Что в имени тебе моем?

Эд скучал у барной стойки, совершенно невостребованный посетителями. Люди подходили в основном либо в начале работы клуба, перед тем, как начать веселье, либо в конце, когда после головокружительного секса хотелось расслабиться, чтобы потом тебя за дорогой пиджак личный водитель утащил в машину и отвёз домой, к раздражённой жене и детям, очевидно, чувствующим себя нежеланными. Вот и всё, что надо знать о клиентах. Выграновский изучал их уже несколько лет, и все они были на одно лицо, искажённое примитивными желаниями. Большинство из них искали здесь отдушину для вымещения злости и досады от собственной жизни. А всё потому что богатеньким людям не была свойственна жизнь с соулмейтом. Некоторые так и не встречали свою родственную душу, а другие встречали и слали к чертям, потому что их запросы были выше того, что судьба готова им предложить. Так или иначе, даже с набитыми карманами они не становились счастливыми, как надеялись. Изменяя своим соулмейтам, которых они уже вряд ли когда-то встретят, клиенты чувствовали себя лишь несчастнее с каждым днем. И даже их просьбы к шлюхам притвориться соулмейтами не очень-то помогали. Антон рассказывал, что как-то его клиент разрыдался после секса. Эд считал, что вся эта система создает лишь больше проблем. Ставит какие-то глупые рамки, создает путаницы, диктует, с кем быть надо и не надо. Он какое-то время пытался ей противиться, но каждый раз, как назло, нарывался на людей из списка — сука-жизнь словно подкладывала их под него. В какой-то момент он смирился, что это неизбежно — следовать судьбе, — как бы всё внутри не кипело и бунтовало. Но потом, что ж, потом случился Крид. Скруджи и сам не понял, как всё так дерьмово сложилось. Впервые он увидел Егора года полтора назад. Тот вошел в клуб с боссом, но выглядел скорее как клиент, нежели как новый работник. Не потрёпанный, побитый жизнью, напуганный до чертиков — нет! — этот чёрт улыбался и шёл с высоко поднятой головой, уверенно и с предвкушением глядя по сторонам. «Извращенец», — подумал тогда Эд и вернулся к рюмкам. А через несколько дней он увидел Крида вновь. Он выступал под псевдонимом «Фридом», хотя Скруджи уверен, что «Нарцисс» подошло бы ему больше; впрочем, с именами в этом клубе не заморачивались. Главное, чтоб подходило «теме». Егор танцевал под «You'd better stop», и казалось, что примитивнее выбора быть не может, но этот человек перевернул все представления о стриптизе с ног на голову в этом борделе. Развратный, но элегантный, он вёл себя, словно шлюха, при этом глядя свысока. Недосягаемый, манящий, владеющий своим телом так умело, что невольно казалось, что это всё ненастоящее, нарисованное. Невозможно было так соблазнительно выглядеть в этом отвратительном месте, на этом грязном пилоне, окруженным тысячью по-звериному облизывающихся, изголодавшихся мужчин и женщин. Егор установил планку, которая была долгое время недосягаема. Он собирал огромные суммы, его разрывали клиенты, желая получить этого мужчину на свои колени хотя бы на десять минут. Выграновского он раздражал. Он и его популярность, которой нормальный человек постыдился бы гордиться, но Крид улыбался, наслаждаясь каждой секундой рукоплесканий. Будто раздеваться за деньги — это искусство. Слава в борделе может сыграть плохую шутку. И Криду повезло, что больных фанатов вокруг не так много, иначе он был бы главной их жертвой. В один из дней Эд вышел покурить, когда наткнулся в переулке на Егора, отбивающегося от какого-то пьяного ублюдка. Может, у стриптизера было бы больше успехов, не будь он прижат лицом к холодной грязной стене. Выграновский подлетел сзади и вырубил мужика с размаху. Вроде ничего такого: Эду не в первый раз спасает чью-то задницу, даже в прямом смысле, он прекрасно осознает, где работает. Здесь нужно уметь за себя постоять. Его уже пытались так же прижать к стенке в свое время. — Спасибо, — потирая щёку, сказал Егор и улыбнулся немного неловко. — А по тебе и не скажешь, что ты способен уложить кого-то с одного удара, — признался он, оглядывая довольно тощее тело, покрытое наколками. — Эффект неожиданности — лучшее в драке, — хмыкнул Скруджи. Он не решил, оскорбил ли его комментарий. — Если я могу как-то отблагодарить тебя… — и на губах расцвела уже иная улыбка, вызывающая и непристойная. Пальцы с аккуратными ухоженными ногтями коснулись ворота черной футболки бармена и скользнули по кромке, едва задевая кожу. Взгляд из-под густых ресниц не оставлял шанса усомниться в намеке. Выграновский про себя уже тысячу раз назвал этого парня редкостной блядью, готовой лечь под каждого веселья ради. Как мерзко, бессовестно и безнравственно. Эд вколачивал его в матрас до самого утра, и плевать, что люди так и не дождались своих заказов, а Егор не исполнил свой номер. Это чертовски того стоило. И только утром Скруджи понял, что показал судьбе средний палец. Ведь Крида не было в списке. Может, кто-то бы испугался, счёл бы ненормальным, что судьбу получилось исказить, но Эд считал это достижением. У него с судьбой свои счёты. А секс с Егором был хорош, да и сам он, казалось, был не против. Эд не спрашивал, есть ли его имя у стриптизёра на теле. Скруджи не находил вообще ни одного, ведь они, скорее всего, были старательно замазаны, да и было банально похуй, чтобы спрашивать самому. У них секс и ничего лишнего, но было в этом что-то, что сбивало с толку, бесило, вздымало злость, словно клубы пыли, и заставляло ей давиться. Выграновский смотрел на выступления Егора, на это его отвратное поведение, и на язык просились уколы и оскорбления. То, как легко Егор отдавал себя на публике, то, как без обиняков предложил себя Эду, говорило за себя. Крид хуже любого, кто работает здесь. Он получает удовольствие от того, что блядствует. Как-то Скруджи болтал с Оксаной за рюмкой виски, клуб был уже закрыт, а они слишком пьяны, поэтому перешли на обсуждение стриптизёрш. Весьма нелестное, так что, если б кто-то проходил мимо них в этот момент — непременно дал бы пощёчину. — Ах, Крид! Если честно, один из немногих, кто достойно выполняет свою работу. Наверное, потому, что он здесь по собственной воле, — сказала тогда девушка. Ей можно было верить — многие личные дела она сама просматривала. С тех пор Выграновский окончательно убедился, что Егор просто конченный извращенец и ему противен. Эд мог трахаться с кем угодно, но ебаться с нимфоманами, которые ложатся под любого, было ниже его достоинства. Он зарекся, что больше такого не будет, тем более что первый раз был на адреналине и в угоду собственной идее-фикс «наебать судьбу». Спустя год их отношения стали напряжённее. Егор крутился рядом при любой возможности и открыто желал повторения «той чудесной ночи». Эд закипал от любой мелочи, отвечал уверенным «я не трахаю шлюх дважды» и отчего-то бесился всё сильнее с каждой улыбкой совсем не задетого парня. Он не понимал, почему Крид привязался именно к нему, когда любой в клубе его с радостью бы поимел, еще и чаевые оставил. Внутри всё горело от негодования, Выграновский из принципа не хотел потакать чужим желаниям, но чем смачнее он ругался и слал на хуй, тем сильнее на этот хуй Егор хотел. Скруджи так надоел Крид, что он думал уволиться и найти себе какое-нибудь другое место, но стриптизер был так настойчив, что Эд сомневался, что это поможет. На деле же, Выграновскому подсознательно нравились их игры в кошки-мышки. Порой у Эда не получалось ускользнуть, и он был пойман в плен горячих губ, например, сегодня. Страшно подумать, как близко они были, и как охуенно-хуево чувствовал бы себя Скруджи после этого. Бармен отвлёкся от мыслей и глянул на сцену: девушка в кружевных трусиках крутилась на шесте под «Daddy issues», и выглядело это откровенно убого. Глядеть вообще больше было не на что — Егор сегодня уже выступил. — Эд? — раздался голос совсем рядом. Лёгок на помине. — Мы можем отойти ненадолго? — Я работаю, Крид. Найди себе другую жертву, — лениво отозвался Выграновский, даже не повернув головы. — Ты мне задолжал кое-что, помнишь? — мурлыкнули прямо в ухо, и чужая ладонь опустилась чуть выше ширинки. Эд стоически игнорировал этот жест. — Я был спасен Тохой, — фыркнул Скруджи. — Спать с такими, как ты, — свой хуй не уважать. Егор не выглядел оскорблённым, но руку убрал. — Ты уже спал со мной. — Облажался, — усмехнулся Эд. — Я тогда ещё не знал, что ты даёшь всем, как отчаявшаяся шлюха с Таганки. Крид продолжал улыбаться уголками губ, но в глазах мелькнула обида. — Я так и не понял, за что ты так ненавидишь меня, детка. «Я тоже», — откликнулось подсознание Эда быстрее, но он отогнал эту мысль. — Сто процентов, никогда не поймешь, такое у тебя в порядке вещей. Егор, помолчав пару секунд, отступил, а после развернулся и ушёл. Выграновский почувствовал, как на сердце неприятно давят рёбра, словно всё внутри скукожилось. Это нормально, — уверял он себя, — нормально так говорить с Кридом, он же просто шлюха и знает свое место. Но что-то внутри подсказывало, что он ведёт себя, как мудак, не пытающийся разобраться ни в причинах своего недовольства, ни в причинах отчаянных попыток Егора. — Крид! — окликнул было стриптизера Скруджи, но того уже приманил кто-то к себе для приватного танца. Не судьба.

***

— Открывай, Попов! — стучал кулаком в дверь Антон. Он пытался звонить, но никто не откликнулся. Он искренне надеялся, что этот пьяница в целости и сохранности. Хотя бы относительной. Мимо прошла пожилая пара, осуждающе посмотрев на парня. Шастун лишь сейчас вспомнил, что он в рабочей одежде: в коротких джинсовых шортах, больше похожих на трусы, и топе, едва прикрывавшим пупок. Антон бы постыдился, но он уже привык. Да и что важнее: то, как он выглядит в глазах других, или то, сколько денег он получает за этот отвратительно неудобный наряд? Ответ для него очевиден. Кто-то скажет, мол, «сколько можно думать о деньгах, они не главное в жизни». Идиоты, живущие иллюзиями, не видящие дальше своего носа, потому что никогда не думали о том, как растянуть косарь на месяц и как его сначала заработать. Они не замечают, как всё зависит от наполненности кошелька. Их здоровье, их семьи, их удобство и, конечно, их свобода. Свобода быть там, где хочется, когда хочется и с кем хочется. У Шаста ничего этого не было, он мог лишь надеяться, собирая тщательно каждый рубль на воплощение его мечты в сладкую, открывающую доступ к воздуху явь. Дверь так и не открывали, и Антон всерьез забеспокоился. Что ему делать? Ломиться? Вызвать скорую? Или просто уйти? Нет, уйти ему не позволит совесть. Даже несмотря на то, что это было самым простым и безопасным вариантом, нежели стоять на лестничной площадке, пока мимо шастают жильцы. Хастлер умел постоять за себя, но одно дело отбиться от человека, а другое — от большой пьяной компании. Шастун вздохнул. Так или иначе, ему нечего терять. Шаст понадеялся на банальщину — что Арсений просто забыл закрыть дверь, но ему не повезло, тот был пьяным, но не беспечным. Антон тяжело вздохнул. И что теперь? Лезть в окно через чей-то балкон? Да всё же застекленное. Поискать запасной ключ где-то под ковриком? Бред какой-то. Парень в сердцах выругался и пнул дверь еще раз, дребезжание разнеслось по всем этажам. — Молодой человек, люди спят, вам что надо? — высунулась полная молодая девушка. Выглядела она крайне недовольно, словно сейчас собственноручно прогонит Антона, который выше ее на две головы, вон. — Прошу прощения, мне срочно надо попасть в квартиру. Мой друг, Арсений, не отвечает на звонки, боюсь, что наклюкался и помер там, — почти честно ответил Шастун. Девушка скептично осмотрела внешний вид парня, без осуждения, скорее просто недоверчиво. — Друг Арсения, значит? Когда у него День Рождения? — спросила она подозрительно. Антон хотел было возмутиться, мол, он без напоминалок вообще ничего не помнит, да и с чего такие вопросы, — был бы он грабителем, то вскрыл замок, — но понял, что вообще-то знает ответ на этот вопрос даже слишком хорошо. — 20 марта. Прошел проверку? Я немного тороплюсь друга откачивать, — выгнул бровь парень. Девушка немного расслабилась и даже улыбнулась. — Да прошел-прошел. Говоришь, запил он? А я-то думаю, чего из квартиры не выходит, одна доставка ездит. Еще и не заходит, подлец. Погоди, у меня где-то тут есть запасной ключ, он мне оставлял цветы поливать, — она скрылась за дверью и спустя минуту принесла связку ключей. — Вот. Привет от Иры передавайте. Я его на чай всегда жду, как и Толик. Шастун взял ключ и пожелал спокойной ночи, заверив, что связку в почтовый ящик потом кинет. Дверь наконец поддалась, и Антон зашел внутрь. Глаза приспособились к темноте, и стали видны знакомые очертания коридора, где на полу валялись несколько бутылок. Антон проскользнул в гостиную и включил свет. Было тихо и даже немного пугающе. Парня пробрала неприятная дрожь, он огляделся, но не нашёл Попова ни здесь, в спальне, ни на кухне и только тогда догадался заглянуть в ванную. Неприятное чувство сдавило горло. Мысли наводнили гудящую голову. А вдруг Арсений… Антон не успел запугать себя достаточно, чтобы уйти, решив, что всё это не его проблемы, когда включил свет в ванной и открыл дверь. Мужчина и вправду обнаружился там. Он лежал щекой на крышке унитаза, глаза красные, волосы слипшиеся, на футболке высохшие пятна от рома и виски. Шаст вздохнул, заметив, что мужчина дышит. «Живой», — отлегло от сердца. Подцепив Арса под мышки, Антон попытался оттащить его в спальню, но тот, как назло, проснулся, завозился, а затем в панике стал отбиваться, словно дикий зверь от браконьера. Арсений замахал руками и попал Шастуну точно под дых. Хастлер быстро отполз, всё ещё шипя от боли. Попов очевидно не понимал, где он и с кем, еще и белку, видимо, словил. Он поднялся по стенке на ноги и как-то потерянно осмотрелся, будто видел квартиру впервые, а потом упал на колени и зарыдал. Громко, и с надрывом, и пару раз ударяя несчастный пол. Шастун вздохнул и подполз к мужчине, осторожно касаясь того ладонью. Может, Антон спятил, но он видел в пьяном, озлобленном человеке лишь жертву этой чёртовой судьбы, которая издевалась над Арсением, как и над ним самим. Шаст видел много таких в борделе, сломленных и потерявших всякий интерес к жизни. Пригладив темные волосы, Антон прошептал «Это я, Арс. Я пришёл». — Алёна? — очевидно в бреду спросил Попов. — Да, — вздохнул Шаст, решив, что так будет проще с ним совладать. — Пойдём в постель? Тебе нужно отдохнуть. — Алён, прости меня, я… ты… это всё… — начал сбивчиво бормотать мужчина, вцепившись в чужую руку. — Все в порядке, пойдём-пойдём, — зашептал Антон ласково и потянул Попова на себя. Они поднялись, и Арсений, сделав несколько шагов, повалился на кровать, тяжело вдохнул и прикрыл глаза. Шастун осторожно сел рядом и гладил его по волосам. Ему не впервой притворяться кем-то, чтобы утешить. Он словно на вызове, опять в чьей-то постановке, импровизирует, чтобы угодить. — Я хочу к тебе, — прохрипел Попов и закашлялся. Должно быть, обжег горло. — Не надо ко мне, — покачал головой Антон, поджав губы. — Перестань пить и вернись к жизни. Арсений помотал головой, дорожки слез вновь заблестели в свете уличного фонаря. Он был таким искренним, открытым, как ребенок. Скорбящим всем нутром и беззащитный перед реальностью, ему не милой. Он молчал еще долгое время, пока Антон, как гипноз, шептал просьбы больше не пить. Он не знал, насколько это вообще действенно в данной ситуации, но, может, на подсознательном уровне отложится. Ну или он как дурак пародирует женский голос, умоляя незнакомого мужика не брать больше в руки бутылку. Второе больше похоже на правду, конечно. — Поцелуй меня, — неожиданно просит Попов. — Поцелуй на прощание. И я всё, всё сделаю. Обещаю тебе, — умоляет он, сжимая руку Антона крепче. По щеке вновь пробежала капля и упала на подушку. Пьяные слёзы — разрывающая сердце картина. Шастун смотрит на мужчину и грустно улыбается. Как глупо. Он не у клиента и не должен слушаться приказов, нет нужды изображать из себя того, кем не являешься. Но, с другой стороны, — сравнивая со своими клиентами, — всю эту сценку, что Антон разыгрывает, Арсений заслужил больше всех, вместе взятых. По крайней мере, Шаст действительно сочувствует этому человеку, пусть и не знает, каково это — потерять любимого. Ему некогда любить. У него до любви 451 час с кем-то чужим. Сейчас уже меньше, но едва ли цифра стала утешительнее. Поэтому на секунду Антон попытается притвориться, что он кого-то любит. Что его кто-то любит. Ни того, ни другого не было в его жизни, но он так много раз думал об этом, мечтал ребенком после мультфильмов или уже в борделе, пытаясь цепляться хоть за какую-то надежду. Он сможет сыграть безупречно, с одного дубля. Антон наклоняется и целует мужчину в щёку, мокрую и горячую. Парень не нарушает своего табу, но это одно из нежнейших прикосновений, что он когда-либо оставлял на чужой коже. Для хастлера это многого стоит. — Я люблю тебя, — когда парень отстраняется, шепчет Арсений. — И я тебя, — выдавливает из себя Шастун. И ему не по себе от того, как эти слова чужеродно горчат на языке. Произносил ли он их хоть когда-то? Произнесет ли еще? Антон не остается в этом доме до утра. Как только Попов засыпает, Шастун выходит, запирает дверь, возвращает ключ и плетётся домой. Чувства душат его, а внутри невообразимо тяжело, словно ему вшили в живот камни. На губах таился солёный вкус слёз. Этот поцелуй в щёку — самое близкое к тому, что парень хочет сберечь для будущего возлюбленного. Добровольный, искренний, бесплатный, — вот критерии заветного прикосновения, но в его сфере работы можно забыть обо всех трёх пунктах. Подарит ли он своему соулмейту поцелуй, пронесённый через 451 спальную комнату, через 451 истязающую, выматывающую ночь? Шасту думалось, что нет — все-таки надо смотреть реалистично на жизнь. Он навсегда останется лишь актёром ночного театра, который бродит по улицам, заглядывая в квартиры, ублажая чужие души. Оставляя своё горе на простынях в виде лжи красивых слов.