The Garden

      — Я ловлю! Ловлю!       После всех лет, безумным вихрем смазанного пейзажа проносящихся мимо, встречный ветер уже не казался таким ласковым и приветливым, а некогда яркое небо над головой больше не переливалось всеми оттенками синего. Даже если тёплый воздух по-прежнему обнимал собой руки, крыльями расправленные из люка несущегося автомобиля, всё вокруг могло обернуться чувством вымышленного мира, пока внутри возникало стойкое ощущение обмана. Спустя годы, как бы громко ни пела душа и ни сияли медовые глаза, всё медленно, но верно становилось блёклым, оставляя весь мир на песчаном берегу у кромки набегающих волн бесценных воспоминаний, в объятиях которых было так чертовски хорошо.       — Когда я стану старше, то обязательно перестану нарываться на неприятности, — клятвенно пообещал сам себе Марко и крепко зажмурился, готовясь поймать увесистый пакет, ловко перекинутый через высокое ограждение. — Завяжу со всеми причинами шрамов. Ничего опасного. И буду есть шпинат, да, и полюблю томаты. Дорогая Дева Мария, я обязуюсь использовать зубную нить, потом дойду до ранних подъёмов и отложенных книг. Я буду самым прилеж—       Но из-за бурлящего алкоголя в горячей крови слова неумолимо путались, благодушно позволяя мальчишке упустить свою цель, и он с дребезгом стекла в чёрном пакете рухнул среди изумрудных листьев раскидистого куста рододендрона. Тихий стон растворился в приглушённых голосах, тщетно заставляющих друг друга быть хоть чуточку тише. Но это казалось совершенно бессмысленной затеей, ведь краснощёкие гости, перебравшиеся через высокий забор резиденции, разбежались по небольшому участку газона россыпью прыгучих бобов. Несмотря на ночную прохладу, алкогольный жар стремительно охватывал юные души, спешно снимающих ненужные вещи и благополучно забывающих о них в вихре нарастающего веселья. Скудная подсветка позволяла рассмотреть лишь силуэты без единой детали, поэтому звонкий хруст обратился раскатом грома, а странная мягкость под джинсами явно свидетельствовала о катастрофе.       — О, нет-нет-нет… — в чувствах забормотал упавший Минни, который едва дышал от всепоглощающего страха. Даже самый безумный авторитет сицилийского острова мог легко поплатиться головой за малейшую проделку в саду дорогой Доны. Как бы Мими отчаянно ни любила своих милых сорванцов, садовые каллы оставались неприкосновенны. — Тётушка Мими меня убьёт. Она спустит с меня шкуру!       — Твоя шкура будет маловата для места перед камином, дорогуша, — весёлый смешок, пронизанный хрипотцой, явно принадлежал Намджуну.       — Что ты сказал? Шкуру? — от резкого поворота Сокси пошатнулся, но сразу же выпрямился, с прищуром вглядываясь в темноту. — Он упал на розы? Минни…       — Каллы были хороши.       — Так это каллы… долбаное дерьмо! — подбадриваемый ужасающими картинами ближайшего будущего Чон кинулся вперёд, налетая на замершего среди сломанных цветов мальчишку, он громко выругался и обхватил угловатую фигуру Чимина руками, рывком поднимая, словно увесистую морковь из земли. — Теперь молись за всех нас, Габриэль, молись, твою мать, за всех нас. Чёрт, почему ты не мог отыскать другое место для своего падения?!       Пронзительный визг наполнил сонный сад, когда мир в изумлённых глазах Чимина закружился и замер вверх ногами. Стоило только безвольным рукам упасть на влажную траву, как бесчисленная мелочь из карманов обрушилась туда же настоящим градом. Опьянённое алкоголем внимание ловко меняло свои приоритеты, упавшие яркие мелочи соблазнительно переливались в тусклом свете, и этот «калейдоскоп» манил юношу, который теперь растерянным взглядом зацепился за яркую обёртку давно забытой конфеты. Едва Минни со звонким радостным вскриком от такой потрясающей находки потянулся за упавшей в траву сладостью, как яркий свет ослепительной вспышкой на мгновение пронзил пространство, въедаясь в расширенные зрачки.       — Какого чёрта-то… — просипел Чимин.       — Кто мне заявил, что в доме только Дона Пеларатти? Кто мне сказал это?! — визгливым шёпотом воскликнул Сокси и грозно шагнул вперёд, чтобы передать в руки содрогающегося от смеха Юнги свою перевёрнутую ношу. — Вы дураки! Все! Чтобы ещё раз я согласился на ваши авантюры…       — Там Дон Марио, — вдруг проблеял Намджун, вынуждая голоса вокруг стихнуть. Он наугад вскинул руку и сразу же смял длинными пальцами чьи-то мягкие губы во избежание любого звука. Обезумевшее сердце билось у самого кадыка. — Это он со своим грёбаным фонариком стоит там.       — О, нет, — едва слышно пробормотал Чимин. Краска быстро сошла с мягкого лица, и мальчишка, зажав рот взмокшими ладонями, взвизгнул, с ужасом всматриваясь в перевёрнутый мир. — Вы ведь говорили, что он должен был уехать? Вы все чёртовы лжецы, что сейчас, что тогда, когда обманули меня с…       — Минни, — предостерегающе произнёс Юнги и встряхнул свою нерадивую ношу. Его руки неистово дрожали от бушующего страха, пока недовольное мычание наполняло крохотный мир вокруг. — Мне было приятно вас всех знать, парни.       — Я бы хотел сказать тоже самое, но не могу.       — Если мы выживем, то я лично засуну твой язык тебе же в задницу.       Замершие от неожиданного шума мальчишки осоловело хлопнули ресницами, всматриваясь в далёкие пятна света от фонарика, голодно облизывающие придомовую территорию. Горстка гостей резко взвилась, сталкиваясь в поспешных метаниях и цепко хватая друг друга за одежду, и вдруг рухнула на влажную траву, с визгом карабкаясь под сочные листья раскидистого куста. Но каково было удивление Сокси, когда пересчёт его задыхающихся друзей не сошёлся несколько раз подряд, а двое предательски испарились, вынудив дрожащего парнишку всё же выглянуть из-за своего укрытия, чтобы обнаружить одну пропажу, клубком притаившуюся у примятых чужой задницей цветов. Взмокший Намджун отчаянно пытался воткнуть изломанные каллы вновь в грунт, но те совершенно не поддавались, из-за чего он едва ли не разразился молитвами, если бы не судорожный шёпот за спиной. Не успев обернуться, ошарашенный Ким испуганно замер, во все глаза всматриваясь в яркий приближающийся свет.       — Грёбаные еноты! — прогремел разъярённый голос Дона вдалеке. — Как же вы мне надоели!       Хозяин резиденции становился всё ближе, а каждый из мальчишек прекрасно знал, что именно прятал важный Дон в кармане своего халата. Но судьба благосклонно одарила везением, и оторопевший Намджун рухнул в траву, стоило цепким рукам схватить его за ногу, лишая одного кроссовка, и юркнул в укрытие. С тяжёлым дыханием, разделённым на четверых, угловатые тела прижались к тёплому, почти задремавшему Марко. Яркий свет от фонаря коснулся широких листьев рододендрона, а следом парочка выстрелов пронзила прохладный воздух, так и оставаясь лишь предупреждением. Дон Марио был особенно недоволен в те моменты, когда младший сын оказывался наказанным в стенах комнаты, пока свои же дорогие сорванцы норовили спасти принцессу во что бы то ни стало.       Едва ночная тишина достигла слуха, а Марко, любовно обнимая пакет с лакомствами, резко сел, как весь выстроенный по освобождению Сокджина план вновь заработал, даже если Тэхён отчаянно подавлял широкие зевки. Взъерошенный мальчишка сладко потянулся и, заприметив вдалеке знакомую фигуру Дона, без тени сомнения вскинул руку, чтобы помахать в приветствии.       — Здра–       Но три ладони сразу же накрыли раскрытый рот, сжимая сухие губы и вновь рывком укладывая юного бунтаря назад, позволяя ночному небу скрыться за большими листьями.       Стоило поторопиться, никто не желал заставлять запертую принцессу томиться в четырёх стенах ещё дольше.       — Я совершенно голодный, — печально протянул Марко, старательно вышагивая позади четырёх широких спин. Мальчишка с тяжёлым вздохом запустил длинные пальцы в чёрный пакет, бережно прижатый к груди. Среди бесчисленных бутылок нашлось и одно лакомство, только… — Да эти круассаны безумно твёрдые, какого чёрта!       В звучном голосе не было предела возмущению.       — Они не для еды, дорогуша.       — А для самообороны? — тоскливо протянул тот. — Знаете ли… Это против всяких законов покупать такую выпечку. Это бесчеловекно.       — Бесчеловечно.       — Ну, а я о чём говорю!       Выудив из пакета некогда нежное лакомство, хмурый Марко покрутил его в руке и взглянул на резиденцию, замахиваясь. Нужное окно находилось на довольно удобной высоте, только вот сама рама, как и деревянные ставни, нещадно дребезжали всякий раз, стоило чему-то увесистому удариться о стекло. Надеясь, что шум не достигнет хозяйской спальни в противоположном крыле и высунув кончик розового языка от усердия, Марко прицелился и замахнулся, сразу же после падая спиной в объятия четырёх пар рук от рикошета проклятого круассана.       — Вдруг у меня будет шрам, — обессиленно проблеял Тэхён. Тупая боль пульсировала прямиком у его правой брови. — А если я потеряю столько крови…       — У тебя даже синяка нет, дорогой, — веско заметил Юнги. — Не думаю, чт—       — А как же моя душа! Она… она ранена.       После нескольких ударов чёрствыми круассанами в нужное окно оно резко распахнулось, являя самое прекрасное и печальное существо на всём Свете. Но безукоризненный образ раскаяния быстро исчез с красивого лица Сокджина, сменяясь невероятно яркой улыбкой.       — Вы долго, — любовно пожурил своих друзей улыбчивый мальчишка и облокотился на подоконник.       Озадаченная тишина обернулась новой волной шума и победным возгласом, когда Марко гордо явил на ладони связку ключей.       — Она ждёт только тебя, детка! — пропел он, вызывая на любимом лице яркое счастье.       — Вы ведь не угнали её, верно?       — Пятьсот евро творят чудеса, и теперь у нас всех есть своя машина, — расцветая, прощебетали в унисон юные души, пока запертая принцесса мечтательно накручивал на длинный палец прядь пшеничных волос. Один крошечный секрет заключался в том, что Сокджин чуточку помог своим дорогим друзьям в долгожданном приобретении машины, но знать им об этом было вовсе не обязательно. Ничего криминального, ни единого цента из пяти потрёпанных бумажников. Только чудо.       — Я так горжусь вами и так сильно люблю, — переполненный нежностью, ответил Сокджин. — Как вам идея… встретить этот рассвет на берегу моря? Это должно быть чудесно.       — Мы поедем на море? Сейчас?! — сияя ярче сицилийского солнца, воскликнул Чимин и сразу же взвился, кинувшись в объятия подскочившего Марко. — Море!       — Я поведу, — послышался сверху мягкий голос. — Не беспокойтесь. Идите сюда.       Подобное происходило множество раз до этого, поэтому весь план был чётко выверен, и Намджун без напоминания сразу же встал у стены, подставляя ладони, сложенные лодочкой, для крепкой опоры чужой ноги. Фокус заключался в том, чтобы поочерёдно взобраться на крепкие плечи Кима старыми кедами и дотянуться чуть выше, трепетно одаривая излюбленные пухлые губы медленным любовным поцелуем. Даже если укусы чуть саднили, осчастливленный Аугусто всё ещё чувствовал себя действительно окрылённым, ничуть не боясь стука в дверь спальни. Но вдруг окно закрылось, а через нескольких минут открылось вновь, так и не явив драгоценное существо.       — Аугусто, — несмело подал голос Намджун. — Какой цвет? Цвет.       Вместо каких-либо слов на подоконнике показался потрёпанный рюкзак, а следом и угловатая фигура, чьи тёмные глаза сияли излишне ярко для подступающей ночи. Беспокойство легло грузом на плечи держащихся за руки мальчишек, а Намджун, тяжело сглотнув, готов был поклясться, что видел алый след на мягкой щеке. Ослепительная улыбка, с которой появился Сокджин, чуть дрогнула, как и голос, стоило ему чуть перегнуться через рюкзак.       — Помогите мне, пожалуйста, спуститься.       Для таких случаев, когда под окнами в поздний час мельтешили взбалмошные, но безумно обожаемые друзья, Сокджин всегда имел при себе всё самое необходимое, чтобы после всех пяти поцелуев, приправленных неистовой любовью, спуститься вниз с помощью пяти пар рук к пяти самым очаровательным созданиям. Когда ноги наконец-то касались примятой травы, больше не чувствовались ни печаль, ни вина, только одно ясное осознание того, что ждёт всех через несколько мгновений.       Так случалось всякий раз, стоило отцовскому наказанию смениться бунтарским побегом, а Сокджину крепко сжать взмокшие ладони лучших друзей в своих и кинуться через плодовый сад как можно дальше. Это казалось отличной идеей, даже если за спиной слышались самые обжигающие проклятия и громкие выстрелы, повисшие в воздухе бессмысленными предупреждениями. Куда ярче любого страха сияла тёплая любовь, похожая на глинтвейн поздним зимним вечером. Именно она делала этот проклятый мир ярче, как и вынуждала жить дальше, вновь и вновь покорять неприступную высокую башню с одной прекрасной принцессой.