Новенький, ты откуда вылез?

— Блять! — крик разорвал тишину. — Пешков, нахуй, ебанная кудрявая башка, ты, блять, нахуя пугаешь? От квеста прошло максимум минут десять, ребята ещё даже не успели пройти в часть, где будет полная темнота, а Ваня уже несколько раз пересрался. Но заорал он впервые. До этого было ойканье. — Ванюш, не пугайся, я же просто за кофту тебя дернул, — Серёжа щёлкает пальцем парня по носу и идёт дальше. — Неужели, боишься так? — Сука, ты, блять, ошейничистый, заткнись лучше. Ты в нашем классе совсем нихуя, а бесишь меня больше, чем Слава, — Ваня орет. У него сорвало клапаны на фоне страха. Серёжа наслаждается. — Э, охуел, абортыш? С какого хуя я тебя бешу? — Слава оборачивается, фонариком в глаза светя. — С моего, бля. Можешь присесть, Славчик, — Ваня смотрит зло. — Я хочу! — Пешков чуть ли не подпрыгивает, когда получает фак в лицо. — Ебало завали.

***

Серёжа не сразу замечает, что стало как-то тихо. Слишком. Нет никаких оров, криков, ойканьев, посылов нахуй. Нет того, с чем Ваня ассоциируется. — Ванюш? — Пешков поворачивается, пытаясь найти одноклассника. — Ребят, мы походу его где-то оставили. Поищем? — Вы че, бля, охуели? — Вова фонариком светит, руками во все стороны размахивая так, что свет по стенам бегает. — Вы видели эту бабку на повороте?! Я туда не пойду! Идите сами. — Да мне чёт тоже не хочется, бабка рил стремная, — Катя продолжает из горла пить, посмеиваясь. Серёже не противно, он любит пить. Только сейчас не очень хочется. — Ну, хоть кто-то пойдёт? — Пешков пряди кудрявые закалывает и смотрит выжидающе. — Ну нихуя себе одноклассники. Один коллектив прям, вау. Короче, я пойду. — Он же тебя бесит, разве нет? — орео от телефона отлипает и смотрит презрительно. — Или нравится? — А тебя, Коленька, это ебать не должно. Максимум, кто тебя ебать должен, — страпон. И уходит назад. Искать ебанного Бессмертных, который бесит до ужаса, но выебать его хочется. Хочется стереть противную улыбочку с этого смазливого и охуенно красивого личика. Серёжа, если честно, сам темноты боится пиздец, а сейчас ещё и идёт без фонарика. Когда в организме закинутое пять минут назад колесо — ничего не страшно. На трезвую голову было бы страшнее. У Серёжи слёзы текут, пока он сам этого не замечает. Вспоминается тот момент из жизни, когда его, совсем мелкого, отец палками хуярил, пока мать с любовниками развлекалась. Отец на нем злость срывал, а мать знала. Почему же он вспомнил про это сейчас? Ответ лежит на самой поверхности. После палок отец всегда запирал его в кладовке. Мало места, душно, темно, страшно. А потом приходила мать, которая просто его выпускала, не говоря сыну ни слова. Им просто было похуй на сына. Сейчас им тоже похуй на сына, но сын уже вырос. — Бу! — Ваня выскакивает неожиданно, пугая нового одноклассника. Тот падает и отключается.

***

— Блять, кудрявый, ну не сдох же ты! — русоволосый Пешкова по щекам бьет. Пешков уже проснулся, но виду подавать не хочет. Рано. Пока что рано. — Блять, была не была. А вот сейчас пора. Ваня Серёжу целует, пытаясь сделать искусственное дыхание, но тут же осекается, когда в его рту оказывается чужой язык. Серёжа Ваню привлекает бесит. Бесит до искр в глазах, именно поэтому сейчас Бессмертных свой язык навстречу толкает, одноклассника под себя подминая. — Нравится, Пешков? — по шее чужой языком ведёт, кожу кое-где всасывая и прикусывая. — Нравится подо мной лежать? А? Отвечай, кудрявый. Дрочил уже на меня? — Да, — Серёжа стонет и правду говорит, потому что перед выходом трусы обкончал от воспоминания, что было в туалете. — Какая ты сука блядская в своих чокерах, — за ткань на шее тянет, воздух перекрывая, когда слышит бренькание цепей. Блять, идут. — Нет, Ванюш, это у… у меня, — Серёжа говорит с трудом, сдерживаясь от стонов. И Ваня понимает, что это был за звук. Тянет вверх чужую футболку и любуется. Любуется, потому что на это невозможно не любоваться. У блядского Сергея Пешкова, которые носит блядские чокеры, проколоты блядские соски, от штанг которых тянется цепочка к чокеру. И это выше ваниных сил, поэтому он припадает ртом к чужому правому соску, начиная вылизывать его, всасывать, покусывать, одной рукой трёт левый, другой трёт стояк через джинсы младшего. Потому что Пешков — блядская скотина, которую только на порносайтах показывать. От дела отвлекает чужая рука, которая протягивает… пульт? Что? — Эт че? — Ваня, раскрасневшийся и возбужденный, бровь выгибает, не понимая, что от него хотят. — Нажми, пожалуйста, — Пешков чуть ли не задыхается, пока трется стояком о чужое бедро. Бессмертных не понимает, что именно жать. — Блять, нажми ебанную кнопку. Любую! Ваня от крика жмёт первую попавшуюся кнопку и охуевает. Охуевает, потому что Серёжа выгибается дугой, рот в немом стоне раскрывая. Ваня все понимает, и ему хочется это снять, сфоткать, а потом дрочить-дрочить-дрочить. — Неужели пробка, м, Сереж? Растягивал себя, представляя меня? Мои пальцы, мой язык? Так бы и вылизал тебя, будь мы в более подходящей обстановке. Какой же ты всё-таки блядский. Снимешь для меня видео? Отправишь потом в телегу? Хочу видеть, как ты себя растягиваешь, а потом садишься на фаллоимитатор. У тебя же он есть, я уверен. Сделаешь, Сереженька? — и Пешков стонет, не выдерживая. Стонет, потому что представил уже эту картину, уже составляя некий план в своей голове. — Д…да. — Вот и отлично. Дать тебе кончить, м? — кивок. — Я дам, мне несложно, только кто потом поможет мне? Отсосешь? И Серёжа кивает, усерднее трется о бедро, глаза закатывает, а потом охуевает, потому что руку чужую на своём члене чувствует. Охуевает, потому что сегодня надеялся только на отсос Ване. А рука чужая, с чуть длинными ногтями, головку обводит, постукивающими движениями вниз спускаясь, на вены давит. Серёже охуительно, когда по уздечке проходятся. Серёже охуительно, когда его подбрасывает. Серёже охуительно, когда он кончает. Ни разу он так не кончал. — Мы же помним уговор, верно? — Ваня руку о чужую кофту вытирает, на ухо шепчет, к стене прислоняется. И, да, блять, Серёжа нахуй отсосет. Отсосет, сука, миллион раз ебучему Ване, лишь бы ещё раз такой оргазм почувствовать. Серёжа, блять, даже не отойдя от оргазма, быстро оказывается рядом с одноклассником, что уже спортивки свои снял, оставаясь в боксерах. Ваня смотрит так, что Серёжа упал бы, если бы стоял. Смотрит похабно, возбуждённо, доминирующе. Серёже впервые хочется подчиняться. Он быстро рядом оказывается, трусы чужие чуть ли не рывком снимает, наслаждаясь. Потому что это, наверняка, самый эстетичный член, который он видел. А членов Серёжа видел много, мир порно, как говорится, для всех открыт. Он длинный, не очень толстый, но какой же красивый. Красная головка, выпирающие вены, которые так и хочется языком обвести, — это все шикарно. Ваня и сам весь такой — шикарный и эстетичный. А потом Серёжа видит рубцы на бёдрах, но предпочитает сейчас об этом не спрашивать. Будь он трезвым, сто процентов спросил бы, остановился. Потому что это, блять, ненормально. Сейчас, под наркотой, Серёжа предпочитает обхватить головку губами, языком вокруг обвести, уздечку пощекотать, наблюдая за Ваней, что глаза закатывает и стоны сдерживает. И кончает, как только кудрявый почти до конца берет. — Прийди завтра с пробкой, — Ваня устало облокачивается о стену. И Серёжа улыбается, думая, что выиграл, но не знает, что проиграл, потому что у Бессмертных этот план в голове вырос быстро, не зря же он выбрал уголок, где совсем отсутствуют камеры. Да, все пошло немного не по плану, но Ваня чувствует вкус победы. Наконец-то он одержал победу над кудрей.