Perfectly imperfect

Stray Kids
Слэш
Завершён
NC-17
Perfectly imperfect
автор
бета
Описание
Начавшись, как безобидное похудение, оно постепенно стало превращаться в болото, которое с каждым килограммом забирает всё больше и больше жизни. Ненавистное отражение в зеркале с каждым днём становится всё более ненавистным. Минхо устал так жить, а Хёнджин готов его спасти. Готов вступить в бой с болезнью и показать Минхо его красоту.
Примечания
Внимание! Данная работа хоть и не романтизирует РПП, но может стать потенциальным триггером для людей, имевших с этим проблемы. Солнышки, не рискуйте и читайте, если ощущаете себя хорошо. И помните, что Вы самые сильные! Хочу напомнить, что в работах я использую только свои стихи. Они имеют те же права, что и непосредственно сам фанфик, поэтому очень прошу указывать авторство. https://t.me/dom_stay мой тг канал, если Вам понравилось моё творчество. Здесь Вы сможете узнать об обновлениях новых работ, спойлерах и немного о моей жизни. Заходите на чай ^-^
Посвящение
Вновь всем бродячим детям... И одному Лисёнку, который всегда поддерживал эту работу
Содержание Вперед

passion

В момент, когда страсть и романтические чувства смешиваются, происходит что-то необъяснимо странное. В это самое мгновение перестаёт работать мозг и чувства резко обостряются. Всё ощущается точнее, чётче и ярче. Мозг плывёт, стекая и нагреваясь, образует сплошной афродизиак. Страсть, смешиваясь с обожанием, бежит по венам, опьяняя, ублажая, заставляя стать чуточку смелее. Голову и вправду ведёт сильнее, чем от самого крепкого алкоголя, в глазах плывёт и стремительно мутнеет, всё вокруг становится таким медленным, картинки плавно сменяют друг друга, как элементы старого кино. Вокруг всё стихает, становится таким же плавным и тягучим, отчего совершенно нет уверенности, что мир вообще жив… Будь то нашествие пришельцев, апокалипсис или что-то ещё, что совершенно не удивит в две тысячи двадцать втором году. Одно слово — страсть, а столько всего несёт… Страсть к своему делу, страстное желание чего-то, пристрастие. И то, от чего покалывает в конечностях, от чего млеет мозг, от чего хочется совершить что-то совершенно безумное. Минхо, впервые в жизни познавший это чувство, теряется. Он сидит на коленях Хёнджина, улетая от одного ощущения его широких ладоней, крепко сжимающих его бёдра, плавно сползающих на ягодицы, сминающих. Эти невообразимо красивые руки оглаживают чувствительные внутренние стороны бёдер, плавно переходят к талии, поднимаются к груди и спускаются обратно. Ли хотел бы сказать что-то очень колкое, но его губы и язык заняты совершенно другим делом. Они пытаются поспевать за бешенным темпом, который взял Хван, они пытаются повторять, пытаются сделать так же приятно, как делают ему сейчас. Минхо, кажется, первый раз в жизни ощущает внутри себя такое возбуждение, которое кипит, сползает по жилам, перетекает в вены и отдаёт импульсы в мозг. Только так он может объяснить свои действия. Подумать только, Ли сидит на крепких бёдрах Хёнджина, ёрзает по его коленям, пытается найти хоть какое-то трение, он прижимается крепче и чуть приподнимается, хочется обуздать своё слишком уж явное возбуждение. И как же сложно это самое возбуждение показать… Минхо слишком гордый и будь проклята эта гордость. Она смиренно падает на колени и сама связывает руки за спиной, когда из Ли вылетает тихий стон в ответ на его касания. Он, кажется, на мгновение трезвеет, когда Хван их переворачивает, прижимая теперь сверху. Ли немного пугается, что не скрывается от Хёнджина, который находится слишком близко, слишком крепко, слишком хорошо, слишком… слишком. Он успокаивающими поцелуями спускается к ключицам, оглаживая ладонями талию, прижимая к мягкой поверхности дивана. — Сделай уже что-нибудь, — не своим голосом шепчет Минхо в шею старшего. — Я не знаю как… Только не снимай мои штаны. Возбуждение становится нестерпимым, и именно в этот момент он готов молить, молить о том, что ему и так с лихвой дадут: касания, поцелуи, чувства и страстную любовь. Но несмотря на эти смешавшиеся в сплошное безумие чувства, Ли помнит про то, что не хотел бы показывать, по крайней мере, точно уж не сейчас. Хёнджин тихо посмеивается и вклинивает своё бедро между ног Минхо, крепче прижимая к паху так, чтобы оказать нужное давление. — Давай, используй мою ногу, — шепчет на ухо Хван, замечая, как ещё сильнее покраснели щёки парня под ним. — Как? — Минхо поднимает слезящиеся глаза, готовый плакать от беспомощности и переизбытка чувств. — Двигай бёдрами. Хёнджин крепче прижимает ногу, теперь точно чувствуя возбуждённую плоть под ней. Минхо тихо скулит и аккуратно толкается навстречу чужому бедру на пробу, следующий раз происходит уже смелее. Тихие, тщательно скрываемые стоны проносятся по комнате, когда Ли буквально трётся о чужую ногу, всё ещё сильно смущённый этим. — Молодец, так хорошо справляешься, — шепчет Хван на ухо. — Такой красивый, такой милый, такой нуждающийся. — З-заткнись! — шипит Минхо, но стонет ощутимо громче. — Нравится, когда тебя хвалят? Хороший, послушный мальчик… Давай, сделай себе ещё приятнее, — Хёнджин прижимается губами к чужой шее и широко мажет языком. Сам Хван ходит по краю, играясь в такие игры с Минхо. Его ведёт до невозможности от одного вида этих шикарных бёдер, что так крепко сжимают его ногу, его ведёт от тихих стонов, от выражения лица и от мысли, что это он довёл такого язвительного и стервозного Ли. Собственное возбуждение бьёт через край и уже болезненно упирается в жёсткую ширинку джинсов. Но сейчас ему не до своего чувства удовлетворения. Хёнджин играет со своей выдержкой и в этот раз он определённо одержит победу. Потому что сейчас нет ничего важнее чужого удовольствия и доверия. То, что сейчас происходит на этом диване, совершенно спонтанно, но оно происходит, потому что Минхо верит ему. И Хёнджин сделает всё ради того, чтобы это доверие, чутко вверенное ему, оправдать. — Ты такой невероятно красивый, такой потрясающий, — мурчит Хван, проходясь языком по мочке уха. — Ты такой умница, давай, я же вижу, что осталось совсем немного. — Я… замолчи уже наконец-то?! Бесишь, — только и может выдавит из себя Ли, вновь закусывая губу. Минхо трясётся, он хаотично двигает бёдрами, трётся промежностью, крепко прижимаясь к ноге Хёнджина. Его цель «не стонать» благополучно проваливается, и теперь, когда оргазм слишком близко, даже закушенная губа не помогает. Чувств слишком много, они бьют через край. Ли выгибает спину, старается быть ближе, хотя ближе уже некуда; он бессознательно подставляется под поцелуи, закатывает глаза. Наконец-то полностью отпускает чувство стыда в яростной попытке догнать пик своего наслаждения. Хван, прекрасно видя состояние парня, ни капли не помогает, он только добивает тихим шёпотом, мягкими поцелуями в шею и языком, который блуждает по всем немногим оголённым участкам. Минхо впервые громко стонет и выгибается, когда ладони Хёнджина касаются торчащих через тонкую футболку сосков. Он всю жизнь был уверен, что эта часть тела у него совершенно не чувствительна, но, оказывается, собственные касания разнятся от чужих. — Оказывается, у котёнка очень чувствительная грудь, — умиляясь, говорит Хван, сжимая между пальцев выступающие горошинки. — Хёнджин! Я… — Давай, кончи для меня, — крепко вжимаясь бедром, шепчет Хван, сцеловывая громкий стон с губ Минхо. Ли может поклясться, что это самый ошеломляющий оргазм за все его недолгие двадцать лет жизни. До цветных пятен перед глазами, до поджавшихся пальцев ног, до выгнутой спины и немого стона на приоткрытых, влажных от бесконечных поцелуев губах. И это учитывая тот факт, что Хван его даже не касался, он просто позволил… изнасиловать его ногу, да, именно так это и произошло. Из неги его вырывает взволнованный голос Хёнджина, который уже выключил режим горячего папочки и успел не на шутку испугаться. — Минхо, ты слышишь меня?! Что случилось? Тебе больно? Сам Минхо словно сквозь воду слышит Хвана и не понимает причины его беспокойства, пока не ощущает солёные слёзы на своих щеках. Он плачет? — Скажи что-нибудь? Можешь ударить, только не молчи… Хёнджин выглядит, как побитая собака. Вот только за что его ударять-то? Он подарил лучший оргазм в жизни Минхо, даже на прямую не касаясь, он не перешёл рамки, хвалил и не позволил себе лишнего. Хёнджин — просто потрясающий и очень чуткий партнёр, совмещающий в себе заботу и пылающую страстность. — Всё хорошо, это просто было слишком… Хван спокойно выдыхает и крепко обнимает Ли в качестве поддержки. — Ты хорошо справился. Идти сможешь? Тебе нужно в душ, неприятно, наверное, в мокром… — Что я вижу? Ты что это, смущаешься? — прищуривая глаза, спрашивает Минхо. — А что было две минуты назад? — Это был не я. Тебе… показалось. Минхо откидывает голову на спинку дивана и глубоко вдыхает такой необходимый сейчас кислород. Хван молча наблюдает, давая Ли привести в порядок мысли и прийти в себя. Его всё ещё немного потряхивает, ноги ватные, и кажется, что если он попытается встать, то сразу же рухнет на пол. Мозг Ли всё ещё не хочет анализировать ситуацию и всё в ней произошедшее. Всё, что он абсолютно точно понял, так это то, что Хёнджин в постели и Хёнджин в обычной жизни — два абсолютно разных человека, а главное, грань эта не прослеживается чётко, он словно переключается непроизвольно даже для самого себя. Но Хван определённо сексуален и горяч… И в этот момент Минхо озаряет. — Хёнджин… А ты? — Ли только сейчас понял, что удовольствие получил только он один, и так быть не может. — А что я? Я уже всё… — как-то смущённо говорит Хван, закрывая лицо руками. — Мне стыдно, давай не будем это обсуждать. Не сейчас. Ли тихо смеётся и согласно кивает, но бросает незаметный взгляд на мокрое пятнышко на ширинке джинсов Хёнджина. Смех продлился недолго, потому что ноги подкосились почти сразу же, как он попытался встать, отказываясь его держать. Хван сразу же ловит под локти дрожащего Минхо и подхватывает на руки, чтобы отнести в ванную. — Хочешь об этом поговорить? — серьёзно спрашивает Хёнджин, смотря в глаза парня. — Не совсем… Но я хочу сказать тебе спасибо за то, что ты не нарушил мой комфорт, — тихо отвечает Ли, заходя в ванную комнату. — А разве могло быть иначе? Я тогда себя бы просто-напросто не простил, — трепля и без того растрёпанные волосы Ли, улыбается Хван. — Всё делается постепенно. И здесь не стоит торопиться. Минхо лишь тепло улыбается и кивает, в который раз благодаря небеса или кого-то там ещё свыше за то, что именно с Хёнджином ему предстоит пройти через весь этот путь принятия такого идеально неидеального себя.

***

Люди — это что-то настолько непостоянное в нашем мире, что-то безостановочно меняющееся. Сегодня человек есть в жизни, он постоянно находится рядом, служит опорой и поддержкой, а завтра его и след простыл. Всё потому что кто-то что-то решил, кто-то решил сделать это так. И главное, что мы не можем найти того самого виновника. Может, всё оттого, что так сошлись звёзды где-то в созвездии козерога? Может, кто-то нагадал на хрустальном шаре. Возможно, это карты Таро, выпавшие каким-то определённым порядком. Или всё же кто-то сидит на небесах и пишет наши судьбы? Неважно, кто или что становится виновником плохих или хороших событий, ясно только одно — ничто не вечно, ничто не может существовать вечность. Вечность — не предел, а вот судьба то и дело вставляет палки в колёса. Для Минхо встреча с Хёнджином стала роковой. Всё потому что со временем переменилось не только его поведение или отношение к тем или иным вещам или событиям в жизни. Переменился его образ мышления, а главное, даже восприятие себя. Он всё ещё на стадии принятия себя, он всё ещё заново учится получать удовольствие от приёмов пищи, и самое главное — удерживать эту еду в себе. Магическое исцеление не произошло, да и не проходит такое за месяц. Но Ли теперь может смотреть на своё отражение в зеркале, всё ещё испытывая неприязнь, но хотя бы пропала та ненависть. Словно Хван каждым своим комплиментом и красивым словом приклеил пластырь на все до единого шрамы на ноге Минхо, поэтому отныне, смотря на эту пострадавшую часть тела, он вспоминает каждое тщательно подобранное слово и мягкие трепетные касания к ней. Касания, как и взгляд Хёнджина, всё ещё воспринимаются тяжело, но и это должно пройти со временем. Казалось бы, как мало было нужно этому глубоко сломленному человеку. Для Хёнджина встреча с Минхо была роковой. Он глубоко потерянный в глубинах своей души человек. Он потерял себя и очень давно не может отыскать того самого ребёнка с горящими глазами. Хван каждый раз шёл по узкому коридору после очередной постановки и ставил в воображаемый шкаф марионетку, и каждая марионетка становилась ещё одной стеной в бесконечном лабиринте души Хвана. В этом самом лабиринте и бродит кусочек настоящего Хёнджина. Он не помнил себя. Он не помнил, что такое чувствовать. Он пытался заглушить бесконечную боль в груди новыми и новыми ролями. С появлением Минхо всё словно переменилось. Хёнджин полюбил… Он полюбил, и вместе с этим чувством появились многие другие. Сострадание, забота, нежность, вдохновение и обожание… Так распорядилась жизнь, что если человек испытывает что-то хорошее, то в равновесие этому должен и испытывать что-то не очень приятное, например, злость, обиду, раздражение. Хван не понимает и не разделяет ненависти Ли к своему телу, и именно от этого было наиболее обидно. Минхо стал маленьким маяком и ручным путеводителем в запутанном лабиринте души Хёнджина. Он указывает дорогу тому настоящему и живому, что было внутри, и помогает выйти. И сам Хван просто не может этого не заметить, ведь и вправду… Всё чаще и чаще его истинное лицо показывается наружу, обходя очередной вираж среди бесконечный возвышенных стен вокруг. И Хёнджин поистине верит, что Минхо справится со своей задачей и поможет найти окончательный выход, оставив лабиринт пустовать до последнего дня жизни. Наверное, кто-то свыше решил взять на себя власть распорядиться судьбой. Он бросает в воздух монетку, разглядывает вихры тумана в хрустальном шаре, раскладывает карты Таро, выкидывает кости на стол, или это всё же звёзды? Определённо неважно, как и каким боком падает монета, выпала «Башня» или это карта «Солнца», число, выпавшее на костях, и то, каким именно образом выстроились звёзды в созвездии Весов или Козерога. Всё абсолютно неинтересно простым смертным людям, которые готовы пасть на колени для того, чтобы предзнаменование не изменилось, ведь встреча с тем самым стала никак иначе, как роковой…

***

В этот вечер голос Хёнджина громким эхом проносится по комнате. От него сотрясаются стены ровно так же, как и сотрясается что-то внутри Минхо. Кажется, что что-то трескается, идёт по швам и с громким звоном разбивается. Эти осколки самыми острыми концами вонзаются в душу. Такую глубокую моральную боль способны причинить только лишь слова. Словом можно не просто ударить, можно убить. Особенно, если бьют они в заведомо известные слабые места… — Мне просто-напросто стало тебя жаль, Минхо. Я успешный, очень красивый актёр, а ты… Ты некрасивый, толстый, помешанный на своих котах, — Хёнджин кривится. — Я очень хотел поэкспериментировать, ближе понять и такие чувства тоже. Честно сказать… Эксперимент вышел так себе, кажется, что теперь на парней у меня и вовсе не встанет после такого-то. Перед глазами только ты и будешь, психическая травма. Минхо трясёт головой и закрывает уши руками, он просто не может этого слышать. Он не хочет это слушать, потому что проще пойти и выкинуться в окно, чем верить в это. — Все твои слова… Твой взгляд, они выглядели искренними, почему ты так со мной поступил? Почему заставил поверить в то, что я тебе небезразличен? — Ли старается не плакать перед людьми, но сейчас отчего-то сдерживаться особенно сложно, кажется, что сердце вырвали, и сейчас Хёнджин топчется по нему, снова и снова причиняя боль. — Я актёр, Минхо. Причём довольно успешный. Неужели ты думаешь, что мне составит сложность играть влюблённость? — насмешливость так и слышится в этом голосе, Минхо видел это лишь однажды, когда Хёнджин играл Дориана Грея. — Одно было по-настоящему ужасно… Целовать и трогать тебя. — Почему… Почему ты решил рассказать об этом мне сейчас? — Больше не могу тебя терпеть и видеть. Ты мне отвратителен. Знаешь ощущение тяжести в животе, когда поел чего-то жирного перед сном? Вот с тобой это ощущается так же. Минхо падает на колени, заходясь в истеричном плаче, он трясётся и не хочет верить в каждое слово, что произносит Хван. Отвращение к себе вновь расползается по телу отравляющим ядом. Душу словно разорвали в клочья, смяли и выкинули к его коленям. Истерика накрывает с головой, от слёз сдавливает горло, становится тяжело дышать. Минхо только и может повторять: — Почему… Почему… Почему… И в этот момент чья-то рука касается плеча Минхо, мягко потряхивая. Ли открывает мокрые от слёз глаза и часто моргает, пытаясь понять, где он находится и что происходит, а ещё через мгновение оказывается в чьих-то очень успокаивающих объятиях. — Тише… Тише, дыши, это всего лишь сон, всего-навсего дурной сон, — мягко шепчет Хёнджин в пушистые волосы. — Ничего страшного не случится, я рядом. От мягкого и успокаивающего голоса Хвана становится поистине спокойно, вот только слова Хёнджина из сна всё ещё стучат в голове, снова и снова повторяясь. Жаль, толстый, помешанный, отвратительный… Минхо притих, словно его ощущает трибунал и он ожидает жестокого решения суда. — Что же тебе такое приснилось? — бормочет Хёнджин, накрывая Ли одеялом. — Ты сильно плакал во сне. Минхо пока не готов к разговору, и Хван это прекрасно понимает. Сейчас он готов подождать и быть рядом столько, сколько потребуется. Вот так крепко обнимая, поглаживая по голове и шепча всякие нежные милости. Ли более-менее успокоился только минут через десять, когда совсем отошёл ото сна, вдохнул полной грудью, а голос из головы окончательно исчез. Хёнджин хоть и выглядит очень спокойным, очень переживает и готов идти сражаться с чем угодно из сна. С любой бабайкой, сереньким волчком, монстром из-под кровати, но пока он не знает, что спасать Ли нужно от самого себя и его богатой фантазии… — Я пойду погрею тебе молочко с мёдом, а ты тут с Мусоркой полежи, приди в себя, хорошо? Сопливчик, — по-доброму смеётся Хван, щёлкая Минхо по носу. Хёнджин шумит на кухне посудой, а Мусорка, тихо мурча, мнёт бок Ли своими маленькими пушистыми лапками. Она то выпускает коготки, то прячет их вновь в розовых подушечках. Минхо теперь окончательно успокаивается и готов к разговору с Хваном, пусть и рассказывать о том, в каком свете предстал он во снах, совсем не хочется. — Ваше тёплое молочко с мёдом, осторожно, горячее! Хёнджин усаживается у края кровати, готовясь слушать про сон, всё потому что обычно, когда рассказываешь кому-то про сны, становится легче. Они становятся менее страшными и отчасти даже смешными. Но, видимо, здесь ситуация немного другая. — Мне приснился ты… — Я? — Да… Ты сказал, что отношения со мной — это лишь неудачный эксперимент, что ты играл свою роль и я на самом деле тебе отвратителен и… — Не нужно, — Хёнджин сразу же прервал Минхо, когда увидел, что слёзы вновь подкатили к глазам. — Я бы никогда тебе такого не сказал, и ты сам это должен знать. — Давай найдём психолога? Или психотерапевта… Кого-нибудь, кто помог бы мне справиться с навязчивыми мыслями… — Конечно, давай, — кладя руку на волосы Минхо, отвечает Хван. — Завтра же и поищем всё, что угодно, лишь бы тебе стало легче. После тёплого молока Ли быстро засыпает, а волшебная добавка от Хёнджина в виде любви помогает избежать новых плохих снов. Хван смотрит на парня, что свернулся в его объятиях, и не может поверить в то, что этот человек всё ещё борется и готов бороться дальше. Его сильный, смелый мальчик. Хёнджин достаёт увлажняющий крем из тумбочки и мягко тонким слоем мажет на щёки Минхо, чтобы на утро не было раздражения от засохших солёных слёз. Ради его счастья Хван готов подраться даже с самим собой. Лишь бы он вот так продолжал улыбаться в его объятиях, несильно сжимая в руках Мусорку.

***

Чан мнётся у остановки уже добрые двадцать минут, а его всё ещё нет. Чонин согласился на встречу после долгих уговоров. Но тот факт, что он согласился, остаётся главным. Сказать, что Бан не нервничает, — это ничего не сказать. Он переживает буквально из-за всего, и это состояние вполне можно понять. Не обидеть словом, не задеть действием, а главное — не испугать своей настойчивостью. Погода в этот день обнадёживает. Яркое солнце, которое уже начинает греть, безоблачное светлое небо, лёгкий ветер, который всё так же неизменно несёт в себе аромат отцветающей сакуры. Настроение Чана под стать погоде: такое же лёгкое и солнечное. Он съехал с квартиры Хёнджина и наконец-то перебрался к Чанбину, написав записку о том, что скромное холостяцкое убежище Со ему будет удобнее. Поэтому теперь со спокойной душой Бан стоит на остановке, поглядывая на дорогу в ожидании тринадцатого троллейбуса. Чонин приехал довольно скоро. Он, осторожно держась за перила, спустился на тротуар, замирая. До Чана быстро доходит, что Ян его просто не видит и нужно бы подать какой-то звук. — Привет, — подходя ближе, говорит Чан так, что в его голосе читается улыбка. Чонин немного дёргается, но быстро понимает, с какой стороны исходит звук, и неспешно поворачивает голову. — Привет, — в ответ солнечно улыбается он. — Я же нормально встал? Не загораживаю дорогу? Бан, который всё ещё неловко молчал с глупой улыбкой, наконец-то отмирает, вспоминая о всей ответственности за человека напротив, которая на него легла. Он мягко обхватывает руку Яна чуть выше локтя и тянет на себя, отодвигая от края тротуара. — Мы идём гулять! — Веди меня, моя собака-поводырь, — мягко улыбается Чонин в ответ. Время прогулки летит незаметно, когда она проходит под увлекательную беседу. Чонин очень много всего знает, он слушает огромное количество аудиокниг, в основном отдавая предпочтение японской классике. Чана никогда в жизни не интересовала классика, но размышления Яна кажутся настолько потрясающими, что невольно хочется пройти мимо книжного и захватит парочку романов. Уже через час Бан привыкает тормозить Чонина перед тротуарами, на пешеходных переходах и тормошить за плечо, когда загорается зелёный. По дороге он пригибает ветки, закрывает ладонью острые углы на заборах и уже очень скоро перестаёт замечать, как делает эти привычные действия. Чонин же потрясён непосредственностью и тактичностью старшего. То, как тонко, чтобы не обидеть, он задаёт вопросы, касающиеся его не совсем обычной жизни. А Чонин и рад рассказать, ведь ничего секретного в этом нет. Они говорят ни о чём и обо всём на свете сразу. О глубинах океана, о неизведанности космоса, о творчестве Акутагавы и Накахары, о творчестве Чана, о рисунках Чонина и многом другом. Когда беседа завязывается легко и темы тянутся одна за другой бесконечным конвейером — время бежит неумолимо быстро, его становится катастрофически мало. — Так вот в этот момент я и подумал, что абсолютно счастливый человек — человек, который не будет испытывать ничего: ни радости, ни грусти. В таком случае, я просто не хочу быть абсолютно счастливым, — активно жестикулируя, говорит Ян, идя прямо в столб. Чан за секунду прикладывает руку ко лбу младшего и уводит его от возможного столкновения, думая о том, что то, как Чонин забывает о своей безопасности и вверяет себя в руки старшего, очень трогательно. — Ты просто потрясающий человек, спасибо, что дал мне шанс, — шепчет Чан уже возле дома Яна. — Мне было очень интересно с тобой, а главное… безопасно, спасибо за этот вечер, я буду рад увидеться ещё! Чонин спешно уходит, кажется, прекрасно ориентируясь на своей территории, оставляя Чана с абсолютно глупой улыбкой и красными щеками. Ян их не увидел, но будьте уверены, он их почувствовал…
Вперед

Награды от читателей

Войдите на сервис, чтобы оставить свой отзыв о работе.