Crimson

Сакура несётся вверх по ступенькам, следуя заученным маршрутом. Вокруг ни единой души, что неудивительно: уроки кончились, незанятые в патруле парни тренируются на улице, и помимо звуков его собственных громких шагов, которые эхом разносятся по лестничной клетке, слышно лишь сбитое напрочь дыхание. В промежутке между вторым и третьим этажами приходит осознание: «Зачем я туда так спешу, ну Тогаме там, и что? Что я собираюсь ему сказать?» Однако ноги продолжают нести. Он, скорее всего, со всей скоростью влетел бы в дверь, ведущую на крышу, если бы не поскользнулся на ступеньке в паре метров от неё, замедлив ход, и не вписался со всего маху в сильную хватку перепуганного напрочь Хираги: — Сакура, куда летишь, что с тобой?! Сакура, покрасневший от быстрого бега, весь наэлектризованный от адреналина и спешки, дёргается, сбрасывая чужие руки, но останавливается и только теперь замечает рядом ещё и Рена. Во рту так сухо, что тяжело произнести хотя бы слово, смотрит наверх, на дверь, до которой уже рукой подать. Рен это видит, демонстративно вытягивает леденец изо рта и заявляет: — Туда пока нельзя, они болтают с Умэмией, — и докидывает от себя, — просили, чтобы им не мешали. — Да, мешать не стоит, поэтому мы сейчас здесь, а не там, — дополняет Хираги, попутно шелестя упаковкой таблеток от изжоги, — ты так и не ответил, что у тебя стряслось, Сакура. Сакура кое-как справляется с потрясением, проводит руками по взмокшим волосам и говорит, стараясь звучать как можно твёрже и убедительнее: — Я подумал, вдруг понадобится какая-то помощь? — Рен на это фыркает, спускаясь на пару ступеней пониже, всем видом показывая, как он во всем этом не заинтересован. — Не понадобится, так что не трясись! — Не трясусь я! — бесится Харука, шагает дальше, чтобы всё же продолжить путь наверх. Хигари снова его останавливает тоном, спокойнее обычного раз в 10, будто бы только что постиг дзен: — Либо дожидаешься здесь со мной, либо я тебя туда не пущу. Делать ему больше нечего — тусоваться с Хираги на лестнице, Сакура нервно взмахивает руками, бурчит под нос что-то не совсем связное и спускается на этаж ниже. Идея затаиться и подождать Тогаме приходит буквально на ходу. Он тянется к ручке подсобки, попутно осматриваясь вокруг: ни пошел ли третьекурсник за ним? И проходит в пыльное нерабочее помещение. Телефон сам оказывается в руках, на дисплее светятся новые сообщения от Нирэя, которому важно знать, куда запропастился Сакура. Он нетерпеливо свайпает их, присаживаясь на корточки в полумраке (окно в подсобке небольшое, под самым потолком, света пропускает мало) и скрепя сердце, находит в довольно богатом списке непрочитанных сообщений диалог с Тогаме. Блядство. 28 грёбаных неотвеченных. Не настолько много, как от Нирэя каждый божий день, но достаточно для того, чтобы чувствовать себя крайне неудобно. Сакура прикрывает глаза с усилием, даже как-то вымученно, замирая над иконкой с именем контакта. Последнее входящее датируется позавчерашним днем, и от него тошнее, чем от всех предыдущих, потому что Дзёу в нём пишет: «Сакура, я очень надеюсь, что с тобой всё в порядке. Думаю, я больше не стану докучать тебе здесь своими вопросами и монологами, поэтому, если ты всё же выйдешь на связь сам, я буду очень рад! И, наверное, тогда пока» Написать ему сейчас? — Тупо! И в целом ещё неизвестно, почему он пришел, а раз пришёл, наверное, у кого-то проблемы? А что если проблемы у самого Тогаме, а не у Львиной головы? Но что это меняет? Да и попёрся бы он к Умэмии со своими проблемами? Но вдруг это правда? И Тогаме, например, кто-то угрожает? Да он бы точно пошел к своим, к Томияме, так что тут что-то не сходится, ведь такого просто не может быть. Но факт остается фактом: Тогаме сейчас в этой школе, в школе Сакуры, на крыше с Умэмией, о чем-то говорит. Это не может не сводить с ума! Сакура готов уже рычать от нетерпения, когда проходит 10, 20, 30 минут, а Тогаме всё не спускается. Ему приходится коротать время в этой пыльной комнатке, где присесть на любую поверхность опасно для жизни, потому что всё грязное до невозможности. За садом наверху так тщательно следят, а здесь будто забыли обо всём. Ноги устали от неудобного положения. Парень поднимается, отряхивается и только сейчас осматривается: помимо этого закутка 2 на 2 метра, есть ещё одна дверь, которую он сразу не приметил. Харука дёргает ручку, отворяет, по возможности стараясь не шуметь на всю школу отвратительным скрипом, и проходит внутрь. Там ожидает ещё одно пыльное помещение, только чуть просторнее, с большим окном и нагромождением коробок на широком столе. Он бы порылся в них, но звук шагов на лестничной клетке заставляет быстро ретироваться. Парень на секунду замирает, прислушиваясь к шуму за дверью: раскатистый смех Умэмии, кряхтенье Хираги и немного монотонный, но уже такой знакомый голос Тогаме. Сакура с секунду медлит, проклиная себя за то, что не придумал, что сказать, и решает отряхнуться: белая футболка после его похождений по пыльной кладовой явно нуждается во внимании. В итоге его подводит желание выглядеть опрятно, а ещё неловкий локоть, которым он задевает стоящий рядом металлический шкаф со всякой приблудой наверху. Даже если бы металл под напором локтя не издал ни звука, вопль «Дааа блядь!» и шум от падающих на голову коробок сделали свое дело. Голоса за дверью становятся громче, пока Сакура трясёт башкой, сбивая с волос пыль. В момент, когда ручка двери поворачивается, у Харуки сердце подпрыгивает к глотке. Он бы провалился сквозь землю, но не блещет такими способностями. Поэтому перед троицей ему случается предстать грязным, как чёрт, и со всклокоченными волосами. Умэмия выдает слишком много реакций в секунду и останавливается на истерическом смехе, сгибаясь от зрелища пополам. Хираги честно пытается узнать, что Сакура вообще тут забыл, но тоже быстро сдается, прыскает и присоединяется к старшему по званию. Харука, злой и уязвленный, готов уже растерзать всех в клочья, но из этого транса его выводит Дзёу: — Рад тебя видеть, Сакура! Лицо Сакуры полыхает огнем, в башке взрывается настоящая осколочная граната. И всего становится слишком много: слишком много грязи на одежде, слишком много идиотского смеха Умэмии и уж тем более слишком много Тогаме, который так внимательно на него смотрит, что слова из горла вылетают сами по себе: — Я-я! Сейчас! Ты! Подождёшь?! — спрашивает он чересчур возбужденно и, не дожидаясь, кивнет ли брюнет, несётся в сторону ближайшей уборной — смыть с себя пыль и хотя бы часть позора. А ещё лучше — выброситься из окна. Но этаж всего второй — вряд ли получится даже поцарапаться. За шумом воды из крана не слышно приход гостя, Сакура подскакивает на месте, когда Тогаме появляется совсем рядом: — С тобой всё нормально, Сакура? — спрашивает обеспокоенно. Ему точно будет лучше, если по коридору наконец перестанет гулять блядское эхо от смеха Умэмии и Хираги, который тоже уже не стесняется и прибавляет громкости. Стыд. Боже, ну какой стыд! — Сейчас! — парень плескает холодной водой в лицо, но щеки жжёт также нещадно, как и три секунды назад. Он, отдышавшись, наваливается задницей на раковину, и пытается в объяснения: — На меня грохнулись блядские коробки! Я вообще тут ни при чем! Хренов Умэмия! Когда-нибудь я надеру ему жопу и Хираги, чёрт возьми, тоже! Два кретина! И вообще, какого хрена там не прибирают, че за школа такая?! — тирада заканчивается и голоса в коридоре тоже, кажется, стихают. Первогодка надеется, что старшие просто отползли подальше, а не померли там со смеха. Хотя второй вариант, учитывая ситуацию, тоже имеет место быть. Ну какие же они всё-таки придурки, а! Становится даже слишком тихо. И Сакура с Тогаме остаются в наступившей тишине только вдвоём. Пока младший мечется взглядом по сторонам и вспоминает слова, старший говорит: — Главное, что ничего серьезного не случилось. И тон у Дзёу такой мягкий, что на него преступление не смотреть: на такого высокого и красивого, сцепившего руки в замок перед собой, на его чересчур внимательный взгляд и улыбку. А Сакура замирает и глядит, виновный, но не осуждённый, на тёмную гладь волос, которая, боже мой, теперь стала короче — той косы, что была при последней их встрече — нет и в помине. Парень приоткрывает рот, дабы прокомментировать, и разбавить эту неловкую паузу, но его сбивает с толку новая улыбка, более широкая и какая-то дразнящая. — Чего ухмыляешься? Тогаме склоняет голову набок и делает шаг ближе, сокращая и без того малое расстояние, заносит руку над чужой головой и просит: — Дай я уберу? Сакура вжался бы в зеркало за спиной, чтобы не быть так близко, но раковина, давящая в линию пояса, мешает это сделать. На другие маневры не хватает ни фантазии в опустевшей башке, ни силы в ногах, ни воздуха в лёгких. Собственные руки рефлекторно сжимаются в кулаки, но так и замирают, занесенные на уровне груди. И пока Тогаме тянет что-то из его волос, Сакура приказывает сердцу не биться так громко, потому что это беспредел — так отчетливо колотиться под одеждой, будто после марафона! Он не знает, куда девать глаза, потому что пялиться на блуждающий кадык Тогаме в двадцати сантиметрах от собственного лица как-то накаляет. Рефлекторно вжимает голову в плечи, а потом снова делает неправильный выбор, еще более ужасный, чем коротать время в той блядской кладовке: переводит взгляд на зелёные глаза и замирает, как самый настоящий болван. И смотрит, не моргая, пока Тогаме копошится в его волосах. Хотите сказать, они всегда были такими большими и выразительными? — Чего ты там? — спрашивает Сакура как-то уж слишком притихшим голосом, и ему таким же голосом отвечают: — Паутина. Прикинь, ты залез в паутину! Сакуре в лицо бросается новая щедрая порция краски, и, если не сделать что-то прямо сейчас, он раскалится до температуры плавления и сожжёт всё вокруг. — Секунду, — шепчет Тогаме, и у младшего начинаются самые настоящие поползновения мурашек от линии шеи и ниже. Все это очень нездорово — он что опять заболел? Да вроде простуда не так проявляется, чё за чертовщина творится? Дзёу тем временем тянет тонкие липкие нити с головы с педантичной аккуратностью и, напоследок, почти невесомо проводит рукой против линии волос. Это так ощутимо, будто бы по коже пробежал разряд тока. Сакура немного дёргается, Тогаме отходит подальше и хвалится, деликатно кашляя в предплечье: — Я достал всё, кажется, — голос его проседает в самом конце, не обратись Сакура во слух полностью, может и не заметил бы. Но сейчас он чересчур внимательный и взбудораженный, поэтому спрашивает: — Чего это ты? У Тогаме вырывается тихий смешок: — Ты был похож на котёнка, который нашёл неприятностей где-то за пыльным диваном. Так мило! — Чего милого то? Не понимаю! — фыркает Сакура и находит в себе силы переместиться от парня подальше, хотя бы на полметра. Теперь есть время заняться футболкой, но просто отряхнуть её не выходит: светлая ткань отнюдь не становится чище. В голову не лезут никакие варианты, кроме как попросить Нирэя принести ему китель, брошенный где-то внизу. Но блондин завалит вопросами, а отвечать на них у Сакуры нет никаких сил и тем более желания. Раздумья его опять прерывает Тогаме: — Ты милый, Сакура. И лучше бы он не смотрел на него в отражении зеркала, но Сакура делает именно это. — Да что ты такое несёшь! — кричит явно громче, чем полагалось. Тогаме лишь невинно приподнимает широкие брови и добавляет: — Просто делюсь наблюдениями, — парень споласкивает руки от паутины, замирает, будто желая поделиться самым сокровенным секретом, но в итоге просто прощается. — До встречи, Сакура! Но Сакура совсем не думал прощаться! То есть… Почему сейчас? Он так просто уйдёт? Когда тупое онемение проходит и вновь появляется способность мыслить, Харука всё же срывается с места и догоняет парня на первом этаже: — Может увидимся на неделе? Завтра или потом, но вечером! Ты сможешь? Ненадолго! Пять минут! Твоя кофта, она же… у меня до сих пор! Губы Дзёу изгибаются в самой счастливой улыбке: — Конечно, буду счастлив, Сакура! Первокурсник провожает брюнета взглядом вплоть до самого выхода, и на него вдруг наваливается столько всего, что сползти по стене на пол, чтобы прийти в себя, кажется хорошей идеей. И как только он спиной ощущает прохладную поверхность и прикрывает глаза, рядом возникает голос: — Прости, а что это сейчас такое интересное было?