Что в имени тебе моем?

Они сидели за столиком в небольшом кафе, которое только-только открылось и было совершенно свободным от посетителей. Хозяин лениво заваривал кофе, зевая, а единственная официантка, полненькая веснушчатая девчушка, с улыбкой принесла мужчинам по круассану с вишневым джемом. Эд с сомнением покосился на тарелку с ещё горячей выпечкой, всё же пододвинул её ближе, но за еду пока приниматься не стал. Егор отпил свой мокко с клубничным сиропом, выжидающе глядя на Выграновского, но тот упорно молчал. Крид вздохнул. — Ты что-то хотел? — попытался он, но отклика не встретил. — Эд! — Я не глухой, Крид, — лениво огрызнулся Выграновский. — Я хотел узнать… Ты ведь видел моё дело. — Да, и? — пожал Егор плечами. Он видел его дело, как и дела многих других, пока подменял Оксану. — …И что ты о нём думаешь? — после небольшой паузы тише спросил Эд. Он знал, что оно было отвратительным. Но больше было интересно, была ли та резкая перемена в отношении Крида связана с тем, что он прочёл в досье на Выграновского. Стало ли Егору противно? Если даже ему… — Почему я вообще что-то должен о нём думать? — безразлично пожал плечами Крид. — Ты читал его? Целиком? — Эд, — Егор вздохнул, словно говорил с ребенком. Вид его был как никогда серьёзный, и Выграновскому стало даже не по себе, — я не понимаю, какое мне должно быть дело до того, что ты творил в Европе. Единственное, что я не могу понять, так это почему ты осуждаешь меня за работу, хотя сам… — он выгнул бровь, как бы намекая. — Я не осуждаю стриптизёров. Только извращенцев, — выразительно посмотрел на мужчину Эд. — Можешь и дальше продолжать свои жалкие попытки заказать у меня танец, — вместо продолжения темы сухо отрезал Крид. Оба замолчали. Выграновский нехотя расправлялся с круассаном, Крид ковырял ложкой мороженое. Но, несмотря на напряженную ситуацию, Эд чувствовал, что волнение уходит. Он не любил вспоминать прошлое; стоило сказать, что он обоссаться как боялся его. Боялся Европы и всего того, что он там оставил, сбегая к чертям за границу. В том числе он бросил там свое ненасытное желание жить. И казалось бы, он уже совершенно иной человек с другой жизнью (если его существование можно так обозвать) и с иными целями (точнее их отсутствием), но отголоски прошлого всё так же скребут на душе. И Егор своими напоминаниями докопался до потаённого, уже почти забытого, стыда. Сукин сын. Выграновский вздохнул и откинулся на стул, прикрыв глаза. Какие они оба мерзкие. Сидят за одним столом два грязных, совершенно лишённых нравственности человека. Вот только если в нем самом ещё остались зачатки совести, то Крида с его добровольным желанием унижаться перед клиентами, видимо, уже ничего не заботило. И всё же… — В тот день, когда мы с тобой потрахались, нахера ты это сделал? — Эд вдруг озвучил вопрос, что его долго волновал. Да, в его представлении всё ясно — Крид просто бесплатная шлюха… но, может, всё иначе, может, у него есть имя в списке или ещё какое-то глупое оправдание. Выграновский даже почти надеялся. — Захотел, — спокойно ответил Егор. В глазах напротив мелькнуло разочарование. — Ты был привлекательным и помог мне, так почему нет? — Потому что ложиться под каждого незнакомца — это блядство, например? — съязвил в ответ Эд. — Мы говорим о тебе. И ты был не против, — равнодушно пожал плечами Егор. Эд не стал отвечать, потому что ответ вроде: «Ты себя видел, принцесса? Да любой был бы не против!» не подходил под его роль брезгающего старика. Разговор зашёл в тупик. Егор считал, что всё вполне очевидно и просто. Люди понравились друг другу и переспали. Но для Эда это было чем-то постыдным, и он не столько злился, что такие люди, как Крид, вообще существуют, сколько бесился, что Егор сам не считает свою распущенность постыдной. Потому что Выграновский считал свою молодость постыдной! Они допили кофе и решили немного пройтись, кивнув друг другу в сторону пустынных улиц. Казалось, им не понять друг друга, да и как, если они не знают достаточно. Разный опыт и разные взгляды на жизнь ставили стену, и плевать бы на неё: написать пару ласковых на кирпичах и оставить всё как есть, но что-то внутри просилось таскаться друг за другом, ссориться, драться. Столько бесполезных прелюдий перед агрессивным поцелуем. А дальше стена. Холодный камень. Всё по кругу. — В тебе куча комплексов из-за прошлого, — произнес Егор себе под нос. — И ты решил, что это твоё сучье дело? — моментально огрызнулся Эд. — Я пытаюсь помочь. Ты ведь сам за этим пришел, — совершенно спокойно ответил парень, вытерпев недовольный взгляд горящих глаз. Выграновский было хотел сказать, что это неправда, что он пришел не за этим, что он вообще не приходил и этого разговора не было, но, черт побери, вот он здесь, и внутри роятся эмоции, которых он уже годами не испытывал. И, наверное, ему нужна помощь. Конечно, кандидатура Крида была абсолютно отвратна во всех планах (а значит, непригодна), но у него был плюс — они в одной лодке. И вряд ли кто-то поймет Эда лучше, как бы ни разнились у них взгляды. — Что ты предлагаешь? — вздохнул Эд, чувствуя себя так погано, словно только что проиграл сражение. — Во-первых, ты начинаешь вести себя со мной по-человечески. Во-вторых, вся выпивка за твой счёт, — мгновенно выдвинул свои требования Егор, словно обдумывал их уже какое-то время. Выграновский, колеблясь, кивнул, хотя насчет первого обещать он ничего не мог. — Я научу тебя танцам. — Чё, бля? Как эта хрень может мне помочь? — насмешливо, но немного нервно выдал Эд. Он не хотел танцевать — на всю жизнь наплясался уже. — В танце ты выпускаешь накопившиеся эмоции, лучше начинаешь чувствовать своё тело и душу и… Тебе надо понять, что то, чем ты занимался в Европе, тебя не испортило ни снаружи, ни внутри, — пристально осмотрел Егор мужчину. — Я молчу о том, что мы с тобой коллеги, и я как никто другой знаю, что такое отдаваться музыке и позволить себе прожить эмоции в ритме. — У меня нет твоего помешательства на харяге. — А у меня нет другого способа тебе помочь, — осадил Крид. — Бери, что дают. — Похуй, куда уж хуже, согласен, — избегая неуютного взора, ответил Эд. Мужчины пожали руки. До танцевальной студии шли молча. Крид выглядел совершенно расслабленным, но слегка уставшим, болезненно бледным. Выграновский же нервно теребил края черной рубашки, всё раздумывая, верно ли он поступил, пойдя на поводу. Зачем пробуждать эмоции, когда надо подавить, забыть, спрятаться?.. Он ведь будет жалеть об этом. Даёт хуй на обрезание, будет. — Последний вопрос, — остановил Егора Эд на пороге. — Зачем ты мне помогаешь? Это, наверное, мучило больше всего. Выграновский отшивал его раз за разом, поливал грязью, бил, обвинял во всех смертных грехах, но Егор все равно терпеливо относился к его характеру и даже проявлял желание наладить порядок в том дурдоме, что творится в душе человека напротив. Это было похоже на мазохизм… — Секс у нас был хороший, — усмехнулся Егор, даже не пытаясь скрыть, что это просто отговорка. Эд, конечно же, не поверил, но попытался притянуть Егора за ворот ближе, решив, что это как минимум намёк. Крид несильно, но настойчиво отстранил его. — То, что я говорил в клубе, в силе. Я не танцую для тех, кто меня не уважает, — повторил он, и в глазах мелькнула та самая дразнящая издевка. — Хер тебя поймёшь, Егор, — прошипел Выграновский и, медленно разжав руку на майке, развернулся и пошёл прочь. В след были брошены слова, что вечером они договорятся о «сеансах терапии».

***

Звонок в дверь раздался часов в шесть утра. Арсений разлепил глаза, угрюмо уставившись в потолок. Что ж, не то чтобы ему очень хотелось поспать в его выходной. Попов поднялся с кровати и прошёл в коридор, чтобы открыть. Даже в глазок не надо было смотреть, чтобы понять, кого принесло. Распахнув дверь, он внимательно уставился на парня в дверях. Антон потоптался на месте, неловко приветствуя. Арсений вздохнул и молча кивнул заходить. Ему всё ещё были немного неприятны слова и отношение Шастуна, но — чего греха таить? — доля правды в них была. Только Попов не хотел, чтобы его считали очередным клиентом. Да, они коротают утро за утром, убегая от одиночества в спокойные, комфортные разговоры друг друга. Что в этом было плохого, почему Антон воспринимает это по-другому? Почему для одного это целительное присутствие друга, пока для другого скотская цель испить друг из друга выгоду? Антон прошёл внутрь, разуваясь. Он что-то невнятно, с натянутой улыбкой тараторил про прошедшую ночь, пока Арсений не прервал его жестом, усаживаясь на диван вместе с ним. — Антон, я не держу тебя здесь, если ты не хочешь. Ты не обязан приходить ко мне, как к одному из своих… — Нет, Арс, я погорячился, — прервал его Шастун, вздохнув. — Мне нужно это, окей? Просто давай забудем о ссоре, мне не хочется о ней говорить, — признался он. Арсений медленно кивнул, соглашаясь, что мусолить их спор бесполезно. Выждал небольшую паузу. — К слову, Дима рассказал мне, что виделся с тобой. Не думал, что ты работаешь там же, где Екатерина. Антон закатил глаза. Ну да, мир стал слишком тесен. Или же все повязли в одном и том же дерьме. — Я могу узнать, как Катя оказалась там? — задал Шастун такой непривычный для него вопрос. Это будет первая история работающего в борделе, что ему известна. Это даже будоражило. Попов замялся. В целом он мог доверять Антону, да и что тут такого? Они в этом «клубе» все были в одной лодке и, как считал сам Арсений, знали уже все возможные пути в эту чёртову дыру. И всё же он не хотел выдавать чью-то личную историю. Не за даром. — Но взамен ты скажешь, как сам туда попал. Антон отвёл взгляд. Это казалось такой давно забытой темой. Он работал и работал, но сам не помнил, зачем, за что. Словно это было в прошлой жизни, а платить за грехи пришлось в этой. Шастун нехотя кивнул. — В общем, у Кати есть сестренка, Дарина, — начал Арсений. — Очень вспыльчивая девчонка, проблемная, вечно ночевала не дома, болталась с сомнительными компаниями, окончила только девять классов и решила уйти в колледж. В этой шараге подсела на таблетки, и у неё скопился довольно большой долг у барыг. В общем-то, в лучших традициях криминальных драм, всё привело к наркоторговцам, которым надо было платить, а денег не оказалось. Шастун внимательно слушал, вздрогнув на последних словах. Холодом пробило позвоночник, на секунду горло забило страхом. Он помнит эту ситуацию. Тело помнит. — Дарина в это время уже была на лечении, на которое Катя потратилась из своего кошелька, даже заложила квартиру родителей, а сама переехала к Диме. Когда за Дариной пришли, откупаться было нечем. А сестру она отдавать не хотела. И вроде как… Решила отработать долг за неё. — А что Дима? — пытливо спросил Шастун. — Помогает, как может. Работает на двух работах, берет смены в выходные. Не уверен, как он смирился с тем, что Катя пошла в проституцию, но бросить её у него и в мыслях не было. Мне кажется, она бы тогда не вытерпела этого ужаса. Антон распахнул глаза. Он помнит первую ночь Катерины, этот дикий страх в глазах, эти слёзы отчаяния. Насколько сильно надо любить человека, чтобы всё это терпеть изо дня в день, чтобы продавать себя, причиняя боль не только себе, но и своему соулмейту. Он вспомнил своего брата. Оставалось надеяться, что тот никогда не узнает, что случилось с его братом. Пусть Илья считает его подонком, что забыл о нём, пусть считает мёртвым, но только не знает правды. — Думаю, зная, сколько на теле Кати имён, они в каком-то смысле были готовы к такому повороту событий, — вздохнул Арсений напоследок. Если б у него было закурить, он бы уже наполнил дымом комнату. — Значит, они встретились до окончания списка у Кати, — подметил Антон. — Думаешь, они соулмейты? — Не знаю. Но если у Димы односторонняя, то это огромное упущение для имиджа «судьбы», — цокнул языком Попов. — Ну, бывают же случаи, когда соулмейты знают друг друга годами, а список ещё есть, — попытался подбодрить Шастун. Хотя сам не понимал, зачем. — Да. Надеюсь, они будут в порядке. Остальная часть утра прошла за более спокойными, отвлечёнными от жестокой реальности темами и уютными, ничего не значащими действиями. Арсений, ещё сонный, что-то напевал, пока мыл посуду, Антон катал выпавший горошек по столу, смотря ему в спину. На обнажённых майкой лопатках не было ни одной чёртовой надписи. Шастун помотал головой. У них были выходные, нужно вдохнуть полной грудью и позволить себе просто быть. «Какая чистая у него кожа» Антон, наконец, поднялся принять душ. Спустя полчаса он стоял у зеркала и привычно рассматривал покрасневшее от мочалки тело. Он хотел такую же чистую кожу, как у других, без порочных, въевшихся штампов. Он хотел носить нормальную одежду, которая не натирала. Он хотел бы вот так сидеть на кухне Арсения: смеяться, пить отвратительный крепкий чай в шесть вечера, а затем завалиться спать, когда стемнеет, потому что никуда не надо, или смотреть с ним фильмы всю ночь напролет, не боясь его случайно коснуться, как бы запачкав. Эта квартира его медленно убивала. Она напоминала о нормальной жизни, о нормальных мечтах, о нормальных людях. «Ты не вещь», — исписаны стены невидимым посланием. Но Антон смотрел на имена на теле и не мог поверить. Он — вещь и не должен быть в этой квартире, ему тут нет места. Ему не заполучить ни квартиру, ни кого-то, кто будет заботиться о нем, как Дима о Екатерине. Он обречён. Он гонится за тем, что ему никогда не попадет в замаравшиеся ручонки. Хриплый всхлип вырвался из горла, но Антон тут же подавил его, бросившись умывать лицо холодной водой. Слишком много стал думать и жалеть себя. — Соберись, нельзя рыдать, — сквозь зубы как мантру. — Прекрати! Не думай, не думай! Тихо! — Антон? — Арсений вошел в ванную, застав Шастуна обнажённым, плещущим себе воду в лицо, лужа уже образовалась у его ног. — Антон?! Сука! — мужчина буквально оттащил Антона от зеркала, усадив на борт ванной. Парень мотал головой и отводил взгляд. По щекам катились капли. Антон знал, что это вода. Арсений понял, что это слезы. И поэтому он сел рядом, приобняв Шастуна за плечи. — Часто у тебя так? — шёпотом, словно мерещился. Антон фокусирует взгляд на гудящей лампочке. — Время от времени. Кто не срывается? — отрешённые фразы сквозят безнадежностью и смирением. Арсений ему кивает и прижимает сильнее. Мокрое, изуродованное судьбой тело доверчиво льнет к чистой светлой коже. — Знаешь, как мне хочется, чтобы все эти имена исчезли? Чтобы проснуться, поднять одеяло, а их нет, и больше никогда не придется жить в этом теле? — спрашивает Антон, но он не хочет ответа — только чтобы его прижали сильнее. Именно эти руки, от которых не приходится ждать удара, которые не касаются так, словно хотят содрать кожу и унести в качестве сувенира. — Тебе надо что-то выпить. Желательно успокоительного, а не как я, — невесело хмыкает Арсений. Шастуна ещё потрясывает, а Попов понятия не имеет, как справляться с нервными срывами. — Я хочу такую же чистую кожу, — вздохнул Антон куда-то в плечо, не желая сейчас воспринимать иные мысли, кроме уже существующей, навязчивой. Арсений вновь проигнорировал этот комментарий. — Или тебе надо лечь спать, — рассуждает он. — Я сам отвезу тебя в бордель вечером. Антон слегка отстранился, оглядел Арсения, словно с укором за тщетные попытки привести его в чувства, и рвано выдохнул, сползая с бортика. Лужа уже растеклась по кафелю, и казалось, что это Антон столько наплакал. Арсений переместился за ним на пол. Лампочка моргнула и оставила их в темноте. Попов послушно дожидался, пока парень придёт в себя, одной рукой всё ещё придерживая его голову на своей груди, а другой водя пальцами по воде. Спустя минут двадцать Антон согласился пойти в постель.