Добро пожаловать в "Кошачью мяту"!

День в «Кошачьей мяте» начался как обычно. Кофе, чай, яичница с беконом, два брауни, капучино, латте, два кекса – можно, чтобы на каждом было по две вишенки? Завтрак номер два, рисовая каша на кокосовом молоке, снова брауни и раф… Генри отключил разум, привычно улыбался, руки работали с обычной скоростью, музыка играла, двери хлопали, колокольчик звенел, посетители смеялись и болтали. Марципан и Кардамон, задрав хвосты, курсировали между гостями, Ирма была быстра как всегда, кофейные зерна были свежи и ароматны, новый сорт чая пользовался популярностью, поставщик овощей и фруктов приехал на пять минут раньше договоренности. Все шло чудесно как никогда. Все шло не так. В половину девятого за традиционным кофе на вынос заскочил Льюис Невилл. Они обменялись заговорщицкими взглядами, а Генри задумался, был ли Персиваль Фокс таким же скрытным, как Кот, или контракт обязывал его выложить своему партнеру всю подноготную. Прошлым вечером, вместо того чтобы разозлиться еще больше, Генри почувствовал, как на него со всей силы обрушивается равнодушие. Он перестал тормошить имитирующего сон Кота, закрыл переноску и отправился домой. Наскоро принял душ, съел яблоко и уснул как убитый. Утром игра в молчанку продолжилась. Генри даже не приходилось притворяться – ему было лень открывать рот и тратить слова на Кота. Как будто он не знал все отговорки трусливой пушистой жопы! За десять лет каждый раз, когда их диалог натыкался на неизменный камень преткновения – смерть Джона Финлея (имя было одним из немногочисленных фактов, которые Кот сообщил об их первом общем знакомом), - Кот выдавал один и тот же ответ в разных вариациях, в зависимости от настроения: - Я не хочу сейчас об этом говорить. - Придет время – узнаешь. - Тебе что, больше не о чем меня спросить? - Мир так прекрасен, зачем отвлекаться на разговоры о дерьме? - Мой стейк готов? Тогда почему ты еще здесь? - Я забыл. Типичный день в «Кошачьей мяте» занимал руки и голову, но до конца отключиться Генри не смог. Преодолев переходный возраст, который пугал его родителей и учителей сильнее Слендермена и Фредди Крюгера вместе взятых, распрощавшись с драками, сомнительными компаниями и навязчивым желанием догонять и помогать, Генри обзавелся на редкость крепкой психикой и здоровым пофигизмом. Он слыл отходчивым и необидчивым, спокойным и понимающим – настолько идеальным, что его с распростертыми объятиями ждали в любой френдзоне. Однако мало кто задумывался – да и сам он, по правде сказать, тоже, - что нет никого страшнее людей-паровозов, медленно разгоняющихся, но не способных затормозить по команде. Сейчас Генри был паровозом – он злился, вспоминал, боролся с мелочными желаниями перевести кота на дешевую требуху, отключить ему Netflix, отменить свежий заказ на кашемировое кошачье одеяльце и выселить ублюдка в крошечный коридор. Ему хотелось надавать себе оплеух за то, что он ничегошеньки не может сделать с Котом и вынужден годами делать хорошую мину при плохой игре – это же нормально, что он превратился в кошачьего раба, когда для того он, Генри, всего-то субъект уровня «принеси-подай». И сейчас они с Котом очень похожи на старых супругов, доживших до момента, когда всплыло, что у одного из них есть тайный круглый счет в банке, знойный любовный интерес вне дома и два билета до Монте-Карло в кармане. Генри продолжал улыбаться, как всегда, и только немногим эта улыбка показалась бы вымученной. Когда он в очередной раз зашел на кухню, чтобы забрать заказ, Ирма, не поднимая глаз от стола, на котором тонкой соломкой нарезала овощи для клаб-сэндвича, сказала: - Он не человек и никогда не будет вести себя как человек. - А? – непонимающе повернулся к ней Генри. - Он думает, что знает людей лучше всех на свете, но совершенно не умеет ставить себя на их место, – ему почудилось, или в привычно монотонном голосе Ирмы скрывалось злорадство? Но больше она ничего не сказала, и Генри, казалось, вызывал у нее интереса меньше, чем помидор на разделочной доске. Однако простой комментарий остудил его. Нет, желание надавать по наглой серой заднице никуда не пропало, но это было желание из той же оперы, что и мечта, например, провести ночь любви с Дженнифер Лоуренс, - об этом не говорят вслух, чтобы не смешить людей, а тихонько мечтают перед сном в особо тяжелые дни. Однако, придя наконец в себя, Генри решил, что, прежде чем от души выпорет зарвавшуюся сволочь и совершит самоубийство, он все-таки вытрясет из Кота хотя бы крупицы правды. За весь день они не перекинулись ни единым словом. Похоже, даже Кот, обладатель почти нулевого эмоционального интеллекта, понял, что его медленно, но верно припирают к стенке. Конечно, Генри осознавал, что Кот запросто может взбрыкнуть, пинком сверхъестественно сильной лапы распахнуть дверь кофейни, так что вылетит стекло, и, матерясь, уйти в ночь. Что же – лучше разобраться со всем сейчас, чем ждать, когда еще какие-нибудь демонические знакомцы Кота, возможно, не такие воспитанные и терпимые в общении, как Персиваль Фокс, заявятся в «Кошачью мяту», а то и вовсе к ним домой, и разнесут все к хренам собачьим (трудно было не заметить намеки Фокса на сомнительное прошлое Кота). В семь вечера Генри попрощался с последним посетителем, унес посуду на кухню и помог Ирме загрузить посудомоечную машину. Марципана с Кардамоном не было видно – вероятно, от греха подальше попрятались в свои кошачьи домики. Когда он вернулся в зал, Кот, весь день скрывавшийся по углам, восседал в центре барной стойки в своей самой эффектной позе, обернув лапки пышным хвостом. Если бы коты умели дуться, то Кот сейчас бы превратился в рыбу фугу, настолько красноречив был его вид «оскорбленная невинность». - И нечего вести себя так, будто я в чем-то перед тобой виноват, глупый ребенок, - Кот бросился в атаку. – Если тебе есть что спросить, то спрашивай, будто я тебе, бестолочи, хоть в чем-то отказывал. А не разыгрывай из себя обиженку. Генри искренне пожалел, что раньше не записывал на диктофон виртуозные способы Кота уходить от разговора. - Так откуда взялся этот Персиваль Фокс? – он решил начать издалека, чтобы разговорить Кота. – Вижу, вы старые друзья. Он примчался сюда меньше чем за полчаса, всего-то после одного звонка. Кот прошелся от одного конца стойки до другого, вернулся на прежнее место и предался воспоминаниям. - Мы с ним ровесники, как вы, люди, говорите – знакомы с детского сада. Он, конечно, зануда и трепло, но по-крупному никогда не пакостит, так что дело с ним иметь можно. Договоры заключает редко, слишком придирчивый, но своих людей холит и лелеет, как фермер эталонную капусту. Работает добросовестно, хозяев не обманывает. - Хорошая реклама, - хмыкнул Генри. – Но как-то с трудом верится, что существуют безобидные демоны. У вас даже демоны-котята дадут фору любому Терминатору. - Ну почему же, - Кот расслабился и прилег, свесив лапы с края стойки. – Помнится, лет пятьсот-шестьсот назад была у нас одна вегетарианская секта. Есть людей нельзя, надо иди с ним рука об руку, искать смысл в высших материях, поклоняться добродетели, блаблабла… - Плохо кончили, конечно. - А как же. Вымерли меньше чем за столетие. Это я тебе уже объяснял – тело мы создаем сами. Да, я каждый волосок, каждую унцию жира создавал сам, копил силы и создавал из воздуха, можно сказать. Как вы говорите, сам себе дизайнер. Зато сам видел – ни холод, ни огонь, никакой психопат не страшен. Захочу – буду радугой переливаться, захочу - отстреливаться стальными шерстинками, захочу – начну срать золотом. Если надо – буду летать как на крылышках. О-о-о, ты бы видел свое лицо, когда я зависаю над твоим лицом по утрам, только ради этого стоит жить с тобой. Надо бы как-нибудь оправдать твои надежды и упасть на тебя, ха. О чем это я… А. Ну так вот, тела создавать – целое искусство, а если не кушать досыта – как жить? Как, в конце концов, поддерживать жизнь в телах экс-хозяев? Если бы я не ел, смог бы ты пялиться на сиськи Ирмы, а? - Я пялился только первую неделю, - огрызнулся Генри. – С трудовой этикой у меня все в порядке. И уважением к противоположному полу. - Ладно, ладно, вернемся к нашим сектантам. Когда силенок совсем не остается, тело поддерживать уже нечем – так и голова отвалиться может, я без шуток. Пнешь и все развалится. А если тела нет, куда деваться? Летаешь в атмосфере невидимый, и тут тебя озаряет – новое тело создать не из чего, к людям на службу не поступить – ну кто захочет вручить свою душонку невнятному бормотале? Вы, люди, такие, вам нужен антураж, спецэффекты, гром и молния, рога, хвост и копыта, без хвоста уже нет доверия, ага. И что остается нашему брату-невидимке? Правильно, залезть в чье-нибудь тело. Ты понимаешь, о чем я, никаких ваших человеческих непристойностей. Тупо выпихиваем хозяйскую душонку, фигурально выражаясь, куда-нибудь в жопу и осваиваемся на новом месте, у пульта управления, так сказать. А потом… - А потом на сцену выходит священник и проводит экзорцизм, - догадался Генри. - Именно, - вздохнул Кот с какой-то сентиментальностью. – Причем сам понимаешь – в самом изгнании его заслуги никакой не было, мы же, как говорится, атеисты, просто хозяйская душа, мыкавшаяся все это время где-нибудь между копчиком и лобковой костью, почуяв поддержку извне, начинала рваться обратно в райские кущи и выпихивала заселенца наружу. Голодный опозоренный демон выдворялся в эфир, а священнослужитель получал лавры победителя нечисти. И в какой-то момент этих изгнаний дьявола стало так много, а выпроваживать слабаков стало просто, как подтереться, и престиж нашей, так сказать, профессии, упал ниже некуда. Если тебя можно за полчаса вытащить из тела и пинком отправить в астрал, то какое тебе доверие? Если тебя способен уложить на лопатки дохляк-викарий, как ты собираешься вершить судьбы мира, творить великое зло, да хотя бы насылать бессонницу и шуметь в трубах по ночам? И вот, значит, наш дорогой Персиваль почти угодил в эту компанию. Он, конечно, никогда не откажется от хорошего мяса, уж прости за терминологию, но трепать языком любит больше. Он и к вегетарианцам подался потому, что верил, будто там ему расскажут, из чего на самом деле состоит человеческая душа. Своих фантазий он, кстати, не оставил, даже когда я вызволил его из этого гадюшника. Какое-то время изображал священника, просто обожал слушать исповеди и давать небогоугодные советы. Не представляешь, сколько тайных браков он освятил, за символические деньги сдавал исповедальню для свиданий, а уж индульгенций убийцам и всяким выродкам навыписывал – только в путь. Очень ему было интересно, что происходит с людьми, если одним разрешить грешить, а другим запретить. Кто будет повкуснее, а от кого несварение. Какая душа лучше – помоложе или многолетней выдержки. В какой-то момент ему в голову ударило, что у души в теле есть вместилище, так сказать, где она обрастает жирком, и ему страшно захотелось посмотреть, как это уютное гнездышко устроено. Он завел свой анатомический театр, накупил трупов и начал их разбирать по кусочкам, надеясь найти то самое. К сожалению, скорость разделки была выше, чем скорость поступления трупов, так что новые приходилось добывать нелегально. На этом его, кстати, и взяли – поймали в собственном кабинете при расчленении какого-то бродяги. Он так торопился проверить какую-то свою новую теорию, что забыл подопытного сначала убить и начал резать на живую. Ох уж эти творческие личности! Случайные прохожие услышали вопли и вызвали полицию. Назвали серийным убийцей, потому что аналогичных бродяг набралось к тому времени с два десятка, и засунули в тюрьму. Но ты знаешь, тело-то у него было собственного производства, как и мое, так что он уменьшил что где надо и просочился через решетку и замочную скважину. - Полезный навык, - не мог не восхититься Генри, пытаясь соотнести рассказ об анатомическом театре с внешностью сноба-адвоката Фокса. - После этого он успел поработать психиатром. Но там продержался еще меньше, ибо люди у него после сеансов строем выходили из окон. Персиваля признали некомпетентным и в очередной раз попытались засудить. Так что пришлось бедняге снова бежать в ночи без смены нижнего белья, ха. Даже не знаю, где он прятался последние пятьдесят лет… А потом к нам пришел малыш Невилл, и я, конечно, сразу почуял этот запашок. Это, конечно, не изумительный аромат кошачьей шкурки, но… Ты принюхайся к нему как-нибудь и запомни – так воняют зануды! Генри и в страшном сне не мог представить себя обнюхивающим Персиваля Фокса. Он бы вообще предпочел с ним больше не пересекаться и уж тем более не провоцировать интерес к себе. Однако Льюиса Невилла он считал своим приятелем и просто не мог придумать, зачем этому золотому мальчику, с лихвой одаренному внешностью, статусом и женским вниманием, заключать договор с демоном? - Тут и думать нечего, - развел лапками Кот. – Два одиночества нашли друг друга. Одному нужен папочка-рохля, а другому охота поиграть в родителя. В святого отца Персиваль уже играл, теперь пробуется в роли обычного. Но малыш Невилл не промах, ставлю свой хвост, что Персиваль к концу трудового договора станет детоненавистником. - И как тогда этот «папочка» собирается поступить, когда наиграется? – резче, чем следовало, спросил Генри. – Расчленит? Доведет до самоубийства? Отшлепает до смерти? Кот надулся и надолго замолчал. - Ты снова меряешь нас по себе. Почти никому из наших в голову не придет для развлечения отрубать руки, выковыривать глаза и забивать до кровавой пены. Нет, конечно, некоторые хозяева заслуживают, чтобы им наподдали, но практической цели в этом никакой, душа не отбивная, вкуснее от этого не станет. К тому же мы не знаем, о чем они с малышом Невиллом договорились. Персиваль любит долгие заковыристые задачки. Ради какого-нибудь наследства богатого папочки он и мараться не станет. В «Кошачьей мяте» повисло молчание, и, когда Генри наконец созрел, для того чтобы задать самый волнующий его последние сутки вопрос, Кот, вытянувшись, заговорил: - Вы, люди, все-таки странные. У тебя под носом разгуливает Ирма, которую я официально убил и по нужде то вызываю из небытия, то отправляю обратно. И все же ты не брезгуешь держать ее здесь и не устраиваешь мне бойкотов за дискриминацию вашего вида. Однако стоило тебе заподозрить, что я хочу полакомиться той звездунишкой, то едва не впечатал меня мордой в стол. И за Невилла ты переживаешь так, будто он твой родной брат. Я-то думал, мы оставили позади твой комплекс героя, но, смотрю, тебя все еще бесит, когда на горизонте маячит девица, ой простите, джентльмен в беде, а начистить морду злодею не получается. Я тебя, конечно, люблю – за твои божественные стейки, а ты что подумал, - но какой же ты маленький двуличный стервец. Впрочем, за это тоже люблю. Генри отвлекающий маневр оценил, но не поддался. - Что ж, надеюсь, любишь ты меня достаточно, чтобы я остался жив, и тот, от кого ты прячешься, не придет меня убивать. - Ну за десять лет же никто не пришел, - отбился надежным аргументом Кот. – Я веду себя тише мыши, занимаюсь безобидным бизнесом. Кому придет в голову нас с тобой убивать? Да ну, бред какой-то. - Это как-то связано с Джоном Финлеем? – прямо спросил Генри. – Ну вот опять. Снова делаешь вид, будто собираешься блевать. Если бы он действительно был мудаком, который… относился к тебе без уважения, ты бы не боялся одного его имени, как черт ладана, ой, прости за аналогию. - Что значит боялся? За словами-то следи, - мгновенно ощетинился Кот. – Я тебе уже сто раз говорил: Финлей вздумал меня подставить, возомнил, будто умнее меня. За это и поплатился. - И у вас точно нет трудовой инспекции, полиции, профсоюза или чего еще, чтобы регулировать вашу деятельность? Которая отрежет твои бубенцы за убийство человека из-за личного конфликта. - Мы, демоны, - Кот гордо выпятил грудь, – отличаемся полным самосознанием и самоорганизацией. Нам бюрократия ни к чему. Каждый понимает, что если люди начнут умирать без причины чаще обычного, то возникнут вопросы, и тогда проблемы начнутся у всех. Нет. Я уже забыл этого Финлея. И ты забудь. Он не проблема. Генри вздохнул. Он уже и не знал, верить Коту или нет. За десять лет он и вправду почти-почти поверил, что Джон Финлей, психологическая травма всей его жизни, умер как негодяй. Кот, конечно, та еще скотина, но на самозащиту имеют право все, верно? Особенно, если выглядят как милые толстые котики (предвзятость? Нет, не слышал). Генри подходил к этому вопросу с разных сторон: пытался застать врасплох, задабривал гастрономическими оргазмами, подвергал мягкому шантажу – все без толку, Кот держал оборону, и твердил, что Джон Финлей – недобросовестный работодатель, а произошедшее – не более чем производственная травма с летальным исходом. Работы бывают всякие, дерьмо периодически случается. Генри в свое время потратил не один день, чтобы выудить из недр Интернета хоть какую-то информацию о Финлее, но куцый аккаунт в соцсетях говорил только о том, что он работал в Saturday Inc. Регулярно шерстимые криминальные хроники не содержали ни слова о трупе в окрестностях Филпот-стрит, исчезновении какого-нибудь магната или хотя бы маленькой шишки, да вообще ни о ком по фамилии Финлей или любом другом человеке, подходящем под его описание. Однако именно гребаная неизвестность вместе с уклончивым поведением Кота не давала забыть об этом человеке. Джон Финлей превратился для Генри в настоящее пугало, и любой намек на разлад тут же активировал этот триггер. До сих пор он иногда просыпался в холодном поту (хотя и гораздо реже, чем в первый год), а потом долго отходил ото сна, в котором он сворачивал в тот проклятый переулок и снова, снова и снова в подробностях наблюдал за расправой. Генри не знал, так ли хороша его память или же это игры его воображения, но внешность Джона Финлея он помнил не хуже, чем свою, которою он каждый день наблюдал в зеркале. За десять лет, какой бы чудесной жизнью он ни жил, как бы Кот ни уверял его, что им ничего не грозит, Генри ни на день не забывал об убийстве и своей в нем роли. Он мог внушать себе, что ничем не мог помочь Финлею, и тот, по правде говоря, был приговорен к смерти задолго до их встречи. Мог напоминать, что убийцу все равно бы не нашли. Мог повторять себе, что Финлей был величайшим злодеем всех времен, и мир ничего не потерял с его уходом. Однако факты были налицо: Финлей был жертвой, а Кот – убийцей. Как существо разумное и всесильное, он мог найти с дюжину других способов поставить хозяина на место, однако выбрал самый бескомпромиссный, а он, Генри, просто принял это к сведению и взял преступника под опеку. - Финлей, конечно, не проблема, - добавил Кот, вновь привлекая внимание Генри. – Но вот ублюдок, который подкидывал ему плохие идеи, некоторые трудности представляет. Я расскажу тебе об одном типе, его зовут Гораций…