Что в имени тебе моем?

Антон намеренно не спеша потягивал текилу, заняв удобное местечко, расставив свои бесконечные ноги, сегодня облачённые лишь в короткие спортивные шорты, чтобы как можно больше клиентов могли оценить «товар». Он привык считать себя вещью на витрине и не стыдился продавать себя соответственно: подмигнул одному из проходящих мимо мужчин и показательно облизнул край стакана кончиком длинного языка. Мужчина хищнически улыбнулся, но прошёл мимо, к одной из стриптизёрш, которая только спустилась с пилона. «Дурак, — подумал Шаст и закатил глаза. — Не понимает, что тратит деньги на дешёвенькую прелюдию». Стриптизёров и стриптизёрш даже во время приватных танцев трогать было запрещено. Хотя, если повезет, они сами возьмут твои руки и положат себе на талию или на бёдра, ради хороших чаевых, конечно же. Тем не менее, их работа была дразнить, заводить, совращать, но оставаться запретным плодом. И, в каком-то смысле, к ним относились гораздо уважительнее. Понятное дело, ведь всю грязную и непристойную работу выполняли непосредственно проститутки, которым клиенты доставались после танцовщиц, как по конвейеру, потому что искали, куда бы присунуть, пока яйца ноют. Сцена вновь озарилась, приглашая новую танцовщицу. Антон улыбнулся, узнавая песню, но смотреть не стал, потому как рядом опустилась взъерошенная Катя. Та уже привыкла к специфике работы и выглядела гораздо более спокойной, пусть иногда её и можно было видеть с предательски катящимися по щекам слезами. — Только с заказа? — спросил Антон и жестом показал Эду плеснуть чего покрепче даме. — Да, сегодня их слишком много, — попыталась улыбнуться Добрачёва, но её глаза были тусклыми, а из тугого хвоста выбивались петухи. — Выходные, — понимающе кивнул Шаст. Жаль, что у них ни выходных, ни отпуска. Раз в месяц можно было взять трёхдневный перерыв. Ну, или уйти на больничный, но для этого необходимо было сначала довести себя до состояния боксерской груши после тренировки Емельяненко. — Ты зато популярна, — конечно, за комплимент это считать было сложно, но если рассматривать с точки зрения получения прибыли, то вполне себе плюс. — Я? — Катерина подняла взгляд от своего граненого стакана. — Да, наверное. Шастун вздохнул. Он представлял, как клиенты могли обращаться с этой хрупкой девушкой. Таких любят: робких, улыбчивых и изящных. Особенно моральные уроды, которые упивались властью, которую могли получить только при покупке проститутки, человека без права голоса. — Не переживай, ты здесь не навсегда, — попытался подбодрить её Антон. Судя по её тихому хмыканью, она не поверила. Антон понимающе кивнул. Было ощущение, что они здесь навсегда. Он знал лишь единицы ушедших добровольно и без лишнего шума. И пару тех, что исчезли отнюдь не по своей воле. Легче их бордель можно было покинуть вперед ногами. «Ты можешь работать день и ночь, но твой долг едва ли изменится» — сказала Антону как-то девушка, проработавшая здесь семь лет. Конечно, несмотря ни на что, Шаст не переставал верить и брать самые дорогие заказы. Однако озвученные вслух фразы об освобождении с каждым днем все больше казались наивными мечтами. Или сладкой микстурой утешения. Антон вздохнул и потряс головой. Нет, он не сдастся. Вот только почему тогда ему так страшно заглянуть в дело и узнать, сколько ему ещё осталось выплатить? Боится ли он увидеть, что два года работы обернулись копейками на счете? Так или иначе, Катя слабо улыбнулась и кивнула, слезая со стула. Они попрощались, Антон проводил милую девушку взглядом, а сам вернулся к приманиванию цели. В клубе заиграла песня «National Anthem», и Шаст вернул взгляд к пилону, безошибочно определяя, кто мог обладать столь специфичным, но весьма хорошим вкусом в подборе музыки для эротического танца. Крид появился в галстуке на голое тело и чёрных брюках. В этот раз в танце шест был проигнорирован, и многим нравилась эта изюминка его исполнения: Егор умело совмещал использование шеста с мужественными, но соблазняющими движениями. Антон краем глаза заметил, что Выграновский отвлекся от протирания рюмок и теперь завороженно наблюдал за сценой. «Money is the reason we exist. (Деньги — причина нашего существования) Everybody knows it, it's a fact (Все это знают, это факт)» Антон криво улыбнулся. Какая же жестокая правда в одной строчке. Деньги, всё здесь крутилось вокруг денег. И их жизни, конечно, не исключение. Запертые в клетках, они сквозь щели выбирали тех, кто побогаче, тех, кто сможет обеспечить им ключик. Шаст улыбнулся Криду, которому кидали на сцену все больше купюр, пока тот скользил руками по бёдрам, одними губами проговаривая любимое «ah, do you think you'll buy me lots of diamonds?». Толпа вокруг довольно заулюлюкала, но взгляд самого стриптизера был направлен точно на барную стойку. Шастун вздохнул. Не его дело, конечно, но Эд мог бы… — Ты отдал ему деньги? — вдруг спросил Выграновский, подойдя поближе, словно бы кто-то мог их подслушать. Антон закатил глаза. Конечно нет, откуда у него такие деньги, если всё с заказов он отдает Стасу? — Эдик, давай мы сами разберёмся, — отмахнулся Шаст, припадая губами к тёмной жидкости в стакане, оглядываясь в надежде, что его украдет один из клиентов. Увы, всё внимание на ближайшее время безвозвратно завоевал себе Крид. — Не зови меня Эдик, — привычно проворчал Выграновский. — И я подумал, что сам могу дать тебе в долг, только верни Егору деньги. Антон на это выгнул бровь и устало выдохнул. — Что ты так зациклен на этом? — Ты нормальный вообще? Ты видел его сумку? — как обычно Эд заводился с пол-оборота. — Видел! А вот ты мог бы уже и забить болт! — всплеснул руками Шастун, опустошив бокал и отодвинув в сторону, дабы тот не стал жертвой импульсивного желания что-то расхуярить. — Сука, да там огромная сумма! Как, по-твоему, он её получил?! — продолжал настаивал бармен. Для него было слишком очевидно, что Егора следует опасаться. — Ну, не знаю, Эд, — саркастично отозвался Антон. — Заработал, например? Посмотри, сколько бабла он срубает с одного танца! Крид просто нёс деньги за ночь боссу, я уверен. — Да он не работает здесь за долги! — в очередной раз попытался объяснить Выграновский и махнул в сторону сцены. — Посмотри на него: он одет с иголочки, он явно какой-то знакомый ублюдка-Стаса. Не удивлюсь, если они оба пытаются тебя... — Знаешь, кто знакомый этого ублюдка? Ты, — выплюнул Антон, теперь разозлившись. Он-то знал, что Эд здесь привилегированный. — Я не его знакомый, и отвали от меня с этим, — смутился немного тот. Он не хотел, чтобы это многие знали. Отнюдь нечем гордиться. — С хера ли? — продолжал свой напор Антон. — Егора ты доканал из-за этого. Хотя всё, что он делает — выполняет свою работу. — Чёрт возьми, он может быть опасен! — прошипел Выграновский, дёрнув Шаста за шиворот на себя. Хотелось вопить от гнева, но могли услышать. — Опасен для чего? Твоего напускного похуизма? Думаешь, никто не видит, как ты смотришь каждое его выступление? Антон самодовольно выгнул бровь, даже не пытаясь вырваться. Он отчего-то чувствовал небывалое преимущество. А вот у Эда от фразы будто крыша поехала, он дернул на себя Шаста, стащив того со стула рывком, и гаркнул: — Да что ты возомнил, уебок?! — Эд угрожающе замахнулся, прижимая Антона к стойке. Но тут же отпустил, понимая, что они ведут себя глупо и нерезонно. Шаст показательно резко одернул майку и, оттолкнув со своего пути знакомого, направился в другую часть клуба, напоследок кинув: — Вместо того, чтобы драться со мной, лучше бы собрал в кулак свои яйца и чаевые и заказал у него приватный танец! Выграновский сглотнул очередной приступ гнева и отвернулся. Что за чушь несёт этот парень! Ему помочь пытаются, а он смеет считать, что у Эда с этой шлюхой что-то есть. Да, конечно, он спит и видит, как Крид трясет своими дряблыми булками у него перед лицом. Эд вздохнул и оперся на стойку, зарывшись руками в волосы. Взгляд сам собой упал на бокал с чаевыми. Идея — дрянь. И пусть нельзя не признать, что Крид прекрасно танцует, Эд буквально видит на его коже отпечатки рук всех тех, кто его до этого заказал. Как же это мерзко. Как же это злит.

***

Закончив с последним клиентом, Антон покинул бордель и по привычке поехал к Арсению. Это была, несомненно, его любимая часть дня. Он смотрел в окно такси, наблюдая, как казино и неприметные клубы с маленькими неоновыми вывесками сменяются спальными районами, где тихо, и люди не догадываются об ужасах творящихся в сердце города. Шаст добрался до квартиры Попова с радостным предвкушением приятных часов общения и нажал на звонок, улыбаясь во все тридцать два зуба. Вместо привычного встречающего на пороге Арсения, Антону просто крикнули заходить, так что он, пожав плечами, нажал на ручку и прошел в квартиру с радостным «Проснись и пой, Арс!» На парня уставились две пары глаз. Сощуренные карие и растерянные с вкраплениями моря, арсеньевские. Антон почувствовал себя неловко в «рабочей» одежде перед первым мужчиной: ухоженным, в дорогом костюме и с папкой документов в руке. Он был похож на типичного живущего в достатке офисного менеджера — ничем примечателен не был, но стать в его осанке и взгляде ощущались. Антон, колеблясь, всё же махнул рукой в знак приветствия. Незнакомый мужчина только сильнее нахмурился. — Антон, подожди, пожалуйста, в моей комнате, — с напором попросил Арсений, чтобы замять неловкую ситуацию. Шаст растеряно кивнул и поспешно прошёл в спальню, закрыв дверь. Попов отправил его в комнату, словно что-то постыдное, что-то, что люди видеть и слышать были не должны, как маленький грязный секрет. Антон почувствовал, что, должно быть, очень сильно опозорил Арса перед… А кто это вообще? Антон аккуратно прислонился ухом к двери. — Я не могу принять это, Дим, ты же понимаешь, — отказывался от чего-то Попов, голос его звучал нервно и печально. — Это должно быть у тебя. Она бы хотела, — настаивал более низкий голос. — Она так боялась принять твое предложение, типа ты не её соулмейт, что и без того хранила его несколько месяцев. Хватит уже. Послышался вздох и пауза. Видимо, Арсений все же согласился и забрал… Кольцо? Как Антон понял, речь шла о погибшей возлюбленной Попова. Он упоминал её довольно редко в последнее время, и Шаст был даже счастлив, что Арсений смог переступить через свое горе, но теперь его снова потревожили воспоминания. Антон почувствовал неприятное жжение в животе. Лучше б этот Дима не приходил. — Так ты придёшь? — вновь возобновился разговор. — Не на этой неделе, извини. Но я зайду туда, как будет время, сейчас много репетиций, открытие зимнего сезона скоро, — голос Арсения звучал так, словно он отмазывался. — Как хочешь. Но лучше сделай это в ближайшее время, я выставляю квартиру на продажу. — Да, хорошо. Затем голос мужчины стал тише, и Антону пришлось затаить дыхание, чтобы вслушаться в хрипловатый бас Дмитрия. — Этот парень… Твой…? — послышался недоверчиво вопрос. Антон непонимающе свел брови к переносице, восстанавливая фразу. Хотя понять, о чём спрашивали, было несложно. — Нет… Он… Работы… — пробормотали в ответ. — Арс… Не осуждаю… Ты… Дальше, — тон стал мягче. Послышались звуки шагов, словно мужчина приблизился к Попову. — Мало времени… Не могу… — дальше слова совсем скатились в шёпот, и Антон не в силах был разобрать ещё что-то. Не сказать, что он хотел. Хотя то, что его приняли за молодого человека Арсения, даже польстило. Словно бы он был достоин нормальных отношений с этим творческим, разносторонним и добрым человеком. Если бы… нет, Шаст прекрасно знал своё место, даже задумываться нет смысла. От самого себя стало тошно, как случалось нередко. Хотелось упасть на кровать, но он ещё не мылся и не хотел запачкать собой чужие простыни. Антон сел на пол, обняв себя руками. Он хотел быть любимым, хотел обыкновенной жизни, он так отчаянно, безнадёжно желал, чтобы ему не приходилось прятаться от знакомых Арсения и стесняться себя. Но он работал там, где работал. И все эти имена на его теле кричали: он другой. Другой класс, пласт населения, каста, называйте как угодно, суть одна — не ровня людям с чистой кожей. Антон и не заметил, как Дмитрий ушёл, а Попов открыл дверь и обнаружил его на полу, абсолютно разбитого. Лицо Арса исказилось сочувственным пониманием. — Тяжёлый день, да? — спросил он, присев рядом на корточки. И Антон слабо кивнул, потому что он его просто не поймет. Не поймет, как больно слышать, что тебя могут принять за чьего-то возлюбленного, но ты сам знаешь, насколько это абсурдно, и ненавидишь себя. Ведь кому будет приятно, если проститутку примут за его партнера? Никому, и уж точно не Арсению. И Антон ненавидит себя за то, что позорит его, за то, что не соответствует сам, за то, что никогда не сможет соответствовать. Поэтому Шастун просто молча поплелся в душ, куда он всегда сбегает от своих проблем, чтобы смыть в канализацию всю мерзость этого мира, скопившуюся на коже.