The Devil and the Deep Blue Sea*

      За окнами бушует шторм, гребни мощных волн, разбиваясь, ударяются об окна капитанской каюты. Каждые несколько минут «Индевор» протяжно скрипит, раскачиваясь из стороны в сторону так, что Беккету приходится придерживать скатывающийся со стола декор. Он уже три дня мучается на грани морской болезни, с чем не сталкивался с детства. Мужчина прикрывает ладонью рот.       Однако неудобства — сущий пустяк. За пределами потрёпанного корпуса первого класса они всё ближе к тому, чтобы найти пиратский флот и их убежище в Бухте затонувших кораблей. Жуткая тропа из трупов, оставленная Тёрнером, позволила им выследить «Чёрную жемчужину» и всю её ничтожную команду. С каждым днём ветер всё больше и больше дует им в спину — если не буквально, то фигурально.       То ради чего Беккет усердно трудился, венец его достижений уже за горизонтом. Ведь чем дольше ожидание, тем слаще результат. Не так ли? Пройденный путь начиная от уродливых шрамов на спине до унижения, которому подверг его Воробей в Калабаре породил достаточно ненависти, чтобы одарить сожжённый пиратский флот ярчайшей улыбкой. Долг перед Королём и страной прекрасно сочетался с его неутолимой жаждой мести.       И всё же есть кое-что, что беспокоит больше, чем морская болезнь.       Недостающая часть его триумфа.       Беккет до сих пор ощущает тот непроходящий зуд, неотступающий со дня отплытия из Порт Роял.       Не один, не два, а целых три раза он приглашал адмирала Норрингтона на борт «Индевора» прикрываясь тактическими соображениями. Они раз за разом обсуждали одни и те же планы до тех пор, пока Норрингтон не выучил их наизусть. Беккета страшила сама мысль, что адмирал — единственный человек во флоте, чей ум не уступал его собственному, — раскусил его и нашёл слабое место.       Аристократ поклялся сохранять невозмутимость, как подобает капитану. Словно и не было того рокового диалога, когда Норрингтон заставил повысить голос и угрожать. Ни за что на свете не позволит адмиралу узнать, насколько его слова унизили — не как Воробей, иначе.       Он отверг его один раз, второй, даже не дрогнув. В третий раз лорд позволил своей ладони задержаться на руке адмирала, как в ту давнюю ночь в Портсмуте.       Он снова прижал Норрингтона к кровати седлая бедра и имел его до изнеможения. Корабль качало и трясло. Джеймс входил всё глубже, и он говорил себе, что ему всё равно, что думает и чувствует этот мужчина; что он делает это только ради собственного облегчения, собственного удовольствия. И всё же рыдал во время оргазма и эгоистично провёл ночь, прижавшись к отстранённому, неподвижному телу Джеймса.       После случившегося Беккет больше не приглашал адмирала на флагман. Теперь тот далеко, исполняет свой долг на борту «Летучего голландца». С глаз долой, из сердца вон.       Джонс навещает его. Шторм, кажется, завывает громче, приветствуя грозного владыку морей. Бывшего владыку — мысленно отмечает Беккет — сейчас морями правит прогресс и древним уставам не осталось места. Когда они встречаются лицом к лицу, Беккет как будто смотрит на очередной вымирающий вид, на который ступает нога Англии.       Мужчина даже не удостаивает того приветствием.       — Я не вызывал тебя.       Джонс, капающий солёной водой и слизью на доски, усмехается, щупальца ощетинились.       — Меня нельзя вызвать, — произносит он со своим грубым шотландским акцентом. Беккет приподнимает бровь, услышав эту нелепицу. Джонс подчиняется приказам, как и все остальные. Разница лишь в мотиве; в том, что у него есть козырь — сердце, надёжно запертое в сундуке. Беккет может запросто воспользоваться этим, сжимая плоть, пока Джонс не повинуется как собака. С Норрингтоном было почти точно также.       — Зачем ты здесь? — спрашивает, игнорируя смутные мысли об адмирале.       — Заключенные сбежали, Ваша Светлость. — саркастичность последних слов на мгновение притупляет шок Беккета. Затем до него доходит смысл.       — Но как? Ведь они были на борту вашего корабля.       Как он мог забыть. Мисс Суонн была среди пленников — всё ещё безответная любовь Норрингтона спустя столько времени. Она — важная фигура на этой большой доске; даже казнь отца не сломила её дух. Норрингтон, по крайней мере, поверил в ложь Беккета о случайной смерти губернатора Суонна. Она и её пираты направлялись в Бухту.       Джонс смотрит в ответ свысока, словно лорд не понимает. Его взгляд пробуждает ненависть — покровительственный, неуважительный.       — Ваш драгоценный адмирал Норрингтон выпустил их из камер, — в конце концов говорит морской дьявол, явно наслаждаясь повисшей тишиной. Возможно, именно так ощущается провал — внезапная пустота, разверзшаяся пропасть. Беккет смотрит в глаза Джонсу, почти ожидая, что это жестокая ложь.       — Почему?       Собеседник раздражённо пожимает плечами.       — Он выбрал свою сторону, лорд Беккет. И она оказалась не вашей.       Все опоры, на которых аристократ строил свою жизнь, кажется, пошатнулись. Унижения, которые он терпел в школе. Жестокий ублюдок-отец. Удары плетью и насилие со стороны пиратов. Потеря покровителя и уважения из-за Джека Воробья. Все маски, которые он надевал, все мази, которые он наносил на эти раны, — всё это трещит по швам.       Он стискивает зубы. Он не сдаётся. Он не может сдаться.       — Я доверил тебе этот корабль для любых целей, которые я сочту нужными. И ты посмел подвести меня.       — Не стоит винить меня в том, что ваш адмирал отверг вас ради своей возлюбленной.       Лорд чувствует, как в груди сжимается сердце. Конечно, Дейви Джонс не упустил возможность отплатить той же монетой за цепи, которыми он его сковал. Снова вспомнив как дышать, Беккет возвращает маску равнодушия, а затем произносит как можно ровнее и устрашающе:       — Возвращайтесь на свой корабль, капитан, вы будете наказаны за это.       — Наказан? И что же вы собираетесь со мной сделать? Признайте, вы лишились всего. — Джонс начинает уходить, оставляя после себя ужасную ауру, но у двери останавливается. Морской дьявол оглядывается, зная, что теперь они в расчёте и с хладнокровием существа, почувствовавшего смещение в расстановке сил напоследок бросает:       — Ваш адмирал мёртв, лорд Беккет. Он умер от моей руки, потому как предателям не место на моём корабле.       Лорд остаётся один.       Внезапно мужчина ощущает каждый крен корабля, каждую волну, бьющую в корпус, каждый выкрикнутый сверху приказ. От сильного волнения на море у него сводит живот, и он подносит руку ко рту. Ничего не выходит. Внутри пусто. Ради этой цели было принесено в жертву практически всё. Завоевание Норрингтона было лишь крошечной частью масштабного плана, однако ставки были столь же высоки. Хуже того, в этом случае Беккет поставил на кон уже свою жизнь.       И адмирал разрушил палубу у себя под ногами. В своём последнем поступке одержал верх.       Беккет встает и подходит к окну, болезненно ощущая зуд заживших шрамов на спине. Стиснув зубы, он сжимает руку в кулак и смотрит на темные бушующие волны, на кильватерный след, оставляемый «Индевор». Несмотря на смятение внутри, несмотря ни на что, они должны продолжать.       Где-то впереди затаился пиратский флот, ожидающий своей неизбежной участи. Ещё не всё потеряно, убеждает себя капитан. Это будет битва не на жизнь, а на смерть. Лорд предложил Норрингтону выбор — одно из двух зол — и тот ускользнул из его рук. Ладонь сжимается в кулак, словно держа бьющееся сердце Джонса. Он не совершит эту ошибку снова. Он не оставит врагу выбора. Потому что у него тоже его нет.       Месть выжгла в нём пустоту. Теперь это всё, что у него осталось.