
Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
Начавшись, как безобидное похудение, оно постепенно стало превращаться в болото, которое с каждым килограммом забирает всё больше и больше жизни. Ненавистное отражение в зеркале с каждым днём становится всё более ненавистным. Минхо устал так жить, а Хёнджин готов его спасти. Готов вступить в бой с болезнью и показать Минхо его красоту.
Примечания
Внимание! Данная работа хоть и не романтизирует РПП, но может стать потенциальным триггером для людей, имевших с этим проблемы. Солнышки, не рискуйте и читайте, если ощущаете себя хорошо. И помните, что Вы самые сильные!
Хочу напомнить, что в работах я использую только свои стихи. Они имеют те же права, что и непосредственно сам фанфик, поэтому очень прошу указывать авторство.
https://t.me/dom_stay мой тг канал, если Вам понравилось моё творчество. Здесь Вы сможете узнать об обновлениях новых работ, спойлерах и немного о моей жизни. Заходите на чай ^-^
Посвящение
Вновь всем бродячим детям...
И одному Лисёнку, который всегда поддерживал эту работу
forgiveness
26 сентября 2022, 07:39
— Мам? — медленно отпуская руку парня, шепчет актёр.
— У Вас чудесная кошечка, — лишь проговаривает женщина, вновь утирая слёзы. — У меня есть к тебе разговор, сынок. Пригласи своего парня к столу, а я пока порежу пирог.
Минхо в непонимании глупо хлопает ресницами, поворачивая голову к такому же удивлённому Хёнджину. Видеть маму дома теперь как-то странно. Они не общались столько лет, боясь вызвать гнев отца. И Хван ненавидел себя за то, что не смог позаботиться о матери, не смог защитить её.
— Пойду помою руки, — тихо говорит Ли, прекрасно видя замешательство на любимом лице. — Иди к ней, давай же.
Минхо подталкивает Хёнджина к кухне, а сам удаляется в ванную комнату, чтобы не мешать такому личному диалогу.
— Как ты поняла? — становясь напротив женщины, спрашивает Хван.
— Ты же мой сын, как я могу не понять? Всё стало ясно, как только я вошла в дом. Такой хаос не свойственен моему аккуратному мальчику. Постельное бельё с котами, вместо белого, мягкие игрушки, две зубные щётки в стаканчике, хотя ты ненавидишь, когда рядом с твоей стоит ещё чья-то. Блокнот на столе со стихами… Тебе так сложно открыть кому-то сердце, но если ты это делаешь, то даёшь абсолютную вольность этому человеку. Жертвуешь своим комфортом ради чужого, — тепло улыбается она, не в силах насмотреться на своего ребёнка, который вырос таким красивым.
Хёнджин так по-детски улыбается сквозь слёзы и протягивает к ней руки, так желая вновь ощутить тепло маминого тела, вдохнуть её запах и ощутить себя самым защищённым, самым спокойным и счастливым человеком в этом мире.
— Ты так смотришь на него… Любишь?
— Да, мам, люблю. Так сильно люблю, — уже в открытую рыдая в плечо матери от спокойствия, что наконец-то охватило всё его тело. — Я играю в театре, мам, представляешь? Я играю главные роли!
Хван готов через каждую секунду говорить это тёплое душе «мама», потому что… Господь, как же он скучал.
— Кажется, твой парень стесняется зайти. Пригласи его и познакомь наконец-то нас! — недовольно бурчит Хэрён, упрекая сына.
Минхо неловко переминается с ноги на ногу, стоя перед мамой Хвана, ощущая полную неловкость. Женщина такая же утончённая, нежная и красивая, как сам Хёнджин. Эти пухлые губы, острые скулы и блестящие от нежности глаза…
— Здравствуйте, меня зовут Ли Минхо, — кланяется он, зажмуривая глаза от неловкости ситуации.
— Какое чудо… Мы же не в начальной школе, милый, можешь называть меня мамой или тётушкой Хэрён, — улыбается мама, опуская ладонь на щёку Минхо. — Где ты его откопал, сынок? Очень красивый юноша. Давайте пить чай, расскажете историю знакомства.
Минхо давно не чувствовал себя так по-домашнему тепло. Женщина накладывает ему в тарелку пирог, печенье и говорит лучше кушать, потому что он совсем худой. Хёнджин стискивает его ладонь под столом и поглаживает бедро в качестве поддержки. Хэрён выглядит такой счастливой, смотря на влюблённого по уши сына. Её сердце словно начинает биться в унисон с этой парой, которая так смущается и скромно улыбается. Они умалчивают подробности и, естественно, рассказывают не всё, но и того, что они уже рассказали, вполне достаточно.
to build a home — the cinematic orchestra (для атмосферы)
— Мам? Как ты ушла от отца? — Хван наконец-то находит в себе силы задать тот волнующий вопрос, который сидит глубоко внутри, тревожа.
— У отца случился инсульт… Он в больнице в очень тяжёлом состоянии, есть вероятность, что он не выживет, потому что пошло осложнение на сердце. Прости, Джинни, что я к тебе прихожу с такой просьбой, но Сынхи очень хотел тебя видеть, — женщина опускает глаза. Она прекрасно знает, сколько боли муж причинил их Хёнджину… Но это его последняя просьба, последняя просьба любви всей её жизни, к самой жизни — родному сыну.
Хёнджин в мгновение бледнеет и отставляет кружку в сторону. Он… ощущает опустошение? Человек, о смерти которого буквально мечтал, сейчас на грани жизни. И отчего-то чувства облегчения совсем нет. Внутри ничего нет. Хван медленно встаёт со стула, отпуская руку Минхо, и медленно плетётся в ванную комнату. Ему нужно умыться, прийти в себя, переварить то, что ему сказали.
— Джинни? Я не хочу его оправдывать и сама никогда в жизни не прощу его… Но я хочу, чтобы ты знал, что отец всегда любил тебя. По-своему, своей больной любовью, но любил.
Минхо и Хэрён остались одни на кухне в тишине. Противно тикают часы в прихожей комнате, где-то в глуби квартиры Мусорка гоняет игрушку. Она совсем ничего не знает и не понимает в людских печалях, оттого и продолжает свою игру.
— Почему вы не развелись с мужем? — вдруг задаёт очень любопытный и, пожалуй, бестактный вопрос Ли. — Извините…
— Я всё ещё люблю его. Любила и продолжаю любить. Он — моя первая любовь, мой первый поцелуй. Он — тот, кто подарил мне мою ещё одну жизнь в виде Джинни. Я знаю, что мой муж не самый хороший человек, но все мы не без греха…
Хэрён на полуслове прерывает звук разбивающегося стекла. Оба подскакивают на стульях и бегут в ванную, где находят Хвана, сидящего на полу в куче осколков. Его костяшки пальцев разбиты в кровь, кое-где остались осколки зеркала. Хёнджин просто безэмоционально смотрит в пустоту, изредка моргая. Его мама уже носится по комнате с мусорным ведром и тряпкой, убирая кровавые осколки. Минхо не понимает, с чего начать: с истекающих кровавых ран или с эмоционально разбитого состояния Хвана.
— Нужно… Нужно остановить кровь, — шепчет Ли, хватая бинты из шкафчика в ванной. — Хёнджин, ты слышишь меня?
Он не реагирует на слова, не откликается на имя и даже прикосновения смоченных в перекиси бинтов к кровавым ранам не вызывают должного результата — ничего. Лишь пустота и молчание. Глубокое, тяжёлое молчание…
— Поговори со мной, ну же. Назови меня балбесом, скажи, что я злюка и ворчун. Можешь меня ударить… Сделай хоть что-нибудь, — слезящимися глазами Минхо пытается вглядеться в чужую пустоту внутри. — Пожалуйста…
Ли ложится рядом с Хёнджином, укладывая голову на его колени и тихо продолжая умолять. Умолять поделиться. Умолять вернуться к нему. Стало так страшно, что внутри него что-то сломалось. Что от шока он перестал их узнавать…
— Почему ты не хочешь говорить со мной?! Скажи, что всё в порядке, чёрт возьми! — бьёт по полу Ли, срываясь на истерический крик.
Сдерживать слёзы уже бесполезно, потому что они сами стекают по щекам от животного страха. Что это конец. Что они потеряли Хёнджина.
— Не оставляй меня, хорошо? Ты же знаешь, что меня нельзя надолго бросать без тебя — пропаду. Я без тебя уже не представляю, как жить, — Минхо всё говорит и говорит, стараясь не слушать плач Хэрён за стеной. — Джинни…
От этого обращения Хван дёргается и наконец-то проявляет признаки жизни, кладя свою ладонь на голову Ли.
— Хочу спать… Давай поговорим позже? — усталым голосом говорит Хёнджин, медленно приходя в себя.
Минхо тихо вздыхает, ощущая, наконец-то, лёгкость. Хван с ними — это главное, остальное можно решить.
***
Минхо сидит на краю кровати, смотря на расслабленное лицо актёра. Он размеренно дышит, но его зрачки тревожно бегают под закрытыми глазами. Хёнджин быстро уснул после травмирующих новостей от матери. Ли плохо его понимает: почему он так переживает за человека, который издевался над ним, ломал не только самого Хвана, но и Хэрён. Как после такого можно не потерять сострадание и чувство заботы, даже если это не кто иной, как родной отец. Минхо встаёт с кровати и направляется на кухню, чтобы проверить маму Хёнджина. Она стоит возле стола, держа на руках очень довольную Мусорку. Женщина зарывается носом в чёрную пушистую шерсть, прикрывая глаза. Уже подросшая кошка, кажется, совсем даже не против такого положения дел, она лишь только мурчит и сладко зевает. — Как он? — бросает на Минхо полный тревоги взгляд переживающая мама. — Выплакался и наконец-то уснул. Эта новость сильно по нему ударила, — тихо говорит Ли, протягивая руку к кошке. — Я рада, что ты появился у Джинни. Он в тебя по уши, кажется, — улыбается Хэрён. — Никогда его ещё таким не видела. Вы такие разные, но абсолютно комплементарные. Минхо прячет улыбку и прикрывает глаза от смущения. Не каждый день всё-таки ему приходится обсуждать отношения с матерью парня. — Хёнджин потрясающий. Вы прекрасно его воспитали. Он спас меня, — всё же поднимает глаза Ли, зарываясь пальцами в шерсть сразу же ответившей на ласку Мусорке. — Кто кого спас? — слышится голос Хвана из-за двери. — Я Мусорку спас, — хитро улыбается Минхо, сразу же подходя к актёру. Он протягивает ладонь к забинтованной руке, оглядывая. Хёнджин медленно кивает, показывая, что всё в порядке, и шокировано открывает глаза, когда Ли резко обнимает его за торс, прижимаясь лбом к его крепкой груди. — Не делай так больше… Я так испугался, — приглушённо шепчет Минхо. — Не буду, — опуская подбородок на чужую макушку, отвечает Хван. Хэрён, смотря на парней, кажется, старается даже не дышать. Нежность окружила её сердце и защемила в груди. Её сын всё же принял себя. Он сохранил свою доброту и непосредственность, он продолжил заниматься любимым делом. И этот букет из незабудок на столе… — Мам, Минхо? Вы ж сходите завтра в больницу со мной? — неуверенно спрашивает Хёнджин, явно боясь встретиться со своим страхом лицом к лицу. — Конечно, — тихо отвечают Хэрён и Минхо в унисон.***
Больница встречает их резким запахом медикаментов и хлорки. Вокруг носятся люди, медицинские работники, катятся инвалидные кресла и каталки. Хаос окутал место, которое, казалось бы, было предназначено для обретения покоя. Отец находится в реанимации на девятом этаже неврологического отделения. — В реанимации разве разрешено посещение? — неуверенно спрашивает Хёнджин, сжимая ладонь Минхо. — В эту пускают, — Хэрён звучит поникшей. Хван лишь понятливо кивает, нервно выдыхая, когда лифт останавливается на нужном этаже. Реанимационная номер пять находится почти в самом конце коридора. Хёнджин сотни раз играл на сцене страх, сотни раз изображал опустошение и моральное истощение, сотни раз им были обыграны безнадёжность, тревога и страдание. Десятки раз ему приходилось играть смерть. Но в первый раз в жизни все эти чувства настигли его разом, они идут рядом по коридору, нависая грозовой тучей, которая готова разразиться в любой момент. И впервые в жизни так рядом с ним шагает смерть. Она идёт рядом, словно напоминая, что всё в этом грёбаном мире непостоянно, что всему однажды приходит неизбежный конец. Минхо опускает свою руку, накрывая ею чужую, чуть сжимая. Теперь Хёнджин чувствует, как уходят страх, опустошение и истощение. Хэрён же отпугивает чувства безнадёжности и тревоги, взяв холодную ладошку сына с другой стороны. Кажется, что даже смерть отступает, отходя недалеко, она всё ещё дышит где-то за углом, готовясь выйти в любой момент. Но давая этим людям то, чего всем катастрофически не хватает — время. Мы тратим время на всё и в тоже время ни на что. Отпускаем его впустую без малейшей возможности вернуть. Мы постоянно вспоминаем о былых временах и грустим о том, что уже безвозвратно ушло. В такие моменты, когда время из привычных часов и минут перетекает в бегущие секунды, люди на самом деле осознают цену ему… Тому, о чём у нас нет понятия, тому, что так сложно осознать, тому, что бежит так неуловимо быстро, а мы всё надеемся что-то вернуть, поймав его за хвост. Но хвоста нет, его тоже придумали мы — бесконечно глупые люди.***
Видеть отца таким — ослабленным и практически безжизненно лежащим — непривычно. Бравый солдат и крепкий волевой мужчина теперь превратился в какого-то до неузнаваемости другого человека. Он слабо, но реагирует на открывающуюся дверь. Хёнджин нерешительно заходит внутрь реанимационной палаты, которая сразу же оглушает вакуумом и писком многочисленных аппаратов жизнедеятельности. — Ты всё же пришёл… — тихо говорит мужчина, что явно даётся ему с большим трудом. Хёнджин лишь кивает и проходит в глубь, садясь на край кровати. — Я не мог не прийти. Отец неприятно морщится, немного отворачивая голову в сторону, от чего его лицо становится ещё бледнее. Он сжимает в руке одеяло и с таким же трудом произносит: — Значит… хоть в чём-то мы воспитали тебя правильно. — Ты хотел меня увидеть для того, чтобы вновь в чём-то упрекать? — хмурит брови Хван, немного отворачиваясь. Как бы сильно он ни ненавидел, какую бы обиду и боль ни носил внутри… Этот мужчина — его отец, и как же тяжело его видеть вот таким, казалось бы, уже увядающим и уходящим на глазах. — Нет, вовсе нет, — хрипло произносит он. — Я хотел попросить прощения, сынок. Последнего прощения, которое, возможно, только и держит меня здесь. Кажется, что даже сама смерть дала мне отсрочку, согласившись немного подождать… Я всё делал неправильно. Всю жизнь порол и порол ошибки. Да и, если честно, не заслуживаю я твоего прощения. Он улыбается сквозь боль и отворачивает голову, чтобы скрыть слезу, скатывающуюся с его щеки, которую вот-вот тронули морщины. — Меня так воспитывали в жестоких условиях, растили настоящим мужчиной и потенциальным убийцей в рядах нашей армии. Я… Я не понимал, что ты другой. Я не принимаю и не понимаю этого, я не смиряюсь с тем, что ты… Ты любишь мужчин. Но я не должен был пытаться это изменить, не должен был пытаться это сломать. Мне не позволяли никаких вольностей и я не смог воспитывать тебя как-то иначе, — отец прикрывает глаза, вдыхает больше воздуха, чтобы продолжить. — Виноват. Я перед тобой так виноват. Вы другое поколение. Вы дышите свободой, вы вольные, смелые, вы щадящие, с большим сердцем, и мне, как и многим, сложно это понять. Хёнджин сидит с опущенной головой, лишь наблюдая, как свои слёзы одна за одной падают на белое одеяло, оставляя мокрые разводы, которые кляксами расползаются по ткани. Он жмурит глаза и сжимает кулаки, а внутри всё сжимается и разрывается от боли. Такая боль не унимается в одночасье, от неё нет лекарств, она оставляет шрамы, которые будут болеть временами. — Ты и твоя мама — это всё, что у меня есть, но я всё вот этими вот руками и разрушил! Увидел тебя тогда впервые, такого маленького, беззащитного… И мысли о том, что ты по-девичьи красивый, ломали мне мозг, ломали рамки, ломали настройки в голове, — мужчина тяжело вдыхает и продолжает вновь уже спокойнее. — Не знал, на кого злиться… Прости, что у тебя такой непутёвый отец. Я не выживу, знаю это. Но ты живи, сынок. Забудь про глупого отца, который был тебе так нужен. Забудь про непутёвого меня и живи дальше. Люби и однажды постарайся меня простить. Обида, она пожирает изнутри. — Я уже давно тебя простил, — заикаясь, говорит Хёнджин, наконец-то поднимая глаза. — Я давно тебя простил и ждал… Ждал, когда ты вновь захочешь назвать меня своим сыном… — Это будет тебе уроком. Никогда не поступай как я, не жди дыхания смерти в затылок для того, чтобы всё исправить. Мы, люди, какая-то ошибка эволюции, но мы такие прекрасные существа… Сказать «прости» так сложно, но потом знаешь, как легко? Мне сейчас так легко… И почти не больно. — Давай я позову врача? — приподнимается с кровати Хван, видя, как встрепенулись датчики возле отца. — Не нужно, посиди ещё чуть-чуть со мной, расскажи, как ты… — Боюсь, тебе не понравится моя история… Я встречаюсь с парнем, — потупив взгляд, тихо проговаривает Хёнджин, словно готовясь к удару в ответ на свои слова. — Он хороший? — поморщившись, спрашивает старший Хван. — Он потрясающий. Его зовут Ли Минхо. Он любит дождь и запах петрикора, который тёк в жилах богов. Он холодный с людьми, но сердце так горячо открыто для животных. Он совершенно не умеет показывать эмоции и держит всё в себе, но действия всегда говорят за себя. Он совершенно несовершенен. А я люблю его, — мягко улыбаясь, на одном дыхании проговаривает Хван. — Я так счастлив сейчас… Это прекрасно. Любить — это прекрасно. Прекрасно ровно так же, как и больно. Боль и любовь всегда идут рука об руку. Но боль боится слов, а любовь боится молчания, — тихо говорит отец, сжимая руку Хёнджина в своей. — Всегда говорите обо всём и не умалчивайте ничего. Тогда ничто не сломает Вас. Передай Минхо… Передай Минхо мою просьбу, — закрывая глаза, просит он. — Пусть он позаботится о тебе и подарит ту любовь, которой лишил тебя я… Ты вырос таким красивым, так похож на неё… Смерть устала ждать под дверью… О чём и сообщил пищащий аппарат. Господин Хван умер с блеклой улыбкой на губах и со спокойным сердцем, которое больше не болело от груза вины. Он умер, сжимая в руке ладонь сына, наконец прощённый… Но жалея, что не осознал всего раньше. Но человек на то и человек, что существо оно глупое и всю жизнь творящее ошибки.***
— Мам… Позови врача, пусть… Пусть зафиксируют время смерти, — тихо проговаривает Хван, садясь на пол возле двери. Он сразу же ощущает тепло чужих рук на своей. Но на душе отчего-то легко. Отец ушёл без страданий, счастливый за сына и с призрачной улыбкой на губах. Они сидят на крыше, свесив ноги в пустоту. Молча. Минхо крутит в руках апельсин, который сунула ему в руки добрая тётя медсестра. На фоне серого города он кажется таким оранжевым и ярким, разносящим вкусный запах. Хёнджин сжимает в руках сигарету, которая так ярко пахнет черникой. Нет, он её не курит, просто сжимает между пальцев и дышит вкусным запахом сладкой ягоды. Она медленно тлеет и пеплом опадает с высоты, растворяясь в воздухе. Ли болтает ногой, не зная, нужно ли сейчас что-то говорить. Хван не выглядит убитым горем, он даже не плачет. Его настроение кажется просто меланхоличным и немного грустным… — Отец передал тебе просьбу, — наконец-то заговаривает Хёнджин. Минхо сразу же поднимает голову и переводит на него заинтересованный взгляд. Какая просьба может быть у отца Хвана к нему? — Он просил, чтобы ты позаботился обо мне и подарил много любви, — усмехается актёр, поворачиваясь к парню. — Сказал нам обо всём разговаривать и беречь нашу любовь… Минхо откладывает апельсин в сторону, сбоку от себя, и пододвигается ближе к Хёнджину, заглядывая в его глаза. — Говорят, любовь живёт три года… Тогда давай сделаем так, чтобы наша стала исключением из правил. Ничто в этом мире не вечно, но мы попытаемся урвать столько времени, сколько понадобится. Ведь иногда кажется, что даже сама смерть может давать нам отсрочку. Твой отец прав… Все ссоры изначально из-за недопонимания, поэтому давай разговаривать друг с другом. Я не хочу тебя терять, — утыкаясь лбом в плечо Хвана, говорит Минхо. — Давай урвём столько времени, сколько сможем, — соглашается Хёнджин, опуская ладонь на чужую голову. На город оседает плотный туман, что в принципе свойственно для раннего утра. Небо ещё не такое яркое, как днём, но уже проскальзывает солнце. Немного прохладно, но это хорошо, хочется прижаться друг к другу, чтобы согреть, чтобы стало теплее. Так тепло не сделает ни один шарф и ни один из свитеров мира. Щёки немного колет холодный ветер, но скоро там, где стремительно краснеет небо появится солнце и озарит всё вокруг. Руки царапаются от неровностей поверхности края крыши, но это сейчас не важно, потому что на душе стремительно теплеет от одного нахождения рядом. Немного тоскливо на душе из-за пережитых событий ранее, но если Хёнджин ощущает себя хорошо, то и Минхо спокоен. Минхо поднимает голову к своему парню, запечатлевая на его губах поцелуй. Хёнджин отвечает на него сразу же со свойственной ему страстью и нежной любовью. Он скользит ладонью по скуле и, обхватывая пальцами подбородок Минхо, приподнимает его лицо чуть-чуть выше. Страсти здесь нет места, но их любовь горит всегда. На улице пять утра. Здесь немного холодно и туманно. В руке Хвана тлеет черничная сигарета. А на краю крыши целуют друг друга влюблённые до космоса парни. На улице пять утра, и на краю крыши что-то делает забытый всеми апельсин.