Perfectly imperfect

Комната номер триста тринадцать, наверное, впервые за три года сожительства Минхо и Чана слышит такую мёртвую и от этого особенно нагнетающую тишину. Ли сидит на кровати, перебирая тетради, не решаясь спросить что-то у потерянного Бана. Тот сидит за столом, уставившись взглядом в одну точку, и молча пьёт чай. — И как я кровь на следующей неделе пойду сдавать? — тихо спрашивает Чан, наконец-то разрезая такую неприятную тишину. — Это единственное, что тебя сейчас беспокоит?! — удивлённо поднимает глаза Минхо. — Ничего не хочешь рассказать? Или хотя бы объяснить? Чан заметно грустнеет ещё сильнее, если это вообще физически возможно. Он отодвигает стул, встаёт из-за стола и направляется к кровати Минхо. Кристофер тяжело опускается рядом, всё так же молча падает лбом на плечо Ли. — Меня, кажется, бросили, — тихо говорит Чан, словно доверяет какую-то неземную тайну. — Бросили? Хён, ты с кем-то встречался? Ты же буквально женат на учёбе и изменяешь ей с музыкой, — недоверчиво бормочет Минхо, жаждая более подробных объяснений. — Я не знаю, можно ли это назвать отношениями, но мы общались только в интернете. Я понимаю, насколько тупо это звучит, но я по уши влюбился в человека, которого ни разу не видел в жизни, — Бан поднимает голову, растерянно вглядываясь в лицо Ли и стараясь найти там хоть немного понимания. — Всё в порядке, хён, мои первые отношения были именно такими, собственно, на этом я и закончил пытаться строить их, но мы сейчас не обо мне! — Минхо обрывает свой поток мыслей, стараясь вернуться к Чану, чтобы попробовать найти решение. — Расскажи мне, как это было? Кристофер задумывается, ровно садясь на мягкой кровати. Он подхватывает в руки одного из плюшевых котов Минхо, утыкаясь носом в искусственную рыжую шерсть, и старается найти слова для того, чтобы Ли его понял и не осудил. — Его зовут Ян Чонин, и он потрясающий, — неуверенно начинает Бан. — Мы познакомились с ним полгода назад, практически в новогоднюю ночь. Мне было немного одиноко, потому что все друзья, с которыми ты вчера случайно познакомился, сильно напились. Я зашёл в твиттер и увидел пост такого же одинокого человека и предложил встретить этот новый год виртуально вместе, — с мягкой улыбкой излагает свой рассказ. Ли ни разу не видел такой улыбки на устах Чана, она словно искрится счастьем. — Звучит, как начало дорамы, — смеётся Минхо, сразу же замолкая под строгим взглядом хёна. — Мы продолжили общение и после нового года, стали узнавать друг друга ближе. Я узнал, что Чонин живёт в Пусане, что ему девятнадцать лет, и что он собирается поступать на художественный профиль, — Бан опускает глаза, сжимая в пальцах мягкую игрушку. — Я предложил Чонин-и приехать к нему после защиты диплома, я так давно мечтал встретить его в живую, взять за руку, обнять… А он надолго пропал после этого, не отвечал на сообщения и только спустя две недели вчера написал. Чонин написал, что по каким-то обстоятельствам мы должны прекратить общение, и что я в этом не виноват. Крис поднимает полные печали глаза на Минхо, ожидая каких-то слов в ответ на свою историю. Ли не сразу понимает, что ему нужно сказать, что ожидает Бан услышать. Он не понимает, почему Чан никогда не упоминал Чонина, и, судя по разговору с Хёнджином, своим друзьям он тоже ничего не рассказал. — Хён, почему ты ничего об этом не говорил? — аккуратно спрашивает Минхо, заглядывая в глаза старшего. — Я боялся, что вы скажете, что я веду себя, как ребёнок. Мол, это всё несерьёзно, — пожимает плечами старший. — А вы никогда не говорили, там, по видеосвязи, или, может, обменивались фотками? — По видео не говорили, потому что Нини слишком переживает из-за своей внешности, но часто общались голосовыми. Ещё несколько фотографий мне отправлял, так что он точно настоящий, — уверяет Чан, зная, о чём подумал Минхо. — Об этом нужно подумать, но определённо ясно, что его испугала возможная ваша встреча. И здесь одно из двух: или он что-то не договаривает о своей внешности, может, он вообще «она», или Чонин не доверяет тебе и боится, что ты похитишь его, — тоном специалиста в отношениях выдаёт Ли. — Я верю Чонину и добьюсь того, что мы встретимся, — уверенно говорит Чан, вставая с кровати Минхо. — Ох, хён, я надеюсь, что Чонин — это не старая извращённая женщина, или, что ещё хуже, по итогу тебя не отдадут в сексуальное рабство, — смеётся Ли, стараясь разрядить обстановку. — Вот увидите Нини, ещё обзавидуетесь! Кстати, Минхо! Расскажи-ка мне, когда это вы с Хёнджином успели так тепло подружиться? — ехидно спрашивает Крис, переправляя стрелы осуждения в сторону соседа. — Прости, хён, мне пора в универ! Учёба не ждёт, знаешь ли, пора грызть гранит науки, — ворчит Минхо, вскакивая с кровати под злорадный смех Бана, и в глубине души понимает, что от этого разговора он ну никак не отделается.

***

В аудитории в мае стоит уже отнюдь не учебная атмосфера: в помещении душно, из окон на распашку тянет ароматом весенних цветов, шелест деревьев и яркий солнечный свет. В такой атмосфере совсем забываешь, что на носу тревожное время — сессия. Куча экзаменов, к которым хорошо бы начать готовиться уже сейчас, но если студент делает что-то не в последний момент, то это не студент. Минхо медленно засыпает под голос Пак Сонхва, который старательно читает последнюю лекцию в этом семестре. — Ну, на этом вроде бы всё, — довольно сообщает он, хлопая в ладони. — Куда зашелестели? У нас ещё сорок минут пары, которые мы посвятим обсуждению ваших интервью, возможно, у вас появились какие-то вопросы? Студенты разочарованно опускаются на свои места, начиная придумывать вопросы, дабы не сидеть в тишине. Минхо тоже задумался о том, всё ли у него получается в написании своеобразной статьи. Ли на самом деле уже начинает нервничать, потому что они с Хёнджином так и не обсудили самую важную часть работы. Возможно… стоит ему написать по этому поводу? Работы сдавать уже совсем скоро, а самой важной провокационной части всё ещё нет даже в зародышевом виде. Минхо не всегда мечтал стать журналистом… Он хотел стать писателем, писать трогательные истории, погружать читателя в новые миры, создавать новые эпохи, расы. Писатель — это Бог, в руках которого жизни и судьбы, который одним взмахом кисти может в корне повернуть историю, перевернуть ход действий. Писатель — вершитель судеб в своём мире. Минхо так мечтал, чтобы и у него был свой мир. Однако мама сказала, что на писательстве сыт не будешь. Что это не то, что легко и постоянно будет приносить деньги, а суть работы всё же в том, чтобы обеспечить себе проживание и пропитание. Мама говорила, что Минхо вырастет и станет репортёром, будет бегать по местам происшествий, писать захватывающие статьи, брать интервью и привлекать читателей своими скандальными заголовками, ведь Ли с самого детства был непоседой. И Минхо загорелся этой мыслью, подумав о том, что журналистика вполне может стать делом его жизни. — Ну, если вопросов больше нет, то все свободны! Жду ваши статьи в конце следующей недели. До свидания, — громко говорит профессор Пак, хлопнув в ладони. — Минхо! Ты написал интервью? — подскакивает Джисон к Ли. — Ого, ты правда молчал всю пару?! Нет, ещё не написал, мы с Хёнджином должны встретиться ещё раз для того, чтобы закончить, — закидывая шоппер на плечо, объясняет Минхо. — Конечно молчал, Со обещал мне оторвать уши, если я буду болтать, — обиженно бубнит Хан. — Ого, Хван всё же согласился? И как он? — Почему ты спрашиваешь так, словно мы переспали? — смеётся Минхо, возмущённо глядя на Джисона. — Ну, просто Хёнджин довольно-таки специфический человек, к нему подход нужен. Он немного сноб, — оглядываясь по сторонам, шепчет Джисон. — Никогда такого не замечал, — бормочет Минхо себе под нос. — Ладно, мне пора! Пока, Джисон. — А я в буфет! Порой мне так грустно, что не могут выдать диплом за то, что я четыре года кушал булочки в буфете! — театрально вздыхает Хан, сворачивая в сторону столовой. Минхо, пока помнит, достаёт телефон, чтобы написать Хвану и договориться о встрече.

Привет, это Минхо. Когда мы можем встретиться для второй части интервью? У меня немного горят сроки -_-

— Вроде бы нормально, — ворчит Минхо, когда сообщение высвечивается отправленным. Привет, Минхо ^-^ Это такая честь — получить от тебя сообщение! Ты хотел побегать, давай тогда побегаем, а после зайдём куда-нибудь и закончим интервью? Место можешь выбрать сам, дату и время тоже

Ок, напишу позже.

Ты как всегда многословен… Быстро приходит в ответ. Минхо закатывает глаза, читая короткое сообщение, но отчего-то тревожно на душе. Он попросил Хвана с ним побегать, никто за язык его не тянул, сам ляпнул, сам же теперь и нервничать будет. Как это всё пройдёт? Не будет ли спортивный Хёнджин смеяться над бедным Минхо? И только сейчас Ли подумал о том, что он будет выглядеть отвратно: красный, потный, тяжело дышащий, как мопс после пятиминутной прогулки. Лучше бы Минхо вообще не думал, потому что теперь одна глупая мысль на корню пресекает другую, ещё более глупую. «Хван никогда даже не давал повода усомниться в своей порядочности, значит, и сейчас переживать не нужно», — думает Минхо и сразу же перестает верить в этот лучик адекватности, внезапно появившийся в его голове.

***

Минхо пришёл на место встречи за сорок минут, чтобы морально настроиться… Прошло уже тридцать, Ли очень надеется, что Хёнджин не очень пунктуален, потому что сорока минут оказывается вправду мало. Мысль о том, что ему придётся бегать при ком-то, теперь кажется просто ужасной, особенно если окажется, что Хван и во время бега выглядит как Аполлон. Минхо решает немного разогреться перед приходом Хёнджина и очень надеется, что этого будет достаточно для того, чтобы потом ноги не болели, как в прошлый раз. Он стоит прямо посреди дорожки, наклоняясь вправо-влево, когда перед глазами всё начинает плыть. Минхо очень надеялся, что ему не станет плохо, ведь он так ничего и не поел, но на этот раз причина была больше в нервах. Он сильно переживал, а сейчас пытается без происшествий добраться до лавочки, опасно шатаясь. — Минхо!? Хёнджин подлетает к падающему Ли за долю секунды, успевая подхватить его за локоть. В этот момент Минхо теряет сознание окончательно, даже не ухватываясь за мысль в голове о том, кто его поймал. — Эй, Минхо? — хлопает по щекам Ли Хёнджин, тот немного реагирует, но очень слабо. Хвану совершенно не нужно заключение медиков для того, чтобы сказать, что конкретно произошло с Минхо, потому что он и сам прекрасно догадывается. Он опять пришёл голодным, а истощённый организм больше не может этого терпеть. — И как только бегать собрался? — бормочет Хёнджин, подхватывая достаточно лёгкого Ли на руки. — Горе луковое… В сознание Минхо приходит только в кровати. Не своей кровати. Понимая это, Ли резко поднимает голову, точнее пытается это сделать, что выходит не очень. Голова ещё очень мутная, сильно болит в районе висков, ещё и в ушах продолжает неприятно звенеть. Однако Минхо определённо точно знает, что кровать не его, комната тоже, и он начинает уже переживать. Параноидный мозг придумывает кучу сцен, где его в бессознательном состоянии воруют из парка для того, чтобы продать на органы или в рабство. Но кое-что даёт Минхо хорошую зацепку для того, чтобы понять, где он всё таки находится. Маленький пушистый комочек свернулся недалеко от него и тихо, по-детски мурчит. — Значит, у Хёнджина, — сам себе поясняет Минхо, протягивая руку к котёнку, который сразу же активно ластится к ней, начиная одобрительно громче мурчать. Комната выглядит совершенно не так, как себе Ли представлял. Он думал, что Хёнджин живёт как минимум в замке на окраине города, а здесь очень даже приземлённо. Не очень дорогой ремонт, кое-где отклеились обои, да и мебель не выглядит совсем новой. Всё выглядит совершенно не так, как напредставлял себе Минхо. — Спящая красавица очнулась? — смеётся Хёнджин, занося в комнату поднос. — Я не стал везти тебя в больницу, потому что, кажется, знаю причину твоего обморока. Поэтому сейчас будем исправлять положение дел. Хёнджин звучит достаточно строго для того, чтобы Ли даже не пробовал с ним пререкаться. Он молча позволяет поставить себе на колени поднос, заинтересованно заглядывая в тарелки. — Не могу сказать, что хорошо готовлю, но выходит вроде бы сносно… Я старался, — неловко говорит Хван так, словно не верит в подлинность своих же слов. — Ты приготовил это сам? — удивлённо спрашивает Минхо, недоверчиво смотря на тарелку с супом и на скорую руку нарезанный салат. — Нет, украл! — смеётся Хван. — Давай, ешь. Минхо правда хотел бы сказать что-то из своего привычного «я не голоден». Однако на этот раз даже язык не поворачивается такое сказать. Хёнджин старался, готовил специально для него еду, пока Ли валялся тут без сознания, потратил продукты и своё время. Поэтому Минхо неуверенно берёт предложенную ему ложку и зачерпывает немного бульона, руки предательски дрожат, будучи всё ещё ослабленными, поэтому половина содержимого проливается обратно в тарелку. — Понятно, — тянет Хёнджин, забирая ложку из рук младшего. — Будем тебя кормить. — Эй, я могу и сам поесть! — ворчит Минхо, отворачиваясь от Хвана. — Ага, и всё окажется на тебе и моей кровати! — возмущается Хёнджин, протягивая ложку к недовольному лицу Минхо. — Летит самолётик, открывай ротик! Минхо немного ворчит, но рот всё-таки открывает, позволяя Хвану себя покормить. Суп оказывается, на самом деле, очень вкусным, немного недосолённым, но всё равно вкусным. Возможно, из-за того, что Ли был очень голодным, а может, из-за недооценённых кулинарных способностей Хвана, но суп уходит очень быстро и даже в охотку. — Ну вот видишь, какой хороший мальчик, — по-доброму мурлычет Хёнджин. — Салат я сам съем, — злобно говорит Минхо, не поднимая на него глаз. — Почему ты не поел перед пробежкой? Зачем так издеваться над собой? — совершенно без осуждения в голосе спрашивает Хёнджин. Минхо виновато тупит взгляд на тарелку, думая над тем, что стоит ответить и хочет ли он вообще об этом говорить. Решая, что старший, только что кормивший его с ложки, имеет право хоть на какое-то объяснение, он, вздыхая, поднимает глаза. — Я подумал, что на голодный желудок будет эффективнее, дефицит калорий, все дела, — начинает Ли, думая над тем, стоит ли продолжить. — Я правда пытался поесть, но еда не лезла, потому что я нервничал… — Нервничал? Из-за чего? — не понимает Хёнджин, удивлённо сводя брови. — Я думал о том, что буду выглядеть во время пробежки отвратительно. Нет, я постоянно себя чувствую отвратительным, но в этот момент выглядел бы совсем не сносно. Всё потому, что ты выглядишь идеально, ты словно греческий бог, сошедший с Олимпа, а тут такой вот я. Минхо прикрывает глаза, ожидая услышать смех, но его не следует ни через секунду, ни через пять. Хёнджин только, тяжело вздыхая, падает лбом на колени Минхо. — Знал бы ты, какой ты потрясающий в моих глазах, умер бы, — шепчет Хван. — Если бы ты только знал, насколько мне нравится твоя фигура. Мне хочется вставить свои глаза, чтобы ты смог посмотреть на потрясающего себя моими глазами. Ты бы сам словил на себя краш, — смеётся Хёнджин, уже и не зная, какую аллегорию привести в пример, чтобы Ли его понял. — Ладно-ладно, я понял, — краснея, шепчет Минхо. — Но не принял и не запомнил, — укоризненно ворчит Хван. — Как ты себя чувствуешь? — Голова ещё болит и немного кружится, — ставя поднос на тумбочку, отвечает Минхо. — Полежи ещё хоть немного! Минхо обречённо кивает, закрывая глаза. Он продолжает чувствовать тяжесть головы Хёнджина на своих ногах, отчего становится немного неловко. — Хёнджин? — Да? — сразу же реагирует Хван. — Расскажи мне что-нибудь? Расскажи мне свою историю, — заглядывая в глаза Хёнджина просит Минхо, не зная чего ожидать в ответ. Он спокойно может проигнорировать такую навязчивую просьбу, по крайней мере сам Минхо бы так и сделал, потому что они всё ещё недостаточно близки… — Ты отдыхай, а после, если захочешь, проведём остаток интервью, хорошо? — спрашивает Хван, заметно напрягаясь. Минхо в ответ часто кивает, а Хёнджин, вздыхая, говорит: — Ну тогда слушай…

***

Hozier — Take Me to Church — Тебя будут звать Хван Хёнджин, что означает благородное сокровище, — шепчет девушка на ушко маленькому ребёнку в пелёнке. — Сама Луна станет твоей покровительницей, ты будешь сверкать, как маленькая звёздочка.

У моей любимой есть чувство юмора Она — словно смех на похоронах.

Хёнджин рос, и с каждым годом он и впрямь стал походить на маленькую звёздочку. Природа не обделила его миловидной внешностью, заводным характером, артистизм словно тёк у него в крови, жажда внимания стала такой же необходимой, как и любая другая жизненная необходимость. Все родственники и знакомые восхищались, хвалили и умилялись. Родители, гордые своим чадом, всегда сидели на первых местах в зале на выступлениях Хёнджина в детском саду. Они громко хлопали, снимали на камеру, а мама всегда приносила букетик из незабудок: незабудок, которые и сейчас так сильно любит Хван.

Каждое воскресенье мрачнее предыдущего Каждую неделю свежий яд.

Всё не может быть хорошо постоянно, ведь так? Даже самый сладкий сон когда-то прекращается, вот и сон Хёнджина закончился навсегда. — Сынок, ты уже взрослый… Сегодня тебе исполнилось целых девять лет, поэтому мы с мамой решили, что тебе нужно бросить танцы и актёрский кружок, — садясь на кровать к маленькому Хёнджину, начинает свой приговор по заключению мечт отец. — Это всё не мужские занятия, тебе это не поможет защитить себя и свою девушку, негоже мужчинам по сцене скакать. — А чем тогда мужчины занимаются? — поднимает Хёнджин глаза, полные слёз, надувая пухлые губки. — Мы запишем тебя на тхэквондо и плавание, а там решишь сам, что нравится больше, — поглаживая по голове сына, объясняет старший Хван. — Театр мне нравится больше! — кричит Хёнджин, вскакивая с кровати и уносясь в ванную. — Может, ты был слишком резок? — осторожно спрашивает мама Хвана, подходя к своему мужу. — Ты что, не видишь?! Он у нас размазня! Чуть что сразу в слёзы, постоять за себя не может, только за твоей юбкой прячется, — рычит мужчина, гневно смотря на жену. — Он и выглядит так утончённо, личико смазливое, всё от тебя. Педиком вырастет, потом не плачься! Отец Хёнджина, Хван Сынхи, в свои тридцать пять лет дослужился до полковника, его отец генерал на пенсии и дед тоже был военным. Поэтому, когда он узнал, что в скором времени станет папой, очень надеялся на сына, чтобы тот продолжил военное дело в семье. Однако теперь, видя, каким нежным и ранимым растёт Хёнджин, Сынхи всё больше и больше недоволен своим чадом. — Изначально не нужно было поддерживать это девчачье занятие, а отдать его на бокс, — шипит мужчина, — это из-за тебя он вырос таким нежным цветочком. Хёнджин стоит в дверях, подслушивая монолог отца, сжимая в пальчиках плюшевого зайца. По его совсем детским щекам текут солёные слёзы, папа кричит, а Хёнджин не может понять, что он сделал не так и почему отец так сильно на него злится.

«Мы родились больными», — слышишь ты от них. Моя церковь не предлагает отпущенных грехов Она говорит мне: «Молись в спальне».

— Мам, я какой-то не такой, да? — шепчет Хёнджин, захлёбываясь в слезах в двенадцать. — Мне не нравится бить людей, я не хочу держать оружие, не хочу! — Ну что ты, сынок, — ласково шепчет мама, тревожно смотря на дверь в спальню. — Ты у меня просто особенный. Ты мой нежный цветочек с очень добрым сердечком, ты заслуживаешь тепла и любви. Хэрён прижимает голову своего ребёнка к тяжело вздымающейся груди и очень жалеет, что ей приходится своему сыночку такое объяснять. Ей очень жаль, что это хрупкое сердце так и норовят разбить, как же больно видеть, когда твоё сокровище пытается сломать и собрать заново когда-то любимый муж. — Что, эта тряпка опять сопли распустил? — кричит Сынхи с кухни. — Что на этот раз?! — Ничего! Мы сами разберёмся, — мягко отвечает старшая Хван, прикрывая дверь в спальню сына. Она ложится сбоку от Хёнджина, прижимая к себе уже почти юношу… — И когда успел вырасти? — шепчет женщина. — Не переживай о том, что тебе не нравится то, что нравится твоему отцу. Не слушай других, хорошо? Плакать может каждый, чувствовать может каждый, душа болеть может у каждого — на то мы и люди, да, слабые, но люди. Ты всегда можешь со мной поговорить, ты же об этом знаешь? — Да, мам, спасибо, — вытирая слёзы тыльной стороной ладони, отвечает Хёнджин. — Можно полежать так ещё чуть-чуть? — Хорошо, пока отец не видит, — горько усмехается она, совершенно не разделяя взглядов мужа на воспитание сына. И в который раз Хэрён думает о том, что лучше бы её сынок родился девочкой, было бы не так больно. Потому что она уже знает, что больно будет, когда её сокровище впервые полюбит… Этот день наступает скорее, чем ей бы хотелось.

Я родился больным, но мне это нравится Повели мне исповедаться…

— Звонили из школы, — гробовым голосом говорит Сынхи своей жене. — Сказали, что он немного отстаёт от одноклассников, скорее всего из-за того, что уже как три месяца готовится к школьной театральной постановке, ничего об этом не знаешь? — Нет… Первый раз слышу, — шепчет Хэрён, нарезая пирог. — Джинни очень любит это дело, может, позволить ему? Она прекрасно знает, что Хёнджин возобновил занятия в театральном кружке. Сынок так светился, как настоящее сокровище, когда ему дали главную роль, что как мать она просто не могла не порадоваться за него. Единственным уговором было, чтобы ни в коем случае не узнал отец. Шило в мешке не утаишь, и эта тайна оставалась тайной только три месяца. — Это пидорское дело, и он такое любить не будет. Я тебе уже говорил, что это он из-за тебя с такими пристрастьями вырос! Ему всего пятнадцать, а уже врёт родителям. Пойду встречу его со школы… По душам поговорим! — Сынхи! Женщину никто не послушает… Муж никогда не считался с её мнением, а с тех пор, как глава семейства считает Хэрён виноватой в мягкости характера сына, совсем перестал считать её полноценной женой. — Этот щенок! — кричит старший Хван, громко хлопая входной дверью. Хэрён выбегает из кухни с лопаткой в руках и тут же хватается за сердце. Её муж втаскивает сына за шкирку, как котёнка в квартиру, тут же бросая на колени. Хёнджин, ожидаемо, уже очень сильно плачет, стоя на коленях с низко опущенной головой. — Он возле школы сосался с каким-то белобрысым петухом! А я тебе говорил, что всё приведёт к тому, что он по парням пойдёт, говорил! — краснея, говорит мужчина и отвешивает Хёнджину увесистый подзатыльник. — Не смей бить его! — смело кидаясь на мужа, кричит Хэрён, но её грубо отталкивают, не давая защитить ребёнка.

Аминь… Аминь… Аминь…

Хёнджину всего пятнадцать, а он лежит на полу у себя дома, чувствуя, как кровь стекает из разбитой губы, саднит рёбра и бёдра, болят ягодицы от грубого ремня отца. — По роте солдат пустить нужно, чтобы это вывести, урод, — выплёвывает отец, толкая рыдающую Хэрён с аптечкой в руках. — Я ни о чём не жалею, мам, прости, — хрипло смеётся Хван, утирая кровь с губы. — И не нужно, сыночек, не нужно. Не смей запрещать себе любить, твоё сердце только для любви и создано, родной, — с болью в глазах улыбается женщина, доставая перекись и вату.

Давай, отведи меня в церковь, я буду служить там верным псом В святилище твоей лжи. Я поведаю тебе о грехах, пока ты точишь для меня нож.

— Поедешь в военную академию, я сказал, — отрезает старший Хван, хлопая дверью. Хёнджину почти девятнадцать. Синяки не сходят с его светлой кожи с того самого дня. Отец псом следует за ним по пятам, не позволяет вздохнуть без его разрешения, но что ещё хуже — не даёт долго общаться с матерью. Он сошёл с ума, посчитав, что это Хэрён надоумила Хёнджина встречаться с парнями, что это она внушила его сыну, будто это нормально, что она делала что-то не так во время беременности… А Хван больше так не может. Хэрён вложила в руку сына ключи и бумажку с адресом, сказав, что туда он сможет сбежать и быть свободным. Отец ушёл на работу рано утром, а за домом уже стояла машина Чанбина, готовая в любой момент принять пассажира. — Сынок, не потеряй себя… Моё сокровище, — тихо шепчет Хэрён, прижимая взрослого сына к груди, теперь Хёнджин может спрятать маму в своих объятиях. — Я люблю тебя, мам, — так же шепотом отвечает Хван, выходя из родной квартиры, что стала его тюрьмой. — Пожалуйста, будь в безопасности, отец не станет тебя трогать.

Предложи мне бессмертную смерть Боже, позволь отдать тебе свою жизнь…

Хёнджин не смог сохранить нежность и непосредственность. Трогательность и мягкость сердца не получилось пронести через всю боль в груди. Хёнджин пытался заглушить боль театром. Мама смогла донести, что он особенный, немного другой, но эта особенность потерялась в куче масок из его ролей. И Хван отдаст всё, если среди кучи фарфоровых марионеток в красивом стеклянном шкафу ему помогут отыскать того маленького Хёнджина, который яро верил в любовь со всеми трепетом и нежностью, на которые только было способно его маленькое сердце.