Что в имени тебе моем?

— А я ему, в общем, говорю: мужик, если ты хочешь, чтобы я надел брюки в такую жару — будь добр, купи в каждый класс кондей, — рассказывал Антон, активно жестикулируя. — Вот так и учился в школе с этим придурком-директором. Арсений понимающе усмехнулся и отпил чая, поглядывая в окно. Весна сменилась жарким и беспощадным летом, от которого сбежать к прохладным волнам океана пока что у обоих мужчин не было возможности. Каждый справлялся, как мог: Попов сидел под кондиционером и вентилятором в одних трусах, а Шастун приходил к нему и часами торчал под холодным душем. Антону во всех его кожаных костюмах было особенно душно, но когда Попов спрашивал, почему бы парню хотя бы дома не переодеться во что-то более открытое, тот отмахивался, опуская взгляд. Антон стеснялся имён, и с каждым днем это становилось всё невыносимее. Арсений тем временем в который раз обмахнул себя газетой и протяжно выдохнул. — Может, нам стоит куда-то сходить, раз ты уже выспался? — предложил он. У него был выходной, и Шастун переночевал у него, чтобы они больше времени могли пообщаться, а потом Арсений мог бы опять подвезти Антона до клуба. Это стало еще одной привычкой. Антон неохотно согласился на предложение Попова. На самом деле, ему не очень хотелось куда-то выходить, но на согласие были свои, довольно веские причины. Во-первых, летние вечера отдавали особым шармом, который было преступлением не замечать, сидя в душной, освещённой желтоватым светом кухне. Во-вторых, Шастун уже и не помнил, когда в последний раз выбирался куда-то. Кажется, это было не просто до его работы в клубе, но и вовсе года два-три назад, когда у Антона были сомнительные компания и цель. Но главной была иная причина: Арсений сам изъявил желание куда-то пойти. Ни он, ни Антон не заводили разговоров на тему «кажется, мы теперь дружим». Это был медленный процесс из утра в утро, из разговора в разговор. Это были одиночество и боль, которые надо было с кем-то разделить, чтобы в груди не было столь тяжко. Но главным переломным моментом стала истерика Шаста, когда он впервые кому-то показал свою уязвимую сторону, а Попов проникся к нему заботой. С этого момент что-то изменилось. Это были мелочи: другие жесты, иные слова. Это был разогретый в микроволновке чай с двумя кусками сахара, как Антон любит, общие шутки, которые не должны казаться смешными со стороны, долгие бесстыдные взгляды друг на друга, а не в стол. И осознание. Осознание, что они встречаются по утрам больше не из-за одиночества, а потому что действительно хотят провести время вместе. И сегодня, когда Арсений предложил куда-то пойти, Антону казалось, что они оказались готовы вынести их дружбу за пределы этой квартиры, открыть секрет миру. Это было волнующе, пугающе и очень важно. Чёрт знает почему. Поэтому теперь Попов сидел за рулём, а Шастун на пассажирском сиденье нервно переключал радиоволны и наблюдал, как машина направляется в центр Москвы. Антон скривил губы. Он давно здесь не был днём по понятной причине: люди. Центр кишит людьми, а Антон не любил быть на виду у этих счастливчиков, что слышали о проститутках лишь из «Волка с Уол-Стрит», а о жизни, что Шастуна окружала, лишь из новостей, где показывали очередное убийство в прогнившем районе на окраине города. Антон не вписывался в их безбедное существование, и сейчас имена на его руках это особенно выдавали. — Куда хочешь пойти? У меня вряд ли сейчас хватит на ресторан, зарплаты еще не было, но на кафе достаточно, если ещё не устал от кофе, — предложил Арсений. Антон тут же прикинул, сколько народу будет в кафе в конце рабочего дня, и поспешно помотал головой. — Мы можем найти что-то менее людное? — прямо спросил он, решив не тратить их драгоценное время. Попов притормозил возле тротуара и посмотрел на Шастуна. — Насколько менее? — тут же подозрительно отреагировал мужчина. — Чтобы… Совсем никого, желательно, — жалостливо попросил Антон, оглядев имена на коже в очередной раз. — Шаст, — Арсений удрученно вздохнул. — Людям вокруг будет совершенно наплевать на твои имена. Они не пристанут к тебе из-за них, как какие-то бандиты. — Но они будут пялиться, понимаешь? Будут знать, что со мной что-то не так. Антон хотел бы притвориться нормальным, но люди не смогут видеть его таким. Он сталкивался с этим с детства. Они увидят имена, и их дружелюбные лица исказятся отвращением, даже если они не скажут ни слова. — Ладно, — не стал спорить Попов, решив, что эта проблема одними его словами не разрешится. — Тогда нам надо найти место в центре города, где нет людей. Звучало довольно абсурдно. Антон вздохнул. Видимо, в итоге они так и поедут в бордель, ничего не решив, и всё из-за его глупых комплексов. Он уже хотел было сказать, что всё в порядке, он потерпит, пересилит себя, но Арсений просиял идеей. — Кажется, я знаю такое место, — улыбнулся он и кивнул выходить из машины. Они прошли пару кварталов, пока не очутились у бизнесцентра, где Арсений, как оказалось, раньше работал — театр переживал не лучшие времена. В выходные здание было закрыто, но охранник пропустил их, узнав Попова. Всё это время Антон старался держаться за ним, словно прятался, и только в лифте отлип. — Куда мы идём? К тебе офис? — Там нечего смотреть, меня и так от этого места тошнило, — сморщился Попов. — Но… Есть здесь кое-что, что может тебе понравиться. Антон посмотрел на сверкнувшего глазами Арсения и лишь пожал плечами. Что угодно, лишь бы вокруг не толпились. Они поднялись на последний этаж, после чего Попов повёл их какими-то коридорами до запасной лестницы. Шастун уже представлял, куда его ведут, и затаил дыхание, когда мужчина повернул ручку двери, и они оба ступили на крышу. Антон поспешно подошел ближе к краю, окидывая взглядом вид. Он не помнил, чтобы когда-то видел такую красоту вживую. Тысячи мерцающих огней в вечерней полутье были словно звёздами, что покинули небо над городом и упали вниз. И блаженная тишина, нарушаемая лишь редкими дуновениями теплого летнего ветра. Небо было так близко и всё ещё так недостижимо, но и суета центра города, дребезжащий шум уже не тревожили на этой высоте. Антон вдохнул воздух полной грудью и шагнул еще ближе к краю. — Ты только не прыгай, — тут же предупредил Арсений. Они оба не знали, шутка ли это. Антон промолчал и уселся прямо возле парапета. Вечер ещё никогда не казался ему столь привлекательным. — Я иногда выходил сюда в перерыв, — продолжил разговор Попов, присаживаясь рядом. — Чаще — когда у меня настроение ни к чёрту. Антон понимающе кивнул. Действительно красивое место, где можно спрятаться от проблем или вовсе уйти от них навсегда: выход со всех четырёх сторон. В таком месте не хотелось говорить о всякой бессмыслице, как на кухне. Хотелось прямо и до упора задавать самые неприятные вопросы, словно бесстрашие пронизывает вместе с ветром. — Ты нашел уже следующего человека из списка? — спросил Антон. Ему казалось, со смерти Алёны прошло уже достаточно времени, чтобы Арсений мог задуматься о поиске соулмейта. — Нет. Он мне и не попадался, — покачал головой Попов. Ему не очень хотелось говорить о списке, он почти презирал всю эту идею с соулмейтами после смерти возлюбленной. — Неужели многие так к этому стремятся? — безразлично пожал плечами Арсений. — Знаешь, когда на тебе чёртовы четыре сотни имен, то дожить до встречи с соулмейтом и подарить ему поцелуй становится мечтой, — немного оскорбленно заметил Антон, обняв колени руками. — Дожить? Шаст, ты ещё очень молодой, — пытается успокоить мужчина, но Шастун качает головой, мол, «не понимаешь ты нифига». Говорить о том, что из клуба он может и не выбраться живым после окончания списка, сейчас не казалось хорошей идеей, так что Антон оставил эту отвратную тайну при себе. Он откинулся на спину, чтобы видеть постепенно чернеющее небо. Абсолютно беззвездное, безнадёжное. Небо Москвы. Небо его клетки, где он, скорее всего, обречён провести всю жизнь. Кто-то приезжает сюда за свободой, но Москва пленит и их, просто незаметно, более искусно. С Антоном даже церемониться не стали. Арсений оглядел парня и тяжело вздохнул. Это преступно — быть депрессивным с такой яркой, солнечной внешностью. Антону пошла бы улыбка в тридцать два зуба, пошли бы взлохмаченные от бега волосы и сияющие амбициями глаза. Ему пошло бы счастье. Ему обязан был кто-то показать это. И если никто из огромного списка на теле Антона не способен, то Арсений сам возьмёт на себя ответственность. Попов роется в сумке и достаёт небольшую бутылку воды. Поковырявшись ножом для бумаги, он делает в крышке дырку, скрывая все свои действия от Антона, что, в общем-то, слишком занят собственными не самыми радужными размышлениями. Арсений терпеть не мог, когда собеседник вот так вот уходил в себя, так что никакого стыда от своего поступка не испытывал. Вода попадает Шастуну прямо в глаза, и он недовольно морщится, прежде чем подняться и уставиться на Арсения. — Ты так драматично лежал, что я решил, тебе не хватает картинных слез, — бесстыдно заявляет Попов, ухмыльнувшись. — Эгоцентричный ты придурок, Арс. Сам страдаешь, а другим не даешь, — фыркает Антон, делая шаг навстречу, после чего в него прилетает ещё одна струя прохладной воды. Он вытирает лицо рукавом футболки и выставляет руки в примирительном жесте. — Хорошо, ладно, я поговорю с тобой. Попов с сомнением смотрит, но всё же кивает и опускает бутылку, прекращая целиться. Его задача была лишь вывести Антона из транса, а не играться в опасную глупую игру на крыше. Вот только Шастун считал иначе. Он резко бросился на Арсения, выхватывая бутылку из рук и, изо всей силы надавив на пластик, порядком облил его водой. Они принялись драться, вырывая бутылку друг у друга. Детская, абсолютно тупая забава, но им было весело. Смешно, отчаянно и до истерики. Футболки и джинсы были уже мокрыми, по лицам стекали капли, волосы растрепались. Они понятия не имели, что их так увлекло. Это был порыв, словно им нужно было выплеснуть энергию, недовольство, раздражение, скопившиеся в них. И если Арсений был спокойнее, он почти оборонялся, то Антон делал всё, чтобы ударить больнее, чтобы действовать быстрее, не давая шанса увернуться. Это не была жестокость, просто Попов позволял этому случиться, а Шастуну казалось, что он всё контролировал. Посмотри он на это пару минут ранее, он бы остановил себя, потому что всё выглядело так, словно он срывает свою злость на Арсении. Но потом всё происходит случайно. Пустая бутылка полетела с крыши, Антон оступился, падая поясницей на парапет, и Арсений едва успел вовремя его ухватить, сам чуть не навернувшись и не полетев с ним вместе. Антон, не успев коснуться пола, сильнее цепляется за руку Попова — тот делает рывок — и парень валится на него. Край крыши остаётся позади. Может, он бы и не упал, — успел уцепиться за парапет, — но это было рискованно. Непонятная злость Антона испаряется, он утыкается в чужую грудь, пытаясь отдышаться, а Арсений инстинктивно гладит его по волосам. Глаза у обоих широко распахнуты, руки дрожат. — На кой чёрт? — выдыхает Шаст. — Хотел тебя немного растормошить, — неуверенно отвечает Попов. Парень смотрит на него, как на умалишенного, и Арсений может его понять. Но ведь всё могло бы закончиться вполне невинной шуткой, если бы Антон не ринулся за бутылкой. Всё вообще могло бы пройти нормально, если б они не подняли эту ужасную тему соулмейтов. Арсений прижимается губами к кудрявой макушке, всё ещё пытаясь выровнять дыхание. Этот поцелуй не имеет ничего общего с влюбленностью или похотью, скорее просто касание, когда ты понятия не имеешь, как выразить всё словами. И первая искра, что мимолетно зажигается на адреналине и потухает. На крыше становится холодно, руки мужчин цепляются друг за друга какое-то время, прежде чем Антон поднимается. Теперь от высоты кружится голова, так что они бредут к двери, и только зайдя в помещение, чувствуют себя в безопасности. Они ещё какое-то время смотрят друг на друга шальными глазами, прислонившись к противоположным стенам на узкой лестнице на крышу, после чего соглашаются пойти в машину. Полетали, пора на работу.