Что в имени тебе моем?

«How'd he go so low, low, low? (Как он так низко опускается?) Where'd he learn that? (Где он научился этому?) Everyone came for the show (Все пришли ради этого шоу) But I want him to be... my private dancer (Но я хочу, чтобы он был... моим личным танцором)» Эд вытер со лба пот и тряхнул майку за ворот, чтобы немного охладиться. Они танцевали уже несколько часов, и теперь усталость было невозможно игнорировать. Егор держался лучше, даже одышки не было. Он выпил немного воды, стянул потную футболку, бросив её на стул, и выключил магнитофон. Выграновский наконец смотрел на чужое тело в свете. Это ему удавалось редко. Обычно все эти яркие прожектора вперемешку с расслабляющей, вседозволяющей темнотой делали вещи… Нереалистичными. Сейчас же Эд видел каждую складочку, мышцу, неровность, каждую родинку и волосок на теле. Это было так странно. Егор казался человечнее. Ближе. Крид, поймав на себе чужой взгляд, поежился, словно не привык, и поспешил натянуть рубашку, которую взял на смену. Эд отвернулся, решив заняться своим видом. — Я думаю, нам надо поставить композицию, — вдруг сказал Егор. Эд передёрнул плечами: — Зачем ещё? — Чтобы была какая-то цель. Какой-то итог наших занятий, — легко ответил он. — Выучить композицию. Выграновский знал, это не всё. Там было двойное дно, а то и вовсе дыра, ловушка, в которую он рисковал провалиться. Но он кивнул, слишком уверенный в том, что ускользнет вовремя. Егор улыбнулся. Они собрали вещи и направились к нему домой. В последнее время Выграновский постоянно ночевал у него. Там было спокойнее, теплее и гораздо лучше, чем в своей узенькой комнатушке. «Знай Антон, где я ночую, уже задолбал бы с расспросами», — фыркнул про себя Эд. Он и сам понимал, что вот так ночевать у кого-то — это… Ненормально. Но, во-первых, и без того мало что в его жизни было нормальным. А во-вторых, он и Крид — взрослые люди и сами решат, что представляют из себя их отношения. Вот Эд решил, что всё выходит из-под контроля… — Кофе или чай? — Ты же знаешь. Егор действительно знает. Знает, сколько молока добавлять в кофе, знает, на какой стороне кровати Эд предпочитает спать, знает, что есть запретные темы для разговора, знает, что сказать, чтобы на его губах мелькнуло слабое подобие улыбки. Крид забрался под кожу. Глубоко, прочно, до призрачной боли, что пробуждает в Эде — кто бы мог подумать — какие-то чувства и эмоции. Эмоции всегда всё портят. Наталкивают на действия, на слова. И чаще на те, о которых потом приходится жалеть. — А ты сам, — Выграновский поставил кружку на тумбочку, — откуда родом? — Из маленького городка на севере, название тебе ничего не даст, — пожал плечами Егор, уставившись в потолок. — И почему ты здесь? — пытался по крупицам добыть информацию Эд. Ему надоело быть единственной распахнутой книгой в этой комнате. — Всем нам зачем-то надо сбежать в столицу, — безэмоционально улыбнулся Крид в ответ. Его локоны растрепались, домашняя рубашка была чуть большевата, в свете заметны покраснения на ладонях и то, как стёрта кожа на изгибе локтя. Эд не допрашивает, он привык к таким ответам. Тень улыбки на его губах говорит о понимании. Печальный взгляд говорит о том, насколько на самом деле горчат эти слова. Они лежат так ещё какое-то время, пока Егор не садится за швейную машинку. Эд краем глаза наблюдает, как умелые руки сострачивают кусочки черной кожи. — Твой новый костюм? — интересуется он скорее из вежливости. — Нет, шью знакомой, — отвечает Крид, после чего поднимает сияющий взгляд на Выграновского. — Хочешь, я тебе что-нибудь сделаю? — А что? — лениво отзывается Эд, сворачиваясь клубочком. Так он видит всё перевернутым, таким неправильным, как и вся эта комната, как и их пребывание здесь, как их существование. — Рубашку? Блейзер? Водолазку? — на последнем слове Егор чуть усмехнулся, оглядев Эда. Тот фыркнул в ответ. — Рубашку было бы неплохо. Мне не в чем ходить на работу, — кивнул в ответ Выграновский, зевнув. — Тогда поднимайся, мне надо снять мерки, — Егор встает со стула и ждёт, когда мужчина, у которого уже глаза слипаются, поднимется с кровати. Эд нехотя встает и снимает футболку. Егор хотел было сказать, что это не обязательно, но ему редко удавалось оглядеть чужое тело. Да и он это не особо это любил. На чужой груди и на спине разбросаны имена. Будущие ли, прошлые — он не знал. Эти чёрные буквы мозолили глаза, закрывали от взора красивую, белёсую кожу с очертаниями мышц под ней. Егор берет старенький, потёртый метр и аккуратно оборачивает вокруг запястья руки, затем бицепса, плеч и горла. Пальцы едва-едва касаются кожи. Эд неловко переминается с ноги на ногу. Лента опоясывает талию мужчины, запястье Егора скользит по коже, и тот незаметно дергается, словно испугавшись. Эд хочет было опустить взгляд, но Егор резко подается вперед, целуя. Это ещё одна их проблема, как считает Выграновский. Они целуются. Легко, невинно, как долбанные подростки, зато с завидной периодичностью. Они выражают этим и раздражение, и усталость, и печаль, и редкие моменты блаженства. Эти поцелуи не ведут никуда и чаще не длятся дольше секунд десяти. Эд безоговорочно знает: настоит на большем — его оттолкнут. Да и он сам уже не ставил своей целью уложить Крида в постель из какой-то вредности. У них были эти странные поцелуи, которых, почему-то, было вполне достаточно. По крайней мере, пока чертов танцор не решит, что Эд достоин большего. «Когда дело приняло такой расклад?» — подумал он, послушно отстраняясь. Крид как-то странно улыбнулся и отошёл к рабочему месту, вновь сел за машинку. Эд, хмурясь, посмотрел на него и стал натягивать футболку. — Ты опять не собираешься спать? — уточнил он, забираясь под одеяло. — Прикорну между номерами. У меня будет пара свободных часов, — ответил Егор. Выграновский нахмурился. Может, краситься Егор и умел, но его тональник и пудра не смогут вечно скрывать эти синющие круги под глазами. Хотя это не его дело. Но это ведь влияет на их занятия, так? То есть он имеет право возразить? — Идём в кровать, хорош валять дурака, — кивнул на другую половину Эд. — Дорогой мой, это очень лестно, но я не хочу спать, — в ответ всё тот же мягкий, бархатный тон. Но нет улыбки, в глазах читается усталость. Выграновский раздраженно вздыхает и вновь поднимается на ноги. Он подходит к мужчине и выдергивает машинку из розетки. После чего наклоняется и целует того в уголок губ. — Спать иди, ты себе все номера похеришь. — Не пущу тебя больше к себе, — вздыхая, качает головой Егор, но послушно поднимается и идёт в кровать. Они ложатся спина к спине, не желая хорошего сна и не передергивая одеяло друг на друга. Как чужие. Эда откровенно клонит в сон, но он дожидается, когда Егор заснет первым, чтобы убедиться, что тот вновь не сядет за свою чёртову машинку. Только после он позволяет заснуть и себе. Последнее, что замечает Эд перед сном — следы тональника на своем животе.