Ванильный запах алиби.

Апрельские заморозки застали врасплох жителей Москвы, которые едва успели расстаться с тяжёлыми пуховиками и массивными ботинками. Ещё пару дней назад солнце пригревало землю, птицы щебетали на деревьях с набухшими на их ветках почками, и казалось, что зима окончательно распрощалась с жителями города до следующего сезона. Но арктический циклон накрыл город чёрной тучей, которая обрушила на него жгущую холодом мелкую крупу, и из-за ударившего к ночи мороза, едва оттаявшую землю вновь укрыло лёгким снежным покрывалом. Руководитель следственного отдела Северного административного округа города Москвы, майор Тарасов шёл по безлюдной улице, старательно натягивая края рукавов чёрного пальто на озябшие руки и кутаясь в шарф, явно не ожидавший, что отметка уличных термометров упадёт ниже, чем на пару делений от нуля. Ещё издалека он услышал вой полицейских сирен и увидел, как арочные проходы панельных домов отсвечивали свет красно-синих мигалок. Патрульно-постовая служба и скорая помощь приезжают на такие вызовы раньше всех: задача первых оцепить территорию и доложить вышестоящему руководству о совершении особо тяжкого преступления, а задача медиков констатировать факт смерти, а в редких и, безусловно, удачных случаях, оказать первую помощь тем, кто удачным образом остаётся в живых. Для следователей же выживший свидетель на вес — золото. Не в этот раз. Окрававленное тело успело окоченеть и застыть в неестественной для любого человека позе; с выпученными пустыми глазами и приоткрытым ртом, молодой мужчина, на вид не старше тридцати лет, был похож на мраморную статую. Белое, как полотно, лицо больше не трогал морозный румянец, а искра в глазах потухла — "Трупу часа два уже, неужели никто раньше его тут не обнаружил?" — пару часов назад, как констатировал фельдшер "скорой". Майор вышел в широкую арку обшарпанного снаружи дома, наблюдая, как на месте преступления кроме экстренных, работают уже его коллеги с криминалистами, и двинулся к ним, автоматически выискивая во внутреннем кармане пальто удостоверение, чтобы предъявить его сотруднику поста, который, по-видимому, работал совершенно недавно. Зелень выдавал его подход к работе: парень стоял по струнке смирно, активно вращая головой и стараясь не упустить мимо своего зоркого глаза ни одну живую душу. И нет, Тарасов ни в коем случае не осуждал его ответственный подход к работе, он лишь вспомнил, как сам впервые пошёл на настоящее дело во времена своей стажировки, и глаза его горели теми же азартными огоньками, какие он видел сейчас напротив: — Доброй ночи, майор Тарасов, следственный отдел. — О, вас тут уже ждали, здравствуйте. Пожалуйста, проходите, — глаза постового сверкнули ещё ярче, и он приподнял сигнальную ленту, приглашая погрузиться в атмосферу совершённого преступления. В свои 26 лет Тарасов Иван добился феноменального результата в следственной деятельности. Он был лучшим следователем в своём отделе и формальным его руководителем. Ему предлагали повышение, и он был бы первым руководителем отдела всего Северного округа с должностью майора, но Иван отказался сам, и истинных на то причин никому не рассказывал. Он вообще был достаточно молчаливым молодым человеком, но лучшим в своём деле, и пока он раскрывал преступления одно за другим — вопросов к нему, особо, не возникало. Но дело "Ховринского потрошителя", — так за два месяца жестоких убийств его прозвали местные жители — загоняло всё дальше и дальше в тупик. И ни единой зацепки, но на одну жертву больше — теперь от рук серийного убийцы погиб пятый невинный житель города. — Вань, у нас тут почти всё, тело могут уносить? — Николай Лебедев — коллега, а по совместительству близкий друг пожал протянутую парнем руку и шмыгнул носом, переступая с ноги на ногу. — Через минуту, позволь осмотреться. — отойдя на расстояние в пару шагов от трупа, Иван прищурился и окинул взглядом всё в радиусе трёх-четырёх метров, — Вас не учили, что если вы хотите видеть картину целиком, то не стоит уделять внимание мелким деталям, нужно взглянуть на полотно целиком? Тарасов небрежно махнул рукой в сторону посадки, которая тянулась вдоль узкой тропы, а та в свою очередь вела к железной дороге, пройдя по мосту которой, можно было попасть в небольшой парк. — Если хотел скрыться, пошёл бы туда, но наш товарищ совершенно не глуп и знает, что там куча камер, которые выдадут нам его направление. — Получается, не тратим на это время, попробуем пойти по тёплым следам? —неопытный, но подающий большие надежды лейтенант Семенюк, работавший также вместе с Ваней, кивнул головой в противоположную от железной дороги сторону. — Именно потому что он совершенно не глуп, он, скорее всего, уже скрылся в потоке людей на станции, тут конечная, — Ваня устало потёр переносицу и отвлёкся на подошедшего к нему криминалиста. Всем им предстояло тяжёлая длинная ночь, и только в такие моменты Тарасов жалел, что не выбрал профессию учителя, например. Там, по крайней мере, при решении задачи ты чётко знаешь, что ответ есть. А в задаче с Ховринским потрошителем было слишком мало "дано", и ответ стоял уже под большим вопросом. В отдел следователи поехали спустя пару часов, везя с собой из улик лишь фото с места преступления и показания прохожего, прояснению дела которые точно никак не помогут — зря потраченное время. Убийца действовал искусно: умело заметал следы, не оставлял орудия преступления и ни разу не засветился ни на одной из камер рядом с местами нахождения трупов. Если этот псих считал, что делает свою работу, то в этой работе он был так же искустен, как Ваня в своей работе полицейского. Пока, правда, счёт был 1:0, не в пользу Тарасова. — Коль, передай мне первое дело потрошителя, кажется, кое-что есть, — Ваня воодушевлённо встрепенулся, когда перебирая протоколы, нашёл в рапортах заключения о некоторых действиях убийцы, которые мог вывести в закономерность, но он никогда не выдвинет теорию, пока не будет уверен в ней на все сто процентов. Поэтому пока о своих догадках он молчал, в надежде, что это не приведёт в очередной тупик. — Слушай, Вань. Я с тобой поговорить хотел, — Лебедев выдержал короткую паузу и продолжил, когда увидел на себе взгляд заинтересованных зелёных глаз. — По поводу нераскрытого похищения. Осмелюсь сделать громкое заявление. — Заявляй, — по Ваниному позвоночник пробежал холодок, и парень едва заметно дёрнулся и напрягся. Они и так в полной жопе, и если Коля собирается усложнить их, и без того сложное дело, то Ваня пойдёт в отставку. И Лебедев усложняет: — Осмелюсь предположить, что убийства связаны с похищением той девушки. Вернее, похититель и убийца — один человек. Вот так. — Ты про Куданову Дашу, про ту школьницу? — уточнить, на всякий случай, хочет Ваня, но Вова его опережает, а затем облегчённо продолжает на выдохе, — Я давно рассматривал эту теорию, но озвучить боялся, думал, вы меня психом сочтёте. — Девочка пропала раньше, чем начались убийства, парни, вы чего, — Тарасов нахмурился, анализируя информацию. Девушка пропала 14 февраля — дело было громким, на поиски школьницы вышла вся Москва, но безуспешно. А спустя 2 недели произошло первое из серии страшных преступлений убийство. — Не знаю, Вань, честно, не знаю. Хоть убей. Просто интуиция. Лишь в пятом часу утра отдел опустел окончательно: парни обсуждали новую теорию Николая; Иван частично поделился своими мыслями о новой зацепке, которая, как он честно признался, ещё не знает, приведёт ли его в тупик или приблизит к раскрытию дела; и заполняли все необходимые бумаги, чтобы отчитаться начальству. А потому, возвращался Тарасов домой и сам едва похожий на живого. Дома ванна была для Вани единственным местом, где он мог полноценно расслабиться, отдохнуть и остаться наедине с самим собой. Он жил на окраине, в частном секторе Ховрино, и в такие моменты был очень рад тому, что не имеет диких соседей, которые через одного либо круглогодично занимаются ремонтом квартиры, либо ежесуточно пьют на брудершафт, либо через день бьют орущих во всю глотку детей или блудливую жену. В небольшом двухэтажном доме ему было комфортно именно в такие моменты: после тяжёлых суток, когда он лежал в ванной, полной пены с ароматом ванили, и мог поразмыслить над тем, что случилось за последние 24 часа. На кухне, после, он заварил свой любимый кофе, позавтракал яичницей и снял с плиты доварившуюся кашу. Собрав поднос с едой (он навалил большую порцию каши, положив сверху разогретую в микроволновке вчерашнюю куриную ножку, налил стакан тёплого чая, добавил пару кусочков хлеба и, напоследок, кусочек торта), Ваня направился к двери, ведущей в подвал. ***

POV: Даша.

Первые дни я просидела в оцепинении от ужаса, беспрерывно плача и моля Бога о помощи. Я верила, что меня найдут. Вот-вот, в эту самую минуту. Чёрт, не в эту, так в следующую, хорошо. Не знаю, на какие сутки я потеряла веру и смирилась, но так стало проще коротать дни в одиночестве, никого не ожидая. И тем не менее, каждый раз, когда он открывал эту чёртову дверь, я надеялась, что там будет стоять кто угодно, кроме этого ублюдка с сумасшедшей улыбкой. И там всегда был он. Каждый чёртов раз. Потом я пыталась отсчитывать дни, ориентируясь на свои биологические часы, оставляя на голых бетонных стенах маленькие отметины ногтём, но быстро поняла, что это чудовище приходит ровно один раз в сутки. Ориентироваться больше не было смысла. Постоянно, раз в сутки он приносил еду, и если в начале я не могла даже смотреть на неё, то позже голод взял верх, и теперь я жду. Действительно жду, когда меня покормят. Я пыталась говорить с ним, но он молчит. Он заговорил со мной однажды, и его голос и вопрос впились в моё подсознание, как клещ, не желая больше покидать пригретое место. "Ты полюбишь меня. Давай обозначим срок. Скажем, через пол года? Мне интересен этот эксперимент." Я знаю о стокгольмском синдроме и знаю, как эта психология работает, и что она работает. Но я не думала, что на собственном опыте мне доведётся это испытать. Потому что его сумасшедшая улыбка спустя месяц показалась мне привлекательной. Он, в общем-то, объективно привлекательный. Не страшный. Страшно то, что я в таком положении думаю уже не о том, что меня обязательно найдут и спасут, а об этом. Слышу шаги и точно знаю, что это он. Потому что любые шаги, отличные от этих, я обязательно узнала бы. Дверь открывается, и на секунду я щурюсь от слишком яркого света, проникающего внутрь — здесь всегда темно, но ужасающий мрак окутывает лишь по ночам. Сегодня он не закрывает за собой дверь, и в голове мелькает мысль... Даёт шанс сбежать? Только если отцепит наручники. Поднос с привычным стуком оказывается на моей тумбе, и сердце пропускает удар — я вижу на нём кусок торта. Он никогда не угощал меня чем-то сладким. Ком тревоги подступил к горлу моментально. — Зачем сладкое? Я не хочу знать ответ, я не хочу вообще ничего, пусть он унесёт торт обратно, и я поем, как обычно, как всегда! Поем и лягу на матрац, и завтра он придёт снова, и послезавтра. Пожалуйста, не нужно ничего менять... — Ешь. Голос твёрд и уверенный, но... С нотками сожаления, что-ли? Трясущимися руками я беру ложку и отрезаю ей кусок торта. Проглатываю его с трудом, и думать о том, что он вкусный, вообще не хочется. — Я бы этого очень не хотел, ты знаешь, — чувствую, как его длинные тонкие пальцы осторожно убирают пряди волос с моего лица и заправляют за ухо, — Но кое-кто усложнил нам всё. Понимаешь, они почти знают, что ты и те трупы связаны со мной. Я имею ввиду, с одним человеком, поэтому их не вернуть, а избавиться от тебя и в очередной раз пустить их по ложному следу можно. Чувствую, как по щеке стекает слеза, и он осторожно её стирает. Я не понимаю, почему я не боюсь, или же я боюсь настолько, что все чувства и эмоции заблокированы? Он надевает на мою шею верёвку и мягко целует в лоб. А я какого-то чёрта интересуюсь тем, что могу узнать только перед самой смертью. — Как тебя зовут? Слышу глухой звон в ушах и чувствую, как кровь приливает к лицу. Не больно, но паникой охватывает всё тело, а дальше пустота. *** — Ваня. Иван Бессмертных. Парень облегчённо выдыхает и, убедившись, что девушка больше не дышит, ослабляет верёвку, беря в руки недоеденый кусок торта и слизывая с него крем.