Хранитель

Наутро за завтраком обсуждали планы на будущие выходные, которые собирались провести за городом. Елизавета Павловна, молодая и красивая жена Бредихина, непременно хотела увлечь всю семью в совместное занятие и в красках расписывала детям развлечения, ожидающие их. Маленькая Софья с искренним восторгом, свойственным пятилетним девочкам, поддержала затею кормить лебедей в пруду. Николай же, серьёзный юноша восьми лет от роду, воодушевления не испытывал и высказывался с охотою лишь в пользу конной езды. Внешностью и золотыми волосами дети, по счастию, пошли в мать. В характерах же наследственность поделилась: Николаша скорее перенял темперамент отца, и часто можно было заметить у него схожую манеру бросать на окружающих внимательные взгляды исподлобья. Третьего ребёнка ожидали через полгода; пока положение её не начало причинять известных неудобств, Елизавета Павловна торопилась провести как можно больше времени с семьёю на воздухе. — Я тоже хочу на лошадках! — Софья, добрая душа, поддержала интерес брата. — Золотце моё, может хотя бы на пони?.. Пётр Андреич слушал их рассеянно, но сам мыслями был далеко. Он знал, что происходило за пределами его дома, и был чрезвычайно этим обеспокоен. Ситуация в городе становилась хуже. Шли облавы на участников социалистических кружков: следствие определило их безоговорочно причастными к убийству депутата Пряшникова. Полицейское управление всю ночь производило аресты; хватали всех хоть сколько-нибудь видных активистов. У Петра Андреича складывалось стойкое чувство, что полиция надеется, широко загребая, наугад ухватить и убийц статского советника. Однако он отчего-то не сомневался, что искомых Бледных всадников среди арестованных не окажется. Накануне он поделился с начальником полиции полученными от информатора сведениями — но тот истолковал их по своему усмотрению. Теперь город гудел и волновался, а Всадники, вероятно, затаились на время розысков, чтобы после того выступить с новою жестокою расправою. Ни одно семейство в городе не было теперь в безопасности. Включая собственное семейство Петра Андреича. Будто мало было одного этого, в утренней газете вышла большая статья, в красках описывающая обострённое противостояние на Балканах, что, по мысли автора, могло грозить Российской империи большою войною. Тревога ныла в груди хуже зубной боли. Бредихин прочёл эту статью ещё до завтрака и немедля избавился от газеты: в последние дни он приказал не держать в доме прессы, чтобы супруга не узнала ужасных подробностей смерти семьи Пряшникова. Но от проницательности Елизаветы Павловны невозможно было утаить его состояния. — Пётр Андреич, здоров ли ты? Он очнулся от мыслей и заметил, что все смотрят на него; должно быть, он пропустил уже не первый обращённый вопрос. — Да, душа моя, конечно, — опомнившись, Бредихин постарался принять вид бодрый и беспечный, в чём, само собою разумеется, не преуспел. Елизавета Павловна придвинулась ближе, глядя внимательно ему в глаза, и взяла его руки в свои: — Что стряслось? Я вижу, что-то гложет тебя. Она глядела на мужа с таким искренним беспокойством, что сердце у него сжалось от нежности и мучительной тоски. Пётр Андреич не мог рассказать ей, какие страхи его терзали, как боялся он за жизни её и детей. Не только теперь, но всегда боялся. Как всё сильнее с каждым днём беспокоили его анархисты, революционеры, вампиры и угроза войны. Каким бессильным ощущал он себя пред лицом этих опасностей. Вместо ответа он поцеловал нежные, тонкие пальчики супруги и, стараясь казаться весёлым, сказал: — До выходных ещё долго ждать. Не поехать ли вам прямо завтра к твоей сестре? Ты давно её не навещала. Дети бурно выразили радость — они любили бывать у тёти Мари и кузенов, что жили в имении в Московской губернии. Елизавета Павловна посмотрела внимательно ему в глаза, затем обратилась к детям: — Идите к себе, я скоро приду. Дети послушно вышли из-за стола и оставили их наедине. — Отчего ты хочешь, чтобы мы уехали? — спросила Елизавета Павловна тихо и серьёзно. Валять дурачка и говорить о пользе общения детей с кузенами не имело решительно никакого смысла.  — В городе неспокойно. Будет лучше, если вы погостите у Мари, — он постарался сказать это просто, будто бы между прочим, чтобы не напугать жену. — Это всё из-за революционеров, да? Проницательность супруги была достойна всяческого восхищения; большого труда стоило все эти годы скрывать от неё свою тайную службу Хранителем. Но сейчас Бредихин предпочёл бы, чтобы жена просто согласилась на его предложение. — Воля твоя, Пётр Андреич, — обычно такой мягкий и лучистый взгляд супруги сверкнул стальной решимостию, так удивительно контрастирующей её нежной внешности, — а только никуда я от тебя ехать не хочу. Как это можно оставить тебя одного, когда ты сам не свой? Если по каким-то неведомым мне причинам мы должны покинуть губернию, то поедем вместе с нами. — Ты ведь знаешь, я не могу вот так запросто оставить службу. — А моя служба, — с жаром подхватила Елизавета Павловна, — быть тебе верною женою, в горе и радости. Какой же я буду женою, коли брошу тебя теперь? — Послушною и чтящею мужа, — ответил с улыбкою. — Хитрец! — Елизавета Павловна шутливо ударила его по руке ладошкою, но затем вновь стала серьезною: — Расскажи хотя бы, что случилось? — Не могу, душа моя. — Всё так дурно? Как сказать ей, что происходит в городе, и не напугать? При том, что сам он, чего греха таить, порядком напуган последними, а ещё более того грядущими событиями? Настроения в обществе даже в тихом Смоленске, далёком от столичных потрясений, бродили весьма радикальные. Каждому, кто хоть сколь-нибудь следил за новостями и разговорами, было очевидно: достаточно небольшой искры, чтобы вспыхнул пожар протестных движений. Беспорядочные полицейские рейды на социалистов могли стать таковою искрою. — Ох, ты морщишь нос. — Что? — он взглянул на жену в удивлении. — Вот так, — она изобразила. — Ты делаешь так, если злишься или раздосадован. Он не замечал за собою этой привычки. Супруга замолкла в серьёзной задумчивости, а он постарался припомнить, когда в последний раз бывал рассержен и кто был тому свидетелем. Так ли легко посторонние могут читать его чувства, как жена?.. — Хорошо, — сказала наконец Елизавета Павловна, — если ты велишь ехать к сестре, мы уедем. Прошу только дать мне несколько дней, чтобы как следует подготовиться и завершить здесь некоторые дела. Пётр Андреич согласился с облегчением, не зная ещё, что даже нескольких дней у них в запасе нет.