признавал, что он долбанный эгоист, не ценящий то, что имеет, но ему было насрать. И насрать на то, что думают о нём люди. Это его жизнь, и он распоряжается ей, как ему вздумается. Он наконец повернулся, и удостоил Акутагаву взглядом. Потом, он натянул на лицо улыбку, которая получилась какой-то садисткой, и мечтательным тоном проговорил: — Ты говорил, что дашь мне номер человека. — он сложил пальцы в замок и положил на них подбородок, сверля Рюноскэ взглядом. Тот закатил глаза. — Я сам тебе к нему отведу. Такие вещи по телефону не делаются. — Отлично. Когда? — Завтра вечером, я тебе напишу. — Ладно. — он достал из кармана телефон, и уставился в него. Акутагава продолжил жевать печенье. Не хотел он помогать Чуе с добычей наркоты, хоть раньше сам ему продавал. Но он понимал, что если не поможет он, рыжий пойдёт к каким-нибудь барыгам, которые в итоге и грохнут его, а такой судьбы для Накахары, Рюноскэ совсем не хотел, он переживал за него, и от невозможности ничем помочь частенько корил себя, но успокаивал тем, что рыжий бы все равно не принял его "помощь". Акутагава предпринимал попытки образумить его, и тот даже сказал ему, что бросил принимать, но Рюноскэ видел, что это не так. Как бывший наркоторговец, он видел, что с ним твориться, и знал, что если человек не захочет, помочь ему не сможет никто. — Пошли, у нас полчаса осталось. — поднимаясь с места, произнес Чуя. Акутагава спрятал пачку печенья в карман толстовки, захватил с собой стаканчик с недопитым кофе, нятянул на голову капюшон, и прошёл за Накахарой к выходу. От кафе до универа было десять минут ходьбы, поэтому студенты часто в нём зависали во время и между пар, это было удобно. Пока они шли, заморосил мелкий, противный дождь, и парни ускорили шаг, пока сильнее не ливанул. Забежав в здание и захлопнув за собой дверь, Накахара всё-таки убедил Акутагаву пойти перекурить. У него самого уже зубы чесались, но при Чуи он этого не показывал, сам не понимал, почему. Может не хотел, чтобы Накахара хоть как-то асоциировал его с чем-то неправильным или запрещенным, даже если это были, по ему мнению, совсем невинные сигареты. Он винил себя в том, что рыжий стал торчком. Отчасти, часть вины действительно лежала на нём, ведь это он дал попробовать Накахаре фентанил, под предлогом расслабиться и получить удовольствие. Они таким образом и познакомились, а потом Чуя стал чаще и чаще приходить к нему домой за очередной дозой, до тех пор, пока к Рюноскэ не заявились крупные мужики и не выбили из него всё дерьмо, за не оплату долга в срок. Тогда то он и решил, что больше не будет этим заниматься. Нет, он не испугался, просто подумал, что ему это нахер не сдалось, у него скопилось достаточно бабок за пару лет торговли, и если экономить, то можно несколько лет прожить, а потом устроится куда-нибудь по специальности и жить себе счастливо. Сожалел он только о том, что пришлось оборвать контакты с некоторыми, довольно хорошими людьми, хоть и тоже застрявшие в этом дерьме, но с ними Рюноскэ реально было весело зависать. Сами торговцы не употребляли, разве что, ради баловства, так как знали, что если подсесть, то так просто потом не выбраться, и их самих порой мутило от торчков, как и самого Акутагаву. Только Чуя был неким исключением. Они поднялись на третий этаж, там вроде был уже другой факультет, но их волновала только пожарная дверь – выход на крышу. Раньше она всегда была заперта, но когда Рюноскэ стал взламывать замки, сначала их меняли, но на третий раз забили, и дверь так и осталась открытой. Они спокойно вошли, закрыв её за собой. Не сказать, что это место было каким-то тайным, многие люди приходили сюда покурить, подышать свежим воздухом, почитать, но сейчас здесь было пусто, что порадовало парней. Накахара встал, привалившись бедром с рассписанной графити стене, ими же и рассписанной, и ртом вынув из пачки сигарету, чиркнул зажигалкой. Акутагава уселся на корточки, и выудив из кармана помятую пачку, ( сколько всего он там вообще таскает?) тоже закурил, глубоко затягиваясь. Наркоту он не принимал, но вот страсть к никотину у него имелась, однако он все-же стрался себя контролировать, распределяя сигатеры по дозам, по одной в день, не раз срывавшись, выкуривая за раз половину пачки, но это только в очень нервные дни. Чуя порой даже завидовал и восхищался его способностью к самоконтролю. Рядом с Рюноскэ, Накахара чувстовал себя ужасным слабаком. Акутагава докурил, затушил окурок о бетонный пол, и поднялся на ноги. Подошёл к краю крыши и стал вглядываться вниз, на землю. Чуя, который курил уже вторую, тоже подошёл ближе к краю, задумчиво поглядывая вдаль. Он любил представлять ощущения, когда летишь с высоты, и после, разбиваешься о землю. Вероятно, это происходит довольно быстро, может даже осознать не успеешь, как долетишь до земли, но если выжить после полета, можно наслаждаться воспоминаниями момента падения, воспроизводить в голове несколько сотен раз, даже в замедленной съёмке. Чуя казалось это невероятно привлекательным, и раньше он был уверен, что если бы собирался совершить суицид, то спрыгнул бы с какого-нибудь высоченного здания, этажа так с двадцатого, а то и выше, чтобы подольше насладиться моментом. Однако, его все время мучал страх, что при полете можно передумать, осознать, что на самом деле ты невероятно хочешь жить, да вот только уже летишь, и скоро приземлишься, и вместо блаженного чувства свободы, ты чувствуешь лишь тревогу и сожаление. Поэтому Чуя был уверен, что такие отчаянные способы суицида – не для него. Ему больше нравилось убивать себя медленно и осознано, чтобы при резко появившемся желания жить, еще можно было что-то исправить. Он выкинул окурок вниз, глянув на то, как он падает, что в его голове выглядело очень медленно, и молча зашёл назад. Акутагава на ним, захлопывая дверь. Пара должна начаться через десять минут, они сразу прошли к нужной им аудитории. Математика. Ну наконец-то хоть что-то путное и не такое нудное, как та же ебучая философия. Тут Накахара будто находится в своей среде, и не чувствует дикого желания вздернуться прям посреди аудитории, прокричав в последний миг жизни: "Да идите вы все нахуй!". По его мнению – прекрасные последние слова. Нет, на математике такого желания у него не возникало, было лишь рвение быстрее всех решать эти... что там за тема? О, "линейные функционалы". Препод там что-то брюзжал, а Чуя ждал, когда он напишет на доске гребанное уравнение, чтобы начать уже решать, и уйти мыслями целиком в свойста отношений эквивалентности. Вспоминая свойства на ходу, он судорожно записывает их на листе, любезно ему предоставленный Акутагавой. Полностью сосредоточиваясь на формулах, он будто бы выходит из этого мира ненадолго, забывая просто про всё, и его целью является только найти, чем является ядро линейного функционала, и как оказалось – гиперплоскостью. Теперь нужно лишь проверить непрерывность в нуле, и вуаля, готово! Он подскакивает с места, пугая, вообще не понимающего, что происходит, Акутагаву, и несется к преподу, сверяя ответ, и тот совпадает! Его хвалят, но радует Накахару даже не это. Он чувствует долбаное превосходство, когда правильно решает какое-то сложное уравнение, в дохрелион действий, в то время, как некоторые совсем ничего не вдупляют, как Рюноскэ, например. У Чуи даже самооценка не хило так подскакивает. Он довольный возвращается на место, и через несколько минут, пытается объяснить Акутагаве хоть что-то. Спойлер: ничего не вышло. Чуя слишком сильно бесится, когла кто-то не понимает таких, казалось бы, очевидных вещей. Вот тебе свойства, выбираешь нужное, подставляешь, решаешь, проверяешь, и всё! Да, где-то можно запутаться, в классах смежности, например, Чуя и сам с ними долго ебался, но черт возьми, Рюноске даже до них не может дойти! Накахара часто гадал, что тот вообще забыл на экономическом? Ему казалось, что тот больше походит на гуманитария. Ему бы какие-нибудь мрачные книги писать, а не решать циклические алгоритмы, в которых откровенно нихрена не смыслит. Нет, серьёзно, если его разговорить, то он может такие речи толкать, что половину слов нужно в словаре смотреть, чтобы понять, что тот желает донести, какой из него экономист? Заебавшись пытаться вдалбливать одно и тоже в чужую голову, Накахара обреченно упал головой в локоть, и промычал что-то типа: " Иди ты нахуй, Рюноскэ, я больше так не могу". И оставшиеся десять минут пары, он так и пролежал с закрытыми глазами, ни о чем не думая, даже находясь в некой простации. По окончанию пар, все сидящие в аудитории мигом собрали вещи, и поспешили свалить домой. Чуя и Акутагава последовали их примеру. Выйдя из здания, Чуя выругался: — Твою ж мать! Пошёл ливень. Некоторые студенты остались стоять на крыльце, под крышей, дожидаясь такси, или кого-нибудь, кто может за ними приехать и спасти от участи быть насквозь промокшими. К ливню подключился и гром с грозой. На улице сразу стало почти темно, и только молния озаряла яркой вспышкой света. — Слушай, ты как пойдешь? — пытаясь перекричать шум дождя, и говор людей, спросил Акутагава. — До метро ногами, как еще то? — также громко ответил Чуя. — Ну, я тогда побежал. — Ладно, до завтра тогда. — Да, пока. — махнув рукой, Акутагава сбежал по ступенькам вниз, оказывась в зоне ливня, моментально намокая, и выбежал за территорию универа. Он жил здесь рядом, в общаге, так что долго ему идти не придется. Чуя проследил взглядом за его удаляющейся темной фигурой, и когда та исчезла с поля видимости, тоже сошёл с крыльца. Окатило сразу, будто из ведра. Волосы промокли моментально, и он уже ощущал холод, и отстойное ощущение прилипшей к телу одежды. Он очень быстрым шагом направился в сторону метро, с желанием скорее добраться домой. В поезде он частично отогрелся. Ему было немного стыдно, что с него на пол капает вода, но ехать ему все равно не долго, и самый первый выскакивая из поезда, как только двери открываются, он бежит домой, надеясь, что его не убьёт молнией по дороге. Забежав в подъезд, он остановился, чтобы отдышаться, оперевшись руками на чуть согнутые колени. Он пробежал то метров сто, а уже чувствует себя трупом. Видимо, надо поменьше курить, хотя кого он обманывает, он знал, что ему надо поменьше курить еще несколько лет назад, когда делал флюрографию, ужаснувшись темным пятным на ренгене, а ему тогда было всего девятнадцать. Сейчас ему уже двадцать два, и он без понятия, в каком состоянии находятся его легкие, и если честно, его это не так уж сильно волнует. Через множество судорожных вдохов и выдохов, Накахара поднимает голову, и заходит в лифт, нажимая на седьмой этаж, и привалившись к стене, ждёт, пока тот доедет. Двери открылись, рыжий вышел, вставил ключ в замочную скважину, прокручивая два раза, дергая за ручку, и вваливаясь в свою квартиру. Сумка сразу летит на пол, как и промокшие кроссовки с пальто. Чуя, подрагивая от холода, поднимает вымокшую сумку, и пройдя с ней в комнату, вытряхивает её содержимое на стол. Слава богу, она из непромокаемой ткани и учебники с тетрадями не намокли. Он обнаружил, что с него на пол капает вода, и стащил с себя всё мокрое, липшее к телу шмотьё, пройдя в ванную и закидывая его в стиральную машинку. Пальто он поднял с пола, и повесил на сушилку. Осознав, что ему невъебенно холодно, он взял с собой чистую одежду с полотенцем, и залез в ванну, под горячую струю воды. Посидев под душем минут десять, он согрелся, и только тогда потянулся за цитрусовым гелем для душа, намыливаясь, и после, брил некоторые участки тела, так как терпеть не мог на себе растительность, поэтому и проделывал это почти каждый день. После, он намылил волосы, и смыл с себя всю пену, прибавляя температуру воды, так как к этой уже привык. Постояв под почти кипятком еще несколько минут, он выключил воду, и вышел из ванной, заматывая голову в полотенце, и вытирая тело. После, напялил на себя нижнее бельё, залез в огромную футболку, и засунув ноги в тапочки, прошёл в комнату, сразу хурнув на кровать спиной и громко выдохнул, смотря в потолок, в углу которого наблюдал паутину. Еще вчера её здесь не было, у него появилось резкое желание убрать её оттуда, но вставать и совершать какие-либо телодвижения было лень. Единственное, что он сделал почти на автомате, это потянулся рукой под кровать, где завалялась маленькая коробочка с таблетками. Кряхтя, он поднял её с пола, покрутил в руке, рассматривая через полупрозрачную оранжевую упаковку две перекатываюшиеся таблетки, а после открутил крышку, присел на кровать, и высыпал содержимое упаковки в ладонь. Посмотрев на пилюли, вглядываясь в мельчайшие крапинки, считая их, он резко закинул их в рот, проглотил, чувствуя, как они перекатываются по горлу. Откинул пустую упаковку на пол, она отлетела с глухим стуком, который он даже не услышал, и снова упал на кровать, взглянул на паутину, наблюдая, как она начинает закручиваться в спираль, и увеличивается в размерах, расползаясь по всему потолку. Выглядело жутко, но ему показалось это красивым. Он видел ультратонкие ниточки паутины, они напоминали нити сахарной ваты. Он улыбнулся, потому что почувствововал ощущение легкости и комфорта, будто его проблем и не существовало никогда, словно он все их выдумал, а сейчас до него дошло, что на самом деле его жизнь просто ахуеть какая крутая. Состояние этой эйфории длится несколько часов, по истечению которых рыжий засыпает, все также пялясь на паутину, которая теперь казалась ему балдахином, среди которого было невероятно уютно. На утро он чувствовал себя не очень, но и не совсем трупом. В глаза светило пробравшееся в комнату, через щель в шторе, солнце. Разлепив веки, он несколько раз поморгал, и обнаружил, что лежит в какой-то странной позе, поперек кровати, а ноги согнуты в коленях и задраны к стене. Он перекатился на бок и потянулся, разминая затекшее тело, в частности шею. Затем, он подскачил с кровати, но быстро пожалел об этом, так как в глазах потемнело, а голова закружилась, и пришлось сесть обратно. Уставившись в пол и зависнув на одной точке, он все-таки медленно встал с кровати, посмотрел в экран, лежащего на тумбочке телефона, и его глаза на секунду расширились. Он проспал первую пару, и нужно поторопиться, чтобы успеть на вторую. В голове была мысль плюнуть и не идти никуда, но он её выкинул; дома будет слишком скучно, и от безделья он начнет сходить с ума. Мысль, что сегодня вечером он получит таблетки, его воодушевила, и он в приподнятом настроении стал нятягивать на себя одежду: рубашку, по верх неё черную толстовку на молнии, и черные брюки. Наспех умывшись и расчесавшись, он схватил сумку и выбежал из квартиры. Заскочил на метро, доехал до универа и вошел в здание. Он успел, и в запасе осталось еще пятнадцать минут до следующей пары, которые он решил потратить на то, чтобы покурить. Поднявшись на третий этаж, он схватился за ручку пожарной двери, надеясь, что за ней никого, и он сможет постоять в одиночестве, прийти в себя, и просто подумать, но не тут то было. Открыв дверь, до его слуха сразу стали доходить немного приглушенные голоса, кажется, двух человек, в которых он узнал Акутагаву, а второй голос он помнил смутно, но он точно был знакомый. Он вошёл в дверь и... ну да, конечно, это Ацуши. Почему то, при виде их милой беседы захотелось скинуть этого светловолосого паренька с крыши. Не то, чтобы он не нравился Чуе, он и не общался с ним толком, так, переговаривались о домашке, курсовых работах, было видно, что парень не тупой, вполне себе адекватный, но было не понятно, чего Акутагава к нему так прицепился. Это разражало, и рыжий понимал, как это тупо, но ему не хотелось, чтобы Рюноскэ так хорошо с ним общался. Понимал, что это вообще не его дело, да и озвучивать свое негодование по этому поводу он не собирался, хотя и хотелось. Очень. Вот прямо сейчас взять и спустить их обоих вниз, наблюдая за летящими телами, и остаться здесь одному, покурить себе спокойно... — О, Чуя, привет. — Накахара вырвался из своих размышлений, и заметил, что Рюноске подошёл ближе к нему, а Ацуши как-то стушевался. — Чего на первой не был? — Проспал. — безэмоционально отозвался он. Акутагава усмехнулся. — Так ты решил прийти сюда ради обж и физкультуры? — Ну, я думал, с физры мы с тобой свалим. — Чуя посмотрел в лицо собеседнику, после, покосившись на Ацуши, который неловко перебирал в пальцах сигарету. Боже, Рюноскэ серьезно дал ему покурить? — Свалим. — подтвердил он и отвернулся в сторону, выдыхая дым. — Привет, Ацуши-кун. — Накаджима даже вздрогнул, когда к нему обратились, но быстро приветливо улыбнулся. — Чуя-кун, привет. — он поправил спадающую ему на глаза, белую челку. — Я наверное пойду уже, не буду вам мешать. — Он повернул голову в сторону Акутагавы, и направился в выходу, как ему в след прилетело угрюмое: — Ты нам не мешаешь. — беловолосый остановился около двери, глянул на Рюноскэ, к которому в два шага приблизился Чуя, и выдавил из себя улыбку, смотря на Накаджиму. — Еще увидимся, Ацуши-кун. — Тот секунду помялся, оглядел сначала Чую, потом Акутагаву, и все же, отворил дверь, поспешно скрываясь за ней, захлопывая. — Блять, Чуя, какого черта это было? — Накахара вопросительно выгнул бровь, смотря на недовольного Рюноскэ. — Было что? — Это, с Ацуши. Какого хера ты так к нему относишься? — Я к нему никак не отношусь. — отрезал Чуя, и вынул из пачки сигарету. — И меня удивляет, что ты – да. — Знаешь, не все в мире так ненавидят людей, как ты. — Никого я не ненавижу. — Ага, поэтому ни с кем не общаешься? — Мне это не интересно. — Конечно, тебе же интересно только закидываться наркотой, и только с тем, кто может тебе дать эту нартоку. — Чуя уже открыл рот, чтобы ответить, но тут до него дошёл смысл слов Рюноскэ, и Чуя понял, что его даже ни капли не задело это высказывание. Он не совсем признавал, что Акутагава прав, но людей он действительно не долюбливал, и не видел особого смысла это отрицать. Акутагава до боли закусил нижнюю губу, но о вырвавшихся словах не жалел ни сколько. Он скучал по прежнему Чуе, в котором еще оставалось хоть что-то от личности, который не был таким эгоистичным мудаком, и которого что-то в этой жизни интересовало или радовало. Сейчас же он был прямой противоположностью нормального человека. Акутагава знал, говорить с ним об этом бессмыслено. Ему, разве что, пройти реабилитацию, но добровольно он на такое точно не пойдет, он даже проблему до сих пор не признаёт, какое там лечение.. Чуя пожал плечами, и закурил, глубоко затягиваясь, наполняя легкие едким дымом. Хотелось что-то ответить, но мысли никак не собирались в фразы, и он решил забить. Пофиг, если Акутагава подумает, что обидел его, это нихрена не так, но разубеждать его было лень. Накахара поёжился, было холодно, а на крыше обдувало ледяным ветром. Акутагава снова был одет в одну только толстовку, но поверх неё обмотал шею шарфом. Серьезно надеется, что так ему будет теплее? Он стоял, обняв себя руками, едва не дрожа. Сколько они тут с Ацуши торчали вообще, что он так замерз? Чуя докурил, затягиваясь последний раз, и выбросил бычок вниз, с обрыва. — Пошли, пара через пять минут. — не дожидаясь ответа, Накахара прошёл мимо Акутагавы, и вышел, оставив дверь открытой. Тот с секунду постоял, и будто опомнившись, тоже вышел. В здание было гораздо теплее, топили хорошо, но шарф с шеи Рюноскэ не разматывал всю пару. Чуя откровенно пинал хуи, даже не пытаясь сделать вид какой-либо деятельности, или вовсе, участие в уроке. Он был полностью погружен в свои мысли и только покручивал в пальцах ручку. Акутагава тоже молчал, вроде как слушал преподавателя, Чуя изредка на него поглядывал, а тот делал вид, что не замечает. Накахару совсем не беспокоила эта возникшая неловкость, и неловко тут было лишь одному Рюноскэ. Чуе даже стало немного его жаль, и он решил, что надо с ним все таки поговорить. По окончанию пары люди стали выползать из аудитории, и когда Акутагава встал, Чуя схватил его за предплечье, несильно, но заставив обратить на себя внимание. — Пойдём за кофе, я не успел дома выпить, сейчас здохну просто. — и не дожидаясь ответа, потянул парня за собой, проталкиваясь через толпу людей, и сжав его руку сильнее, чтобы не потерять где-нибудь по дороге. Акутагава не сопротивлялся, молча следуя за ним, он тоже был не прочь выпить чего-нибудь горячего. Они в тишине вышли из здания, направляясь в сторону кафе, Чуя так и продолжал зачем-то держать его за руку, хоть тот и шёл на равне с ним. Подойдя к кафешке, Накахара опомнившись, выпустил запястье Рюноскэ из своей руки. Тот на него странно покосился, но ничего не сказал, и проследовал за ним в здание. В нос сразу ударил приятный запах корицы, но самое приятное – здесь было тепло. — Будешь что-нибудь? — спросил Чуя, повернувшись к Рюноскэ в очереди на кассе. — Капучино с корицей. — с каменным лицом проговорил он. — Можешь пойти сесть, я принесу. — Чуя скинул на него своё пальто, и тот без лишних слов отправился за столик. Накахара заказал кофе для Рюноскэ, с двумя, черт возьми, стиками сахара. Чуя серьезно не понимает, как у него не слипается задница. Себе он взял американо, потому что всё еще чувствовал себя недоваренным овощем. Забрав стаканчики, он прошёл к столику, где уже расположился Акутагава, подперев щеку рукой и пялясь в окно. Чуя поставил кофе на стол, подвинув в сторону Рюноскэ его стаканчик, и уселся на диванчик. Акутагава оторвался от созерцания вида улицы из окна, и обхватил свой стаканчик двумя руками, взглянув при этом на Чую. Тот принялся с невозмутимым видом цедить свой кофе, будто прибывая в своих мыслях, разумом был далеко отсюда. Рюноскэ молчал, ему не хотелось отвлекать такого соредоточенного на чем-то Чую, поэтому он спойно попивал сладкий капучино, сосредоточившись на вкусе. Через несколько минут, Накахара вдруг резко поворачивается, и глядит прямо на Акутагаву, и на лице у него странно-веселая ухмылка. Рюноскэ посмотрел на него в ответ вопросительным взглядом, на что Чуя поставил локти на стол, подперев рукой голову, и спросил, все также улыбаясь: — Ты же не забыл про человека? — Акутагава закатил глаза. — Не забыл, а что? — Не знаю, вдруг ты передумал? — с задумчивым видом ответил он, глядя Рюноскэ в глаза. — Ты знаешь, как я к этому отношусь.. но мне бы не хотелось, чтобы тебя убили где-то в подворотне, как собаку, так что.. считай, ты вынуждаешь меня это делать. — Прости. — с легкой веселостью выдохнул Чуя. — Я невероятно благодарен, за то, что ты это делаешь. — Да, да, можешь не заливать мне в уши это дермо. Пару лет назад, я, может и купился бы, но теперь я слишком хорошо тебя знаю. Но, Чуя.. больше я в эту хрень не полезу, хоть ты убейся. Это последний раз, а дальше разбирайся со всем сам. — Ты жестокий, ты в курсе? — он скрестил руки на груди. — Я и сам более не намерен тебя втягивать, у меня знаешь ли, еще отсталась какая-то доля от совести... — У тебя больше, чем эта доля и не было никогда. — Не перебивай меня! И я не согласен. — с возмущением, почти вскричал он. — Знаешь, иногда под кайфом ко мне приходит мысль о том, что это не совсем та жизнь, которую я бы хотел прожить, но при этом, мне очень хорошо, легко, и я бы не хотел ничего менять, понимаешь? — не дожидаясь ответа, он продолжил. — А когда я перестаю принимать, мне становиться до такой степени паршиво, и я думаю, что лучше бы я уже давно убил себя и не мучил своим жалким существование ни себя, ни тебя. И тогда, я даже серьёзно задумываюсь о том, чтобы провести лезвием по венам, ведь от моей смерти, по сути, никому ни горячо, ни холодно. И, наверное невероятно эгоистично тебе об этом рассказывать, но я всегда был ужасным эгоистом, сколько себя помню, и порой я думаю, что не хочу утаскивать тебя за собой на дно, но в другое время мне кажется, я бы хотел этого, и самое страшное, я ни сколько не боюсь этих мыслей. Ты можешь ничего не отвечать, если не хочешь. Я бы на твоём месте уже давно бы приложил себя об стенку и выкинул из своей жизни нахрен. Не знаю, почему ты меня терпишь.. — Ты не на моём месте, и в этом тебе пиздец как повезло. У меня, если честно, ни разу не было мысли выкинуть тебя из своей жизни. Ты – мой друг, и да, возможно, ты и отбитый на голову, но это не меняет того, что я всё еще дорожу тобой. Да, ты порой безумно бесишь, и мне бывает очень хочется приложить тебя об стенку, но я понимаю, что от этого ничего не изменится, и наверное, проще принять тебя таким, какой ты есть. Переделать я тебя не смогу. Накахара глядел сквозь Акутагаву, его глаза были расфокусированны, но он внимательно вслушивался в каждое слово. Когда Рюноскэ замолчал, Чуя отвел взгляд в пол, посидел пару секунду, после, снова поднимая глаза, и глядя на Акутагаву усмехнулся, немного помолчал, а затем, тихо рассмеялся. В порыве смеха, он вцепился рукой в свои волосы, а голову опустил вниз. Успокоившись, он вновь глянул на Рюноскэ, терпеливо ждущего, когда его друг прийдет в себя. — Прости, я не хотел разводить сопли. — Всё нормально. Не вини себя, за то, что сказал. — Я не заслуживаю твоей дружбы. — сказал он с горькой усмешкой. — Да, это правда. — Ну ты гад! Больше не буду тебе ничего покупать. Акутагава приподнял уголки губ, отчего на его щеках появились ямочки. Чуя тоже улыбнулся. Они посидели еще минут десять, допили кофе, и вышли из кафе. Пар больше не осталось, и по идеи юноши должны были пойти домой, но Чуе очень не хотелось возвращаться. — Рю, может погуляем? — тот повернул голову, и удивленным взглядом уставился на Чую. — Ты чего это? — Чуя немного стушевался, посмотрев вниз. Он и правда никогда не предлагал какой-либо движ первым, и сейчас даже сам себе удивился. — Мне скучно. — он посмотрел по сторонам, и снова вернул взгляд на Акутагаву. — И вообще, уже почти вечер, а ты обещал.. — Стой, стой. Я же сказал, что напишу тебе. — А что тебе такого надо провернуть, чтобы договориться о покупке наркоты? — слегка раздраженным тоном спросил Чуя. — Ну, может быть, хотя бы предупредить? — А ты не можешь позвонить ему сейчас? — Ебать ты умный. Я это сделал еще утром, абонент не доступен. — И? А дальше то что? Акутагава замолк, его лицо приобрело задумчивое выражение. Он заправил прядь волос за ухо, но она сразу выбилась обратно. Дул сильный ветер. — Да, ты прав. Пошли тогда. У тебя деньги то с собой? — Обижаешь. — усмехнувшись, и даже повеселев, отозвался рыжий. Он последовал вслед за Рюноскэ, немного удивляясь тому, что тот так легко согласился, потому что обычно, уломать его на что-либо очень сложно, и это, наверное только один Чуя умеет делать так, чтобы тот потом не метал молнии и нецензурные слова, во всех, кого видит. Было часов пять, но на улице уже начинало темнеть из-за тучь, покрывавших всё небо, не давая проход солнцу. Завтра снова будет дождь, дай бог хоть без ветра. Шли они пол часа, за это время Акутагава не сказал ни слова. Чуя тоже, он просто воткнул в уши наушники, и шёл, иногда немо двигая губами в слова песни. Рюноскэ остановился перед домом, рассматривая его, будто видит первый раз. (Чуя подумал, что возможно, так и есть.) Это был обычный частный, одноэтажный дом, с деревянной крышей, и ступеньками возле крыльца. — Стой здесь. — Чуя кивнул, оставась внизу, вынул наушники из ушей, а Акутагава поднялся по ступенькам, и постучал в дверь. Когда внутри послышались звуки шагов, он помахал рукой перед глазком. Дверь не отворилась, но Чуя услышал голос, высокий, и будто-бы детский. — Акутагава, чего тебе надо? — Кью, мне нужен Дазай. — Его нет. Ты один? — Нет с другом. — Какого хера ты кого-то сюда притащил?! — Да не ссы ты, ему можно доверять. — Я тебе не доверяю, а твоим шизанутым друзьям тем-более. — Ты можешь открыть дверь? После продолжительной, в несколько секунд, тишины, за дверью послышались металлические звяканья, какое-то шуршание, и звук: будто что-то тяжелое и железное упало на пол. После этого, ручка двери дернулась вниз, и дверь отворилась. Из не широкой щели выглядывал мальчик, лет двенадцати. Его волосы были наполовину черными, и на вторую половину – белыми. Чуя пристально наблюдал за ним и Акутагавой, который ни капли не удивился необычному окрасу волос мальчишки. Мальчик высуну голову, кинул недобрый взгляд на Чую, после, открыл дверь по шире, и уставился на Акутагаву снизу вверх. — Ну и что это за гном? — специально громко спросил он, чтобы Чуя услышал. — Ты себя видел, сопля? — отозвался Чуя, без злобы и раздражения. Кью нахмурил брови так, что даже Чуя на расстоянии уловил негодование в его выражении лица. — Где Дазай, Кьюсаку? — Я не знаю. И даже, если бы знал, почему я должен тебе говорить? — Потому, что твоему брату будет не выгодно терять клиента. — У моего брата таких клиентов хоть отбавляй, ему ни горячо, ни холодно, от какого-то там рыжего карлика-торчка. — усмехнувшись, проговорил Кью, глядя Рюноскэ в глаза. Чуя сделал несколько шагов ближе, приблизившись к крыльцу. — Слышь, ты, мелочь. Я не бью маленьких детей, но для тебя могу сделать исключение. — спокойно проговорил рыжий. — Ну давай, попробуй! Ты такой мелкий, что даже я смогу тебя уделать! — Кью рассмеялся. — Ну всё пацан, ты сам напросился! — Чуя не злился, ему было даже забавно от этой ситуации, и оскорбления от этой "мелочи" его никак не задевали. Он решительно полнялся по ступенькам наверх, оказавшись вплотную к мальчику. Чуя хоть и был низким, но этот пацан сейчас глядел на него снизу вверх. Внезапно, тот залез рукой под свою кофту, и резко вынул оттуда револьвер, направляя на Накахару. — Так, стоп. — Акутагава втиснулся между стволом и телом Чуи. — Кью, опусти чертов ствол. — проговорил он твёрдым, но спокойным тоном. Мальчик весело усмехнулся, и ловко спрятал пистолет обратно. Накахара, не ожидавший такого, смотрел на мальчика с округлившимися глазами, но быстро сменил выражение лица на насмешливое. Он хотел было еще что-нибудь съязвить, но под пристальным, грозным взглядом Рюноскэ передумал это делать. — Я так понял, ты нихрена не скажешь? Если так, то я приду еще, в другое время. — Посмотрите под мостом. — выдохнув, пробормотал Кью. — Спасибо, Кьюсаку. — Акутагава потрепал мальчика по голове, и сошёл с крыльца. Чуя кинул на мальчишку последний равнодушный взгляд, и отвернувшись, пошёл за Рюноскэ. — Блять, нахрена этому пацану ствол? Ты его видел, да? Капец, да он же любого может грохнуть! — Никого он не убьёт. Пистолет ему нужен для защиты. — Защиты? Кто-то хочет его убить? — Его самого врят-ли, а вот Дазая.. — Он типа его брат? — Чуя выгнул бровь, еле поспевая идти за Акутагавой. — Типа да. — туманно отзвался он. — Типа..? — Слушай, я не должен сливать тебе подробности о чужой жизни, окей? — Рюноскэ, за всю дорогу, только сейчас посмотрел на Чую. — Ты серьёзно? После всех лет нашей дружбы, ты мне не доверяшь? Почему ты вообще мне никогда не рассказывал о Дазае и вообще, об этой твоей.. наркоманской тусовке? Акутагава молча смотрел перед собой, не замедляя шаг, и Чуе приходилось практически бежать за ним, чтобы идти в уровень. Через несколько десятков шагов, он заговорил: — Кью не родной брат Дазая. Тот нашёл его на улице, какие-то наркоманы издевались над ним в переулке. Тушили окурки об кожу, избивали, накачивали героином. Дазаю стало жалко пацана, и он его забрал. Ему тогда самому только шестнадцать было, а Кью вообще совсем мелкий. — То-есть, в шестнадцать он уже торговал? — Ага. Насколько мне известно. Не так крупно, наверное, только начинал. Чуя замолк. Ему хотелось еще многое спросить. Как, и когда, они с Рюноскэ познакомились? Почему стали друзьями? Почему этот Дазай стал торговать, и кто хочет его убить? Он хотел спросить, но не стал, потому что, если Рюноскэ ему и ответит, то это явно не десятиминутный разговор, а они уже были близко к мосту. Так что, Чуя немо кивнул, и оставшуюся дорогу шёл молча. Они подошли к заброшенному мосту, по которому уже давно никто не ходил, и не ездил. Под ним, разве что, жили местные бомжи, или алкаши спускались под него, чтобы напиться. Рюноскэ и Чуя переглянулясь. — Чуя, только пожалуйста, молчи, пока тебя не спросят. — Да не вопрос. — усмехнувшись, сказал он, и первый пошёл по тропинке вниз. Акутагава за ним. Слова Чуи его не совсем успокаивали, но всё же, он надеялся, что тот ничего не выкинет. Они полностью спустились, под мостом было уже совсем темно, но можно было рассмотреть человеческую фигуру, устроившуюся на большом камне, и привалившуюся спиной к стене. Голова парня была закинута назад, но капюшон с неё, каким-то волшебным образом не слетал. Акутагава резко остановился, рукой откинул, спавшие на лицо волосы, назад и решительно двинулся к человеку на камне. Тот на движения никак не реагировал, продолжая неподвижно глядеть на, почти не различимое в темноте, течение реки, шумевшей чуть поодаль от моста. Глаза быстро привыкли к мраку и теперь силуэт парня рисовался четче. Можно было рассмотреть острую линию челюсти, и спадавшую из капюшона на лицо, вьющуюся челку. Акутагава подошел в нему почти вплотную, Чуя же не рискнул и остановился в паре шагов, украдкой, но с интересом наблюдая. — Привет. — робко произнёс Акутагава. — О, какие люди! — голова парня опустилась, и его блестящие в темноте глаза, осмотрели Акутагаву снизу вверх, после, метнулись к Чуе, но вновь переключились на Рюноскэ. — Какими судьбами? — Ты чего на телефон не отвечаешь? — с упреком в голосе спросил Акутагава. — Сменил номер. Ты же знаешь, Рюноскэ-кун, у меня много недоброжелателей, звонящих и пишущих мне различного рода...угрозы. — парень снова взглянул на Чую, после, быстро поднялся, и спрыгнул с камня на ноги. — Как ты меня нашёл? Заходил домой? — он вновь обратился с Акутагаве. — Да, Кью сказал где тебя искать... — не успел Рюноскэ продолжить, парень замахнулся, и ощутимо ударил его по лицу. Рюноскэ чуть отшатнулся, сплюнул кровь и вытер рукой разбитую губу. Чуя сразу напрягся, собирался подойти ближе, но Акутагава жестом руки показал стоять на месте. — Я же говорил, чтобы ты не смел водить никого ко мне домой. — спокойно, и одновременно строго произнёс парень. — Он никому не скажет. — твердо отрезал Рюноскэ. — Да, возможно. — парень посмотрел в строну, после перевел взгляд на Чую, сделал к нему пару шагов, и встал почти что вплотную, не скрывая, рассматривал. — Но, вполне вероятно, местные барыги следят за людьми, которые приходят ко мне домой, а с внешностью этого парня... — он прищурился, метнул взгляд на волосы Чуи, выбившиеся из хвоста, и вновь заглянул в Рюноскэ глаза. — Не запомнить его трудно, и... вполне вероятно, за ним уже следят. По коже Чуи прошёл холодок, и он едва сдержался, чтобы не дернуться под пристальным взглядом. Он хотел отвести его, перестать так открыто пялиться, но не мог, его будто пригвоздиди глазами. В темноте он не мог разобрать цвета чужих глаз, но представлял их темными. Они пугающе сверкали в темноте, но Чуе это даже нравилось. Нравилось это чувство нервозности, и жуткая аура, излучаемая этим человеком. Вдруг, Акутагава подорвался с места, и приблизившись к парню в капюшоне, несильно ударил его кулаком в плечо. — Блять, Дазай, что ты мелешь? — шатен лукаво приподнял уголки губ и повернулся к Рюноскэ. — Что? Я не хочу быть ответственным за смерть твоих друзей от рук моих врагов. — все также улыбаясь, проговорил он. — М-да, интересно, почему я всё еще жив. — пробормотал Рюноскэ. — Так ты продашь или продолжишь выёбываться? Дазай вздохнул, и улыбка слетела с его лица, будто её и не было на нём никогда. Он повернулся к Чуе. — Что ты принимал? — Накахара забегал глазами, цеплясь взглядом за Рюноскэ, но тот смотрел равнодушно. Дазай усмехнулся. — Не бойся ты, я не прокурор. Немного помявшись, Чуя ответил. — Последний раз суфентанил. — Дазай немного приподнял брови, будто что-то обдумывая, и после, залез рукой в карман джинс, выуживая оттуда маленькие таблетки, при этом спрашивая: — А брал в аптеке? — Сначала у Акутагавы, а когла он слинял, то да, пришлось там. Но мне перестали продавать. Дазай хмыкнул. — Не удивительно, ты едва на пятнадцать лет выглядишь. Хотя, может здесь темно, восемнадцать хоть есть? — Ты идиот? Мне двадцать два. На секунду Дазай замер, и приблизился ближе, еще раз сверля Чую прищуренным взглядом. — Да, здесь точно слишком темно. — А ты такой старый, что уже со зрением проблемы? — О, поверь, тебя любой человек может принять за школьника, проблемы со зрением тут не при чём. У Акутагавы спроси. Не успел Чуя ничего ответить, Дазай протянул ему руку, согнутую в кулаке. Накахара сначала недоуменно её оглядел, а потом, опомнившись, протянул раскрытую ладонь. Шатен аккуратно раскрыл кулак над его рукой, слегка касаясь, чтобы выпавшие таблетки не разлетелись в стороны. Чуя отметил про себя, какая у того ледяная кожа. Интересно, сколько он тут сидит. Рыжий осмотрел пять маленьких пилюль у себя в руке, в мыслях негодуя, почему так мало? Ладно, всё же лучше, чем ничего. Он быстро спрятал их в карман толстовки, и оттуда же вынул несколько купюр, которые протянул Дазаю. Тот принял их, и убрал в карман джинс. — Ты не посмотрел, этого хватит? — Вполне. — он отошёл чуть назад, и стянул с головы капюшон, встряхивая головой, отчего волнистые волосы обрамили его лицо, но он заправил их за ухо, и Чуя невольно зацепился взглядом за, сверкнувшее в темноте, кольцо в проколотом хряще. — Эй, Дазай, дай хоть номер свой, чтобы связаться с тобой как-то. Дазай выдохнул и залез рукой в карман, вынул оттуда картонную карточку, и передал Рюноскэ. — "Сантехнические услуги Дазая Осаму", ты серьезно?! — А что? Я умею подкручивать водопроводы. — с невозмутимым видом ответил он. — Ты бы лучше в универ хоть раз в неделю заходил. — Дазай, на такое заявление только фыркнул. — Нет, серьезно, как тебя вообще еще не отчислили? — Я сам без понятия. Боятся наверное. — А в каком ты универе? — внезапно влез в разговор Чуя. Он не хотел, само как-то вырвалось, после, он тут же закусил губу. Дазай и Рюноскэ замолчали. Молчание продлилось секунды три, во время которых Чуя уже несколько раз пожалел, что спросил, но внезапно, Дазай заговорил: — В том, где Акутагава. И, как я понял, и ты. — Ого, эм... я тебя не видел ни разу. — Чуя заправил волосы за ухо. — Я на филологическом. — Да, и ходит раз в месяц. — вставил Акутагава. — Я и сам его не видел. — Конечно, мы на разных этажах. Как бы ты меня увидел? — Ну иногда же вы спускаетесь. — Ой, всё, заткнись уже. — они коротко оба рассмеялись, и теперь Дазай не казался Чуе таким грозным. — Ты замерз, тебя может, кофе напоить? — пожав плечами, спросил Рюноскэ. — Нет, я домой, к Кью. — он махнул головой в сторону подъема. — Знаешь, ты очень разбаловал этого мальчишку. — Дазай пожал плечами. — Не знаю, меня он слушает. — Только тебя и слушает. — буркнул Рюноскэ. Ладно, думаю еще увидимся. — Давай, пока. — Дазай махнул рукой на прощание, и встретившись взглядом с Чуей, развернулся и скрылся из виду в темноте. Чуя с Акутагавой тоже поспешили подняться на землю, пока сюда еще не пришли ночевать бездомные. Рюноскэ что-то причитал про то, что он предупреждал, чтобы Чуя не возникал, и что ему просто повезло, что у Дазая было хорошее настроение. Он после этой встречи даже как-то оживился, и предложил зайти в бар выпить, но Чуя отказался. Его дома ждало занятие поинтересней, и с Рюноскэ он попрощался еще возле университетской кафешки. Тот ему что-то говорил, но Чуя не слышал из-за шума машин, а переспрашивать было лень, да и он очень хотел домой, так что, бросив короткое: " До завтра", он убежал в сторону метро. Спокойно доехав до дома, в небольшом мондраже, от того, что в его карманах лежала наркота, и если бы кому-то приспичело его обыскать, он бы уже сидел в тюремной камере. Он косился на людей, но на него всем было плевать, как и ожидалось. Выпрыгнув из поезда, он добежал до квартиры, и ввалился внутрь, скидывая одежду на ходу, и взяв чистую, направился в душ. Быстро обмывшись, он замотался в полотенце, высушил волосы, оделся и доковыляв до комнаты, рухнул на кровать. Посмотрел на потолок. Всё та же паутина. Он вздохнул, и выудив из кармана, валявшейся на кровати, толстовки, таблетки, сложил их на тумбочку. Немного потупив, он закинул одну в рот и сглотнул. Через секунд двадцать перед глазами поплыло, а все мысли вытеснулись из головы, заменяя пространство в голове на приятную легкость. Внезамно ему вспомнился тот парень, что продал ему таблетки. В голове стали мелькать его острые черты лица, волосы, и жуткий взгляд, который ни сколько Накахару не пугал, а лишь наоборот, ему хотелось в нём утонуть. Приблизиться ближе, и позволить убить себя этим взглядом. Совсем немного, но он недоумевал, какого хера в его сознании всплывает этот парень, но с другой стороны ему было плевать. Его всё устраивало. Было хорошо, даже лучше, чем со старыми таблетками. Что этот гад ему вообще дал? Он хочет ещё. На лице появилась глупая улыбка, и он прикрыл глаза, потянувшись руками вверх, и заворачиваясь в плед, делая что-то наподобии гнезда, и так и засыпает в нём.