Не та

Растроенная, я отправилась в кабинет биологии. Морозова стояла у входа, неподалёку с небольшой компанией наших одноклассников и озиралась. К Оле после первого урока я рванула так быстро, что не успела предупредить подругу. Из-за её озадаченного вида я почувствовала вину - который раз за это утро. – Извини, что убежала. Она резко повернулась ко мне, явно вырванная из собственных мыслей. – К Оле, – продолжила я. Полина кивнула, не став расспрашивать. Знала, что если захочу - сама расскажу. И, хоть общались мы с Морозовой не так долго(три дня - это меньше, чем мало), я уже считала её довольно близким человеком, будто она была моей двоюродной сестрой, что приезжает очень редко, но всё равно остаётся родной. Я была благодарна Полине за понимание. Несколько секунд я думала, стоит ли рассказывать скрипке о произошедшем с сестрой. – Кажется, я её расстроила, – обречённо уставилась я в окно. У ворот на улице стояла компания малолетних хулиганов, о чем-то переговариваясь. Вид у них был такой серьёзный, словно они были не третьеклашками, а взрослыми мужчинами. – Почему? – с интересующимся видом, Полина моргнула своими ярко-голубыми глазами, когда я вновь посмотрела на неё. – Накричала на Олю, когда мы в школу шли. Ну знаешь, накопилось, из-за... – Из-за того, что проспала, и пришлось делать всё в вприпрыжку? – легко улыбнулась она. – У меня тоже так бывает. Всё начинает бесить, звуки кажутся через чур громкими, чужие голоса ассоциируются со скрежетом вилки о тарелку... Она слегка надула губы, отводя глаза. Я улыбнулась. Полина подхватила волну. – Значит, понимаешь... – Конечно понимаю! – усмехнулась она, положив руку на моё плечо. – Думаю, и Оля поймёт. Недаром же она вчера мне рассказывала, как же её достали сборы в школу утром, твои упрёки и мамины приказы доедать манную кашу. Морозова ободряюще приобняла меня . А я удивилась. Хотя, конечно я знала, что Оля может выдать всю информацию о себе даже незнакомцу. – Когда она успела тебе рассказать? – неподдельно расширились мои зрачки. – Пока мы до дома шли, – по доброму закатила глаза Полина. – А ты всё в облаках витала... Интересно, весь ли ты разговор пропустила? – загадочно задала она риторический вопрос, заправляя чёлку за ухо. А после мы засмеялись почти одновременно. В остальное время до начала урока Морозова рассказывала мне о том, как училась играть на скрипке. Из-за этих историй мне захотелось снова взяться за гитару. Я невольно стала вспоминать, куда могла её деть, ведь помню - из города я всё-таки прихватила её с собой. Мимо нас прошла Смирнова, своим образом развеяв нашу спокойную атмосферу. Удивительно, что Катя одна. Уверенной походкой она засеменила к дверце кабинета, звонко звеня ключами в руке и стуча каблуками. Перед этим смерила нас заинтересованным взглядом и подло улыбнулась мне. Как вчера, с Бабуриным. Полина лишь цокнула в ответ, неприветливо глядя ей вслед. А я думала, не намёком ли являлась эта ухмылка, адресованная мне. Поправив рубашку, я вместе с Морозовой и остальными ребятами прошла в кабинет, любезно открытый Катей. Прозвенел звонок, но учителя всё не было. По классу летали записки, доносились шепотки, некоторые одноклассники не сидели на месте и подходили к чужим партам. Прошло пять минут. Десять. Пятнадцать. И мы всё ещё сидели без учителя. Не то, что меня это расстраивало - меня смущали лишь редкие взгляды Бабурина, с которыми я встречалась, когда оборачивалась назад. И зачем он только докопался до меня? Да и Катя, сидящая буквально на следующей от меня парте, хитрыми глазками иногда косилась в мою сторону. Больше ничего. Эти двое просто глядели на меня, однако внутри завязывался тягостный узел. Две пары зелёных глаз затягивали меня в болото, липко обвивая тело. Прятали в глубину леса, среди громадных деревьев, сквозь которые невозможно выбраться. И казалось, я задохнусь в собственном страхе. А может, крике. И в этот момент я ненавидела себя. За страх, за неспособность дать отпор, за слабость. За, казалось, совсем обыденную эмоцию - тревожность. Мы просто сидели в помещении без взрослого, но моя нога стала нервно подрагивать. Смирнова и Бабурин ведь могут с лёгкостью провернуть что-либо, даже сейчас? Бегая по классу глазами, я столкнулась с чужими. Рома недоуменно смотрел на меня. И в этот раз - встретившись с его карими, тёмными, но спокойными глазами, мне стало... лучше? Наверное, спокойнее. Сердце в последний раз сильно ëкнуло, и начало отбивать более спокойный бит. Сидящий рядом с Пятифаном Бяша поднял голову и тоже стал взирать на меня. Будто почувствовал, что я смотрю на их парту. Взгляд у него был заговорщецкий, словно нас связывала какая-то общая тайна. Я никак не ответила хулиганам. Не подала знак, что мы вообще знакомы, и отвернулась. Но теперь с облегчением. Не знаю, почему я так доверяла им. *** Весь урок мы провели в кабинете одни. Учительница подошла только ко звонку. Я так и не узнала, почему она отсутствовала. Но тему я прочитала в учебнике сама - не такая уж и сложная. Ещё три урока я провела будто в неведении. Не помню, как отправилась столовую, что писала в тетрадках, не помню, о чем мы говорили с Полиной. Но всё было типичным. Несколько раз я даже забылась, и думала, что находилась в своей бывшей городской школе. А когда поняла, что уже давно не в Москве, настроение вмиг испортилось. Рядом нет тех друзей, тех учителей, да даже та столовая была чем-то роднее этой. Но физкультура всегда и везде была одним из моих нелюбимых уроков. Отчасти из-за того, что мне часто на ней доставалось. Мяч любил лететь прямо в меня, и не важно, участвовала ли я в игре или нет. И я, не успевая отбиваться, получала - обычно в лицо. Шестым уроком, как раз-таки, выпал именно этот предмет. Как назло, у Морозовой было освобождение из-за занятий по скрипке, поэтому она убежала в кабинет музыки к преподавателю, напоследок пообещав, что поиграет мне на инструменте. Утешение так себе, но это меня воодушевило. И я пошла в раздевалку одна. Она была небольшой и типичной, с грязно-белыми обоями и скамейками из светлого дерева. В ней пахло приторно-сладкими духами, пóтом с теплом; все вокруг то кричали, то смеялись. Находиться здесь долго мне не очень хотелось, поэтому я забилась в углу, достав сменку. Мигом стала переодеваться - на меня никто не обращал внимания. Толпа быстро рассосалась. Я была в обычных спортивных чёрных штанах и свободной белой футболке. Резинку всё-таки одолжила у Полины, завязав волосы и наконец почувствовав себя легче. До того момента, пока не заметила, что осталась одна, наедине с компашкой Смирновой. Одна из хрупких девушек прислонилась к двери, придерживая её. Катя подошла ко мне практически вплотную, вздёрнув подбородок, - тогда до меня и дошло, что я попала в ловушку. Я хотела дать дëру как можно быстрее, но Смирнова уже окружила меня с ещё двумя красивыми, но гнилыми девочками. Я прижалась к холодной стене, ничего не говоря. Я просто смотрела Кате в глаза. Ждала, когда начнётся представление гадюки, в котором она с радостью поставит меня в главную роль. – Что же ты, Петрова, так зашуганно смотришь? – начала Смирнова, одетая в почти такую же форму как и у меня, которая, к слову, ей шла. На голове у неё был завязан пучок, пряди из которого слегка выбивались. Катя пренебрежительно окидывала меня взглядом. Две её подружки откровенно меня изучали, стоя за спиной сплетницы, как за каменной стеной, хлопая накрашенными ресницами почти одновременно. – Не бойся, Тонечка, – дотронулась рукой она до моего плеча, видимо, пародируя Полину. К слову, я повела им, скидывая неприятную руку. Она была твёрдой, не смотря на изящность пальцев, и несколько секунд я всё ещё ощущала фантомное прикосновение на том же месте. – Я же не Бабурин. Издевательски сравнила она, зная, какие отношения у нас с ним выстроились за эти три дня. Стоящие позади подружки захихикали, но наигранно. Они же тоже видели вчерашнюю сцену(мне казалось, что видели абсолютно все). После того инцидента, ко мне даже подошёл какой-то старшеклассник, сказав, что это было эпично. Интересно, что именно... Мой неописуемый полёт в грудь старосты, или то, как меня огрел Бабурин о стену? – Что ты хочешь? – обратилась я к Смирновой, не узнавая собственный пугающий голос, дрогнувший под конец предложения. Это только укрепляло их уверенность, они видели во мне испуганного зайца, которого в любой момент могла схватить лиса и разорвать в клочья. Катя умело давила на меня. Я просто смотрела ей в глаза, но моё сердце уже билось, как бешеное. Не смотря на то, что староста была ниже меня, хрупче, мы обе знали, что она - сильнее. Раз не физически, то морально. – Проучить. Когда ты вчера кидалась на меня, явно хотела заполучить внимание? – склонила она голову вбок, хмуря брови. Семён оказался более умным, чем я думала. Либо хорошо знающим Катю. Он определённо знал, что за проступок Смирнова в покое не оставит. Тем более, с неё вчера тоже много кто поржал. А по старосте видно, что она дорожит своей властью, репутацией. Даже сейчас гадюка была главной. От неё зависела вся ситуация и то, что со мной случится. Оправдания поступили к горлу. Я хотела кричать - лишь бы меня оставили в покое, дали убежать. – И не нужно рассказывать мне о том, что тебя, бедненькую, толкнули! – продолжала она, усмехнувшись, буквально читая моё состояние. – Я скорее этому Бабурину поверю, чем тебе. Эти слова я посчитала за неплохое оскорбление, и вскинула брови. – Внимания мало, теперь на людей кидаемся? – деланный сладкий тон голоса Кати был неподходящим к сказанным ею словам. Словно мы были давними подружками и просто перекидывались парой слов в раздевалке. – Только в школе появилась, сразу захотела главной стать? – стала поддакивать одна из девочек за спиной. С двумя тонкими чёрными косичками и сверкающими голубыми глазами. В классе я такую не видела - явно из параллели. Слова её были абсолютной изнанкой к моим чувствам. Я никогда не хотела быть главной. Даже когда на физкультуре выбирали лидеров двух команд. Когда в прошлом классе заходила речь о назначении старосты. Когда родители оставляли меня с детьми подруг мамы. Я просто рассматривала сплетниц в ответ. Было стыдно. В особенности за себя - то, что я не могу и слова выдавить. Мерзкий страх расползался по венам, холодок бегал по позвоночнику. Мурашки окутывали плечи. Я чувствовала взгляд худощавой девочки, держащей входную дверь - он был не такой, как у своры. Он был запуганный, как у меня. Стало понятно, что жертва здесь не я единственная. – Поболтать, не хочешь, видимо... – задумчиво произнесла Смирнова, поворачиваясь к молчащей до этого второй подружке. – Наташ, может, что-нибудь предложишь? Наташа была моей одноклассницей. Её то я точно помнила - она сидела на середине первого ряда. Редко с кем-то общалась, и в общем, была не особо дружелюбной. Наташа смотрела на класс как на клетку с большими подвальными крысами. И отчего-то всё время ходила злая. А когда выходила к доске, спорила с учителем, кривя лицо. Она смерила меня презрительным взглядом и достала из чёрной спортивной кофты ножницы. Совершенно обычные, канцелярские, острые - и передала их Смирновой. В моей голове выдвинулось сотни предположений, что она сможет сотворить этими ножницами. – Зачем? – еле слышно, зачем-то, спросила я. Наташа и девочка с косичками, которую я мысленно просто прозвала «Косички», двинулись ко мне. Я была готова в стену войти, выставить не сильные кулаки(хотя навыков борьбы у меня не было), но они уже мигом обхватили мои руки своими, будто я была заключённой, которой хотели нацепить наручники. Их пальцы больно скрутили мою кожу за запястья. Я принялась вырываться, и получалось, честно говоря, плохо. – Не рыпайся, – предупредительно рыкнула мне «Косички», но это меня не остановило. Я стала кричать. Урок начался, но раздевалка находилась очень близко к залу. Кто-то же точно услышит? Наташа резво и ощутимо ударила меня рукой по губам, как когда-то это делала мне бабушка, если я нечаянно скажу мат, услышанный из песни группы «Сектор Газа». Честно говоря, такими же словами хотелось покрыть и двух девушек, стоящих совсем рядом со мной. Одноклассница прижала свою ледяную ладонь к моим губам, заглушая любые звуки. Я стала кусать её внутреннюю сторону руки, но такие манипуляции не подействовали. Наташа снова ударила меня, только в этот раз ощутимее. Я бы не остановилась на этом, если бы не увидела, как опасно смотрит на меня Смирнова с ножницами в руках. В глазах у неё вспыхнул огонь. Страшное зрелище. Взгляд гадюки был такой, словно озорливый ребёнок запирал жука в коробке от спичек или топил муравья. Тело онемело, я больше не двигалась, словно замороженная. Пальцы старосты коснулись моих волос, завязанных в хвост. Она аккуратно вывела его из-за спины, и теперь белые волосы покоились на плече. Катя потянула тугую резинку немного вниз. Она еле доставала до линии подбородка. – Как тебе? – спросила она у меня, возомнив себя парикмахером. Улыбнулась, как ни в чем не бывало. Я уставилась на Смирнову большими от удивления глазами. Рот мой всё ещё был закрыт чужой рукой, и я отрицательно помотала головой - лучше ответа и не придумала. Катя с наигранной грустью потянула резинку дальше. Теперь она находилась на уровне плеч, а точнее, слегка ниже. – Слушай, такая длина тебе точно подойдёт! – хохотнула Наташа, обращаясь ко мне - я не сильно доверяла её словам. И не хотела слышать этот противный голос так близко. Как сравнила Морозова сегодня утром - скрежет вилки о тарелку. Такой же визжащий и противный, который хотелось как можно быстрее заткнуть. Но в данной ситуации, затыкала Наташа меня. Ножницы защёлкали в руках одноклассницы. Рядом, со всем близко к моим ушам, захихикали её подруги. Катя крепко схватила хвост, потянув к себе. Я стала недовольно мычать, но меня проигнорировали. Староста приставила ножницы немного выше от резинки. Я услышала хруст собственных прядей, щёлк ножниц, довольный хмык гадюки. Остальные же, задержав дыхание, смотрели на это зрелище. Я снова задергалась, выдавливая из себя звуки. Девушка слева от меня схватилась второй рукой за моё плечо, осадив и впиваясь ногтями сквозь футболку, пока Наташа следом шикнула на меня. В который раз я удивилась, что никто не заглянул в помещение, как назло. Стоящая на стрëме девочка явно бы не удержала дверь. Испуганная девятиклассница (может, и нет - девушка выглядела младше) дрожала от страха. И я понимала её. Я чувствовала, будто сама наблюдала за этим, а не участвовала. Из-за моих резких движений лезвие случайно прошлось по моей щеке, чудом не попав на руку, прикрывавшую мой рот. Мне попало довольно глубоко, я не смогла сдержать тихий стон. Кровь медленно покатилась вниз, будто ярко-красная слеза. Жгло рану сильно, к ней хотелось прикоснуться, но «змеи» стиснули меня ещё сильнее. Руки тоже стало жечь, как тогда, когда папа в детстве решил показать на мне "крапиву". Кате было всё равно. Она старательно продолжала резать мои волосы, из-за густоты которых выходило это с трудом. Спустя минуту Смирнова, с мерзкой улыбкой оказалась с моими волосами в руке. Хотя, по логике, они теперь и не принадлежали мне. С широкими глазами я всё ещё не верила в происходящее. Меня отпустили. После хватки сплетниц руки знатно тянуло. Теперь я могла полноценно дышать. Хотя, из-за накативших слез и страха, к моему горлу подступил ком, пока Катя с пренебрежением выкидывала мои остриженные волосы в ближайшую мусорку. – Расскажешь кому... – шепнула мне Наташа, приближаясь ко мне на угрожающее близкое расстояние, и именно сейчас я почувствовала её духи, явно не соответствующие девятикласснице. А продолжение её слов мне осталось додумывать самой. Девушка, стоящая на шухере, подорвалась, и открыв дверь убежала, всхлипнув. Окинув меня разными взглядами, сплетницы тоже ушли, завернув в сторону зала и закрывая за собой дверь, сказав какую-то колкость мне напоследок. Этого я уже не слышала, только чувстовала, как сердце отбивает бешенный ритм в ушах. Я провела руками по своим волосам. Там, где должно быть продолжение длины - обрыв. Смирнова действительно резанула мои волосы чуть ниже плеч. Несколько секунд я пребывала в шоке. Пялила в одну точку и думала, что это очередной сон. Обычный кошмар, в котором всё казалось чересчур реальным. И, кстати, врать не буду, стригла Катя очень плохо. Пряди были неровными. Неровным был и мой пульс - мне казалось, что я рухну на пол прямо сейчас. Я рвано выдохнула. А после побежала из раздевалки, быстро юркнув за угол так, чтобы никто не заметил. И как можно тише, быстро отправилась до туалета. Там же, в зеркале я рассматривала своё отражение. Запотевшие очки. Глаза, наполненные слезами. За всё это время я так и не позволила себе заплакать, чтобы это не стало очередной причиной для насмешек. Из-за волны слез, которые я с трудом сдерживала, я не видела практически ничего, словно находилась под водой с открытыми глазами. Пришлось поднять голову наверх, снять очки и держать их в руках. Я долго оглядывала потолок, надеясь, что никто не зайдёт. Ведь прямо рядом с дверью, у раковин, стояла я, пытаясь не начать кричать. Всё-таки я «проглотила» слëзы, и снова напялив окуляры, взглянула на заляпанное школьное зеркало. Белоснежные длинные волосы, которые так любила во мне мама, но ненавидела я... Кривой волной лежали на плечах. У них будто жизнь отобрали, и они потеряли интенсивность. Казалось, что лицо моё либо позеленело, либо побледнело, будто я увидела что-то необъяснимо страшное. А может, так падал свет. Хотя, мне было так тошно, что могло и не показаться, что цвет кожи болезненно поменялся. Но детские щëки, неизменно, были ярко-красными. На правой был небольшой шрам, из которого текла новая струйка крови. Я аккуратно стёрла её, оставив размазанный след. Включила кран, и глубоко дыша, убрала очки на голову - всё в миг стало размытым. Умылась холодной водой, которая замораживала ладони - макияжа на мне не было. Прошлась водой по ране. Пластыря у меня не нашлось, но за то кровь вскоре остановилась. Я оперлась руками о раковину, не зная, что делать. Ноги дрожали, и я хотела убежать куда подальше. Из туалета, где меня могли застать, из школы, даже не смотря на то, что мне прилетит. Как объяснить родителям пропажу большей части волос? Как скажу обиженной Оле? А Полине? Я была зла. Теперь мне хотелось подойти к Кате, и спокойно отрубить её толстую косу светло-русых волос. Так сказать, "око за око"; но я, по понятным причинам, не могла этого сделать. Среди пучины несвязанных мыслей, я внезапно вспомнила папу. Наверняка, сейчас он погружён в работу, по привычке хмурясь и подпирая лоб ладонью. Отец всегда был оптимистом, в отличии от меня. Для него - стакан наполовину полн, пока для меня - наполовину пуст, и сейчас, я попробовала мыслить позитивно, разглядывая старый кафель. Всё-таки, я же хотела постричь волосы? И сейчас, хоть и ужасно криво, у меня сбылась эта мечта. И выглядела я с ними не так уж и плохо... Я прошла кабинки и запрыгнула на подоконник, несмотря на то, что бёдра леденели. *** Потом меня накрыла обида. Я села на пол и прикрыла лицо руками. Я делала так всегда, когда нужно было побыть наедине самой с собой. Укрыться от всех и глубоко подумать. Или когда родители ссорились. В Олиной комнате, когда я укладывала саму девочку спать, я садилась на пол, рядом с её кроватью. Подпирала коленями локти и закрывала руками лицо. Слышала крики внизу, внезапные стуки руками о стол, битьё посуды - прислушивалась, а после пыталась отвлечься на сопение сестры. Я так и засыпала в её комнате, всё в таком же положении, а потом весь следующий день ходила с затёкшей шеей. И если честно, сейчас хотелось сделать так же. Просто уснуть, просто в туалете, просто в школьном. Двадцать минут я репетировала речь для родителей. А потом оставшиеся десять - для Оли. Продумывала варианты диалогов, что буду делать, как отвечать, как отмазываться. *** Я со звонком вышла из помещения, в рекреации было довольно душно. Когда я зашла в успевшую стать ненавистной раздевалку, там никого не было, видимо, всех отпустили пораньше. Только мои волосы покоились в мусорке. Переодевшись, я пошла на последний урок. Шла я медленно и чувствовала, что снова произвела фурор - многие одноклассники, возвращавшиеся с физры смотрели, оборачивались, шептались, недоумевали. Но я слишком устала, чтобы обращать на каждого внимание и биться в тревоге. За этот урок я прибывала в разных эмоциях, и настроение моё менялось с необычайной скоростью. Это вымотало. Я подошла к кабинету. Там, как всегда, стояла Полина. Она постукивала носком туфли, и прибывала явно в хорошем настроении. Но заметив меня, стала как грозовая туча. Казалось, она попала в меня молнией, ведь я вздрогнула от её глаз, переставших представлять голубое ясное небо. Они стали словно темнее, и сравнение с тучой перестало быть глупым. Видимо, было всё очень заметно. И порез на щеке, и укороченные волосы, и уставшее лицо. До этого я переубеждала себя, что всё не настолько плохо... Морозова подбежала ко мне, на миг чуть не выронив футляр со скрипкой внутри. В её взгляде билось куча вопросов, пока зрачки девушки прошлись по моему внешнему виду. Мы не спешили разговаривать. Да и казалось, не нужно было - Полина всё поняла. Не понимаю, как мне резко стало всё равно на всех. Я просто уткнулась ледяной чистой щекой в чужое солнечное сплетение, почувствовав мягкость свитера Морозовой. Она явно не ожидала подобного. Я прикрыла глаза, забывшись. Спокойно не было, я просто пыталась не упасть. Неуверенно, но Полина приобняла меня. Положила руку мне на спину совсем невесомо, но я чувствовала, что не одна. – Тоня... *** Подруга одолжила мне ещё одну, запасную резинку. Я завязала тугой пучок, такой, что голова заболела, и тихо надеялась, что ничего не заметно, и мы отправились на последний урок. Казалось, что я нахожусь в прострации. Ничего не понимаю, не слышу, не вижу. А только существую. Мне было то жарко, то холодно. Я ничего не писала в тетради и даже забыла, какой сейчас урок. Физика? Нет, она сегодня уже была. Русский? Тоже был... Я потеряла счёт времени, поэтому и не поняла, что прозвенел звонок. Учительницы не было за своим столом, большей части одноклассников тоже. Все выходили из кабинета, не задерживаясь. – Эй, – негромко позвала меня Морозова, уже стоящая перед нашей партой с рюкзаком на плечах. – Тонь, вставай. Я быстро скинула одним движением принадлежности в свой портфель и встала. Сейчас он был необычно тяжёлым. Я чуть не упала, когда закинула сумку на плечи. – Идти сможешь? – переволновалась Полина, хватая меня под локоть. Я кивнула. Не так уж всё и плачевно - на улице точно будет лучше и свежее. Перед выходом я оглянула класс. Было странно, конечно, ожидать там несмышлëнных Рому с Бяшей, но я, почему-то, надеялась. Встретили мой взгляд только пустые места. Я натянула улыбку, когда мы спускались, уже одетые, к Оле. Она снова сидела у входа, безучастно разглядывая прохожих(в этой черте мы были особенно похожи) и болтая ногами скучающе. Шум людей превратился в один сплошной гам. Хотелось закрыть уши и поскорей дойти до леса, где из шума только покачивание деревьев, хруст снега и редкий свист ветра. Сестра со мной не разговаривала. Явно помнит о своей обиде. Всё внимание она уделяла Полине, что держала меня под руку весь путь до дома. Не то, что меня расстроило поведение сестры - я её понимаю. Но что-то внутри всё равно ёкнуло. Ревность? Её ещё не хватало. На «свободе» было многолюдно. Но никаких знакомых вокруг я не узнала. В этот раз у ворот не было ни Ромки, ни Бяши, будто они были моей галлюцинацией. И своры Кати. И Бабурина. Только остальные учащиеся школы с размытыми лицами, которые я не запоминала. Солнце светило ясно, но не радовало. Только бесило, светя прямо в глаза, отчего голова болела сильнее. Небо было мягкое, голубое. Со стаей пушистых облаков, до которых не дотянуться. Казалось, все вокруг были весёлые и счастливые, со своими яркими эмоциями и проводящие время не зря, и одна я порчу эту картину своим серым присутствием. Ничего не чувствую. Ничего не хочу. Лишняя. Ненужная. Случайная клякса на холсте. – Сколько завтра уроков? – вырвался у меня вопрос. Наверное, я просто хотела отвлечься от гнетущих мыслей. Оля странно на меня посмотрела. Кажется, я прервала чужой диалог. – Восемь, – «обрадовала» меня подруга. Я устало промычала, закидывая голову и зажмурилась от света, ударившего прямо в глаза. Сестра тоже лучше от этого не стало. – А у меня пять, – раздосованно поведала она. Кажется, Оля была готова идти на уроки к нам, лишь бы не отбывать их с тусклым охранником и громкой злой уборщицей. Пять минут мы шли в неловкой тишине. Но вдруг, Полина заговорила: – Оль, а ты познакомилась с кем-то в классе? – перевела она тему, крепче держа меня за руку. Я снова перестала вслушиваться в разговоры. Лишь вдыхала морозный воздух, чувствуя, как ледянеют лёгкие. Только начавшие падать снежинки стали кусать мои щëки. Идущие впереди дети высунули языки один за другим, начиная ловить снег, словно по приказу. Продавщицы с небольшого магазинчика курили у входа. Незнакомая старушка, укутанная в несколько одежд, выходила из ближайшего дома, что-то бурча себе под нос. Полина довольно громко поздоровалась с ней, но женщина, видимо, не услышала. Пару раз я снова оглянулась, отчаянно надеясь увидеть... Кого? *** Я стояла у двери в свою комнату, похрустывая пальцами и рассматривая пол. Интересно, а он может разрушиться? В абсолютно любой момент... Именно этого я хотела прямо сейчас. Я расплела волосы, корни которых до этого болели от сильного пучка. Я ощущала, что начитают подкашиваться ноги. Холодный пот протекал по спине, потому что настал тот самый момент. Либо я скажу маме о волосах сейчас, либо она узнаёт об этом позже, но уже сама. И тогда будет хуже. Я собиралась с мыслями. Долго скрывать не получится - я это понимала, но всё равно не могла открыть дверь и двинуться вниз. Я глубоко вдохнула, аж до боли - я уже продумала все свои выдуманные легенды, одну из которых выдам маме. Я просто не могу рассказать ей правду про Катю. У мамы с папой и так много проблем. Выдохнула, и одновременно с этим открыла скрипучую дверь, слыша, как гремит на кухне мама. Интересно, она оттуда выходит вообще? Я стала медленно спускаться по лестнице, по привычке наступая на середину половицы. Из комнаты Оли не доносилось ни звука, она делала уроки, но на этот раз одна, отказавшись от моей помощи. Кажется, она всё ещё обижалась. Я бы поговорила с ней, но уже стояла на пороге кухни. Несколько минут я разглядывала родную спину мамы, к которой, видимо, прирос фартук. Она изредка поглядывала в окно, что-то пытаясь высмотреть, будто кого-то ждала. Может, папу - но он приедет только к семи вечера. Значит, минимум через два часа. Я выпрямила спину, будто это помогло бы стать чуточку смелее. – Ты что-то хочешь? – испугала меня мама, видимо, давно заметив, что я пришла. Я вздрогнула, вмиг забыв все слова на свете. Она не поворачивалась ко мне. Плохо это или хорошо - я не знала. – Мам, – тихо позвала я её, поджимая губы и выводя волосы из-за спины. Мама повернулась, разглядывая меня нечитаемым взглядом. Он был пугающий, даже хуже чем у незнакомки с маской лисы, на которой застыла животная ухмылка. Спустя несколько секунд мама вскинула брови - теперь её взгляд отображал удивлённость. Может, даже беспокойство, которое я давно не ощущала в свою сторону. Мама склонилась ко мне, отчего я отрешённо пошатнулась, сама не зная, почему. – Что случилось? На этот вопрос я стала прокручивать варианты ответов, словно была на тесте. Быстро выпалила: – Я захотела отрезать свои волосы в парикмахерской. Ты не разрешила. И я сделала это сама. Мама вмиг нахмурилась и выпрямилась. Она скрестила руки на груди, в привычном для неё жесте. – Я не просто так не разрешила. И с этих слов началась наша ругань. Мама кричала на меня, но и я не сбавляла обороты - отвечала, стараясь не повышать голос. Я знала, что если мы начнём ссориться, лучше не будет никому. Но вскоре настал пик - она стала кричать ещё сильнее. Стукнула кулаком о стол, и я отступила в угол. Сестра точно услышит. Я стала виноватой сразу перед двумя своими близкими людьми. Услышала сквозь мамины обвинения, как наверху тихо скрипнула дверь. И больше не стала ничего говорить, лишь виновато глядела на маму. Я довела её. Я снова сделала всё не так. Теперь я не пыталась сдерживать слезы - и так понимала, что не смогу. Слëзы открыто побежали по моим щекам, прошлись по ране, которую я так и не прикрыла пластырем. Я ощущала себя пятилетней девочкой, когда перестала отвечать крикам, как бы признаваясь, что не права. Я только и слушала её слова, вспоминая свои проступки. Почему всё так? Через время я больше не могла смотреть ей в глаза. В уставшие, перед которыми я бесконечно виновата. Впервые с папой мама поссорилась из-за меня. Именно из-за этой мысли я всхлипнула громче. Мама молчала. Я подняла на неё глаза. – Ставь стул в гостиную. Я вскинула брови, чуть не поперхнувшись воздухом. Но противоречить не стала. *** Мы забыли о ссоре. Мама, с небольшими навыками парикмахера, решила подравнять мне концы. Хоть мы и молчали, я чувствовала, что наши недопонимания постепенно начинают ускользать. И что сейчас они не так важны. Интересно, она тоже это чувствует? Я надеялась на это, пока мама опрыскивала мои пряди водой. Результат меня порадовал. Казалось, что всего произошедшего на физкультуре не было, а просто мама, спустя несколько лет, любезно разрешила поэкспериментировать с волосами. Папа, пришедший с работы раньше, тоже оценил. И когда услышал про мою выдуманную выходку, что я сама их обрезала, лишь расхохотался. Видимо, узнал в этом выдуманном поступке себя. А Оля сказала лишь одно слово. «Круто». Ради этого «круто» я дрожала как не в себя - но всё равно чувствовала облегчение. *** Ночью не спалось. Видения из раздевалки вернулись ко мне именно сейчас. Как только я прикрывала глаза, вспоминались смех, щёлк ножниц, блеск зелёных глаз Кати и тошнота. Запах резких духов Наташи. Царапины от ногтей девочки из параллели. И как бы я не пыталась перестать об этом думать, не получалось. Я натянула на себя прохладное одеяло, словно надеялась, что оно остудит голову. В комнате было темно. Я разглядывала окно, плотно прикрытое шторами, сквозь которые пытался просочиться лунный свет. Я так отчаянно ждала этого момента весь день, а в итоге не могу уснуть. Хотя, после всего произошедшего, этого и следовало ожидать. Казалось, когда наступала ночь, этот дом оживал. Кто-то шуршал по углам, кто-то насвистывал на лестнице, кто-то изредка стучал. Только, я не могла понять: то ли по полу, то ли по потолку, то ли по стенам. А потом я поняла, что кто-то правда стучал. Не дом, не домовой, не бабай в шкафу. Я привстала на кровати, хватая очки с прикроватной тумбочки. Надела их и повернулась к двери. Её ручку кто-то бешенно дёргал. У неизвестного словно не было рук - он либо пытался открыть дверь зубами, либо просто игрался. Запугивал. Надо было скинуть всё на глюки и усталость, но я встала с кровати и пошла в неизвестность. Подошла к двери, и одновременно со взломщиком дёрнула за ручку. Это оказалась Оля. Она стояла заплаканная, в привычной розовой толстовке с зайчиком и растрёпанная. Сначала мне показалось, что ей приснился кошмар - она всегда шла по мне после них. Но руки сестры дрожали слишком сильно. Дыхание было неровным, с её губ сорвался рванный выдох. – Оль, что случилось!? – спросила я довольно громко, но шёпотом. – Тоша, – от её голоса мне стало ещё тревожнее. – Там... Сова! Я нахмурилась. Может, я всё-таки уснула, и теперь настала череда кошмаров? – Где? – Олина рука взялась за моё запястье, среди темноты. На миг я испугалась, подумав, что это была совсем чужая рука. Показалось - пальцы Оли подрагивали, расскрывая её. В ответ сестра показала на дверь в свою прикрытую комнату. Я двинулась туда. Не стоять же столбом? Хотя, после слов о «сове»... Я толкнула дверь в чужую комнату. Здесь было пугающе холодно, даже неестественно морозно. Казалось, мы попали не в одну из комнат этого дряхлого дома, а оказались глубоко в лесу, в метель. Но в комнате всё было обыкновенно. Одноместная кровать с большим плюшевым мишкой. Игрушки, лежащие на полу. Некоторые из них склонили головы вниз, словно заснули. Квадратный телевизор «Фотон», стоящий на тумбочке. Однотипный шкаф, полка, усыпанная вещами, висящая на слегка розоватой стене. Всё было таким же, кроме окна. Шторы были распахнуты, будто специально открывая взор на фигуру. Фигуру... Совы? И в правду. Вот только эта сова была слишком большой для птицы. Она была ростом с человека. Вместо морды у неё была маска, с дырами вместо глаз. Сова была обрамленна светло-коричневыми перьями. И я не могла понять - это человек в маске, или реальная птица, только слишком огромная? Один глаз совы вдруг загорелся, и белый луч устремился в нас. Сова навострила уши, и вдруг стала стучать большим когтем по стеклу окна. Будто просилась открыть ей вход в дом. От внезапного звука Оля вскрикнула, прячаясь за мою спину. Да и я вздрогнула, не понимая, что вообще происходит. Сова начала отстукивать известный ей одной ритм. "Тук.. Тук-тук... Тук." Он был таким громким и сильным, что я испугалась - стекло могло разбиться. Я не знала силу этого существа, но понимала, что разбить стекло оно в состоянии. Сова либо игралась с нами, либо что-то не пускало её внутрь. Стук повторился, и плач сестры стал отчётливее. Родители не проснулись. – Прогони её, Тоша! Прогони, пожалуйста! – обратилась ко мне Оля жалобным голосом, наконец отрезвляя. Это серьёзно происходит... Я вырвала руку из слабой хватки Оли, и подошла к окну ближе. Было страшно, но уже не так сильно. Я смотрела сове прямо в маску, в светящийся глаз, чувствуя, что она смотрит на меня ответно. Я вспомнила незнакомку в маске лисы, такую же пугающую и неизведанную, и поняла - улыбчивая Лиса и пялящая Сова не самое страшные существа среди... Них? Почему-то я посчитала, что этакие Лиса и Сова не единственные обитатели леса. Но кто ещё? Кто-то что, тут зоопарк устроил? Надевают маски зверей и преследуют? Стучатся в окна? Неужто, все посходили с ума? "И ты тоже" - ответила я сама себе где-то внутри. Я подошла к незнакомке ближе, нас разделял лишь тонкий слой стекла. Сова вновь приподняла лапу, чтобы замахнуться и ударить по нему снова. Но я сделала это первее. Со всей дури - собрав её в кулак - я стукнула по стеклу в ответ. Я нахмурилась. Хочет играть с моей сестрой - пусть сначала поиграет со мной. Глаз Совы вдруг перестал светиться. Она не продолжила начатую собой "игру". Опустила лапу, и ещё несколько секунд смотря на меня, она взлетела. Махнув большими крыльями с мягкими, на взгляд, перьями, Сова улетела. Я не ошиблась - рост её был человеческий, примерно как у ребёнка шести-девяти лет. Что? Я опустила руку, не понимая ничего толком, и стала глядеть Сове в след. Она растворилась среди макушек старых деревьев. Моё дыхание отчего-то сбилось. Перед глазами всё ёще стояла маска этого чучела. Такие маски могли делать для детских утренников, где дети играли животных. Но эта маска была пугающей. Серой. Безжизненной. А после я ощутила руки сестры на своей талии. Я повернулась к девочке, и обняла её крепко, давая слезам с её лица впитываться в мою пижаму. Я гладила Олю по белым волосам, пытаясь успокоить. Но я сама спокойной не являлась.