Селёдка под шубой

Он пришёл в сумраке ночи и леопардовой шубе. Точнее, это потом Юра разглядел на этом великолепном голубом пушистом безобразии ошмётки леопардовой шкуры. Как мультяшный монстр Салливан, который внезапно решил заменить фиолетовые пятна на резкие-дерзкие, повысив градус внезапности и эффектности в разы. Ну потому что выход парня из шкафа был до хрена как внезапен и впечатляющ. Выход в голубой шубе. Длинной. Настолько, что подол волочился по полу, и на него ещё можно было усадить Пётю, чтобы тот прокатился. Хотя Пётя бы наверное охренел от такого обращения. Пётя и сейчас таращился на пару с Юрой, обозначив общий шок коротким и неуверенным "мяу". Парень подпрыгнул, как кошак от огурца, заявил что-то вроде "съебал", припал на одну ногу, выставил другую и руки в оборонительной позиции. Юра обхватил подушку и приготовился пулять, лихорадочно перебирая варианты — чем бы ещё. Пётя хранил удивлённый нейтралитет, и Юра решил, что пора бы уже обозначить радушие и гостеприимство. — Ты блядь ещё кто такой и откуда взялся? — спросил он и замахнулся подушкой. Предупреждающе. Пока. Парень в шубе моргнул азиатскими глазами. Накрашенными! И света фонаря через окно хватало, чтобы это разглядеть. Жилетка у него ещё такая — хитровыебанная, на колеты каких-нибудь виконтов похожа, или кого-то из той области. Из тёмного бархата и в блестящем шитье. И золотой пояс на черных джинсах, а на ногах — плотно усыпанные стразами кеды. Пидор он, что ли, прищурился Юра. Ну какой нормальный пацан будет ходить в такой выпендрёжной шубе, ещё и глаза подводить? Хотя шуба, объективно говоря, была хороша. И китаец тоже, чо уж. Глядел рассерженным котом из-под волнистой тёмной чёлки и только что хвостом себя по ногам не бил. А вот он же вышел из шкафа. Может, и хвост у него припрятан? Юра осторожно покосился. Китаец прошипел чего-то и выдал набор хуёв в разном порядке. Юра ни хрена не понял. — Шинима хуйня? — предпринял новую попытку Юра. Кажется, я еду кукухой, подумал весело. Как вот бывает, когда объявляют учебную тревогу, стёкла дрожат от звонка, сердце дрожит от предчувствия чего-то ужасного и непонятного — тренируется. Но китаец немного расслабился, перетёк из оборонительной позиции в нахохлившуюся, засунул руки в карманы драных джинсов и вдруг усмехнулся криво. — Во бу ши хуйня, — ответил и посмотрел сверху вниз. — Таааак, — глубокомысленно изрёк Юра и всё же запустил в него подушку. На всякий случай. Проверить — не пройдёт ли она сквозь китайца. Это был бы совсем финиш. Подушка не прошла. Была схвачена руками и прилетела обратно. Юра увернулся, Пётя подпрыгнул, этот в шубе заржал, резко замолчал, огрел тяжёлым взглядом и отвернулся. Юра с Пётей вытянули шеи. Китаец почесал затылок, шагнул к шкафу, открыл его, выдохнул поражённое "съебал" и натурально съебал. В шкаф. Юра аж икнул и, сказав Пёте оставаться на месте, сполз с кровати, крадучись проследовал к шкафу, подышал, как перед прыжком в воду, взялся за дверцу, дёрнул и… и ничего. Ничего и никого. Шкаф был забит его, Юриными, вещами, между которыми и не втиснуться, при всём желании. Юра просунул руку, навалился на вешалки с олимпийками и кожаными куртками, упёрся ладонью в деревянную стенку, простучал костяшками, замер, прислушиваясь. Никто не ответил. Ну, конечно. Кто бы ему мог там ответить? Шкафный монстр? Господиблядьбожемой, какая ж ебанина. Юра утёр пот со лба, откинул волосы. "Я же не схожу с ума?" — подумал, не позволяя себе паниковать. Я. Не. Схожу. С ума, сказал в интервалах между вдохами. — Я же не схожу с ума? — спросил у Пёти. Тот заинтересованно следил за ним, сложив примерно лапы и обернув вокруг них пушистый хвост. — Ну? Чего ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь? А, хотя нет, лучше молчи. Молчи! — сказал Юра и наставил на Пётю указательный палец. Пётя зевнул. Вот и ладненько, хохотнул мысленно Юра. Подошёл к стене, заглянул в просвет между ней и шкафом, поводил ладонью. Ничего. Гладко и прохладно. Страшно. Что-то пиздец как. — Может, я перезанимался? — воззвал Юра к экспертному мнению. Экспертное мнение в морде кота уже потеряло всякий интерес к шкафу, вернулось на кровать и теперь топталось по одеялу, обустраиваясь. Юра ещё раз простучал по шкафу, открыл и закрыл его, снова закрыл и открыл, закрыл. Психанул и лёг пытаться спать. Полежал минут пять, подбросил себя, сбегал на кухню, набрал тазик воды и поставил на выходе из шкафа. Подумал ещё. Вытащил всю одежду, сгрудил в углу, а на шкаф поставил кастрюлю с мукой, подвинул тазик с водой и только после этого лёг спать. Заснуть удалось не сразу, всё казалось, что дверца вот-вот скрипнет, или и так просочится некто сквозь щель и непременно поползёт к нему, чтобы… что? Сожрать? Но чего тогда сразу не сожрал? Не голодный был? Или вообще не из тех, кто жрёт по ночам, вон он какой худой. Как селёдка. В шубе. Для объёма. Селёдка в шубе. А вместо свеклы какая-нибудь черника-голубика, поэтому голубая. Блядьпиздец. Юра похихикал нервно в подушку, глянул ещё раз на шкаф — тишина и покой, Пётя тоже дрых, свернувшись в ногах, и Юра как-то расслабился и наконец вырубился. Разбудили его грохот, вцепившийся когтями в ногу Пётя и что-то совсем не переводимое, но громкое и, судя по тону, обещающее скорую расправу.

***

Обратно шкаф не впустил. Китаец как только в него не входил, пробовал и с другой дверцы, и с правой ноги, с левой, всунув все Юрины шмотки и выкинув их. Ни-че-го. Юра гладил Пётю – тот сначала топорщил хвост и усы, а потом как-то втянулся в процесс созерцания зрелища, и Юра тоже не нервничал. Не, ну зудело паническим на задворках, но Юра старательно отодвигал и говорил “цыц!”. Ещё тянуло заржать, и он даже да, но китаец так глянул, что в горло будто вилкой ткнуло. Юра закашлялся и смотрел. Можно было вызвать полицию, заявить о проникновении неизвестного, но что говорить? Что через шкаф вошёл? Новое слово в воровской технике? Может, сразу психбригаду? Вообще не вариант. Ему сессию сдавать, материал писать и снимать для курсовой. Психбригада, шкаф и эта селёдка под шубой в графике не стояли. Селёдка, к слову заявился на этот раз без шубы. И вообще без всего. Прикрывал всё это китайское великолепие только тонкий слой муки. И Юра сделал вывод, что ничего и не селёдка. Худой, конечно, но какой-то такой органично худой, спортивно и подтянуто, красиво даже. И кожа эта светлая, мука и не сильно выделялась. Так, припудрила. Ну или размазала, потому что ещё и вода, в которую китаец вступил, и та пришлёпнула муку, соорудив островки теста. Потому что много теста вредно, поэтому только так, порционно, островками. Это я не завтракал, подумал Юра, зевнул, выбрался из кровати, прошёл мимо злобно пыхтящего китайца, сходил в туалет, прояснил сознание и постановил, что с проблемами надо разбираться поэтапно. Захватил тряпку, ведро с водой, передал китайцу, тот высокомерно вздёрнул брови. Во еблан, восхитился Юра. — Ты натворил, тебе и убирать, — сказал, показывая на белые разводы на полу и мучные кляксы на шкафу. — Ванная там, туалет – дальше по коридору. Как закончишь, можешь умыться, отлить и чего там тебе ещё надо по утренней программе. Потом приходи на кухню завтракать. Китаец глядел всё так же высокомерно, ещё и губы поджав. А, да. Инглиш-хуинглиш надо. И так каждый день по две пары, ещё и первыми по расписанию, когда мозг и не проснулся толком, а спикать уже плиз, гоу эхед. Теперь и в законный выходной. Что за ёбаная Нарния с трудностями перевода?! Юра вздохнул, недобро посмотрел на шкаф, ненамного добрее на китайца, снизошёл до инглиша, разъяснил. И тут этот ушлёпок скрестил на груди руки, подбоченился весь, став ещё выше. Хотя куда бы ещё, мудила? Так и не прикрылся, во самоуверенный. И выдал на английском: — Нет. — Чего нет? — опешил Юра от такой наглости. — Нет это нет. Это не я развёл здесь грязь. Не я поставил белое что-то и воду. Если бы ты не поставил, этого бы не было. И на мне бы этого, – китаец скривился, – не было. Сам сделал, сам и убирай. И усмехнулся. Юра аж ущипнул себя, подумав, не померещилось ли? Паника опять запрыгала горным козликом, Юра шмальнул её из винтовки, запрещая. Я нормальный, упрямо сказал себе. Вот одену его, выведу в люди и пойму, точно пойму, что это не плод моего воображения. О том, что будет, если случится иначе, Юра усиленно старался не думать. Потом. Всё это будет потом. Надо поэтапно. — Слышь, ты… Как там тебя? — преодолевая страх, Юра приблизился к собственной возможной галлюцинации. Нет, блядь, нет! К этому бесячему типу, который вышел почему-то из его шкафа и не мог вернуться. — Ван Ибо, — охотно сообщил… этот, ядовито улыбаясь. Склонился к лицу. Ха, подумал Юра, а глаза-то у него на мокром месте и зрачки дрожат. Тоже боится, что я – галлюцинация? Или это я зеркалю? Моё подсознание, упало внутри. И имя. Ибо-Ебобо. Тоже могло подсознание так прикольнуться. С хера ли только? Нет, никаких галлюцинаций. Всё окей. Заебись просто. Возьми себя в руки. — Юра, — процедил, сузив глаза и чуть приподнявшись на носках – так, чтобы не сильно заметно было, но ощутимо для ментального перевеса. — Меня зовут Юра. И это мой дом, в котором ты, хер понять как, очутился. А раз это мой дом, то и правила мои. И я думаю, что надо пожрать, потому что на голодный желудок никакие дела не решаются. Поэтому я иду готовить жрать, а ты убираешь вот это, приводишь в порядок себя и идёшь жрать тоже. Понятно? — Вкусно? — спросил Ван Ибо, не изменившись в лице. — Что “вкусно”? — Ты готовишь вкусно? — Ну… съедобно. Вкусно, наверное. Да. — Окей. Тогда ты иди готовить, а я приберу здесь всё. Позже подойду, поговорим, — сказал и отвернулся, показывая, что всё, пиздуй отсюда, парень. По крайней мере так Юра и увидел — что это ему приказали и его послали. Охренеть, какая наглая галлюцинация. Юра попыхтел на Ван Ибо, тот равнодушно помолчал на него, Пётя мякнул на кухне, призывая наконец обратить внимание на его страдающий желудок, и Юра подумал: ладно. — Ладно, — сказал. Сдержал себя, чтобы не дёрнуть плечом. Ему всё равно. Он выше этого. И тоже умеет хранить ледяное спокойствие, хотя бы внешне. Ну да, блядь. Естественно. Это же его галлюцинация. Провыть от отчаяния Юра позволил себе уже на кухне и в вафельное полотенце с рисунком гусей, которые весело жили у бабуси и сдохли где-то в канаве. То есть раньше он так не думал. Мыли и мыли лапки в луже у канавки. А сейчас как озарило — пропали же, когда мыли. Лапки. Красные такие. Нет, восстановил цепь происшествия поэтапно, когда разбивал яйца в сковороду. Это сначала бабуся кричала, переполошила всех, газеты там какие-нибудь местные тиснули заметку, что у гражданки такой-то пропало движимое имущество, фотокарточки гусей дали — одного серого, другого белого, но оба вышли однохерственно серыми, потому что фотокарточка была чёрно-белая. А потом бабуся шла-шла и нашла гусей у какой-то канавки, рядом с которой они мирно мыли лапки. Юра и сам понимал, что думает бредовые мысли, а не те, которые надо, но если в гусях всё было понятно и известно, то с селёдкой из шкафа — ни хренашечки, никакого логического объяснения. Поверить в то, что такое и впрямь возможно, а он никакой не поехавший? И как такое объясняют законы физики? Есть вообще такие законы? Он так-то гуманитарий, и на журналистику поступал потому, что точные науки в программе если и были, то постольку-поскольку. Был бы дедушка рядом, можно было спросить у него, но тот прочно окопался на даче и даже в зимнее время не горел желанием возвращаться в город. “Ты, Юрочка, обо мне не думай, мне тут хорошо. А тебе учиться надо и работать”, — говорил дедушка и велел приезжать на каникулы или выходные. И Юра приезжал. Только в эти не стал, потому что и сессия, и курсовая, и практика. И вот, теперь, ещё и это: китаец из шкафа. И можно сколько угодно убеждать себя, что этому может быть объяснение, но правда была в том, что не было. Никакого. И надо уже иметь смелость, чтобы признать: Юрий Плисецкий, поздравляем, вы сошли с ума! Фанфары, овации, крики “на бис!”. Фак ю олл, мазафака. — Ты же не галлюцинация? — раздалось тихое за спиной, и Юра чудом не расплескал чай, сориентировался в последний момент. Развернулся с кружками. — А сам как думаешь? — прошипел. Хотел ещё что-нибудь сказать, но забыл что. Китаец стоял в одном полотенце, обёрнутом вокруг бёдер. Другое накинул на шею и кутался в него, как иные в одеяло. Шевелил пальцами ног на ламинате. Холодном. И от не законопаченного окна тоже ведь дуло. Сам Юра был в носках и тапочках, а этот нет. Заболеет ещё. И волосы, вон, влажные. Толком полотенцем и не высушил. Как только помылся, так сразу и прибежал выяснять, что случилось? — Сядь пока, сейчас я тебе принесу чего-нибудь, — сжалился Юра и вернулся в комнату – рыться в горе своей одежды в поисках подходящего. Ван Ибо был чуть выше и шире в плечах. Много шире. И стопы крупнее. Ладони широкие такие, с длинными пальцами – Юра успел разглядеть, когда Ван Ибо обхватил горячую кружку и обозначил благодарный кивок. Тряхнул волосами. Так, не о том он думает, не о том. Перчатки ж ему не надо. Только носки найти, ну и одежду какую-никакую. Порылся, выудил оверсайзную футболку, в которой хорошо было спать и вообще комфортно существовать, спортивные штаны – всё чистое, а носки – так вообще новые, нераспечатанные. Ван Ибо на подношение сдержанно кивнул и удалился.Заявился на кухню, уже облачённый в Юрино. Штаны были коротковаты, но в целом нормально, по квартире ходить можно, а в люди – пока откладывалось. Обуви подходящего размера у Юры не было, разве что дедовы сапоги для рыбалки предложить? Ну или ещё чего посмотреть в кладовке, может, что даже приличное будет? Но это потом. Сначала – этап первый. — Ты же китаец, да? — спросил Юра, когда они сели завтракать. Ван Ибо моргнул. Это значит “да”, решил Юра. — А точно китаец? Что-то ты какой-то высокий и… вообще. Ван Ибо вылупился и медленно кивнул, отпил чай, крупный кадык двинулся вверх-вниз, а Юра едва не ляпнул: “Почему у тебя такое большое… всё?”. Наверное, так и отъезжают кукухой – с винегретом в мыслях и чуваками из шкафов. — Ты щипал себя? — Юра придвинулся и ущипнул свой локтевой сгиб. Чувствительно. Ван Ибо сделал сложное лицо и осторожно опустил голову. Это типа да, решил Юра. Но если это моя галлюцинация, то я могу так галлюцинировать, что и боль буду ощущать. Подумал так и быстро, пока сам не успел опомниться, а Ван Ибо среагировать, ущипнул того за руку. — Охренел?! — вскричал Ван Ибо. То есть сначала он выдал что-то возмущённое на китайском, но потом перевёл. И Юра вздохнул – надо звать кого-нибудь, потому что одному тут никак не разобраться, но есть надежда, что коллективным галлюцинациям быть не с чего, да и будь они, то проецировались бы по-разному. Милка приехала, когда Юра с Ван Ибо уже раз десять залезли в шкаф и вылезли из него, развесили вещи, выяснили, что Ван Ибо старше Юры на два года, поиграли в карты — Ван Ибо показал несколько фокусов, Юра с восторгом поучаствовал и спросил, на всякий случай, не проворачивал ли китаец фокус со шкафами. Ван Ибо ответил, что нет, что он в первый раз вышел из гримёрки, а попал почему-то к Юре, во второй раз вышел из ванной и опять попал к Юре. В первый раз вернулся в ту же гримёрку, но в самое начало, как вот только зашёл когда. Возвращения из второго раза пока не произошло, и он в душе не ведает, за что это ему, и как такое вообще возможно. Юра уточнил про гримёрку, Ван Ибо ответил, что он — профессиональный мотогонщик, каскадёр, а ещё танцор и немного поёт, рэп читает, участвует порой в шоу, на которых песни, танцы, экшн, мотоциклы, тросы и “всякое крутое”. Ну и встречи с фанатами бывают. Не то чтобы прям айдол-айдол, но… "Крутой перец, да?", — спросил Юра, и Ван Ибо, этот Ван Ибо, который и не думал прикрываться, когда стоял у шкафа в чём мать родила, смутился. Дрогнул ресницами, посмотрел вбок и выдал что-то похожее на зачатки улыбки. Охренеть, подумал Юра. Сделай так ещё раз, хватило ума не просить. Юра рассказал о себе, что учится на журналистике, мечтал раскрывать негодяев, но чем дальше учится и наблюдает вокруг, тем больше понимает, что всех не раскроешь, и его скорее кокнут и объявят врагом народа, чем поверят в то, что он нарыл, поэтому он хз, стоит ли стараться ради тех, кому это не сдалось, кому и так нормально слепыми и глухими. Ван Ибо понимающе кивал, Юре зудело спросить, что он там понял и понял ли, когда наконец пришла Милка, и оказалось, что никто из них не галлюцинация. Ну только если коллективная. В воздухе что распылили, вот и Милку прёт. — О, а это кто? — спросила она, с интересом разглядывая Ван Ибо. Тот вежливо улыбнулся, сказал “хеллоу” и теперь смотрел на стену за её спиной. — Это мой новый сосед. Студент из Китая. Ван Ибо, — ответил Юра. — Принесла конспекты? Давай сюда. — Я всё ещё не понимаю, почему это я тащилась к тебе, а не ты ко мне, — проворчала она, тем не менее доставая тетради из рюкзака. — Потому что ты – лучшая. Подруга и всё такое. Спасибо, — Юра уже пролистывал конспекты, которые и впрямь были нужны, но ещё нужнее – всё же спровадить Милку, раз уж эксперимент прошёл, и требуются дальнейшие исследования, но как-нибудь без неё, пожалуйста. Они хорошо дружили, отлично росли в одном дворе, ходили в один детсад и в одну школу, но такое не расскажешь и лучшей подруге. — Юрец, я руки помою, — сообщила Милка уже из ванной, — а ты нам с твоим… соседом сообразишь чай, да? Сосед стоял истуканом, у ног его сидел Пётя и смотрел в раззявленную пасть рюкзака, задумчиво постукивал пушистым хвостом, как бы спрашивая “быть или не быть?”, “лезть или не лезть?”. Ван Ибо легонько подтолкнул его носком, Пётя дёрнул хвостом и полез изучать содержимое рюкзака. Юра хмыкнул, обменялся с китайцем заговорщическим взглядом. — Юрец, а чего у тебя только одна зубная щётка? — спросила Милка, выходя из ванной, обошла вокруг Ван Ибо и только что не обнюхала. — А спит он где? — На диване, — отрезал Юра, — вещи остальные ещё не привезли, только въехал. Чего привязалась? Всё, иди давай. — А чай? — Дома попьёшь. Мила, ну серьёзно, а? — Ну ладно. Расскажешь потом, — улыбнулась она, всунулась в кроссовки и ещё раз посмотрела на Ван Ибо. Тот помахал ей рукой и поднял кончики губ. — Чего рассказывать? Нечего рассказывать, — Юра поднял рюкзак вместе с затаившимся Пётей и всучил ей. Пётя, почувствовав себя в чужих руках, утробно зарычал и начал выдираться, Милка вернула рюкзак и сверкнула глазами. — Плисецкий! Опять твои шуточки! — Опять ты повелась, — беззлобно рассмеялся Юра, и Милка вместе с ним. Пётю вытащили из рюкзака, Милка снова собралась уходить и вдруг обернулась, подошла к Ван Ибо, обсмотрела его тщательно. — Странно, — сказала. — Чего тебе странно? — спросил Юра, а внутри похолодело. И Ван Ибо напрягся. Милка отступила, достала телефон, потыкала в нём, подождала и опять посмотрела на Ван Ибо, теперь уже подняв телефон. — Интересно, — сказала и постучала указательным пальцем по губе. — Да говори уже! — не выдержал Юра. — Твой сосед так похож на героя одной маньхуа… — Переведи, — потребовал Юра. — Ну маньхуа – китайские комиксы. Лицо, выражение очень знакомым мне показалось. И имя такое же. Погуглила – точно есть такой, и я читала. Бойз лав маньхуа. Вот он, смотри. Правда же, похож? — Бойз лав? — переспросил Юра и украдкой глянул на Ван Ибо. Тот явно нуждался в переводе и смотрел на них попеременно, грозно сдвинув брови. Точно так же, как персонаж на экране Милкиного телефона. И родинка у края переносицы, в том же месте. И на шее. И одет в ту же голубую шубу с леопардовыми пятнами, в какой был в их первую встречу. — Ну да, — беззаботно продолжала Милка, — и этот Ван Ибо там мотогонщик, певец, актёр, танцор, скейтер, модель, телеведущий, представитель кучи брендов и главная любовь другого героя, такого же яркого и красивого. Интересно, твой сосед читал эту маньхуа? — Сомневаюсь, — на автомате выдал Юра, дошёл до двери и открыл, — прости, мне надо ещё кучу всего учить, моему соседу тоже. И шкаф… вещи… вещи разбирать, да. Пока. — Ну пока, — ответила Милка, махнула Ван Ибо на прощание, погладила Пётю и наконец ушла. А Юра в который раз за день подумал, что это пиздец. И он не заказывал. У него сессия. С другой стороны, Милка перечислила что-то дохуя всего для одного человека, а Ван Ибо, когда рассказывал о себе, вдвое меньше вывалил. — Ты в фильмах не играешь? — спросил Юра, так и подпирая дверь. — Нет. — Ведёшь какие-нибудь телепрограммы? — Нет. — Скейт? — Иногда, удовольствия ради, не профессионально. — У тебя… — Юра облизнул губы, ставшие вдруг сухими. Этот вопрос давался тяжелее. Потому что нескромно же такое спрашивать, в самом деле. Но как иначе? А, ладно, будь что будет. — У тебя есть кто? Встречаешься с кем-нибудь? — Нет, — ответил Ван Ибо, склонил голову к левому плечу и ухмыльнулся, — а что? — Да так. Просто. Я тебе сейчас дам постельное, тут диван, должно быть нормально. — Юра? — Что? — Что она сказала? Твоя… девушка? — А, нет, она мне не девушка, мы дружим просто. Ну просто друзья, знаешь? Друзья детства, ничего такого, — затараторил Юра, пока не осознал, что звучит как оправдание. Резко захлопнул рот, посмотрел на Ван Ибо. Тот посмотрел на него. А глаза тёмные-тёмные, и взгляд такой – в самую душу. Ему бы злодея в кино играть или шпионов каких, зря в актёры не пошёл. Значит, это другой Ван Ибо. Не персонаж китайских комиксов. Реальный человек. Да? Ведь да? Реальный человек, который вышел из шкафа. — Так что она сказала твоя “просто подруга детства”? — Сказала, что ты – красивый, как герой комиксов, — не придумал ничего лучше Юра. Ван Ибо довольно улыбнулся, и Юра подумал, что врать не так уж и не плохо. Он бы, например, не хотел, чтобы ему кто-то заявил, что он какая-то там анимешка, пусть и очень известная анимешка. Счастье, что он не. И Ван Ибо не. Он же не вот это всё, что говорила Милка о том персонаже. Но похож. И шуба такая же. И шкаф. Ебучий шкаф. Этапы, Юра! — Ты в какие игры играешь? Пойдём убьём кого-нибудь? До полуночи они мочили виртуальных монстров, выкручивая джойстики. Потом Юра скомандовал спать, Ван Ибо попросил оставить бубнёж телевизора, и Юра не стал спрашивать причин. Надо ему и надо. Выдал постельное, принял душ, завёл будильник — пиздецы пиздецами, а экзамены никто не отменял, к сожалению. Весь следующий день он готовился, Ван Ибо сидел и листал чего-то в ноуте, пил чай, смотрел в окно, лежал на диване, уставившись в потолок. И Юра думал, что надо бы, может, спросить, но уже завтра экзамен, спросит после. А вечером Ван Ибо открыл шкаф, постоял перед ним, посмотрел долго на Юру. “Что?” — спросил Юра. Ван Ибо мотнул головой, вошёл и закрылся. Юра не лез, рассудив, что раз хочется сидеть там, то пусть сидит. Но пришло уже время ужина, а Ван Ибо всё не выходил. Юра отложил конспекты, постучал в шкаф и, не дождавшись ответа, открыл. Висели его куртки, рубашки, прочая одежда. Ван Ибо не было. Юра просунул руку, нащупал стенку, подышал. Ну вот и хорошо, подумал. Хорошо же? Закрыл глаза, прислонился к дверцам. “Хорошо” не ощущалось. Кажется, было обидно. Вот значит как? Ушёл, и слова не сказав? И в его, юриных, шмотках. Мудак.

***

Юра успел сдать на отлично три экзамена и получить пять зачётов, скачать приложение по изучению китайского языка, запомнить несколько базовых фраз, узнать, что Ван — это фамилия, а Ибо — имя, состоящее из двух иероглифов, и можно вполне звать по имени. Ещё можно добавлять частицу "гэ" — это если обращение к старшему. Ну и тут был подтекст, Юра жопой чуял, что романтический, когда Милка с придыханием спросила, зовёт ли он своего соседа "Ибо-гэ". Юра тогда ответил, что он не гусь, чтобы гэгэкать и "вообще, учи давай". Ещё Юра полистал эту маньхуа — те главы, которые были переведены, на сайте сообщалось, что история в процессе, авторы не закончили. Узнал про прошлое того Ибо, который персонаж, и долго всматривался в его семнадцатилетний образ, пытаясь найти отличия между ним и собой: тот же блонд, та же стрижка и даже тот же взгляд исподлобья. И леопардовой принт в одежде! И вот как это понимать? Юра успел вогнать себя в экзистенциальный кризис, высунуться из него, чтобы съездить к деду, посидеть с ним за чаем, подумать всякое, созерцая огонь в камине, удивить просьбами рассказать о том, каким слабым он, Юра, родился, как стоически переносил и мокрые подгузники и разболевшийся животик, как закусывал губы, чтобы не плакать, когда разбил коленку, а дедушка дул на неё, рисовал вокруг ранки зелёнкой и потом ещё на пузе — тигра с зелёными глазами, полосками и вообще всем; как катал Юру на санках и учил стоять на коньках, ходить на лыжах, и как не углядел, понадеялся на Юрино благоразумие, а он, возьми, и снег съешь. “Почти две недели в школу не ходил! Так горло и язык разнесло от ангины!”, — вспоминал дедушка, и Юра отвечал, что, по ощущениям, весь месяц. Юра успел поверить, что китаец в шубе и без ему примерещился. И Милке тоже. Она ещё приходила, интересовалась, где сосед. Юра неопределённо махал рукой, говорил, что за вещами поехал и, может, ещё не будет снимать с ним, может, другую квартиру присмотрит с нормальным шкафом. А с этим что не так, спрашивала Милка, Юра вздыхал, что “всё так, просто кто этих китайцев разберёт, что им надо”. И в общем-то можно было жить, как раньше, делать вид, что ничего не было, а это ну… хрень приключилась. Как приключилась, так и выключилось, и запасную щётку покупать не надо. Юра не успел посмотреть Нарнию, потому что на хрен она ему не сдалась, там всё равно никаких подсказок нет, да и не надо уже. Ван Ибо снова вышел из его шкафа. Без шубы, но в чёрной футболке с надписью “Русский ренессанс” и голубых джинсах. Расстёгнутых. Вышел, странно посмотрел на Юру, поднял ладонь, призывая оставаться на месте, но Юра всё же вылез из кровати и, пока Ибо журчал в его туалете, натянул домашние штаны, погладил зевнувшего Пётю. Того, казалось, вообще не возмущало, что какой-то китаец к ним из шкафа, как к себе домой ходит. Меня, кажется, тоже не возмущает, несколько отстранённо подумал Юра. Что это? Следующий этап? Этап принятия? — Ты катаешься на коньках? — спросил Ибо, когда вернулся в комнату и уселся на стол, закинув стопу в коротком белом носке на колено. — Ну так… немного. Без фанатизма, — ответил Юра. Что-то мне это не нравится, подумал. Ибо кивнул – то ли своим мыслям, то ли его прочитал. — У тебя есть дедушка, и его зовут Николай? — Что…? Откуда ты знаешь? Я этого… — Не говорил, да. А у подруги твоей фамилия – Бабичева? Может, и знакомый есть какой… ну, скажем, Георгий Попович? А Виктор Никифоров есть? — Есть, — просипел Юра, — Никифоров – мой декан, а Гошка… одноклассник бывший. — А сам ты учишься на журналиста. При том, что там журналистов терпеть не можешь. Охренеть, — крутанулся на стуле Ибо и хохотнул, но без веселья. Юра уже вообще ничего не соображал. Нет, думал. Нет. Нет. — Где “там”? — спросил глухо. Хотел нормально, а получилось вот так. Ибо смотрел на него из-под прямых бровей, смотрел и жевал губу. — У тебя есть здесь кто… на примете? — сказал наконец Ибо. Тихо. Так, будто у него вдруг заболело горло, и каждое слово давалось с трудом. — Кто-нибудь, например, на мотоцикле. Друг. Который может стать больше, чем другом. Есть? — Что? — Юра сел на кровать. — Какой друг “больше чем друг”? Какой мотоцикл? Ты… ты о чём вообще? И… и ты не ответил! Про “там”. Где это “там”? — Там, где ты талантливый российский фигурист. У тебя свой фан-клуб “Ангелов Юрия”, и зовут тебя то Ледяным Тигром России, то Русской Феей, то ещё как-то. Ты делаешь то, что мало кому под силу. И некоторые говорят, что мы с тобой похожи… — Стрижками? — сказал Юра и хихикнул. Чо за бред, подумал. Но Ибо согласно двинул головой. — И не только. Характерами. Пересекаемся. Есть общее. — А там я… — Юра сглотнул вязкую слюну, — … настоящий? Такой же, как здесь? — Н-настоящий, — с каменным лицом ответил Ибо. — Пиздишь. — А я? — Что ты? — Я – настоящий? В твоём мире я – настоящий? — спросил Ибо, и Юра увидел того чёрно-белого пацана, нарисованного неизвестными ему художницами. Увидел насупленный вид, светлые волосы из-под кепки козырьком назад, решительно сжатые губы. Увидел и те рисунки, где он смеялся — широко, заразительно. И где плакал, когда после долго разлуки наконец встретился с родителями — те пришли на концерт его группы, пришли и сидели в зале, ведущий вытягивал и вытягивал живые эмоции, говорил про то, как упорно трейнили парни, как скучали по близким, а близкие были вот, в одном зале, но сначала попрыгать и поплясать, зарядить всех позитивной энергией и только потом, отработав, выложившись на все сто, можно идти прижимать к сердцу. Столько, сколько позволят. Но тот Ван Ибо не жаловался, а тренировался упорнее, шёл к поставленной цели – к своей мечте. Падал и поднимался. Снова падал и поднимался. — Ты – настоящий, — ответил Юра. Ответил, несмотря на болючий ком, вставший в горле. И я, подумал. Я тоже. Шкаф не выключился. И Юра сначала смотрел в полумрак комнаты по ту сторону: вон и напольная лампа в углу, диван с оставленной на нём подушкой, и полки с чем-то вроде фигурок, и… “Это шлемы?” — спросил Юра, Ибо самодовольно хмыкнул и сказал “да” глазами; едва слышно вещающий о жизни панд телевизор (то есть Юра ничего не понимал, но экран показывал панд в зарослях бамбука), и, если подойти совсем близко, то можно уловить шум большого города за окнами, которых вот так не видно, надо встать чуть левее и наверное всё же войти. Юра глянул на Ибо. Тот приглашающе повернул ладонь кверху. А, ага, согласно кивнул Юра. Счаз вот только продышусь. И шагнул тут же, потому что смысл откладывать? Шагнул и, оказавшись в чужой квартире, запоздало подумал, что если он здесь застрянет, то это будет ни разу не прикольно. Обернулся. Ибо всё так же стоял в его комнате. — Я не знаю, как это точно работает, — пояснил Ибо, — поэтому попробовал остаться. Ну… как якорь. Чтобы не закрылось. — В прошлые разы не помогло, — тихо возразил Юра и скомандовал: — шагай. Ибо вычислил там что-то у себя в голове, поводил сжатыми губами и шагнул. Ничего не схлопнулось и не закрылось. Просто в стене туалетной комнаты появилась ещё одна дверь – сбоку от унитаза, напротив раковины с зеркалом. Серой смазанной тенью следом за Ибо прошмыгнул Пётя и пошёл, пригибаясь и принюхиваясь, изучать новое пространство. Вот это круто я жилплощадь увеличил – с выходом в Пекин, или в каком городе живёт этот китаец. — Ты в каком городе живёшь? Где мы? — спросил Юра. И Ибо моргнул оторопело. Не ожидал, что я такую хуйню спрошу, когда у нас тут чёрти что происходит, возгордился Юра. — Пекин, — ответил Ибо и после паузы задал свой вопрос: — а ты? — Санкт-Петербург. — Круто, — искренне восхитился Ибо. — Круто вот так через шкаф побывать в Пекине. Ну и у тебя круто, да. Нормальная такая квартира, — сказал Юра, выходя в коридор и завернув на большую кухню, осветившуюся при его появлении и явившую Пётю, который уже тёрся о холодильник и умильно жмурился. Дома пожрёшь, шепнул ему Юра, подхватил на руки и так, не отпуская, походил по двум другим комнатам — одна, судя по крайней степени необжитости, была гостевой, другая — спальней, но с ещё не разобранной кроватью, и Юра постеснялся заходить дальше. Конечно, китаец шастал в его спальню, как в свою, но у него выбора не было, в отличие от. — Не круто, что выход в туалете, — проворчал Ибо. Ну вот да, пристроился у унитаза, а к тебе пацан из 56-ой квартиры заявляется и дышит в ухо, пока ты там думаешь — то ли зачехляться обратно, то ли похрен уже, чего он там не видел? Вот Юра у Ибо видел. А Ибо у него – нет. Что-то вообще не те мысли, надо сворачивать, решил Юра и свернул обратно в комнату с телевизором. — А что у тебя со шкафами? — спросил Юра. Ибо всё это время ходил за ним и теперь тоже притормозил. — Не работают, — ответил лаконично. А потом Юра сделал то, чего хотел, как только вошёл сюда — подошёл к окнам и раздвинул тяжёлые шторы. Окна в пол. И этаж охуеть какой. И красиво так, что умереть не встать. Ночной город в море огней – мерцающих, подмигивающих, янтарные реки дорог. Ибо подошёл и встал рядом, почесал Пётю за ушком. Пётя милостиво разрешил, коротко муркнув. — А чего ты закрыл такую красоту? — спросил Юра. — Доуинь на фоне штор снимал. — Надо было на фоне ковра. — Зачем? — Затем. Доуинь – это что? — Это как тик-ток, только доуинь. — Развёрнуто. Понятно. Покажешь? Ибо фыркнул и упал на диван. Юра постоял ещё и уселся рядом. Вместе с Пётей – тот завыдирался, потому что если на руках, то путешествовать, сидишь? Сиди один, а меня отпусти. Ну Юра и отпустил. Пётя отправился в странствия. Ибо переключал каналы, по одному из них шёл “Гарри Поттер и философский камень”, по другому танцевали инкубаторные парни, Юра их по цвету волос только и отличил, по третьему строгая диктор в красном пиджаке строго говорила про какого-то мужика в чёрном костюме и с бульдожьими щеками, по четвёртому команда в синем уводила мяч у команды в белом, на пятом лев трахал львицу, на шестом опять новости, а после какие-то сериальные страсти в историческом антураже, на восьмом рассекал на коньках белобрысый пацан в серебристом костюме, с небольшими крыльями на спине. Ибо переключил быстрее, чем Юра осознал. — Верни, — попросил хрипло, вперившись взглядом в экран. Там что-то было, какие-то цветные пятна. Размыто, не важно. — Нет, — ответил Ибо. — Я сказал: верни, — Юра сжал кулаки, досчитал мысленно до пяти, вдохнул-выдохнул, — пожалуйста. Ибо дал ему пульт. Юра погладил кнопку, отсчитал два удара сердца и нажал. “Юрий Пурисетски!”, – объявил звучный мужской голос, и трибуны взревели. Нарисованные трибуны. И он сам – нарисованный. Но двигающийся так, как не каждый реальный человек сможет. Потому он и не реальный. Там. Или и у себя мог бы так же, если бы занимался фигурным катанием серьёзно, попал к нужному тренеру, и ебашил на льду до седьмого пота. Юра досмотрел до титров, зацепил край рекламы другого аниме и выключил. Ну что ж, подумал. Что ж, сказал и повернулся к Ибо и напоролся на сочувствие в его глазах. Уронил голову на руки, ухватил себя за волосы и потянул так, что прошило болью. Отпустил. — Не надо, — прошептал, — я в порядке. Должен быть в порядке. — Это круто. Я не был. — А сейчас? — Сейчас я думаю, что мне повезло. — Ты встретил меня? — усмехнулся Юра и вскинул предупреждающе руку, — я не… ты прости… я иногда несу всякое… это всё так… — Неожиданно, — подсказал Ибо. — Да. — Но это не плохо. — Поясни? — Мы – настоящие здесь. Мы – настоящие там. В любом из тех там. Мы мыслим, действуем… — Кто-то за нас… — Можно думать так. А можно двигаться вперёд и получать от жизни всё, что она даёт. Брать. Достигать. Наслаждаться. — Хренассе ты философ. — Нет. У меня всего лишь было больше времени. Чтобы прийти к этому и принять. — Ты знаешь, — не спросил Юра. Вспомнил, как Ибо что-то искал в его ноуте после прихода Милки, как лежал и смотрел в потолок, и как молча ушёл. И Ибо не ответил. Потому что и так было понятно, что да, знает. Мерно тикали часы, показывая то же время, что в Питере сейчас, никаких пяти часов разницы, и всё было так, словно не другой мир, а реально квартира по соседству, только что каналы все на китайском. — В твоём мире есть магия? — спросил Юра и получил недоумённый взгляд. — Официально – нет. — А неофициально? — А неофициально мы имеем шкаф. Ну или он имеет нас. — Мда, — сказал Юра. — Мгм, — согласился Ибо. Помолчали. Пётя уже вернулся из странствий, запрыгнул на диван и улёгся между ними. Как меч между самураями, подумалось почему-то. Клали они между собой мечи или нет? Чтобы друг на друга среди ночи не заползти? Или то между самураем и женой было? А им зачем? Сам боженька же велел плодиться и размножаться, зачем меч тогда? Между М и М было бы логичнее. Юра занавесил лицо волосами, посмотрел из-под них на Ибо, попробовал представить в самурайских доспехах, вспомнил, что китайцы и японцы не очень к друг другу, сделал себе мысленную зарубку погуглить про китайские исторические доспехи и чего у них там было с мечами. — Если ты останешься, я устрою тебе экскурсию, — ровно сказал Ибо. — Что? — Ты услышал. Оставайся. — У меня сессия. Ещё не всё сдал. И… дедушка. — Ты вернёшься в тот же момент, из которого ушёл. — Ты не можешь знать наверняка. У тебя самого это только третий раз. А я… я ещё не возвращался. — Так попробуй сейчас, — сказал Ибо и встал с дивана. Посмотрел “мол, ну ты идёшь?”. И они пошли к двери в туалет, которая всё ещё была открыта и показывала спальню питерской квартиры. Юра закрыл дверь и открыл, закрыл и открыл. Комната не исчезала. — Ну я пошёл? — сообщил он Ибо. И, кажется, тот переживал не меньше, хоть и старался не показывать. Кивнул сдержанно. Возвращайся, сказал. Юра шагнул, оказался в своей комнате, обернулся и встретился со стеной. С заходящимся сердцем закрыл дверцу шкафа и открыл, закрыл и открыл. Без изменений. Деревянная стенка и одежда на вешалках сбоку. А Пётя остался там, приложило запоздалым осознанием. Юра закрыл и открыл шкаф, отошёл. Вернулся, открыл и закрыл снова. Позвал тихо “кис-кис”, открыл. Тишина. Во двор заехала машина, прошуршала шинами по заледенелому. Юра глянул на часы – показывали на минут сорок раньше, чем в квартире Ибо. Значит, он и впрямь вернулся в изначальный момент. Но проебал кота. — Кис-кис-кис? Пётя? — получилось неуверенно и жалостливо. Собрался и позвал нормально. Может, он раньше успел вернуться и теперь тарится где? Юра прошёл на кухню, открыл холодильник, достал пакетик с любимым Пётиным кормом и пошелестел им, прислушался. В спальне скрипнула дверца шкафа, и не прошло и минуты, как Пётя прибежал на кухню, потёрся о ноги и с готовностью уселся у миски. Юра выдал ему награду и метнулся к приоткрытому шкафу. Распахнул, и снова ничего. Треснул дверцей, пнул по ней и сполз на пол. Не злиться не получалось. Почему китаец может в любом месте открыть дверь и попасть к нему, а у него только шкаф – и тот работает через раз? Где справедливость? И что будет, если дверь вообще не закрывать? К нему войдут левые чуваки, или никто и никогда? Никто и никогда, если шкаф разобрать, сломать и выкинуть. И остаться без ничего, потому что альтернативных порталов не подвезли. Может, и есть где, но хер понять как искать. Но Пётя же как-то открыл выход, просочился сквозь миры. А Пётя – это кошка, сказал себе Юра, а кошки – это жидкость, они где угодно и через что угодно могут просочиться. И ещё их называют проводниками между мирами, вспомнилось то ли вычитанное в интернете, то ли услышанное. Он попробовал заснуть, подперев дверцу шкафа стулом – чтобы не закрывалась. А в голове всё крутилось увиденное в китайском телевизоре – как он на льду обходит всех соперников и становится лучшим, как сначала орёт на какого-то японца, чтобы потом ему же вручить пирожки. И Пётя у него там есть, такой же, как здесь. И дедушка. И вообще все важные люди. Почти все. А Ибо похож на него – на того, другого. И в то же время на самого Юру. Так странно. Разные миры, и мы разные, а всё же пересекаемся в чём-то. С открытой дверью Юра выдержал неделю, все сданные зачёты и экзамены, кроме инглиша, и выходные в компании кота и гугла. “нарния в реальности как объяснить” “эффект нарнии” “из шкафа в другой мир реально” “HELP!!! моя знакомая верит в существование Нарнии!! https://otvet.mail.ru › ... › Психология Как объяснить такому человеку, что в её возрасте надо думать про образование и личную жизнь, а не зависать на всяких нарнийских форумах…” Как-как… об косяк, говорил Юра, зло прокручивая и не открывая совсем уж бредовое. В не бредовом предлагались литературные анализы, религиозный подтекст произведения про Нарнию, где лев – это бог. Юра офигевал и листал дальше, думая, что не читал и читать теперь не будет, тем более, всё что было важного, уже прочитал и ничего полезного не нашёл. Ну кроме этого, разве что: “Все описанные способы, кроме жёлтых и зелёных колец, являются непостоянными и, скорее всего, одноразовыми. Также лев Аслан упоминал, что в Нарнию нельзя попасть одним и тем же путём”. Ага. А Ибо к нему только через шкаф и ходил. Точнее, ходил он через другие двери, но последние две открывались в одной и той же локации – его пекинской квартире, а приводили в Юрин шкаф. Все дороги ведут в шкаф, бля. И к Юре. И Пётя шлёндал туда только так. Пропадал и возвращался, как ни в чём не бывало, умывал сытую морду, укоряя: “смотри, как меня там вкусно покормили, не то что ты тут ”. И опять непонятно, что с этим делать. Забыть и искать дальше. “параллельные миры объяснить”, – загуглил. И вот тут пошло интереснее, но такое, что в голове не укладывалось. Не то чтобы он не слышал про это раньше, но не вдавался в подробности, проходило мимо. А тут какие-то физики-теоретики, квантовая механика, суперструны, и миров – “от десять в сотой степени до десять в пятисотой степени штук или вообще бесконечное множество”, но может быть и всего 10500 вселенных в одной мультивселенной. Точное количество неизвестно, потому что ничего не доказано, всё это теории, но есть всякие формулы и расчёты, которые пытаются это обосновать… обосновать, в том числе, возможность параллельных миров. У Юры уже трещала голова и от бесконечных объяснений, научных терминов, и от статей “для чайников”, и от попыток найти во всём этом ответ на главный вопрос: почему? Все статьи отправляли к художественно-литературным источникам, Юра отвечал: спасибо, мне пересказа хватило, это говно, мне нужен точный ответ. А его и не было. Но Юре больше нравилась теория с shit happens. Что оно просто случается и всё. Есть и есть. Тогда всё же получалось, что порталы были фиксированными? Выкини Юра шкаф, и всё, прощай проход в другое измерение? Убрал стул. Закрыл дверцу. Открыл. Ничего. Вздохнул. Отвернулся. Рухнул на кровать, выбрался из подушки, глянул одним глазом на телефон – уже полночь, а завтра вставать рано – на инглиш-хуинглиш. С другой стороны, вон, с китайцем спикает только так. Значит, есть польза. Уже засыпал, когда дверца тихо скрипнула. Да ладно, бухнуло сердце в уши. — Юра? Ты здесь? Оказалось, Ибо приходил и в будни. Но Юра был в универе, а в его отсутствие бродить по чужой квартире было неудобно. Мог бы и побродить, стараясь не улыбаться, отвечал Юра. Ибо кивал и рассказывал, что всё же так и делал, но “нигде не рылся, ты не подумай”, а просто подходил к окнам и смотрел на улицу, хотел выйти и опасался, что замёрзнет на лестнице – вдруг замок здесь хитрый, а у него ключей нет. Я бы тебя отогрел, сказал Юра. Чаем, пояснил. Но Ибо глянул исподлобья так, что Юре стало жарко ушам, и он, чтобы всё же сказать что-нибудь, а не тушиться в томительном молчании, предложил Ибо одеться потеплее и идти гулять. — Многое я тебе, конечно, сейчас не покажу. Метро уже закрыто, но хоть что-нибудь, — говорил Юра и ждал возле шкафа, пока Ибо там у себя соберётся. Ждал и мысленно повторял: “не закрывайся-не закрывайся-не закрывайся”. — А завтра я тебе покажу, — заявил Ибо, когда вышел утеплённым. Да без б, ответил Юра, Ибо выгнул бровь, Юра перевёл и предложил меняться матерными словами. Ибо ухмыльнулся и с энтузиазмом взялся за просвещение, бдительно следя за тем, чтобы Юра правильно произносил, и Юра тоже следил и поправлял, временами не выдерживал и ржал — так это смешно звучало и выглядело, когда Ибо то с усердием отличника серьёзно повторял, то поигрывал бровями и выдыхал отменнейшую нецензурщину с совершенно блядским выражением лица. Тут только ржать и оставалось, скрывая пылающие щёки за волосами, натягивая поглубже капюшон. Хорошо, что Ибо тоже принимался смеяться, и Юру немного отпускало. Так они гуляли до самого рассвета, и в общем-то ничего особенного Юра ему не показал. Всё те же улицы, те же фонари, процитировал Блока с его “Ночь, улица, фонарь, аптека”, перевёл, как смог. Ибо задумался, сказал, что поэт был не прав. — Это почему? — спросил Юра. — Исхода нет для тех, кто не пытается что-то сделать, кто смотрит и смотрит в реку и не двигается. Река двигается, а человек стоит. — А надо? — А надо самому поворачивать реки. И плыть, если упал. — Зачёт, — улыбнулся Юра. — В смысле, одобряю. Респект. Ибо преисполнился, и они снова заржали. Вернулись, когда ноги уже гудели. Но сна не было ни в одном глазу. Юра сам себе поражался. Как над конспектами, так он носом клевал. А как после долгой прогулки, так заряд бодрости бешеный, словно бахнул банку энергетика. И делать хочется что-то непонятное. Что-то. Сумасшедшее. Лежать с китайцем на диване, перебрасываясь ленивыми глупыми шутками, вспоминая песни, которые есть в их мирах и радоваться, когда находятся такие — общие , смеяться в голос, задрав подбородок, и залипать на его кадыке, на линии челюсти, губах — мягких. Наверное. Как сказать точно, если не пробовал? И он смотрит. Не смеётся больше. — Юра? — хрипло спросил Ибо. — Да, — ответил Юра и облизнул губы. Ибо напрягся. Взгляд потяжелел. Я не специально, подумал Юра. А хер ли нет? Разозлился и сказал уверенно: — да. — Я… уже утро. Тебе на учёбу, да? И мне на работу, — сказал Ибо и посмотрел в сторону. Ну и пиздуй, подумал Юра, пихнул его резко плечом, чтобы свалить, но Ибо не свалился — стал тяжелее, что ли, как врос в диван. Юра пихнул его снова. Ибо ухватился за его плечо рукой и навис сверху. Бляпиздец, и что теперь? Юра упёрся в его грудь ладонью, и в неё гулко стукнуло сердце. Ещё и ещё. Быстро, заполошно. А если я согну ногу, а он прижмётся, то… — Вали уже, — сказал Юра. В глаза Ибо не смотрел. Но тот тронул его щёку носом, и Юра подумал, что это уже как-то слишком. Он предпринял ещё попытку вырваться, собрался и резко оттолкнул Ибо. Тот болезненно охнул и всё же упал. — Юра? — Чего тебе? — Ты обиделся? — На что? — Ты обиделся. — Да блядь свали уже! Не обижался я! Нечего обижаться! — вскричал Юра и встал. Ибо встал тоже и подошёл к нему, заглянул в лицо. На помощь, подумал Юра. — Скажи, на что ты обиделся, — сказал Ибо. — И что? Что ты сделаешь, если вдруг так? — Попрошу прощения, — усмехнулся Ибо и медленно провёл языком по губам. По своим невозможным губам своим невозможным языком. Медленно. Специально. А всё, а поздно уже, момент упущен, мстительно подумал Юра. — Если дверь откроется завтра, — ответил. — Завтра? — Ва-ли, — одними губами сказал Юра и улыбнулся. Сам не понял, как так произошло, что губы разъехались от уха до уха. Ибо осветился в ответ и ушёл в шкаф.

***

Утром Юра открыл шкаф и увидел квартиру Ибо в рассветных лучах. Уже шагнул было, но инглиш-хуинглиш ждал, а с ним и пустое поле в зачётке. Но если дверь больше не откроется? Что, если это всё? И он упустит возможность путешествия в другой мир только из-за несданного зачёта? Но дедушка… Юра отвернулся, раздумывая. Я ведь вернусь (если вернусь) в тот же момент, из которого ушёл, а значит время здесь идти не будет, и дедушка ничего не узнает, я никуда не пропаду, даже если дверь закроется. Но если она закроется для меня тут , я не узнаю, каково это быть там . — Ты слишком долго думаешь, — сказал Ибо за его спиной. Юра обернулся и тут же был схвачен и прижат. — Дверь открылась. — Не слепой, — буркнул Юра. — Ты – цундере, — с улыбкой сообщил Ибо. — От цундере слышу. — Юра? — Да блядь целуй уже! — закатил глаза Юра и поцеловал первым, поймал тихий удивлённый возглас, а после его снесла чужая волна желания. Ибо целовал жадно, напористо, и Юра отвечал, ловил его язык и запускал свой, гладился и гладил, притирался и с восхищением ощущал бедром чужой стояк. Сейчас бы пошутить пошло, но это значит расцепиться, вдохнуть воздух для другого, для слов, которым не место сейчас. — Останешься? — спросил Ибо на ухо, прикусил кожу на шее. Юра проехался своим стояком по его бедру, простонал длинно. — Тебе же на работу, — вспомнил. — Ночью. Останешься? — Ибо взял ладонями лицо Юры, посмотрел поочередно в каждый глаз. Что ты там ищешь? Душу мою? Душу того, кто в одном из миров тоже персонаж? Как и ты. Но у нас ведь есть душа? Что ты чувствуешь? Что я чувствую? Всё. — Не рано ли? — спросил Юра и сам себя одёрнул, потому что раз дают, надо брать. — Не будет ли поздно? Потом. Когда… если… — … если дверь не откроется? Ибо кивнул и прижался к его лбу своим. Холодным. В испарине. И Юра сам был как только с холода зашёл – зуб на зуб не попадал, трясло так… турбулентно. И они словно в самолёте, заперлись в кабинке туалета, чтобы никто не видел. Юра не пробовал. И сильно подозревал, что слухи о сексе в воздухе преувеличены. Но с Ибо… попробовал бы. Хоть здесь и сейчас. Но страшно так, как не было, когда он и с парашютом прыгал. И хочется. Жуть как хочется. Невыносимо. — Я… у меня не было. С парнями не было, — посчитал нужным сказать. Ибо нашёл его руки, сжал в своих. — С девушками, значит…? — Было. У тебя? Кажется, сердце пропустило удар в ожидании ответа. — Было. С девушками. И парнями. — Ебать ты опытный, – сказал Юра. Постарался, чтобы вышло не нервно. Не вышло. — Я дам тебе. Порулить. Потом, — ухмыльнулся Ибо и вовлёк в новый поцелуй, увёл в спальню. А потом опустил Юрины руки, прижал к своему члену, потёр, показывая, что надо делать. И сам щёлкнул пряжкой ремня на джинсах Юры, вжикнул молнией, оттянул ткань трусов и обхватил член. Мой член, охренеть, мысленно восхитился Юра. А я тогда чего это стою просто так, через штаны наглаживаю, если можно тоже взять? И погладить, размазать мокрое, очертить головку и скользнуть ниже, устроить в руке так, как надо, как себе, и заебок. Вообще заебок. Рука к руке, член к члену, человек к человеку. Они сталкивались носами, губами, перемежая поцелуи укусами, дрочили друг другу, упав на кровать, спустив штаны, но так и не выпутавшись из них, липли кожа к коже, и это было не противно, это было так правильно и хорошо, что после дышали тяжело, хрипло, приходя в себя. В комнате пахло спермой и немного потом, и Юра думал, что хорошо бы всё же в душ, но так лениво. Ибо трогал его пальцы, переплетал со своими, между ладонями склеивалось, и это почему-то было вау. — Мы собирались сделать это ночью, — сказал Юра в потолок. Ибо прошуршал рядом, придвинулся к плечу. — Мы и сделаем. Если ты хочешь, — поцеловал в основание шеи. — Но тебе на работу. Сейчас. Не опоздаешь? — У меня ещё час до выхода. Успеем душ принять. Пойдёшь со мной? — Разумеется, пойду! Я же вспотел! — повернувшись к нему, заявил Юра и высунул язык. Просто так.

***

Выходя в свой мир, Юра боялся, что больше не сможет вернуться. Но Ибо сказал, что раз Пётя свободно перемещается, то и он сможет. Вы похожи, безапелляционно заявил Ибо, только у Пёти предрассудков меньше, оттого и свободы больше. Вот обоссу тебе угол, будешь знать, смеясь, ответил Юра, и Ибо сказал понизившимся голосом, что тогда он его накажет. Ни на какой хуинглиш я сейчас не пойду, подумал Юра и закрыл дверцу шкафа перед носом Ибо. Закрыл и не стал открывать. Потому что нечего. Потому что сначала дела, всё остальное потом. И никуда Ибо от него не денется. Не может же Юра, в самом деле, поселиться у него там и никогда не выходить? У каждого из них своя жизнь. И вот теперь эти жизни пересеклись. Где-то так струны зазвучали, что их волны породили это… шкаф, другую реальность, проход между мирами. Чудо, которое просто случилось. Без никаких последствий, можно, пожалуйста? Или все последствия где-нибудь в отдалённом будущем, до которого дохреллион миллиард лет, и кто-нибудь непременно придумает, как это исправить, а мне и так хорошо. Лучше всех. Вечером Юра зашёл в аптеку и взял всё необходимое. В том числе, зубную щётку. Отчитался дедушке, что сессию сдал, может теперь законно отдыхать. Дедушка позвал на дачу, Юра ответил, что будет с друзьями, друзьям сказал, что уезжает к дедушке. “А китаец?”, — спросила Милка смской. “Китаец со мной”, — отбил Юра и получил эмодзи с сердцами вместо глаз. И как она всё видит, усмехнулся. Ночью открыл шкаф и шагнул к Ибо.

***

Всё необходимое из аптеки, ну кроме щётки, понадобилось не в ту ночь. И даже не в следующую и не через неделю. Через полторы. А до этого они пробовали по-всякому, расставаясь после, чтобы утром открыть дверь и сказать: “Привет”. Бывало, что и не расставались, если выходные совпадали. Юра рассказал Ибо о теории суперструн, о параллельных мирах и вот этом всём, что вычитал. Ибо поделился в ответ тем, что узнал сам — всё то же самое, вплоть до Нарнии и божественного льва. “Если дерьмо может случаться просто так, то почему счастье не может так же? Просто так”, — сказал Ибо, и Юра его поцеловал. Просто так. Они узнавали миры друг друга день за днём. И если объективно, думал Юра, то наверное, ничего особенного. Всё такое же, как и там. Но если субъективно, то ты — лучший для меня, а я — для тебя. И мой мир становится лучше, когда в нём появляешься ты. И, может, дело как раз в этом. В том, что их миры изначально багнули и не выдали того, что положено по комплекту. Где-то багнуло ещё, зазвенела струна, и вибрация создала проход между мирами, завязанный на них самих. Юра понял это, когда Ибо вышел к нему из двери аудитории, в которой его ну никак не могло быть. А потом и у Юры получилось. Настраиваться. И тогда он шёл к первой попавшейся двери, тянул за ручку и оказывался рядом с Ибо. Они обменялись графиками, чтобы знать — где, кто и во сколько будет, чтобы не мешать. Чтобы Юра не оказался посреди гоночной трассы, а Ибо в огороде у дедушки. Тем более, что и так можно было поехать куда угодно. Хотя с дедушкой Юра очень хотел его познакомить. Но это потом, это ещё успеется. Ведь двери больше не закрывались. Не перед ними.