The Devil and the Deep Blue Sea*

      Норрингтон берёт его ещё дважды до наступления утра.       В темноте, Беккет прижимается к нему, безмолвно умоляя. Он использует мрак как оправдание и переворачивает его на живот. Есть что-то ужасно возбуждающее в том, чтобы видеть лорда Катлера Беккета на четвереньках, словно животное. Несмотря на всю свою гордость, Беккет стонет в подушку, хватаясь за простыни, пока Норрингтон чувствует, как дрожит его тело. На этот раз лорд зажимает рот кулаком, глуша громкие стоны, не в силах скрыть заплаканное, раскрасневшееся лицо. Норрингтон яростно сминает нежные бёдра, притягивает к себе, продолжая двигаться. Лорд рыдает от восторга, в то время как адмирал тяжело дышит в спину.       Ближе к утру Норрингтон снова оказывается внутри него. Он даже не подозревал, что способен на такое, как и Беккет. Норрингтон испытывает мрачный трепет при мысли, что он будет чувствовать это весь день, возможно, ему будет трудно ходить, сидеть. На этот раз адмирал укладывает его на спину. Длинные, медленные, глубокие толчки — и глаза Беккета закатываются, а спина выгибается от похотливого удовольствия. Он обвивает его ногами за талию, пытаясь притянуть еще ближе. С каждым движением в груди Джеймса вспыхивают новые эмоции.       Он ненавидит его и желает в равной степени. С каждой секундой эти границы стираются. Беккет, прикрыв веки, приоткрыв красные губы, выдыхает: — Джеймс, пожалуйста… — зная точно, что делает.       Когда всё заканчивается, аристократ лежит, уткнувшись головой в плечо Норрингтона. Несмотря ни на что, присутствие тёплого тела доставляет чувственное удовольствие после долгих лет одиночества. Пальцы гладят спину лорда вдоль лопаток и замирают на изгибе позвоночника, где находят выпуклые рубцы. Джеймс видел подобное и раньше, со стороны наблюдал за похожими пытками.       — Откуда они у тебя? — бормочет он, не совсем уверенный, что это не обман зрения. Беккет молчит. Затем вздыхает:       — С юности. Пираты навсегда оставили на мне свой след.       Конечно, Джеймс не забыл. Но, почему-то, представлял произошедшее иначе — как джентльменскую сделку без лишнего кровопролития. Именно благодаря этим шрамам, этому зерну ненависти, Беккет смог взобраться столь высоко. Мужчина хмурится. В конце концов Беккет отстранятся и, глядя прямо в глаза, шепчет:       — Тш, это уже не имеет значения, дорогой.       Норрингтон решает не продолжать. Понимая, на сколько они в сущности отличаются. Между ними никогда не будет равенства. Он не сможет стать тем, кого Беккет хочет видеть, — будь то любовником, простой пешкой, живым доказательством того, что возможно добиться чести вне зависимости от путей её достижения.       Эгоизм заставил делить с ним постель ради выгоды.       Когда Джеймс просыпается, сквозь шторы уже пробивается солнечный свет. Рядом на кровать садится чья-то фигура. Беккет — в шёлковом халате, на лоб падают густые тёмные кудри — улыбается наклоняясь к нему. В этом свете мужчина кажется почти нормальным — ошибка, которую можно совершить. Аристократ по-прежнему ненасытен, что заставляет ушедшее напряжение вернуться снова.       — Доброе утро, — здоровается и целует Норрингтона в губы, зная, что это сойдёт ему с рук. Тот медлит и наслаждается моментом.       — К чему такая мрачность?       Норрингтон не отвечает, отведя взгляд.       — Неважно, — небрежно отмахивается Беккет. — Я сам пришёл сообщить тебе новости. Этой ночью Дейви Джонс отлично постарался и теперь тюрьмы переполнены, в прочем, как и ожидалось.       — Что ты будешь с ними делать?       —Мы, — он подчёркивает это как нечто само собой разумеющееся. — повесим их. И дадим понять, что каждый, кто ходит под чёрным флагом, и те, кто им помогает, окажутся там же.       — Да, милорд.       — Просто Катлер, я же говорил тебе. В формальностях нет необходимости, когда мы наедине. — с губ лорда не сходит та самая улыбка, по-прежнему сквозившая жестокостью. Проведённая ночь не только не сделала аристократа мягче, как полагал было Норрингтон. Тот стал напротив ещё более устрашающим. — Ну же, вставай, — сюсюкая, продолжает Беккет. — одевайся. Или тебе нужна помощь? Я могу прислать кого-нибудь, если хочешь. Не волнуйся, они умеют держать язык за зубами.       Мужчина задаётся вопросом, со сколькими он проделывал этот трюк. Однако поток мыслей прерывается брошенным поверх простыни сюртуком, всё это время валявшимся на полу.       — Идём пообедаем, — говорит он, — а затем отправимся во двор, нам многое нужно сделать.       День продолжается, подобно всем остальным с тех пор как люди Беккета вернули его в Порт-Роял, за одним исключением. Незримое ощущение игры между ними исчезло. Потому, что лорд победил. Он больше не пытается очаровать своего адмирала лестью и завуалированными угрозами. Это уже сделано. Теперь Норрингтон — его верный пёс, его солдат, его наложница. Он стоит рядом с ним, пока заключённых выводят из камер, и со стиснутыми зубами наблюдает, как их вешают на виселице.       Думая, что совершил обмен: ради своей карьеры и жизни в роскоши он должен выносить этот позор.       Прежде имея хоть какую-то долю власти в городе, Джеймс никогда не опускался до подобной бесчеловечности. Беккет будто высвобождает весь гнев, скопившийся годами из-за желания мести. Норрингтон сомневается, что в мире хватит пиратских голов, чтобы возместить то, что они с ним сделали.       И все же казни не прекращаются.       Адмирал сохраняет сдержанность, даже когда они вместе ужинают и пьют. Даже когда Беккет осмеливается протянуть руку и провести кончиками пальцев по его ладони за столом. Мужчину мысленно одолевает мощный шторм — сомнения, что сможет справиться с этим и говорить одновременно. Джеймс терпит прикосновения, кокетство, безмолвно, оцепенело. Боясь сорваться, как только почувствует что-то большее; поддастся чувственности и забыть о том, что обязан сделать.       Только к концу дня он смог вздохнуть полной грудью, ожидая возможности отправиться обратно в свои покои. Однако у лорда были совершенно иные планы. Беккет снова ведёт адмирала в спальню. Напористо целуя в губы, словно заявляя о новообретённых правах.       — Ты даже не представляешь, как я мечтал это сделать.       — Милорд, — тихо произносит Норрингтон.       — Что-то не так?       — Нет-нет, — Норрингтон отступает назад, выпуская из объятий Беккета. Тот хмурится, скрестив руки на груди.       — Сейчас не время разыгрывать передо мной скромность, Джеймс.       — Милорд, — он повторяет, не минуя неизбежного. — Простите.       — За что?       — То, что произошло между нами прошлой ночью… Я повёл себя не правильно, безрассудно, неприемлемо. Я совершил ошибку.       На лицо аристократа падает тень, а мальчишеская улыбка окончательно сходит. Повисает наряжённая тишина.       — Ошибку?       — Роковую и бесчестную.       — Честь? — теперь Беккет понимает, что собеседник настроен крайне серьёзно. От прежнего отношения не остаётся и следа. Лишь холод; выражение, в котором проскальзывает неподдельная эмоция. — Ты хочешь поговорить о чести, Джеймс? Хорошо. Я спас тебя от бесславной жизни на помойке, где пиратским ублюдкам самое место. Я мог бы отправить тебя в тюрьму, но вместо того, я позволил тебе жить и процветать. Хотя был не обязан.       Норрингтон окончательно запутался. Неужели вся эта игра в кошки–мышки не была спектаклем от начала и до конца? Но судя по дрожащему голосу аристократа, он с ужасом осознаёт насколько был неправ.       — Прошу прощения, милорд. Я по-прежнему буду служить вам и командовать флотом, но я… Я не могу…       — Не могу — что?       — Сожалею, но я не могу… Находиться в таких отношениях с вами.       Слова с трудом слетевшие с губ, словно пощёчина. Плечи мужчины напряглись, взгляд потемнел, а руки сжались в кулаки. Беккет отступил, сделал несколько шагов назад, словно пытаясь заставить себя промолчать, но не смог. Ярость, вырвавшаяся наружу, застала Норрингтона врасплох, даже после всего случившегося.       — Ты лицемер. Ты действительно собираешься стоять здесь и говорить мне, что не хотел этого? Хочешь сказать, что я грязный извращенец, какая-то чёртова сирена, которая заманила тебя в свою постель, против твоей воли?       — Милорд…       — Я не заставлял твой член вставать на меня и тем более ложиться со мной в постель. К слову, ты сделал это по собственному желанию! Или ты смеешь отрицать? Отрицать, что трижды входил в меня?       Глаза Норрингтона с опаской метнулись на дверь, когда голос Беккета становился всё громче.       — Тебе понравилось так же сильно, как и мне, — выплёвывает он. — Не говори со мной таким праведным тоном. Ты трахнул меня, Джеймс. Ты раздвинул мне ноги, прижал к кровати и трахнул.       Когда Норрингтон не отвечает, он только сильнее злится. Внезапно адмирал понимает, что за этим стоит нечто большее. Беккет страдает, он унижен. И, возможно, Джеймс полностью заслужил его гнев.       — Ты должен выбрать, Джеймс, сейчас или никогда. Либо убогую жизнь до и я вздёрну тебя, как пирата. Либо ты остаёшься со мной и продолжаешь командовать.       Норрингтон так долго пытался принять это решение. Теперь, смотря на Беккета сверху вниз, он тщательно подбирает слова.       — Я не единственный, кто заинтересован в этом титуле, милорд. Но нужен вам именно я. — горькая правда. Беккету отвратительно слышать это, ровно, как и принять отказ. Он отступает.       — Убирайся. — тихо говорит он. Норрингтон на мгновение замирает. — Вон. Я сказал — вон.       Он не спорит. Это приказ, и Джеймс подчиняется ему как офицер.       Выходя из роскошного дома, он всё ещё чувствует на себе взгляд Беккета. Он не оглядывается.