Эхинацея

      Чай, заваренный Леви, был, как всегда на высоте — в меру крепкий, ароматный. Сам Леви казался расслабленным и спокойным, а вот Микаса сидела, как на иголках, боясь лишний раз пошевелиться. Осознание случившегося медленно проникало в голову — она встречается со своим преподавателем!       — Ты нервничаешь, — заметил мужчина, подходя к ней со спины, он положил руки на ее плечи, медленно огладил их, вызывая мурашки по всему телу.       — Я словно во сне.       — В кошмаре? — усмехнулся Аккерман, ей на ухо.       — Нет, — тихо ответила девушка.       — Не бойся. Я ничего не сделаю, пока ты не захочешь.       Леви отошел к окну, за которым сгущались сумерки, и присел на подоконник. Микаса покраснела, понимая, о чем идёт речь, они ведь взрослые люди со своими желаниями и потребностями, но при этом тот факт, что рано или поздно им придётся переспать, вгонял девушку в жар. Она не думала о своем преподавателе в таком ключе, вся ее фантазия заканчивалась на том фантастическом поцелуе, а теперь у нее в руках были все карты.       — Я хочу поцелуй.       — Так подойди.       Микаса сглотнула и на ватных ногах медленно подошла к Леви. Он точно издевается над ней, получая от этого извращенное удовольствие.       — Ты напряжена.       — А ты слишком спокоен!       — Мы, наконец, перешли на ты, — мужчина приподнял брови, забавляясь.       Сердце, и без того нервно бьющееся в грудной клетке, окончательно решило выбраться наружу. Девушка не слышала ничего, кроме его оглушающего стука, и не дышала, пока Леви осторожно обнимал ее одной рукой за талию, а второй невесомо гладил по щеке. От его прикосновений хотелось расплавиться, хотелось прильнуть к нему ближе, и эти руки, эти невозможные руки с выступающими венами…       Мужчина поцеловал ее — неожиданно, резко, настойчиво. Микаса выдохнула в его губы, прижимаясь ближе, позволяя себе зарыться пальчиками в его волосы, сжать жесткие прядки. Леви на мгновение отстранился, чтобы прикусить кожу на линии челюсти и оставить горящий поцелуй за ухом. Девушка вздохнула, голова закружилась. Это было слишком сладко, слишком волнительно, слишком желанно. Его губы были везде: на рьяно бьющейся жилке на шее, на выглядывающих из ворота рубашки ключицах, на мочке уха. Места, где он касался ее губами, пульсировали, никто и никогда не целовал ее так страстно и пылко.       Микаса чувствовала себя желанной. Ее бросало то в жар, то в холод от плавных скользящих движений его ладоний по спине, талии, ребрам. Она с сожалением выдохнула, когда Леви отстранился.       — Тебе надо идти, — охрипшим голосом произнес он, — уже темно. Я провожу тебя.       — Нас могут увидеть.       — Уже темно, — повторил Леви и снова поцеловал ее.       До общежития шли молча, на расстоянии двух метров. Мужчина был спокоен, словно заранее, знал, что на их пути никого не будет. Микаса же оглядывалась на каждый шорох, боролась с желанием взять его за руку, переплести пальцы.       Они остановились на повороте. Десять метров до двери, меньше метра между ними.       — Я подожду, пока ты не зайдешь.       Девушка кивнула, помялась на месте, сжимая в руках ремешок сумки, развернулась, собираясь уйти. Леви взял ее за руку и отвел в сторону, к высокой изгороди из кустарников, наклонил к себе и жадным поцелуем впился в ее губы. Он не понимал, что творит, ведь пора отпустить девчонку, но лишь сильнее прижимал ее к себе.       И что в ней особенного? Почему именно к ней так невыносимо тянет, что хочется выть, что хочется не выпускать ее из своих обьятий, наплевав на собственные запреты?       — Тебе срочно нужно уйти, — говорил он сквозь поцелуи, и Микаса соглашалась, отвечая с не меньшим жаром и напором.       Низ живота ныл, Леви посылал его, сохраняя остатки разума. Давно с ним такого не было, примерно никогда. С другими женщинами все было иначе: влечение, постель, ровное сердцебиение, быстро угасший интерес.       О Микасе хотелось заботиться, хотелось поддразнивать, хотелось быть рядом. Как он и сказал, этому не нет логического объяснения, это просто было и жило в нем.       Приложив все самообладание, Леви отошел от девушки, довольно заметив, как раскраснелись ее щеки и припухли губы. Даже в темноте ее глаза горели и манили своим блеском. Самоубийство. Это точно самоубийство. И надо было запасть на собственную студенку?       — Иди, — строго произнес мужчина.       — Леви? — мягко обратилась к нему Микаса, открывая дверь в общежитие, — спокойной ночи.       Она улыбнулась и юркнула внутрь, а мужчина, как мальчишка, стоял и смотрел на звезды, приподняв уголок губ. Микаса впервые назвала его по имени — нежно и робко. Леви подумал, что никто и никогда прежде не звал его так.       И это было… приятно.

***

      Леви не считал себя ревнивым человеком. Собственником? Возможно. Ревнивым — нет. Он разделял в голове эти понятия, никак не связывая их между собой. Все мужчины собственники, не желающие делить своих женщин с кем-либо, а вот ревность — это что-то про недоверие и низкую самооценку. Ни тем, ни другим Аккерман не страдал. Тогда почему кровь закипала в жилах и бурлила, пытаясь расплавить кости и мышцы?       На кой черт он вообще послушал Ханджи и поперся в столовку, если он мог насладиться горячим чаем в своей аудитории? Может, потому что хотел лишний раз взглянуть на Микасу, зная, что на большой перемене, она обязательно будет в столовой? И она была здесь. Сидела через четыре стола в шумной компании с Пик Фингер и тремя мальчишками. Один из них, с зелеными глазами и собранными в пучок волосами, что-то упорно объяснял ей, активно жестикулируя руками. Он был слишком близок к Микасе, по-мнению Леви, конечно, так близок, что хотелось подойти и оттащить мальчишку за шкирку.       Над ухом что-то восторженно щебетала Ханджи, не замечая мрачного, даже убийственного, настроения собеседника. Кажется, она говорила что-то про диссертацию, но Леви не слушал.       Он вел внутреннюю борьбу, сжимая челюсти. Эти чувства… начинали приносить неудобства. Не прошло и недели, как мужчина перестал себя узнавать. В груди билось сердце, как у живого человека, и Леви чувствовал себя таковым, Микаса заставляла чувствовать — случайным взглядом, короткой улыбкой, едва уловимым прикосновением где-то в толпе.       Леви не хотел ограничивать ее свободу, не хотел запрещать общаться с сокурсниками, не хотел лишать студенческой жизни, когда самой страшной проблемой кажется незакрытая сессия. А потому ему оставалось лишь наблюдать за ней издалека, на случай, если кто-то решит причинить вред его девочке.       И тут Аккерман поморщился, будто проглотил целый лимон.       — Вот и я говорю, что чай здесь отвратительный, — Ханджи хлопнула его по спине.       — Это была твоя идея, очкастая, — раздраженно процедил Леви в ответ.       Нужно срочно уходить, пока еще более абсурдные мысли не посетили его голову.       Тем временем Микаса скучала, слушая пустую болтовню Эрена, и почему он ей нравился раньше? Сейчас зеленоглазый парень не вызывал и капли былого трепета, все ее мысли были заняты только одним человеком, что в данную минуту сверлил её спину прожигающим взглядом.       Это льстило, это раздражало. Это было до дрожащих коленей приятно и волнительно — знать, что угрюмый профессор выбрал именно ее, в то время как Эрен не замечал ее существования, пока она не оказывалась в метре от него.       Однако, Микасу немного злило, что Леви ей не доверяет, о чем и твердил внутренний женский голос. Неужели, он думает, что она променяет его на кого-то другого? Девушка пыталсь себя успокоить: «это же Леви». Невозможно было залезть к нему в голову и прочитать мысли, его действия всегда отличались от представлений Микасы, что удивляло ее и даже вводило в ступор.       Дождавшись, окончания учебного дня, Аккерман поспешила в аудиторию к Леви. Коридоры были пусты, солнце медленно скрывалось за линией горизонта, окрашивая небо алыми пятнами. Этот пейзаж стал уже привычным, девушка всегда любовалась им, жалея, что окна в коридорах не такие большие и скрывают большую часть красоты.       Открыв дверь, Микаса увидела, что мужчина собирает вещи.       — Ты уходишь?       — Мы уходим. Пойдем.       Леви закрыл дверь на ключ и стремительным шагом пошел по коридору, девушка поспешила за ним, не понимая, что происходит. Они вышли через задний выход и оказались на парковке.       — Садись назад, — мужчина нетерпеливо открыл заднюю дверцы машины.       — Что происходит?       Микаса нахмурилась и вросла в землю. К чему эти загадки? Она умела быть упертой, это бывало редко, и сейчас как раз был тот случай.       — Мы едем в одно место, сегодня пятница, завтра у тебя нет пар, и я хочу провести этот вечер в уединении, не переживая, что нас могут увидеть. Поэтому тебе нужно сесть в машину, пока кто-нибудь не вышел.       — Почему нельзя сказать сразу?       — Потому что я хотел тебя удивить, но я не умею делать сюрпризы. Если не хочешь, можешь вернуться.       Леви отвернулся, давая ей возможность принять решение. Он корил себя, что его слова прозвучали грубее, чем он хотел, а виновата была Ханджи и отвратительный чай в столовой.       Микаса послушно села в машину, вырвав из его груди облегченный вздох. Ему нравилось, что девушка проявляла характер, и все меньше робела в его присутствии. Он знал, видел и чувствовал, что глубоко внутри нее прячется валькирия, но по каким-то причинам, эта сторона не выходит в свет.       — Так куда мы едем? — спросила Микаса через десять минут полной тишины.       — Ко мне домой.