Не та

Казалось, я не избавлюсь от ночных кошмаров никогда. Они преследуют меня раз за разом, неся за собой вопрос: почему именно я? Даже когда буду смотреть на, по ввиду, прекрасную густую тайгу, всё равно буду видеть странные тени, танцующие известный им одним танец. Теперь лес ассоциируется только с ними. Вон, они прячутся за косматыми деревьями - светят своими дырами вместо глаз. А когда показываю Оле, они тут же исчезают. Она смотрит на меня непонимающим взглядом, и потом снова переводит его, пытаясь всё же разглядеть через ветви фигуры. Сестра чувствует себя обманутой, поэтому надувает губы и не говорит со мной всё утро. Сегодня ситуация повторилась. Оля снова обиделась на меня, да так, что не принимает мою порцию печенья в качестве извинений. У мамы набралась, что-ли? Всё равно ведь смотрит на него мельком, но гордость не даёт ей даже дотронуться. – Антонина! Что я говорила? – задумавшись, я не сразу услышала строгий голос мамы. Еë зелёные глаза смотрели на толстую книгу, безобидно лежащую на столе. В первый раз я не послушала маму, теперь, на второй раз, она сожгëт во мне дыру за непослушание. Я быстро убрала книгу со скучной тёмно-зелёной обложкой - всё равно мне надо вникнуть в неё с головой, а сейчас, за завтраком, так не получится. Теперь мои глаза устремлялись только на комковатую манку в тарелке. Казалось, если я сниму свои очки с толстыми линзами, даже не разгляжу края белой тарелки на фоне такого же цвета ткани, накрывающей стол. В комнате родителей шуршал папа, собиравшийся на работу. Теперь он из неë не вылезает, приходит домой только поспать, да поесть. Помнится, как мы раньше ходили по зоопарку, ехали на рыбалку только вдвоём. Тогда даже Ольки не было - я была единственным в семье ребёнком. Сейчас же любимица в семье младшая сестра. Но я не обижаюсь, ведь тоже еë люблю. Единственный лучик из семьи, что не погас. И не погаснет никогда. Моё совсем ранее детство уже прошло, а вот у неë в самом разгаре. Переходный возраст давал о себе знать. Ей ведь уже десять. Как быстро летит время! Только недавно я носила еë совсем маленькую на руках, а сейчас она сидит со мной за столом, капризнячая. Будто скопированная копия меня: так говорили все знакомые нашей семьи. Но в одном мы, всё-таки, очень разные - в её годы я была спокойной. Я подняла голову. Ухмыляющаяся сестра поедала моё печенье, а когда увидела мой взор, прыснула со смеху- да и я не сдержалась. Порой еë мини-концерты поднимали мне настроение. Мама зыркнула на нас, мóя посуду за себя и папу. На кухню зашёл отец, большой и неторопливый. Мы довольно долго не пересекались за всё время переезда в этот посёлок. Причину переезда мы с сестрой так и не разведали, хотя планировали. Родители, когда видели наши белые макушки у двери, сразу прекращали спорить и отправляли нас по комнатам, не давая подслушать. Грозные глаза мамы впились в отца, который только цокнул и кинул взгляд на меня. Его слова я сразу предугадала: – Тоня, ешь быстрее, а то как мученица сидишь, – я вздохнула, помешивая субстанцию и вновь задумалась, только уже о своём имени. Почему меня назвали именно Антонина? Когда-то, когда я была ещë совсем маленькая, я сидела за столом, в кругу родителей и друзей нашей семьи. Папа со смехом рассказывал им о том, как хотел мальчика. На узи его хотелки подтвердились- родители запланировали назвать меня Антоном. Только потом оказалось, что вместо долгожданного Антошки, на свет явилась я. Девочка, как назло отцу. В честь этого события родители назвали меня Антониной, так и напоминающее мое бывшее имя. Отец даже подкалывал меня, называя Тохой, Тошиком. Сейчас я не нахожу в этом ничего примечательного, ведь это мои обычные формы имени, но тогда я билась в истерике, приказывая называть меня «Тоней» и «Антониной». Папа похлопал по карманам, а потом нахмурился. Его вопрос вызволил из воспоминаний: – Никто ключи от машины не видел? Вроде оставлял на подоконнике...– мама, будто ждав его вопроса, грубо ответила: – Вроде! Вроде оставлял, вроде нет. Вроде мужчина, отец двоих детей, а вроде... – Я резко перебила мать, не дав ссоре разгореться в красках, как только увидела хмурящуюся Олю: – В корзине твои ключи, возле телефона, – мама фыркнула, словно первоклассник, которому не дали сорвать урок, сложив руки на груди и отводя взгляд. Осуждающе посмотрела на папу вновь. Он промычал одобрительно, и я заметила, как его голова склонилась. Что же он такого сделал, раз обычные обвиняющие слова матери так повлияли? Отец ушёл, звеня связкой найденных ключей, напоследок громко хлопнув дверью. Интересно, специально или нет... Мама ушла вслед за отцом, только уже в гостиную. Сестра поглядела то на лестницу, то на меня. Неуклюже отряхнула руки, встав из-за стола, не без грохота. Побежала по лестнице, крикнув маме на весь дом: – Спасибо! – мама не ответила. Вот же быстро меня кинула Оля. Я услышала мелодию русалочки, еле приглушённую с помощью старых деревянных стен. Чувствую себя самой старшей в этом доме. Среди родителей, бесконечно играющих в гляделки, среди Ольки с переменчивым настроением. Хотя мне всего пятнадцать. Оставаться на кухне я не собиралась, поэтому встала со стола. Тарелка отправилась в раковину, при этом хорошенько наполненная водой- чтобы потом не отдирать остатки засохшей каши. Я взглянула на календарь, дата на нём гласила - 12 января, 1999 год. Улыбаясь и вспоминая свои воспоминания в детстве, я подошла к календарю и оторвала листок. Смяв и выкинув его в мусорку я отправилась к маме, улыбаясь до ушей, так как обожала каждое утро отрывать листы в календаре. Кажется, это была единственная причина просыпаться утром. Я зашла в зал, и осталась бы незамеченной, если бы не скрип пола, что привлек маму. Она повернула на меня голову, и я увидела еë уставший взгляд, наполненные грустью глаза без живого блеска. Мать облокотилась головой о руку, сидя на диване. Я давно не видела еë такой - неужели этот посёлок навеял ей плохое настроение? Или плохие воспоминания? Всё же, она жила здесь раньше, перед тем как переехать в сияющий город - Москва. Я присела рядом, положив голову ей на плечо, пытаясь вытащить еë из токсичных эмоций, в которых она поникла с головой. Огрызаясь на отца, не обращая должного внимания нам с сестрой. Мама медленно потухала. Она ничего не сделала, будто была мне абсолютно чужой женщиной. Как назло перед нами, на полке, стояла фотография в красивой рамочке: это папа с мамой на собственной свадьбе. Здесь она счастливая, влюблённая, с букетом в руках, стоящая рядом с любимым человеком - отцом. Не то что сейчас. Я аккуратно приобняла еë в качестве поддержки. Видимо, поддерживать я не умела от слова совсем. – Мам, что с тобой происходит в последнее время? – спросила я, пока мама сопела и молчала, словно воды в рот набрав. Она вылезла из моих некрепких объятий, встала, собирая разбросанные по комнате мягкие игрушки сестры. – Повзрослеешь - поймёшь, – снова ушла она от ответа, – А сейчас иди, пожалуйста, в свою комнату! – отрезала мама, пока я лишь глупо посмотрела на неë. " Повзрослеешь- поймёшь " — я слышала всю свою жизнь, и с каждым годом эта фраза обретала глубокий смысл. Видимо для родителей я не повзрослею никогда, раз уж на то пошло. Я всегда находилась в семье будто лишняя, не знающая проблемы родителей. Раз уж не посвящают, значит там и в правду что-то страшное. Увидев мой взгляд, мама сказала: – Что? У меня все прекрасно, что тебе ещë нужно-то? Мои слова и для тебя пустое место? – пока она заводилась, моё сердце успевало отстукивать по пять раз в секунду. Сейчас мама, как дикий зверь из тайги, находившейся за окном, перегрызет мне глотку своими вопросами. Переброситься с отца на меня, или вовсе заплачет, чего я не хотела. Я встала и пошла в свою комнату, перебирая пальцы, скрипя половицами и ëжась от холодного пола, так как забыла надеть тапочки. Странно, что мама не увидела. Я хлопнула дверью в свою комнату, в свою звериную нору, где я могла спрятаться от проблем в семье. Обошла зашторенное окно, и села на кровать. Всё как на автомате, осталось только ждать следующего дня, который ожидался хуже этого. Всё из-за новой школы. В городской-то было не очень, а что ожидать здесь... даже представлять страшно. Подростки, жившие в тяжёлых условиях и вправду страшны. Это я знаю по собственной шкуре: мальчики из прошлой школы были жестокие, обращались к слабым так же, как к ним обращались родители. Даже ко мне придирались. За очки и необычную внешность. Лично я считаю еë обычной, только до того, как увижу окружающих. Белые волосы, такого же цвета брови и ресницы вместе с очками выглядят более чем выделяюще среди толпы. Часто вижу на себе косые взгляды, смущающие меня ещë больше. Будто я какой-то редкий вид бабочек, летящий по школьному коридору. Хулиганы то подбросят мой пенал, кидая в руки друг дружке, то подножки подставят, придумывая мне обидные клички. Будто им доставляет удовольствие, когда они видят прыгающую по всему классу меня, или летящую на паркет. Их зловещие оскалы, обещающие большего, отпечатались в сознании. Их выбившиеся из строя белые рубашки, потрёпанная временем обувь, бьющая бедных отличников или очкариков, как я. Помнится, как вокруг одной драки собралась почти вся школа, и я, будучи в пятом классе, не обошла то место стороной. Это было за школой - круг людей, таких же как и я, школьников, окружали и смотрели на то, как какой-то хулиган избивал парнишку всего за одну вещь. Внешность. Он был пухлым, значит обречённым на вечные страдания. – «Ты не такой как все, значит заслуживаешь это». – так аргументировал своё поведение тот хулиган. Он бил беднягу сначала по лицу огромным кулаком, а потом переключился на его тело. Казалось, это была самая жестокая сцена, которую я видела тогда. Все стояли как вкопанные: кто-то смеялся, а кто-то поддерживал гопника. И ведь никто не подойдёт и не поможет избиваемому, в том числе и я: против такого амбала мне не выстоять. Всю жизнь я боюсь стать тем парнем, которого избивают на виду у всех. Которого не жалко абсолютно никому, только из-за того, что он выглядит не так. Но к счастью, буллинг остановился на обидных кличках. А ещё я беспокоюсь за сестру, но она же не такая,как я: нажалуется или маме, или отцу. И тогда обидчикам не жить. Я поглядела на собранный мною серый рюкзак. Там красовались учебники математики, русского... В общем, самые ненавистные мне предметы, которые я еле как вывожу на четвёрку. А также моя любимая литература. Для меня она не урок, а просто сказка. Сказка, в которую я погружаюсь, пока остальные одноклассники считают ворон, и не считают этот предмет интересным. Они срывали урок у единственной доброй учительницы в той школе, доводя еë до истерики. Есть конечно парочку одноклассниц, что тоже любят литературу, но таких единицы. Обычно они работают над ней только для того, чтобы получить оценку пять в журнал. Шарканье тапочек за дверью привлекло моё внимание. Оля появилась в проходе, сверкая своими ярко-зелёными глазами. Она зашла в мою комнату, нависла надо мной, держа руки за спиной. – Тоша-а! – начала она игриво, сверкая изумрудными глазами, – Нарисуй мне динозавра. – сказала сестра, стукнувшись со мной лбами. Я спросила, потирая лоб рукой, скорее инстинктивно, чем от мизерной боли: – Зачем? – Оля отпрянула, нахмурившись белыми бровками. Она посмотрела на меня, как на самого глупого человека в мире. Заморгала, хрустя пальцами. Эту привычку сестра переняла от меня, считая это крутым жестом. Только я хрустела пальцами когда волновалась. Как же громко кричала на меня мама, когда увидела как Оля заламывала пальцы. Говорила, мол, угробит себе руки, но откуда ей знать? – Как зачем? Ты забыла, что я стенку развешиваю? – спросила сестра, глазами глядя то на мои рисунки, висящие над кроватью, то на меня. Это Оля заставила меня их повесить, говоря, что это произведение искусства. Теперь и сама хочет «постеры» у себя в комнате, со своими любимыми персонажами. Я ей обещала, что буду рисовать, а сама забыла. Сейчас у Оли на стенке весит всего два рисунка: с русалочкой, самой любимой еë принцессой; и с Мегатроном. Этот рисунок она украла в тихоря от меня, хотя сама даже не смотрела трансформеров. Как выразилась сестра, этот постер «эпичный», и имеет право висеть у неë в комнате. – Ладно-ладно, сейчас нарисую... – я встала с кровати, пока Олька хлопала в ладоши и кричала заветное " Спасибо-спасибо! ". Она запрыгнула на меня со спины, вызвав из меня вскрик. Она засмеялась: – Старость - не радость! – Молодость - гадость.. – ответила ей, точнее прохрипела я, пока девочка наконец спрыгнула. Да уж, здоровье явно подводит. Почувствовав лёгкость, я выпрямилась во весь рост, потягиваясь. Я до сих пор была в серой пижаме, хотя на висячих часах уже было двенадцать. Оли уже и след простыл, а я, сев за стол, достала альбом из полупустого деревянного ящика. Пролистала страницы, пока наконец не нашла чистую среди начатых всюду рисунков. Перевернула альбом горизонтально, наметив на чистом листе линии будущего динозавра, а точнее - трицератопса. Его тело на весь лист. Его большие глазки, мультяшные, как из мультфильма. Толстые ноги со складками, длинный хвост. Огромные рога и... Я не успела продолжить рисунок, так как позвонили в звонок. Через пять секунд незваные гости позвонили ещë, только уже три раза. Настырные какие. Послышался щелчок, а потом скрип входной двери. Мама открыла кому-то, а после я услышала еë неразборчивый голос. То-ли расстроенный, то-ли обречённый. Скорее всего, она ещë не отошла после своего мини-срыва на отца и меня. Я удивилась, когда услышала еë крик: – Тоша, подойди-ка сюда! – она обращалась ко мне. Меня накрыло удивление: такой формой имени мама называла меня очень давно. За закрытой дверью в мою комнату, я чувствовала ускользающую безопасность. Хотелось спрятаться от неведомых. Под стол, под кровать, в шкаф. За занавеску, куда любит прятаться Оля, когда мы играем в прятки. Вдруг это те самые фигуры из леса? Из-за мысли, что гости пришли именно оттуда, стало особенно неуютно. Я встала из-за стола, оставив не дорисованный рисунок динозавра на столе. Вышла из комнаты, завидев белоснежную макушку сестры, выглядывающую из-за своей двери. На еë вопросительный взгляд я лишь махнула рукой в еë сторону, заставляя спрятаться у себя в комнате. Оля послушалась. Я спустилась по лестнице, только сейчас увидев стоящих на пороге гостей. Это были два милиционера. Сказать, что я не ожидала - ничего не сказать. Что они тут забыли? Связан ли с этим папа? Увидев мой ошеломлённый взгляд, мама легонько постучала по моей спине, призывая к каким-то действиям. – Здравствуйте... – поздоровалась я, всё ещё в недоумении. – Здрасьте. Старший лейтенант, Константин Тихонов, – представился один из них, оглядывая меня с ног до головы. М-да, вид у меня лучший, домашний. Даже стыдно немного перед ними(будто я должна выглядеть на миллион, чтобы общаться с незнакомыми людьми). Собравшись, я кивнула мужчине. – Тут мальчик вчера потерялся... Вовой зовут. Глянь пожалуйста, ты его не видела? – произнесла мама, пока в меня будто дробью пальнули. Милиционер протянул мне фотографию, я взяла еë в руки. Рыжий мальчик с глубокими серыми глазами улыбался в камеру, держа в руках полосатого кота такой же рыжей расцветки. В каком смысле потерялся? Что мы делаем в посёлке, в котором пропадают дети? Пытаясь успокоиться, я не контролировала свою речь, поэтому внезапный, невежливый вопрос вырвался из моего рта: – Здесь пропадают дети? – мой голос звучал ошеломлённо и недоверчиво.Тихонов вздохнул: – Уже как третий месяц... – его грустный взгляд упёрся в своего напарника. Мой же взор упал на маму, что не смотря на меня, скрестила руки, отвернув голову. Мои ладони вспотели. Почему родители не сказали? По ввиду мамы, она явно знала об этом. – Нет... – казалось, я прямо сейчас упаду в обморок от этой информации. Сразу вспомнились мои книги о детективах. Я продолжала сверлить взглядом, на вид, десятилетнего мальчика. Хорошо, что Оли здесь нет. Хорошо, что мне не придётся объясняться перед ней. Отвечать на вопросы, куда пропал таинственный мальчик Вова, еë ровесник, и что с ним будет. – Точно? Посмотри внимательнее, – подначивал лейтенант, совсем потускневший после моих слов. – Где мне его видеть? Я тут никого не знаю, да и из дома-то почти не выхожу. – отдавая фотографию бедного мальчишки, проговорила я. – А может, видела в окно? –выпытывал из меня информацию мужчина, забирая фотографию и убирая в кармашек куртки, в который ровно вместилась фотография. В окно? Всё, что я видела в окне, так это танцующие тени у кромки леса. Его устроит такой ответ? – Нет, не видела, –я вновь начала хрустеть пальцами, предсказывая, как мне прилетит потом от мамы за это. – Ясно, – ответил мне Тихонов, переводя взгляд уже на маму. Они как-то странно переглянулись. Оглядывая взглядом местность нашего дома изнутри, он спросил: – Вы кстати как на новом месте? По привыкли уже? – тон его был таким, словно Тихонов был давним другом моей мамы. – Понемногу. Только вот дочка младшая по городу скучает,– почему же только младшая, мам? Хотелось бы спросить у неë когда-нибудь... Я уже хотела прощаться с пришедшеми, как услышала крик из милицейского УАЗика, который, наверное, слышали все присутствующие: – Хоть ты, Тихонов, и мусор, а мужик хороший! – какой-то парень, сидящий в машине, открыл окно, крича оскорбление милиционеру. После донёсся смех второго парня, напоминающий крик гиены. Их обоих не было видно, так как широкие спины мужчин прикрывали машину с двумя смельчаками. – Пятифанов, договоришься у меня! Пасть закрыл, вместе с окном! – крикнул Тихонов, и я не удержалась от тихого смешка. Напарник старшего лейтенанта шумно выдохнул, дëрнув седыми усами. Скорее всего, выходки этих парней были ежедневными. Не дождавшись ответа, мужчина повернулся ко мне: – Ты кстати, Тоня, в каком классе учишься? – не понимая смысл этого вопроса, я ответила: – В девятом,– заправляя непослушную объёмную чёлку за ухо, я увидела как изменилось лицо лейтенанта. – О, боги! Надеюсь, не в класс Будаева и Пятифанова. –второй милиционер согласно промычал. Я всё равно не знаю, о ком идёт речь. – Ох, ребятушки... Сидите-ка вы лучше дома, не ввязывайтесь не во что. Жизнь сейчас совсем другая пошла. – я кивнула его словам, дожидаясь следующих: – Вот вам тогда на случай мой номер. Звоните, если, – он сглотнул, – Если узнаете что, – адресовал слова он моей матери. Я озвучила слова прощания, не забыв напоследок поблагодарить за совет: – Спасибо...Я пойду, наверное, до свидания!– Тихонов тоже попрощался, начав обсуждать что-то с мамой–их разговор я не слышала. Скорее всего про то, какие сейчас пошли подростки. Я закрылась в комнате, переваривая информацию. Как мы могли переехать сюда, когда здесь пропадают дети? Что же делает неизвестный маньяк с детьми? А может, в этом всём виноват густой лес? Всё же, мне не очень хотелось побывать на месте того мальчика...Я решилась выглянуть в окно. Один из парней тыкал средние пальцы из окна машины, которое никто так и не закрыл. Я хмыкнула, предугадывая, как ему прилетит потом. Зашторила шторы, не желая больше видеть улицу. Знать, что где-то там страдает от мук мальчик. Я повернула голову. На столе так и лежал рисунок динозавра. Ещё один не дорисованный. Настроения рисовать сейчас не было. Я услышала, как щёлкает дверь внизу, и как на улице, за окном, кричит грубый бас на всю улицу. Как гром. Этих криков мне и дома предостаточно. Я встала у двери, опираясь на неë спиной. Медленно спустилась вниз и убрала очки на стол. Прикрыла лицо руками от безысходности. Я знала, что никто не зайдет. Мама опять занята, чем-неясно. А сестра смотрит кассеты, сейчас, например, Золушку. Это слышно даже отсюда. Оля знает наши кассеты наизусть, ведь на новые денег нет. Когда же всё успело так измениться? Я вспомнила, как мы жили в девятиэтажке, в Москве. Весь дом буквально жил, там никогда не бывало тихо. Кто-то смотрел телевизор, кто-то ссорился, а кто-то успокаивал детей, визжащих на весь подъезд. За окном кипела жизнь других людей, все торопились куда-то. Толкались, садились в машины, говорили со знакомыми. Там были наши с Олей друзья, хоть и немногочисленные, но друзья. Родители обнимались каждый день, их отношения были примером для подражаний. Соседи даже завидовали нашей семье, так как мы жили припеваючи. Я убрала руки, вместе с этим убирая успевшие стать лохматыми волосы назад. Посмотрела на кровать, которая для меня сейчас размытое пятно. Я прикрыла глаза. В дверь постучали, на что я крайне удивилась. Жалобный голос Олечки прозвучал за мной: – Тоша-а, всё хорошо? Пойдём Питера Пена посмотрим? – я опиралась подбородком о согнутые колени, пока через пару секунд не ответила сестре, уже напяливая очки. – Да, всё хорошо. Сейчас, подожди.