Не та

На удивление, четверг и пятница прошли спокойно. Не было издëвок - лишь шептания, но и к ним я быстро свыклась. Утро субботы было тихим, и одиноким вместе с тем. Я сидела на кухне, помешивая чёрный чай с растворяющимся сахаром. Мама высыпалась, у отца единственный выходной, а у сестры уроков вовсе не было - она же младшеклассница. Я снова не спала всю ночь, думая о разном. Надолго ли это затишье в школе? Смирнова и Семён забыли про меня? Нет, слишком доверчиво. Скорее, разрабатывают новый план, как бы больнее меня задеть. Если я и засыпала(что было довольно редким), то мне снились кошмары. Поэтому мои ночи состояли из обрывков ужасов, что произошли со мной на этой неделе. Сова за окном в комнате Оли. Или снова тот день в раздевалке, например. Или лес, у кромки которого танцуют тени. Кстати, давно они не появлялись всем составом. Я даже «соскучилась». Я смотрела в окно, усыпанное морозными узорами. Деревья было еле видно, только чёрное небо и контрастный с ним белый снег. По ногам прошлись мурашки, словно я сижу не в тёплой, еле освещённой кухне, а иду босиком по улице. В доме ни звука. Казалось, время было не шесть утра, а ночь. Все признаки намекали на неё. Я сделала небольшой глоток чая. Тепло прошлось по горлу, заставляя оживиться. Дрогнули плечи, осталось сладкое послевкусие. Переборщила с сахаром. Позавтракав, я отправилась с этой кружкой на второй этаж, в комнату, напоследок сорвав листок у календаря - сегодня девятнадцатое января. От скуки стала собирать портфель, благо, уроков сегодня было не так много, и на том спасибо. В субботу ходить в школу было как-то особенно тяжело. Четыре урока. Всего четыре, но почему-то даже хуже, чем восемь. После я пошла в ванную, не смотря на то, что умылась ещё до этого. Стала расчёсывать непривычно короткие волосы жёсткой расчёской. А точнее выдергивать - не специально, конечно. Заплетать не стала - скрывать больше не надо и каре не мешалось. Наступило семь утра, хотя, по ощущениям, прошло минут десять. Я стала одеваться, стараясь быть потише. Сопение сестры за стенкой лишь напоминало об этом. В одном из ящиков я отыскала чёрный вязанный свитер, и решила пойти сегодня в нём. Потом привычные белые колготки и неизменная юбка. Схватила с собой сменку и быстро оказалась за дверью дома. На улице не шёл снег, не дул ветер, облака не двигались. Всё словно застыло, и одна я ещё была живая. Я заперла дом ключом, который носила на шее. Один раз я потеряла ключи, когда мы жили в городе, и с тех пор родители обязали меня носить ключ на шее, на верёвке, под всеми слоями одежды, и я ощущала себя ходячим сейфом. Я шла к лесу не торопясь - то ли опасалась, то ли мне было настолько спокойно от тишины, обволакивающей посёлок. Кроны деревьев на этот раз были дружелюбны - они покорно впускали меня в своё царство. Тайгу. Мне должно было быть тревожно, как и всегда, но сейчас лес казался не страшным. Сейчас он ощущался как второй дом, по сравнению со школой, в которую я и направляюсь. Поправляя рюкзак за обе лямки, я шла дальше. Мне не хотелось думать, что где-то здесь и пропал Вова Матюхин. Мальчик, которого так и не нашли, несмотря на обещания. Какого сейчас его родителям? Какого сейчас милиции? И что вообще ощущают все школьники? Им страшно за себя и за других, как и мне? Или всё равно? Не знаю, почему когда я узнала о пропаже незнакомого мальчика, сразу подумала на некого маньяка. Вова же мог просто потеряться в лесу - тогда почему я так уверена, что здесь водится убийца? В этом виновата либо моя богатая фантазия, либо детективы, которые я активно читаю, либо... Ощущение, что незримый соратник всё-таки здесь водится. Я закрыла на большой замок все мысли о пропажах, маньяках и о лесе. Я ускорила шаг, облизнув сухие губы. Вова найдётся. Хоть я его и не знаю, но очень надеюсь. Боюсь даже. Я прошла родной мостик через реку Ольшанку и вышла на привычную просёлочную дорогу. Фонари светили неярко, но явно отличались от всей тёмной картины. Я бегала то к одному столбу света, то к другому, словно они могли защитить меня от посторонних. Пахло хвоей, холодом и, почему-то, Новым годом. Хотелось закрыть глаза и идти, куда подскажет сердце. Но я знала, что из-за этой идеи сердце подскажет мне идти прямо в очередной столб, поэтому я отбросила её. Разглядывала, по привычке, чужие дома и гадала, какие жители могут там жить. В голове играла одна песня. Я вспомнила её, когда подняла голову и увидела белоснежную, с синими проблесками, луну. Она казалась мне большой, словно двигалась к Земле и находилась на опасно близком расстоянии. «Птица взмахнет волшебным крылом, и я появленье твоё угадаю. В белую ночь мы с тобою уйдём. Куда - я не знаю. Куда - я не знаю...» Я улыбнулась. Эта песня - «Белая ночь» - вызывала приятные воспоминания. Какие, я помню смутно. Словно они были в прошлой жизни, но совсем недавно. Такие родные, но такие далёкие. Там были мама с папой, беззаботное время, детский сад, знакомый двор с любимыми деревянными качелями, которые поставили, кажется, вообще в прошлом веке. Подруги, лица которых я не помню. Помню только их звонкие голоса и жизненно важные споры. То, как мы лепили куличи и пытались скормить их мальчикам, играющим в футбол. В то время я его обожала, и после готовки в песочнице с девочками, всегда бежала к мальчикам, чтобы успеть занять место хоть в любой команде. Я помню свои ободранные колени, грязные щеки, окровавленный подбородок, и вместе с этим своё счастье. У меня не было очков тогда, я видела всё ярким. Я возвращалась домой, где меня, по старинке, ругала мама, но совсем не яростно. Она узнавала себя во мне каждый раз. Папа только улыбался, клея пластыри мне на колени. Я щипала его за нос, резвясь, не смотря на кровь, и всё громче смеялась с его реакции. – Так, Тоха! Он знал, как меня взбесить. Я не любила эту форму имени, как и все «пацанские». – Я не Тоха! – отвечала я папе криком, слыша из соседней комнаты отголоски смеха мамы. – Тоха, кто-ж ещё! – отец показывает мне белые зубы, скалится шире, и начинает махать головой туда-сюда, ведь я снова начинаю дёргать его нос. – Ладно-ладно! Будешь Тошиком. А дальше начиналась беготня по всему дому, крики мамы, что волнуется за нас и за сохранность квартиры. Отец все время догонял меня в этой игре, как-бы тренируя с каждым разом. А потом мы шли на улицу, и я гуляла уже с родителями. Они целовались, когда я отворачивалась. Шли от меня по разные стороны, держали меня оба за руку и подкидывали в воздухе. Солнце светило ярко, и я в том числе. В парке, в котором мы были, играли песни из Советских мультиков, и я, не стесняясь, подпевала вместе с папой на всю улицу. Мама смущённо улыбалась, но не присоединялась. Лишь смеялась, подталкивая нас с отцом быть громче. А потом настал конец детского садика. Рождение Оли, которую я сначала считала инопланетянином. Начало школы. Появление первых очков. Первая ссора родителей. Песня, играющая в моей голове, стала заканчиваться: «Слышу знакомую речь, вижу облик твой. Ну почему это только во сне-е?» А дальше идёт мелодия, которую я никогда не смогу описать. Ощущается она как прощание с чем-то хорошим. Родным. С тем, что не хочется отпускать, но оно всё равно уходит незаметно. Я не заметила, как подошла к школе так быстро. Трёхэтажная коробка, навсегда застрявшая в этом посёлке. В окнах горел свет, но не сулил ничего хорошего. Даже детей не было у ворот. Была только я и снова тишина. Похоже, придётся проторчать в школе лишние полчаса. *** Я подошла к подоконнику и запрыгнула на него. В коридоре пустовало, лишь некоторые единицы детей проходили мимо. Журчит вода на первом этаже. Исходит жужжащий звук от ламп. Я прислонилась затылком к холодному стеклу, рассматривая двери кабинетов. Ничем другим не могла себя занять - было не скучно, и такое времяпрепровождение мне нравилось. Потом стали приходить ученики, слипаться в группы, как одно целое, и ходить все вместе, разговаривать. И сейчас я чувствовала себя, как никогда, лишней. Знакомых лиц так и не было. Да и учеников в этот день было гораздо меньше. Но вдруг, мимо пробежала Полина. В руках у неё, неизменно, был футляр со скрипкой внутри. Её тёмные идеально прямые волосы собраны в высокий хвост, явно сделанный в спешке, а вместо свитера на ней был чёрный строгий пиджак. Я бы и не узнала Морозову, если бы не привычный шлейф ежевики, исходящий от неё. Еле уловимый, но уже знакомый. Я окликнула одноклассницу, спрыгивая с подоконника: – Полина! – она затормозила и повернулась. Подошла к моему окну, и быстро заговорила: – Привет, Тонь, извини. Сегодня Владимир Дмитриевич поставил мне репетицию в актовом зале, и я не буду присутствовать на уроках, – вид её был опечаленный, Полина поправила чёлку за ухо, тяжело дыша. – Ничего, – до меня не сразу дошёл смысл сказанного. Полины не будет на уроках сегодня... – Мы готовимся к концерту в честь двадцать третьего февраля, – продолжила она, кажется, задыхаясь от переизбытка слов. – И учитель музыки забирает нас с ребятами с уроков. – Хорошо-хорошо, я поняла, – я улыбнулась, пытаясь подбодрить. Морозова была слишком взбудоражена, и я гадала, отчего именно. – Я не смогу быть с тобой этот день. А из-за среды я за тебя... – Не волнуйся, мне никто ничего не сделает. Четыре урока всего, да и я не маленькая. – Всë расскажу сегодня вечером, – сдалась подруга, глядя на меня стеклянными глазами, – Созвонимся? – Да. Пока, – мы попрощались после недолгого переговора, и Полина хрустальной лёгкой бабочкой удалилась из рекреации, в сторону актового зала, махая футляром. А я снова осталась одна, оглядывая коридор. Половина учеников рассосались по кабинетам, скоро должен прозвенеть звонок. Я схватила рюкзак с подоконника, как вдруг, кто-то окликнул меня, стоя совсем рядом: – Антонина! – я повернулась. Рядом со мной стояла какая-то девочка, с кудрявыми русыми волосами и голубыми глазами-блюдцами. Я чуть порылась в памяти и вспомнила - это моя одноклассница, о которой рассказывала Морозова. Женя. А фамилия, вроде, Малыгина. Запоминаемая личность. – Не знаешь, какой у нас кабинет? – на её веках сверкали мелкие блёстки, сочетаемые с её голубыми, почти прозрачными глазами. На однокласснице надет новогодний свитер с изображением улыбающегося снеговика на тёмно-синем фоне. Поэтому, среди чёрно-белых пятен в виде толпы остальных школьников Женя особенно отличалась. Вместо ответа я указала на нужную дверь пальцем. Девочка устремила взгляд в сторону моей руки и одобрительно кивнула. Снова повернулась ко мне. – Меня зовут Женя, хотя, ты, наверное, уже знаешь, – она вытянула руку, и я пожала её, почувствовав тепло чужой кисти. – Извини, что раньше не подошла и не познакомилась. – Ничего страшного, – отмахнулась я. – Из-за скорого праздника я совсем забегалась, – Женя улыбнулась, но совсем не радостно. Мы вместе направились к кабинету. – На концерте будешь выступать? На каком инструменте играешь? – задала я вопросы, чтобы не молчать вечность. – Нет, – она усмехнулась, потянув дверь на себя. – Считай, я как таковой помощник. Помогаю с организацией. Нужно же начинать украшать зал, придумывать дизайн. Составлять текст для ведущих. Выбирать ведущих так же! И много чего ещё. Присутствие других одноклассников Малыгину ничуть не смущало. Она кивнула Смирновой, что мазнула по нам двоим своим фирменным взглядом, но всё-таки кивнула в качестве приветствия. Женя помахала ещё какой-то однокласснице, и вновь обратила своё внимание на меня. Видимо, считала важным пунктом познакомиться. – И ты сама всё...? – мы остановились у моей парты. – Ну, не совсем. Есть ещё ребята, да и та же Катя тоже помогает. Но работы очень много. – Я могу чем-то помочь? – спросила я из вежливости. Да и хотелось проявить себя хоть в чем-то. Женя задумалась, отводя голову. – Можешь, конечно. Я там тебе список обязанностей, выберешь то, с чем справишься! – она заметно повеселела, одаривая меня улыбкой, – Спасибо, Антонина. На перемене напомни мне об этом. Одноклассница отправилась к своей парте на первом ряду, а я села на своё место, раскладывая принадлежности. Сидеть одной было непривычно. В этот раз я не спешила оглядывать класс. Не хотела, чтобы кто-то снова меня запугал одними лишь глазами. Прозвенел звонок. Вместе с ним в класс зашли Бабурин, Пятифанов и Бяша. Рома мельком глянул на меня. Бяша выглядел как-то слишком серьёзно для привычного себя, сунув руки в карманы джинс. А Бабурин, словно зашуганный зверь, специально не смотрел на меня из-за надзора своих дружков. Троица прошла мимо, и я выдохнула, хоть и Смирнова всё ещё сидела сзади. В класс зашла учительница алгебры. Начался урок. Я обернулась в сторону Малыгиной. Она что-то старательно писала, быстро орудуя синей ручкой. *** – Вот! Ознакомься со списком! – сразу после конца урока Женя подбежала к моей парте. Она резво положила листок на мою парту, испугав меня. Я что-то согласно промычала, и одноклассница помчалась из кабинета, пока её крупные кудряшки смешно прыгали на бегу. Я вышла следом, не торопясь, держа в руках клетчатый листок, вырванный из тетради. 1. Рисование и декор - Татьяна Фомина. 2. Музыка - Полина Морозова, Дмитрий Никитин, 4в, 7б и т.д 3. Ведущие - Наташа Золотова, Иван Тимохин, Женя Малыгина 4. Редактор текста - Катя Смирнова Я прошлась по списку, по чужим именам. Почерк был одновременно красиво выведенный и вместе с тем сложно читаемый. Я снова подошла к излюбленному окну, кладя лист на подоконник и разбирая буквы. На улице всё ещё было темно, но уже не так сильно. Утро наступало. При упоминании имени «Наташа Золотова», я встрепенулась. Вспомнилась среда. Те слова моей дорогой одноклассницы. Её костлявые руки, держащие, на удивление, крепко. «... стала задыхаться, пока Катя с пренебрежением выкидывала мои остриженные волосы в ближайшую мусорку. – Расскажешь кому... – шепнула мне Наташа, приближаясь ко мне на угрожающее близкое расстояние. А продолжение её слов мне осталось додумывать самой.» И этот человек может быть развлекающим ведущим? Бьюсь об заклад, что Наташу заставили туда пойти. То ли из-за неё, то ли из-за понимания того, что на должности ведущего я пробыть точно не смогу, я откинула эту идею. И с музыкой у меня всё не очень. А работать с Катей категорически не хотелось. Поэтому, выбор пал на очевидное: я возьмусь за рисование и декор. И именно с этой мыслью я подошла к Жене на следующей перемене, когда почти весь класс направлялся в столовую. Я нагнала одноклассницу прямо у входа в неё. – Жень! – окликнула я девушку, подбегая к ней с листом в руках, – Вот, – я ткнула пальцем в первый пункт. – Я хорошо рисую. – Отлично! – она схватилась за ручку, что, как ни странно, держалась колпачком о ворот свитера. Малыгина припечатала листок к ближайшей стене и стала писать на нём моё имя и фамилию, рядом с именем другой девочки. Как только Женя закончила с моей фамилией, обратилась ко мне: – Спасибо, Петрова! Жалею, что не познакомилась с тобой раньше, – она широко улыбнулась и пригладила свои волосы. – А когда мы будем...? – тут же спросила я, зная, что Женя с секунды на секунду может убежать. – Ой, я тебе скажу, – она теребила в руках листок, покачиваясь на одном месте. Видимо, энергии в Малыгиной не занимать. – Я всегда предупреждаю. – Это-то да, но смотря сколько ты работаешь, можно с лёгкостью забыть, – заметила я, вернув ей улыбку. Тогда Женя нахмурилась и возвела глаза вверх, задумываясь на секунды две. – Ну-у, Таня в восьмом «Б», заканчивает примерно так же, как мы. Посмотришь её расписание, когда будет удобно, и вы обговорите, что, как, чего, зачем... – Хорошо. – Ты обращайся, если что. Спасибо за помощь, ещё раз! На этом мы попрощались. Женя вприпрыжку отправилась в столовую, а я в противоположную сторону. Да, страх перед Бабуриным не ослабевал. И есть не хотелось. Я зашла в нужный класс. Здесь находились единицы учеников, которые, как и я, не умели правильно проводить заветные минуты большой перемены. Я села за свою парту, заметив вдруг какую-то бумажку. Я огляделась: одноклассники, потеряв ко только что пришедшей мне интерес, выглядели непринуждённо. Все будто не при делах. Я повернулась обратно, хватая с парты клочок бумаги и разворачивая его. «За школой после уроков. Приходи одна» Мне словно стрелку забили. Причём написано печатными буквами, словно отправитель не хотел, чтобы я догадалась о его личности. Пальцы задрожали. Не знаю, почему именно. Я насколько раз перечитала написанное, пытаясь понять, точно ли это послание мне. Может, Полине? Но бумажка лежала ровно на середине моей половины. *** Третий урок прошёл незаметно. Четвёртый муторно - я рассказывала выученный параграф причудливой учительнице пол урока. А когда вышла на улицу в полном одиночестве, дрожь окутала почти всё тело. Я уже готова убежать. Ногами, которых не чувствовала, я ступала по протоптанному снегу. Солнце не светило, а небо было серым, без единого облака. Я глянула по сторонам. Люди были, хоть и в небольшом количестве. И выдохнув, я завернула за угол, готовясь встретится глазами хоть с собственным страхом. И чуть не столкнулась с Бяшей. Я удивлённо на него глянула. И это он был отправителем той пугающей записки? – Пришла, на, – констатировал он факт вслух, встречаясь со мной глазами. – Что? Будаев отлип от стены. За его спиной, чуть поодаль, находились... Рома и Семен. Все трое глядели на меня не читаемыми взглядами. Только Игорь усмехнулся, сталкиваясь со мной плечами, поворачиваясь и так же оглядывая своих дружков. Я сглотнула. Находится с ними было некомфортно. Я совсем не знаю своих одноклассников. – И зачем? – задалась я вопросом, гадая, кто же ответит первым. – Кто тебе патлы отрезал? – задал вопрос на вопрос Пятифанов, выглядя совсем недружелюбно. После случая в раздевалке, это не осталось в тайне. Все знали, что это не моих рук дело, и кто-то точно постарался. То, что я завязала волосы в пучок, не помогло. К тому же, отрезанный хвост оставался мусорке в самой раздевалке, и конечно, не остался незамеченным. Эту ситуацию стали активно обсуждать. Даже параллель об этом знала - какая-то сильно заинтересованная девочка осмелилась спросить об этом. "А кто тебе волосы отрезал в школе?" Я тогда лишь отмахнулась, уходя от ответа. И сейчас, заметив, что я задумалась, Ромка нахмурился. – Ты че, свинья, запугал её, что-ли? – обратился он к Семёну, сложившему руки на груди. Бабурин тотчас расширил глубоко посаженные глаза. Пятифан схватил его за воротник дублёнки и внушительно впечатал в стену. Занёс вторую руку над чужим лицом. Я поспешила ответить. – Это не он! – хулиганы одновременно посмотрели на меня. Семён - с надеждой, Рома - с интересом. А Бяша просто наблюдал за сложившейся картиной, стоя на готове. – А кто? Пятифанов ослабил хватку, опуская руку, но всё ещё был напряжён. Так же, как и его дружок, прижатый к стене. Я долго решалась на то, чтобы сказать правду. В голове крутились слова Золотовой, про то, что рассказывать нельзя. Никому. Губы мои задрожали, а внутри пробрал холод. Мне было страшно. Рома обернулся к Семёну. Резко ударил его точно в нос. Тот тот час крикнул, сквозь вопли: – Да не я это! Из носа автоматически полилась алая кровь. На секунду меня пробрала мысль, что мне нравится происходящее. Что Семён ответил за то, что сделал. Или собирался сделать - его намерений я не знала. Но я, собравшись с мыслями и видя, что главарь вновь замахивается на Бабурина, шагнула вперёд и сказала простых три слова, от которых зависела его судьба. – Прекрати! – не успела - кулак прошёлся по толстой щеке, – Это Катя! Настала тишина, которую нарушал лишь скулёж Семёна. Он схватился за своё лицо, скручиваясь. – Катька, на? – послышалось сзади. Бяша выпучил свои узкие глаза. – Смирнова совсем ëбнулась! Я не отрывала взгляд от рук Ромки. Они были запачканы кровью Бабурина, на костяшках были ссадины, и свежие, и старые. Выглядело устрашающе - и многих Пятифан так бьёт? Распускает руки? Я сглотнула. Ноги не сгибались. А пальцы, совсем недолго пробывшие на морозе, почему-то застыли. Я не знала, что можно ответить. Знала только то, что от Кати меня уже никто защищать не станет - это уже не их проблемы. И от этого мне было ещё хуже. Рома, заметив мой взгляд, сунул руки в карманы и как-то странно на меня посмотрел. А потом ещё раз повернулся к Семёну, и сказал ему всё таким же грубым голосом: – Живи пока. Ещё один проëб, и... Пятифанов отдалился от нас. Бяша последовал за ним. Они отдалились, о чём-то переговариваясь. А я осталась одна. Наедине с Семёном. Надо было тоже идти подальше, но я почему-то зависла на нём. Из глаз парня текли слезы, а кровь из носа вовсе не собиралась останавливаться. Одна из таковых причин - Бабурин вовсе не умел её останавливать. Хотя, будучи хулиганом, этому стоило бы научиться. Я вспомнила все те мысли, которые посетили меня при первом ударе Семёну. Стало тошно от себя. И с каких пор я желаю такое человеку? Вспомнилась та сцена из пятого класса, когда хулиган избивал какого-то тучного парня. И сейчас произошла похожая ситуация. Жалость нахлынула ко мне, и я сказала, приближаясь к Семёну на небезопасное расстояние: – Зажми нос, – он повернулся ко мне, весь красный, словно помидор. Нахмурился, и я, дрожа всем телом, рвано выдохнула. – И запрокинь голову. Советы были сейчас неуместны, особенно Бабурину. Я забыла все свои обиды и наклонилась к земле, чтобы сгрести снег в руку и помочь своему врагу. А врагу ли? – Дура! – вдруг прокричал, нет, даже взвизгнул он, пока багровая кровь уже во всю растекалась по толстым пальцам. Семён даже замарал дублёнку - настолько сильным был удар Ромки. Я вздрогнула, выпрямляясь во весь рост. Бабурин был в бешенстве. Он убрал руку от лица, казалось, даже его прыщи лопнули от злости и натуги. – Ты раньше не могла сказать!? Я успела отойти только на шаг, как вдруг одноклассник набросился на меня с кулаками. Я вскрикнула от неожиданности, теряя равновесие. Бабурин толкнул меня на снег, и я упала не очень удачно. Приземлилась на левую руку, округляя глаза. Он навис надо мной, разьярённый, как зверь. Занёс руку в воздухе, и я поморщилась, пытаясь отползти. Боль в локте, копчике и где-то там, внутри, отрезвляла. Доверие, которое я чувствовала совсем нечасто, потрескалось. – Не надо! Я привстала на локтях, но повалилась на бок - рука загорелась болью в районе предплечья или сгиба(я не могла толком разобрать). Бабурин нагнулся надо мной, сверкая глазами. Он ударил меня по лицу крепкой ладонью, которая была испачкана в его же горячей и свежей крови. Пощёчина был не сильной, но я увидела, как одноклассник вновь замахивается. Ещё несколько таких ударов, и я... – Ты ёбнутый!? – кажется, этому голосу я не была так рада ещё никогда. Рома. Я увидела только то, как он накинулся на отошедшего от гнева Бабурина, а далее - мой взор закрыл обеспокоенный Бяша. – Встать сможешь, на? – произнёс он среди стонов, звуков ударов позади. Его чëрные глаза столкнулись с моими, Игорь подал мне руку, и я ухватилась за неё. Дрожь моих пальцев встретилась с холодным рукавом. Я встала на ноги, готовая упасть, и схватилась за левую руку. Боль саднила. Будаев же стал придерживать меня за плечи. – Свинью совсем белка в башке накрыла, на, – сказал он мне, смотря вперёд. Я же пыталась судорожно восстановить дыхание и справиться с отвращением. В воздухе пахло кровью, она же была размазана на моей щеке и красовалась на куртке. Я глянула туда же, куда смотрел рядом стоящий бурят. Пятифанов избивал лежащего на снегу Бабурина. Тот барахтался, издавая стоны боли. Что-то кричал своему, уже бывшему, другу. Я поправила съехавшие очки, которые, чудом, не упали. И накрыла лицо руками. – Ты че? – возник вопрос Бяши, что был совсем неуместным. Видимо, он вообще ничего не стеснялся - отпустил мои плечи и схватился тёплыми руками за запястья, открывая вид на моё лицо. – Мне плохо... – только и шептала я, закрывая глаза. Я хотела, чтобы всё закончилось. И когда я открою глаза, то окажусь дома, в спальне, в кровати. Пойму, что всё это - сон. Страшный кошмар. Очередной. Они не отпускают меня. *** Я очнулась, когда меня отчаянно трясли за плечи. Две фигуры, находящиеся ко мне очень близко. Точно такое же серое небо. Та же стена школы, на которой была выцарапана фраза «ЦОЙ ЖИВ». – Тонька, на! – мой взгляд наконец сфокусировался. Неизменный Бяша. Я поняла, что лежу на снегу. Я убрала с лица прядь волос, хмурясь от громкого голоса. – Бабурин свалил. Больше он тебя не тронет, – всё такой же Ромка. Глаза хулиганов впились в меня. Я поняла, что свалилась в обморок. Чуда не случилось - проснулась я не дома, а всё на той же проклятой задней части школы. – Че, так и будешь лежать? – любезно поинтересовался Пятифан, хмуря брови. – Ты как, встанешь? Помирать у школы как-то не комильфо. Я подняла голову и села. Одноклассники, сидящие на корточках возле меня, посторонились. Я огляделась - Семёна, всё-таки, не было. И посмотрела Ромку. – Что ты с ним сделал? Он недоуменно оглядел меня. – Понятным для него языком, объяснил. На девку с кулаками полезть только такая свинья может, – Пятифан встал, следом и Игорь. Я не ответила и пощупала свою руку. Боль не утихла, в отличии от страха. Я успокоилась. Ну как... Хотя бы теперь не задыхалась. Я встала на ноги снова. Оглядела снег вокруг. Крови было много. – Мама меня убьёт, – прошептала я, понимая, в каком виде заявлюсь домой. Будаев как-то понимающе глянул на меня, ничего не ответив. – Спасибо, – сказала я смущённо, спустя минуту. – Да ниче, на! – ободряюще улыбнулся бурят, – Хорошо хоть живая, а то Ромыч тебе уже искусственное дыхание делать собрался, ха-ха-ха! – и залился смехом. Но долго это не продлилось - покрасневший Пятифанов отвесил ему дружеский подзатыльник. В голове я уже разрабатывала план, как пробраться в дом и сделать так, чтобы никто не заметил моё состояние. Зайду в дом. Прошмыгну в ванную. Мама обычно на кухне - от плиты не оторвешь. Отец проводит время в зале. А Оля, как всегда, в своей комнате. Путь до ванной свободен. – Рука болит? – вдруг серьёзно спросил Рома, на что я кивнула. – Дай-ка. Он подошёл ко мне размашистым шагом, аккуратно схватив меня за рукав куртки. Задрав его и свитер, Пятифан с умным видом стал осматривать мой локоть. Вывернул мою руку так, чтобы было отчётливо видно нужное место - я даже дыхание задержала, оглядывая сомнительный вид своего временного "врача". – Ты ток кожу содрала, – отлип он от моей руки. Взгляд у него был такой, словно он каждый день такое проживает. – Повезло, что не сломала. Я поправила рукав обратно, промычав что-то в ответ. – Ну че, в путь? – вскинул бровь Ромка, внезапно взяв меня под больной локоть. Как подружку. Примерно так же ходит Смирнова со своей соседкой по парте, когда рассказывает очередную порцию сплетен. – Куда? – растерянно спросила я, замечая, как Игорь в тихую подкрадывается и хватает меня под вторую руку. – До дома проводим, на. – Память не отшибло? – широко улыбнулся Рома. Эти двое повели меня из закоулка школы, а у меня не было сил сопротивляться. – Дорогу-то помнишь? – Помню... – на мои слова оба хулигана как-то сдавленно посмеялись. У крыльца школы никого не было. Никто не мог застать эту космическую сцену. Меня и вправду провожают... Они. Я могла представить кого-угодно, но не пугающего Пятифана и странноватого Будаева. Да уж. Тихонов будет точно не в восторге. Ну улице было всё так же тихо. Светло, но понуро. Пусто и... Как-то мертво даже. Мы шагали у ворот, и я пыталась справиться с головной болью. В конце концов, я заговорила: – А почему тебя... Бяшей зовут? – повернулась я к нему, замечая кривую ухмылку. – Потому что я волк овечьей шкуре, на, – деловитым тоном поделился бурят. Слева хмыкнул Ромка. – Брешешь. Будаев обиженно надул губы. – Пургу гнать - это он умеет, – продолжил Пятифан. – А звать его так, потому, что блеет как овца. Я пустила смешок. Рома хотел сказать что-то ещё, но дружок его грамотно прервал. – Когда это я блеял, на!? – меня аж оглушило. Пятифанов хохотнул, свободной рукой потянувшись к карману куртки. Достал потрёпанную пачку сигарет. Такие же курил мой отец. – Курим одну на двоих, гони жигу, – Бяша засуетился после этих слов, рыская по карманам. Достал зажигалку. Они и вправду стали курить. Сигарета металась через меня то вправо, то влево. Благо, каждый выдыхал дым в противоположную от меня сторону. – Будешь, на? – вдруг предложил Будаев, поднося ко мне почти наполовину выкуренную сигарету. Я отрицательно замотала головой - такого счастья мне не надо. Игорь в ответ только заулыбался, поднёс трубку к губам и, в очередной раз, затянулся. – Чем я тебе всё время смешу? – спросила я у него. – Че, на? – Когда ты на меня смотришь, то почти всё время улыбаешься, – пояснила я, замечая, как меняется выражение его лица. – А. У тебя просто такие глаза смешные в этих очках, на, – и снова заулыбался. Я зацепилась за отсутствие двух его передних зубов и быстро ответила на колкость: – А у тебя зубы, – само вырвалось. От удивления Бяша выронил недокуренную сигарету из рук, вытаращив свои чёрные глаза и стал глазеть на меня. Я повторила выражение его лица. – Ой, извини, – ошарашенно произнесла я. – Хорош, – обратился ко мне Ромка. Я не разобрала, было ли у него в голосе одобрение или укоризна. Но хват его руки стал сильнее, и я замолчала. *** Мы дошли до леса. Я насторожилась, вглядываясь в недружелюбные ветви деревьев. Ветер как-то угрожающе подул нам на встречу. Словно хотел помешать, не дать пробраться внутрь. Боль в руке усилилась, в копчике, в ногах, в лице. Мне моментально стало хуже - не знаю, отчего именно. – Леса боишься? – спросил Рома среди неспокойной тишины. – Нет, – соврала я, поджимая губы. – Бяшка тоже боится, – сказал мне Пятифан, словно и не слышал моего ответа. А Бяша затих - видимо, слова были правдой. Интересна причина его страха. – А ты не боишься? – тихо поинтересовалась я, сжимая руки в карманах. Мы шли по знакомой заснеженной тропе, по которой я, ещё этим утром, спокойно шла одна. – Есть места и пострашнее, – многозначительно ответил Ромка, оглядывая местность. Бяша настороженно и тихо дышал. Нам троим было некомфортно. – А вы знали Вову Матюхина? – задалась я вопросом. Будаев вздрогнул. Мне стало ещё более не по себе. – Мальчика, который пропал недавно. – Обычный пацан из началки, – отозвался Пятифанов. – Был. Я невольно вспомнила об Оле. Как она там? Обиды её почти сошли, к слову. Надо сегодня, наконец, дорисовать динозавра ей на стену. – Думаешь, он умер? Хулиган поморщился. – А как ещё? Неделя с пропажи прошла. Ни следа от него. – И часто... Тут пропадают? – испуганным взглядом посмотрела я на Пятифана. Игорь же вообще не вмешивался в разговор. – Вторая пропажа за два месяца. Первая - Сеня, – он нахмурился. – В конце декабря пропала. Вот только её, все-таки, нашли. Я воодушевилась. – И что с ней? Я встретилась глазами с Ромой. И тот час поняла, что ничего хорошего с той Сеней не было. Он долго решался, чтобы дать ответ. – Останки её нашли. По телу пробежал холод. Вся надежда, появившееся в один миг, испарилась. Я вздохнула, не ответив. Мы дошли до моста. Застывшая река, скрип досок и завораживающий вид. Но хулиганы лишь ускорили шаг. *** Оставшийся путь мы преодолели молча. Вскоре стала виднеться знакомая поляна. На ней одиноко стоял мой дом. Сейчас эта местность напоминала унылую, грустную картину неизвестного художника. – Уныло как-то, на, – разрушил тишину более расслабленный Бяша, шмыгая. Примерно такие же мысли крутились и у меня в голове. Я поправила очки и вгляделась в окна на первом этаже. Силуэт на кухне и яркий свет от телевизора в гостиной заставили насторожиться. Я резко затормозила и заставила всех стоять. Вытащила руки из лёгкой хватки, пока на меня недоуменно оглянулись двое хулиганов. – Дальше я сама. Спасибо, что проводили, до свидания, – я ни разу не подняла глаза. Я пошла дальше, по тропе к своему убежищу, слушая лишь тишину в ответ. Мне никто не ответил.