Что в имени тебе моем?

Антон сидел в машине и смотрел на мерцающую вывеску клуба через пару домов от него. Он специально попросил Арсения остановиться подальше от борделя, чтобы Попов там не засветился — привлекает внимание посторонних. Скруджи и так достал его с занятыми у Егора деньгами, а уж сколько расспросов может быть, если Эд заметит, что парня кто-то подвёз на машине. Шастун уставился на ручку двери, так и не решаясь выйти из машины. Эта дверь — грань между укрытием и суровым полем боя, между крепким сном и резким, болезненным пробуждением. Между мечтой, которая теплится в сердце, и ранами на руках, что возвращают в реальность. Парень сглотнул вязкую слюну, не решаясь сделать этот шаг. Хотелось струсить, сказать «увези меня отсюда», а Попов нажал бы на газ и спас Антона от предстоящей ночи. Шастун слишком привык чувствовать себя в безопасности рядом с мужчиной. Арсений не подгонял его, терпеливо ждал, всё прекрасно понимая. Он и сам рад был бы к чертям увезти друга из этого квартала. Но он осознавал, что это невозможно. — Спасибо, что подвёз, — сказал наконец Антон, пересилив себя. — И прости за истерику утром. — Всё в порядке, — заверил Арсений. — Не мучай себя слишком сильно сегодня. — Я попрошу не включать меня сегодня в список тех, кто берет «специфичные» заказы, — со вздохом пообещал Шастун. Может, один день он может позволить себе передышку. Мужчины ласково улыбнулись друг другу на прощание. Антон потянулся и открыл дверь машины. Имена на теле сверкнули в свете кислотно-ярких вывесок.

***

Утро воскресенья двое мужчин встретили в танцевальном клубе. Эд прошёл вместе с Егором в предложенный зал. Он ничем не отличался от обычного: паркет, стены, освещенные утренним светом, зеркала, что видят тебя насквозь. Лишь только из потолка в пол уходило несколько металлических шестов. Выграновского передернуло. Он недоверчиво посмотрел на парня. — Мы об этом не договаривались, — прошипел он почти испуганно. — Мне нужно узнать, что ты уже умеешь, чтобы понять, на что ориентироваться, — пожал плечами Крид, присаживаясь на скамью. — Я не буду танцевать тебе стриптиз! — А кто говорил про стриптиз? Можешь просто станцевать что-то без намека на сексуальный подтекст, — предложил спокойно Егор. — Или ты можешь продолжать работать в борделе, чтобы смотреть на проституток и стриптизеров, успокаивая себя, что не один ты в свое время так низко пал, — добавил мужчина, заломив бровь, а-ля «и тебя это устраивает?» Эд про себя выругался из-за того, как этот ублюдок легко читал его, ещё раз кинул испепеляющий взгляд на Крида и все же нехотя двинулся в сторону шеста. В конце концов он сам согласился на подобную «терапию». Если есть что-то, что действительно поможет ему смириться с прошлым и пробудить хоть маломальское желание жить, то Эд был готов попробовать. В конце концов, ему уже нечего терять. Руки коснулись металла, что почти жег, а внутри всё переворачивалось, когда воспоминания с силой хлестали по ногам, побуждая рухнуть. В спину упирался ощутимый взгляд Егора. Сколько неоправданного давления. Щелчок магнитофона, и первые аккорды мелодии прошлись по комнате. Странные, ломанные, неприятные. Они нервировали лишь сильнее. I wanna stay inside all day (Я хочу остаться дома на весь день) I want the world to go away (Хочу, чтобы мир исчез) Эд старался не вслушиваться в текст, послушно начиная двигаться около шеста. Медленно повел бедрами, заскользил по трубе руками. Все машинально, по памяти. The wasted years (Растраченные годы) The wasted youth (Потраченная молодость) Девушка пела тревожно и депрессивно. Руки у Эда потные и скользкие, но ему удается сделать пару оборотов на шесте, после чего замереть на нем в какой-то неестественной позе, ладонями цепляясь за металл, прикрыв глаза. Сцепления с кожей почти никакого, а руки уже дрожат от напряжения. A 21st century whore (Будучи шлюхой 21 века) I want back my virginity (Я хочу назад свою девственность) Ладони соскальзывают, и Выграновский валится на пол. Ему страшно, очень страшно.

— Я хочу, чтобы ты доработал срок! — удар по столу.

— А я хочу обратно свою девственность. Не судьба, блять!

Крик, круги перед глазами, проклятия в его сторону.

— Я найду тебя и прикончу. Я тебе всю жизнь испоганю! Лучше беги, сука ебанная!

И он бежал… Он бежит, он всё ещё бежит. Но от отражения сложно куда-то деться. — Тсс, — обнимают сзади руки. — Что за чертовщина у тебя в голове? — спрашивает Егор тихо. Эд не видит лица, но ему всё кажется враждебным, как и все вокруг, как и все люди, словно за ним охота. — Заткнись, блядь, — выдавливает Выграновский совершенно бесцветно, оскорбления уже не помогают поднять самооценку. — От бляди слышу, — спокойно отзывается Крид. Эд бы усмехнулся в любой другой ситуации, но в голове словно что-то мигает, как лампочка в фильме ужасов. Мелькают мысли, слова, чувства, и страх темнотой погружает внутрь, топит. Становится тяжелее дышать. — Я больше не подойду к шесту. — Не подойдёшь, — обещает Егор. Страшно. Темно. Страшно. Темно. И вокруг эти сильные руки, натертые шестом пальцы, теплое дыхание, голубые глаза, волосы, такие мягкие, что хочется зарыться в них. Эду кажется, что он сошел с ума.

***

Первое, что видит Эд, когда открывает глаза — окно. Распахнутое, с колышущимися шторами от лёгкого ветра, с белой деревянной рамой, которая из-за лака переливается в лучах заходящего солнца. Из окна льётся воздух, свежий и приятный, пробирающийся глубоко внутрь и заставляющий выбраться из кровати. Выграновский скинул лёгкое одеяло и поднялся на ноги, оглядывая комнату. Он её совершенно не узнавал, а в голове помутнение, будто после попойки. Он босыми ногами идёт по чуть скрипящему паркету к окну, откуда видна лишь узенькая пустая улочка и вывеска магазина с тёплой выпечкой. Запах хлеба еле поднимался до окна. Выграновский прикрыл глаза, улыбаясь. Может, он умер, а это рай. Правда, какой ему рай… Эд разворачивается и продолжает оглядывать комнату. Маленькую, узкую, большую часть которой занимает кровать и большой потёртый шкаф из светлого дерева. Он также замечает швейную машинку и кучи непонятных выкроек и лоскутков на столике возле. Выграновский подходит к шкафу, открывает его. Костюмы, много хороших смокингов, рубашек на вешалках, парочка спортивных штанов и футболок сложены внизу. А на ещё одной полке лежали кожаные брюки, короткие розовые шорты, украшенные стразами джинсы, сетчатые майки — сценическая одежда, которую Эд узнал бы из тысячи. — Проснулся? — послышался мягкий голос сзади. В нос ударил аромат кофе. — Как я оказался здесь? — спросил Скруджи, не оборачиваясь. Егор поставил кофе на подоконник и присел на кровать. — Сам попросился прилечь. У тебя было что-то вроде нервного срыва. Эд кивнул. Он помнил, как его просили станцевать, он повис на шесте, а дальше — темно и страшно. Но здесь светло и дышится полной грудью, а произошедшее кажется дурным сном. Неужели он действительно чуть с ума не сошёл от какого-то танца? Замечательно, довел себя. Еще и Крид всё это видел. Выграновский присел на постель с другой стороны, спина к спине, чувствуя легкий запах одеколона Егора, напоминающий, что мужчина совсем рядом. — Могу я спросить, отчего такая реакция? — тихо, почти шепотом, не ломая закатную прелесть этой комнаты. Эд поджимает губы, не желая рассказывать всей правды. Но Егор, в любом случае, знал уже слишком много — да и кому, если не ему? Эта правда резала горло уже не один год. Ей нельзя поделиться с Антоном, он же ещё наивный мальчишка, а другим людям Выграновский и подавно не доверял. Но Егор уже знал почти всё о нём. И их прочно связывает эта отвратная порочность, от которой Эда тошнит за двоих. — Как ты уже вычитал, я крутил жопой у шеста в одном грязном баре долгое время. Хозяин заведения был одним из списка, и у нас вроде как была длительная интрижка, так что я согласился работать, фактически, за еду. Я жил у него, пользовался его деньгами, — Эд сглотнул комок неприятных воспоминаний. — А потом мне надоело. Он настаивал, чтобы я брал приваты, дрочил и сосал, потому что без этого выручка была милипизерная. Говорил, что я должен отрабатывать то, что я жил у него, но я послал его на хуй, и мы… Повздорили, — Выграновский рвано выдохнул и коснулся плеча. — Я убежал, украв у него деньги. — Он сильно тебя?.. — Егор проследил жест. — Осталось пару шрамов. И не только физических. Егор кивнул. — Мудаки есть в каждом списке имен, — говорит парень, откинувшись на спину. Теперь они могли видеть друг друга. — Не говоря уж о твоих тридцати… — Семи, — подсказывает Эд, чуть морщась. — Сколько у тебя? — Больше, — отводит взгляд Крид, глядя в потолок, и потирает белое запястье. Выграновский усмехается. Ну кто бы сомневался, что у Егора их дохуя. Как ни странно, это даже успокаивало. Эд откинулся на спину, ложась вальтом с мужчиной, тоже уставившись в потолок, что постепенно розовел от закатного неба, раскинувшегося над домами. Казалось, эта комната останется светлой и после захода солнца. — Ты сам делаешь все эти костюмы? — спросил Эд между делом. — Как ты заметил, я не очень-то богато живу, — ответил Егор. — Хорошо получается, — хмыкает мужчина в ответ. Даже не заикается про ту сумку с деньгами, хотя Крид ждал этого выпада. Потолок обволакивает последними рыжими лучиками солнца, что убивают тьму. Эд прикрывает глаза. Хочется спать и целоваться. Но когда он снова обращает взгляд на потолок, уже стемнело, а Егор поднимается с постели, чтобы собраться на работу. Выграновский поджимает губы и выдыхает остатки спокойствия. Холодный кофе ещё никогда не казался таким отвратным, как в свете первых звезд.