The Garden

Billie Eilish — Wildflower

      Хотелось сказать настолько многое, что все мысли снова и снова сводились лишь к одному человеку, к которому пробуждающиеся чувства Сокджин отчаянно пытался заглушить, убеждая себя в иной реальности и подменяя настоящую жизнь безопасными мечтами. Он топил трепещущую первую любовь в горечи, сгорал заживо вместе с хрупкими надеждами на светлое будущее.       Все попытки причинить Намджуну боль колючими фразами имели успех, но Ким, проживая день за днём с бывшим супругом под одной крышей, начинал теряться в собственных намерениях, неистово боясь отступить от намеченного плана. Рана, оставленная первой и последней любовью, оказалась куда глубже, чем ощущалась до этого момента.       — Наверное, было забавно, когда ты лёг в постель со своим личным Божеством, а утром проснулся уже со мной, — кутаясь в большой свитшот, одолженный у нового мужчины, растерянный от собственных слов Сокджин вперился пустым взглядом куда-то мимо острых колен, тщетно пытаясь убедить себя в сказанном. — Юный я, видимо, был чертовски наивен, раз полагал, что ты полюбил меня за меня, а не за удобство, которым я тебя так щедро одаривал.       — Почему ты говоришь такие вещи, сокровище? — изумлённого Намджуна никак не желала покидать мысль, что перед ним в новой реальности находился совсем другой человек, совершенно противоположный его драгоценному возлюбленному. Намджун не узнавал его. Сказанные первой любовью острые слова вновь походили на субтитры, словно… словно они не принадлежали Сокджину, как и ни одна из совершенно абсурдных мыслей. — Милый…       Дёргано пожав плечами, укутанный в свитшот мужчина обхватил сильнее любимую кружку, согревая озябшие руки. Несколько лет назад подобное утреннее времяпровождение на ступенях дома после ухода тигрёнка на школьные занятия являлось чем-то совершенно обыденным. Только сейчас бывшие супруги не соприкасались плечами, а между ними одиноко стояла полупустая пепельница и валялась измятая пачка сигарет. Сокджин готов был поклясться, что его бывший супруг начал курить куда больше.       — Потому что… это так и есть? — робко произнёс тот. — Когда мы были совсем юные и глупые, всё было проще. Немного твоих сладких речей и я стал твоим, мечтающим только о том, что ты так горячо обещал. Но потом я уже осознал себя в совершенно другом мире, перекладывая вещи после стирки в сушилку, пока на мне была не только растянутая годами домашняя футболка, но и вся домашняя рутина. Не очень похоже на твою сказку, мой дорогой.       Тяжёлая тишина, опустившаяся на плечи дорогого существа, утопающего в молчании слишком долго, могла обратиться настоящей катастрофой.       — Но это совсем не так! — в чувствах воскликнул Намджун и всплеснул руками, поспешно заправляя назад пятернёй упавшие на глаза пряди в тщетной попытке успокоиться. — Детка, это совсем не так, ты ведь прекрасно знаешь это! Откуда… откуда только, скажи мне, такие ужасающие мысли в твоей прекрасной голове? Я старался сделать твою жизнь проще, поощрял каждое твоё желание, Джинни, каждое стремление.       Намджун чётко ощущал подступающую панику.       — У меня было много времени, которое ты подарил сполна, верно. И я проводил его в нашем доме, это тоже верно, ещё иногда я выезжал по делам. Семейным делам, конечно же. Не припомню, когда ты вообще приносил чёртово молоко.       — Разве сейчас я находился бы с тобой в попытках всё исправить, если бы мне было абсолютно плевать на нас? — судорожно вдавив тлеющую сигарету в стеклянную пепельницу, взвинченный Намджун обратился беспокойством, погибая от невозможности взять возлюбленного за руку. — Детка, послушай мен-       Янтарные глаза его возлюбленного предательски заблестели.       — Разве я бы позволил тебе разбить своё сердце вновь, если бы мои чувства не были живы?       От сокрушительного смысла сказанных слов Намджуну пришлось вцепиться пальцами в ступеньку, весь мир вокруг вдруг перевернулся, грозясь одарить мужчину головокружением. Крупная дрожь пронзила тело, и Ким воззрился на возлюбленного совершенно изумлённо.       — Что ты сказал?       — Мы никогда не сможем стать друзьями, не так ли, Джунни? — уже тише продолжил Сокджин. — Как и врагами.       — Я люблю тебя, — с переполняющим разбитую душу отчаянием Намджун, сотрясаясь, подался вперёд, но так и не посмел прикоснуться к драгоценному существу. Колючий комок распирал глотку. Робкая надежда мерцала отблесками тусклого света вдалеке бесконечного мрака. — Я так чертовски сильно люблю тебя, слышишь? Каждое мгновение, каждый час и день. Джинни. Сделаю всё, я исправлюсь. Я исправлюсь, клянусь собственной жизнью! Только позволь мне доказать это, подари мне одну единственную возможность, Джи-       Но всё разбивалось на бесчисленное количество осколков, стоило печальной улыбке расцвести на пухлых губах. Нервный смех, пропитанный болезненной горечью, наполнил крошечный мир на двоих       — Я тоже всегда хотел быть любимым, — вышло излишне сухо. — Наверное, это приятное чувство, правда? Забавно, как годы проходят мимо нас, а шрамы остаются, только вот все твои обещания остаются словами. Мои раны продолжают кровоточить, а ты продолжаешь обещать. Я не говорил, что наша первая любовь — благословение, скорее… проклятие. Но я действительно благодарен тебе за всё, что ты делал для нас и продолжаешь делать. Для меня ценно то, как ты… стараешься стать лучше.       — Я делаю это лишь для тебя.       — О, дорогой, я где-то это уже слышал, — со стуком поставив кружку на ступень рядом с собой, улыбчивый Сокджин мягко накрыл руку возлюбленного своей прохладной ладонью, ощутив колючие мурашки от соприкосновения с обручальным кольцом. Он бежал так отчаянно, что не имел и шанса позволить себе обернуться. — Я не прогоняю тебя. Это твой дом, твои имя и фамилия стоят в строке владельца. Здесь твоя жизнь, Намджун. Просто знай, что я хотел бы умереть раньше тебя при всех возможных обстоятельствах. У меня нет ни малейшего желания заново учиться жить без тебя, как и засыпать, знать, что ты не появишься на пороге палаты, как второй экстренный номер.       Намджун хлопнул ресницами от неожиданно возникшей влаги в уголках глаз.       — Почему ты говоришь мне подобные вещи, сокровище? — едва слышно спросил он, с растерянностью всматриваясь в мягкую улыбку напротив. — Что всё это значит?       Подобные темы, даже когда они не касались именно его семьи, всегда давались Намджуну слишком болезненно. Обычный сюжет книги или фильма с такими поворотами сюжета без труда вынуждал чайные глаза наполняться солёной влагой. Ким не считал это слабостью, он лишь слишком сильно дорожил своей крошечной семьёй, чтобы суметь пережить её потерю. Он старался появляться в жизни драгоценных людей даже после сокрушительного расставания, всякий раз преданно возвращаясь на порог дома. Но Ким не мог и представить, что случилось бы с его сердцем, если бы однажды, вновь поднявшись на несколько ступеней, он обнаружил совершенно других владельцев родного дома, чей запасной ключ не лежал под горшком с гортензией.       Сейчас же родные глаза всё больше отдавали чем-то совершенно чужим и неузнаваемым, не оставляя хрупкой надежды, что однажды возлюбленный не обернётся чужаком, наступив на горло себе и собственным чувствам.       — Я просто рад наконец-то поговорить с тобой, когда ты по-настоящему со мной. Вот и всё. Ну… ну, что ты, дорогой, — прохладная ладонь коснулась горячей щеки Намджуна, похлопав, словно хозяин потрепал по мохнатому боку своего горячо любимого золотистого ретривера. — Не дрожи так, всё хорошо. Всё будет хорошо.       Ещё никогда так сильно за свою жизнь Намджун не желал вернуться в собственное детство, чтобы проехать на цветастом велосипеде на несколько метров дальше, в этот раз точно не промахнувшись при неловком падении мимо торчащего из-под земли железного штыря.

*

      Зажимая сухими губами тлеющую сигарету, насупленный Намджун, подняв воротник фланелевой рубашки, всматривался в стёкла припаркованного автомобиля неподалёку, за которыми явно разворачивался монолог, пока тоскливый пассажир не сводил взгляда со сбегающих по стеклу капель дождя. По какой-то необъяснимой причине Ким ощущал стойкую уверенность в том, что автором всех субтитров Сокджина являлся исключительно один волк с оленьими глазами.       — Ты ведь понимаешь, что это вновь просто пустые слова? — заломив аккуратные брови, Чонгук тяжело вздохнул и чуть сильнее сжал кожаный руль, пытаясь усмирить бушующие чувства. — Любовь моя, совершенно неважно, сколько новых книг будет начато, если почерк остаётся один. Ты не можешь сохранять семью только ради ребёнка, если каждую чёртову ночь твоя подушка вся в слезах. Так нельзя, Джинни, и ты прекрасно это понимаешь. Ты не можешь продолжать жить в таких условиях, только взгляни на себя. Оставьте этот дом и переезжайте ко мне. Пусть этот болван сам тухнет здесь в четырёх стенах.       — Тигрёнку нужен отец, — тихо проговорил Сокджин без единого желания вести подобную беседу снова и снова. Он чувствовал себя крайне отвратительно.       — Я дам Тэхёну всё, что он захочет, и всё, что ему необходимо. Он уже большой мальчик, милый. Тигрёнок в старшей школе, слышишь, детка? Ему нужны лучшие и стабильные условия для дальнейшего роста, он заслуживает этого. То, что какой-то мужчина появляется в его жизни лишь на праздники, не делает ему лучше. Если Намджун захочет, он может приехать и к нам.       — Гу, — со вздохом обессиленно протянул Ким. — Я знаю, ты прекрасный человек, а Намджун — прекрасный отец. У меня нет судебного запрета, ведь я в нём и не нуждаюсь. Они вместе с самого детства тигрёнка, они неразделимы. Это называется семья, Чонгук.       Мерный шум от проезжающих мимо машин обволакивал, убаюкивая. С шорохом ветровки Чонгук избавился от объятий ремня безопасности, полностью обращаясь к возлюбленному всей нежностью и заботой.       — Детка, — мягко позвал он притихшее существо, пока мозолистые подушечки осторожно касались в ласке чужой руки. — Любовь моя, а что будет дальше? В следующем году Тэхён поступает в колледж, он больше не сможет оставаться здесь в уютном гнёздышке под твоим крылом. Ты будешь продолжать гордо ютиться один среди своего прошлого?       С остервенением впиваясь ногтями в нежную кожу пальцев, вздрогнувший Ким лишь крепко зажмурился на подобные высказывания, совершенно не понимая, почему каждое слово, слетающее с мягких губ, которые он совсем недавно так трепетно целовал, теперь причиняло такие болезненные ощущения. Взросление любимых птенцов всегда оставалось тяжёлой темой для каждого родителя, но здесь и сейчас она била наотмашь без единой на то причины. Тэхён всегда будет рядом, даже находясь за тысячи километров от родного дома.       — Не знаю, — едва слышно проговорил Сокджин, так и не поднимая взгляда от острых колен. — Тэхён ведь будет приезжать домой на каникулы, я буду ждать его.       — Один?       — Да.       С большим трудом удержав себя от шлепка ладонью по рулю, поглощённый закипающей злостью Чонгук попытался успокоиться вновь, усердно считая в мыслях овец долгие минуты. Иногда его дорогой возлюбленный являлся абсолютно своенравным созданием, которое никак не желало взглянуть на ситуацию под другим углом, поэтому Чон, мысленно извиняясь перед Небесами, вытащил свой последний припрятанный козырь.       — Так… те ушибы больше не болят, а ты не боишься оставаться один? Детка, не стоит причинять себе ещё больше боли.       На мгновение Сокджин замер, ощущая, как сердце пропустило удар. Медовые глаза в обрамлении тёмных ресниц округлились от изумления.       Чон слишком долго добивался расположения своего драгоценного возлюбленного, чтобы так просто упустить его. Ради своей любви он был готов на всё и даже больше.       — Ты снова начинаешь этот абс-       — Я лишь хочу, чтобы ты не причинял себе боль, Джинни. Никто не должен делать то, из-за чего становится страшно или неприятно, а ты, моя любовь, всё ещё включаешь везде свет, если остаёшься в доме один, продолжаешь спать с чёртовым детским ночником тигрёнка. Каждую ночь.       — Намджун никогда не поднимал на меня руку, Чон, и ты это знаешь, — но уверенность в собственных словах с каждым разом становилась всё слабее, и в смятении Сокджин сам не понимал подобного абсурда, но стоило всякий раз Чонгуку надавить на больное место, как голова сходила с ума, а воспоминания начинали путаться.       Во время одного из приездов Намджуна случилась сильная ссора между бывшими супругами, после которой разум Сокджина помутнел, а алкоголь показался отличным обезболивающим для истерзанной души. Ким прекрасно знал, что напиваться до потери памяти совсем не его черта, как знал и простой факт: его возлюбленный никогда не проявлял признаков агрессии. Только вот утренние ссадины и ушибы… голова тогда услужливо мелькала лишь отрывками странных воспоминаний, которые всякий раз обращались глупостью, стоило Чонгуку вновь и вновь коснуться той темы. А что если… что если Намджун действительно смог поднять на него руку? — Он никогда, слышишь? Никогда бы так не поступил! Какой бред!       — В тот вечер ты не ввязывался в драки, а твой супруг был именно тем человеком, кто отвёз тебя домой. Хочешь сказать, что ты лично собой пересчитал все ступени? Значит, ты просто упал, а твой дорогой бывший супруг позволил этому случится. Интересно.       — Я просто упал, что за глупости.       Вскинув бровь, Чонгук лишь хмыкнул.       — Прости, моя любовь, но это совсем на то не похоже.       — Ты что, — усмешка сорвалась с пухлых губ. — Пытаешься заниматься газлайтингом? Чёрт побери, Чонгук, мы обсуждали это миллион раз! Ты ведь тогда пришёл ко мне лишь утром, откуда тебе знать, что произошло на самом деле? Грёбаный бред!       — Почему в таком случае ты ничего не помнишь? — в порыве эмоций Чон подался вперёд. — Скажи мне, детка, почему тогда тебе не поверили медицинские работники, когда ты пришёл на осмотр с болью в рёбрах тем утром? Потому что это ни черта не похоже на правду. Ты должен жить без страха, Джинни!       — Ты ничего не знаешь!       — Я знаю, что тебе страшно! — чайные глаза вдруг заблестели россыпью драгоценных камней. — Никто не будет испытывать это чувство, если находится в безопасности. Ты не живёшь один, Джинни, с тобой живёт твой ребёнок.       Больше затронутой темы Сокджина раздражала растущая беспричинная неуверенность в собственной версии событий. Мужчина рывком освободил себя от ремня безопасности, чтобы выбраться на свежий воздух, напоследок заглядывая в тёплый салон.       — Намджун — прекрасный человек, — чётко проговорил взъерошенный Ким. — Он никогда не причинял никому боли. Этот человек не умеет даже драться, чёрт тебя подери.       — Так почему же ты с ним развёлся?       — Он никогда не применял физическую силу во вред.       — Джинни, — устало протянул Чон. — Моя любовь, мне жаль, что я коснулся этой темы вновь, мне не хотелось причинять тебе этим боль. Я лишь хочу для тебя безопасности, счастья и любви, слышишь? Ты заслуживаешь этого. Я готов дать тебе всего себя целиком и полностью, обернуть твою жизнь Райским садом. Просто позволь мне сделать тебя счастливым. Джинни, дорогой, ты должен разрешить себе быть счастливым, а для этого стоит отпустить своё прошлое. Нельзя топтаться на одном месте, понимаешь?       — Но он был для меня первым человеком, который смог меня обнять, не причиняя боли.       — А я стану для тебя тем, кто подарит спокойную любовь. Безопасную. Я подарю тебе семью Сокджин, то, о чём ты так мечтаешь.       Поджав губы, растерянный Сокджин, пребывая в абсолютно растрёпанных чувствах, порывисто выпрямился, мельком взглянув на собственные подрагивающие пальцы, где ещё чётко прослеживалась светлая линия от обручального кольца на безымянном пальце. Шумный вздох окутал крохотное пространство вокруг.       — Хорошего вечера, дорогой, — проговорил он и мягко закрыл дверь, отрезая всего себя от любого продолжения болезненного разговора.       Пропуская в дом обессиленного возлюбленного, нахмуренный Намджун, зажимая пухлыми губами сигарету, на мгновение замер у порога, чтобы не только затушить очередной окурок, но и одарить волка по ту сторону стёкол чёрного автомобиля видом длинного среднего пальца.