Добро пожаловать в "Кошачью мяту"!

С мечтами о скучном вечере Генри пришлось попрощаться. Город давно погрузился в сумерки, а их разношерстная компания даже не собиралась уходить из «Кошачьей мяты». Генри послушно играл роль мальчика на побегушках: сварил кофе для новых гостей, сделал крепкий чай для Ральфа, разогрел говяжьи тефтельки для Кота. В перерывах глазел на прибывших – если с одним из них он был неплохо знаком, то появление второго – точнее, факт, что они с Котом хорошо знали друг друга – стало для него сюрпризом. Льюис Невилл был еще одним завсегдатаем «Кошачьей мяты» под кодовым именем «Опальный наследник». Он приехал из какой-то глубинки в Восточной Англии, полный амбиций и обиды на своего титулованного отца. Тот был не дурак – вместо того чтобы терпеть пубертатный мятеж, отправил сына от первого брака получать образование в Лондон, а сам преспокойно женился на красивой молодой вдовушке с впечатляющим приданым - грудью шестого размера (оставалось только поверить Льюису на слово), заделал нового ребенка и наслаждался второй молодостью. Первый визит Льюиса в «Кошачью мяту» состоялся как раз тогда, когда он получил весточку о рождении младшего брата. Ему нужно было залить горе крепким напитком, но баров в десятом часу утра вторника в окрестностях не нашлось, пришлось довольствоваться кофе по-ирландски. Льюис был от природы симпатичным молодым человеком, не до конца избавившимся от детского жирка на щеках, с голубыми глазами и высветленными в платину волосами до плеч, и напоминал типичное Чудовище. Он раздувался от ярости, показывал коготки и был готов искусать любого, кто к нему сунется. Генри был не из пугливых и за четверть часа разболтал короля драмы до такой степени откровенности, какую не демонстрируют верующие в кабинке исповедника. Льюис Невилл охотно выложил все, что он думает о своем папаше-извращенце, который, вместо того чтобы ползти на кладбище в неполные пятьдесят, орошает своей спермой кого ни попадя. О молодой мачехе, у которой мозги и совесть ушли в грудь – правда, смотреть на нее было приятно, да и «старый хрыч, конечно, ревновал». О злобном профессоре, к которому Льюис устроился на подработку, поскольку отцовского пособия хватало только на еду и жилье, и теперь изнывал от бесконечных придирок («Смотрел “Дьявол носит Prada”? Так вот, профессор – вылитая Анна Винтур, только с причиндалами») и необходимости чуть не ежедневно пялиться, как профессор назначает свидания студенткам – каждый раз новой. Парой слов обмолвился о дяде, но быстро свернул на другую тему, будто дядя был чертом в смоле и перьях и упоминать о нем без уважительной причины не стоило – здоровее будешь. Льюис появлялся в «Кошачьей мяте» каждый день – позавтракать самому («Дядя сегодня потушил шпинат… нет, нормальные люди едят шпинат на завтрак? И вчера тоже! И позавчера!») и взять кофе на вынос с круассаном для своего профессора. Каждый раз своим появлением в кофейне он производил фурор – Льюис Невилл и впрямь умел держать себя как настоящий аристократ: осанка у него была правильная (в детстве он явно не один час провел, вышагивая по своему поместью с книжкой на голове), выражение лица – высокомерное, ямочки на щеках – соблазнительные. Как минимум дважды в неделю Генри по просьбе той или иной девушки передавал Льюису салфетку с накарябанным на ней номером. Всякий раз тот брал ее в руки с таким выражением лица, будто прикасался к использованной туалетной бумаге, потом едва заметно краснел и прятал записку в карман. За год Генри узнал о Льюисе Невилле многое, включая любимый бренд нижнего белья и аромат духов его мачехи, однако только сейчас выяснил, что Льюис был его собратом по несчастью и водил знакомство с демоном. Более того, Генри догадывался, что простым знакомством ради светских бесед, как у них с Котом, дело не ограничилось. Теперь они с Льюисом обменивались многозначительными взглядами, какими люди обычно обмениваются, когда понимают, что делят одну большую тайну размером с масонский заговор. Что ж, теперь к имеющимся темам для разговоров, похоже, прибавится еще одна: как вы находите язык с вашим демоном? Какое у него любимое блюдо? Какие вредные привычки? А мимо лотка он не гадит? Конечно, было одно маленькое «но»: демона Льюиса было труднее ассоциировать с домашним питомцем, поскольку тело у него было вполне человеческое. Что ж, с Котом тоже было что обсудить – не только способность демонов принимать облик homo sapiens, но и деликатный вопрос, почему тот, очевидно, давно знал, что представляет собой «дядя» Льюиса Невилла, но молчал об этом в тряпочку. Демон Льюиса Невилла под кодовым прозвищем «Дядя», он же мистер Персиваль Фокс, адвокат, он же Очень Хороший Специалист за символические деньги, сидел за стойкой, зажатый с одной стороны как всегда взвинченным Льюисом, а с другой – начавшим трезветь Ральфом. Выглядел он как мужчина немного за тридцать, умеющий ухаживать за собой и правильно одеваться. Укладку ему делал явно именитый парикмахер – иссиня-черные пряди были уложены волосок к волоску, блестели ровно столько, сколько нужно. Костюм сидел как влитой. На галстуке красовался зажим с каким-то похожим на натуральный камнем, на запястье – часы Patek Philippe (Генри видел такие только в интернете). Словом, Персиваль Фокс выглядел дорого и монументально, и даже Льюис с аурой наследника древнего аристократического рода смотрелся рядом с ним блекло и просто. И все-таки благоговеть перед ним было сложно: переступив порог «Кошачьей мяты», мистер Фокс огляделся, увидел Кота, громко проворчавшего «Привет, кусок дерьма, давно не виделись!», и двух безобидных человеческих мальчиков, облегченно выдохнул и расслабился. Только что прямой как шомпол, внушающий благоговение одним своим видом и Patek Philippe, он преобразился – хотя внешне он остался тем же (две руки, две ноги, голова и туловище), в его движениях появилась неестественная для глаза динамика, конечности как будто обрели дополнительную подвижность. Генри не удивился бы, если бы Фокс повел плечами, сбрасывая человеческую оболочку, превратился в гигантское насекомое и поскакал по кофейне, как кузнечик. Персиваль Фокс уселся за барную стойку, устраивая под ней длинные ноги и складывая на столешнице локти, согнутые под почти неестественным углом. Генри возился с посудой, гости пили напитки, Кот упражнялся в остроумии. - То есть ты пригласил нас на ночь глядя по крайне важному делу, - монотонным голосом констатировал факты мистер Фокс. – Помочь вот этому ребенку отстоять имя и честь. Никто никого не убил, судиться не с кем, однако без меня здесь почему-то не обойтись. Наверняка присутствующие «дети» хотели возразить против пафосной формулировки, но решение снова принимал Кот. - Не знаю, сколько времени ты провел в спячке, но честь теперь не отстаивают. Слов таких не знают. Нам всего-то нужно отвоевать его право зарабатывать деньги пением, а не траханьем. Для такого трепла, как ты, это всего ничего, полчаса работы. Даже до суда доводить не надо. Смотрел, кстати, трансляцию, как ты успешно заболтал присяжных в деле того коррупционера с усиками, аж прослезился, говорили, что ему светит не меньше двадцати, но сейчас он вроде бы греет косточки в Испании? - Нет, он на Кипре, - равнодушно отозвался Фокс, помешивая ложечкой поданный Генри американо. – Нашел новую компанию богатых кретинов. Если кто-нибудь не подстрелит его раньше времени, работой я обеспечен на годы вперед. Он смерил взглядом Ральфа, во все глаза пялившегося то на Кота, то на своего самопровозглашенного адвоката, с головы до ног, задумался и покачал головой. - Сила общественного мнения непредсказуема. Никогда не знаешь, когда выстрелит. Можно в прямом эфире съесть младенца, и ничего тебе за это не будет, а можно получить срок, похлопав официантку по заднице. Но безвыходных ситуаций нет. Хорошо, Кот, в память о старой дружбе выделю тебе полчаса. Попробуем поиграть с публикой ее же методами. Выпустим пару статей про сложное детство мистера Линдси. Расскажем про его восхищение леди Уитмор. К концу недели общественность выстроится в очередь, чтобы пожалеть невинно оскорбленного принца. А мужа с рогами еще и заклеймят клеветником и истеричкой. - У вас, демонов, прямо талант переворачивать все с ног на голову, - буркнул Льюис. - Это талант не демона, а долгожителя, - поучительным тоном ответил Фокс. – Сила в умении пользоваться мозгами и словами. Котяра перед тобой тоже демон, однако вынужден скрываться и отсиживаться на положении приживала, а все почему – потому что не умеет разговаривать и находить общий язык. - Он умеет разговаривать! Его научили в военной лаборатории. – пискнул Ральф, который наконец смог выйти из ступора. – Он даже ругаться умеет! Назвал меня идиотом… - Вот потому и прячется тут, потому что не способен заводить друзей и не знает, когда вовремя заткнуться. Почему, по-твоему, он оказался в бегах, вместо того чтобы выслушивать дифирамбы от своих последователей? Если каждого собеседника приветствовать словами «Эй, привет, кусок дерьма!», рано или поздно это самое дерьмо прилетит тебе в лицо. - Не то чтобы я когда-то пел тебе дифирамбы, - продолжал ворчать Льюис. - Однако к делу, - Фокс откуда-то из воздуха выудил толстую записную книжку с ручкой (конечно, Montblanc, чтобы не обмануть ничьих ожиданий). – Напомню, - кивнул он Невиллу, - что в девять у тебя начинается рабочий день, а являться на работу с синяками под глазами – неуважение к начальству. Персиваль Фокс раскрыл записную книжку на чистом развороте, внес туда личные данные Ральфа. Генри, слава всему, что можно славить, никогда не имел дела с законом, так что плохо знал работу адвоката. А прославленные адвокаты, как выяснилось, представляли собой гибрид следователей, психотерапевтов и сексопатологов. Он интересовался всем: где Ральф проводил свое детство, кто его родители, часто ли его пороли, проецировала ли госпожа Линхардт на маленького Ральфи роль своего мужа (пополнение словарного запаса выражениями типа «проецировать» добивало Ральфа буквально на глазах), как он познакомился с леди Уитмор (и в какой момент он начал называть ее Пэм), кто их свел, где они устраивали свои свидания, куда ходили развлекаться и кто это может подтвердить, с кем, кроме леди Уитмор, Ральф водил близкие знакомства и так далее. Потом мистер Фокс невозмутимо достал из портфеля ноутбук и включил злосчастное видео, вознесшее популярность Рэя Линдси на новые высоты. «Кошачья мята» наполнилась звуками любовной схватки. Генри честно старался не пялиться и не вслушиваться, Льюис краснел как помидор, Кот бесцеремонно запрыгнул на колени Персиваля и вполголоса комментировал увиденное. Фокс серьезно смотрел на монитор, как будто наблюдал перед собой не парочку совокупляющихся людей, а рентгеновский снимок. Когда пятиминутка позора закончилась, Персиваль продолжил бомбардировать Ральфа еще более специфическими вопросами: есть ли у него родинки и татуировки на обычно прикрытых штанами местах? А шрам на копчике откуда появился? Когда он поменял цвет волос? Когда он начал носить эту сережку в ухе? Бедняга Ральф был окончательно раздавлен и размазан, но Фокс казался довольным: - Самое большое преимущество мистера Линдси, - сообщил он, незаметно пряча блокнот, - в том, что никто не сможет доказать, что именно он – главный герой этого видео. Половину экранного времени мы смотрим на его спину и зад, еще двадцать пять процентов мы видим его вполоборота, ну и остаток приходится на лицо…. Но экспертизе еще надо будет постараться доказать, что этот парень в видео – мистер Линдси. Цвет волос другой, выражение лица… кхм-кхм… соответствует сюжету, мышцы в лучшем состоянии, чем сейчас… - Я просто не успеваю ходить в спортзал, - неизвестно перед кем попытался оправдаться Ральф. - …сережек с бриллиантами мистер Линдси, кажется, сейчас больше не носит. Браво стилисту, что отправил эту безвкусицу в мусорное ведро. Генри инстинктивно бросил взгляд на вызывающе поблескивающий камень на зажиме для галстуке мистера Фокса. -…кроме того, мистер Линдси со времен тяжелого детства испытывает трудности в отношениях с женским полом. Я надеюсь, никаких ранних романов и пьяных потрахушек в школе после уроков не было? – грозно спросил он у Ральфа, который отчаянно замотал головой. Это был первый раз, когда он искренне радовался отсутствию личной жизни в подростковые годы. – Человек с патологическим страхом женщин просто не мог так увлеченно заниматься сексом, как в этом… фильме. Короче говоря, ни внешние данные, ни психологический портрет не соответствуют мистеру Линдси. - Вы хотите сказать всему миру, что я импотент… что я ничего не могу?! – наконец дошло до Ральфа. Судя по его возмущенному лицу, он собирался бурно протестовать. - Еще лет сто назад люди были готовы подвергать себя кастрации ради успешной карьеры, - осадил его Фокс. – Я же гуманист и не заставляю мистера Линдси отрезать себе яйца. Вы просто немного пострадаете от детской психологической травмы, о которой не рассказывали, конечно, чтобы не расстраивать своих поклонников. Добавим пару душераздирающих свидетельств, как вы шарахались от девочек в школе. Какую боль вам причинила клевета на ваше достоинство… так, надо сделать несколько драматичных фото, есть у меня под рукой один особенно талантливый в этих делах фотограф... Да, и леди Уитмор вы видели раз в жизни и ближе, чем на метр, к ней не приближались. Расскажете, что восхищаетесь ею, уважаете как почтенную мать семейства… нечего кашлять, ее старшему отпрыску уже пятнадцать. Напишете песню-откровение. Потом мы найдем психотерапевта, будете писать в своем блоге трогательные регулярные отчеты, а где-то через годик-другой исцелитесь и наконец будете открыты для отношений. Было почти десять, когда гости закончили обсуждать детали, перекусили и попрощались с «Кошачьей мятой». Ральф дольше других мялся на пороге: то ли боялся встретить мужа-рогоносца, то ли просто не мог переварить услышанное и увиденное и потерялся в реальности, то ли раздумывал, нужен ли ему финальный коктейль. Генри понадобилось с десять минут, чтобы утешить его дружеским похлопыванием по плечу, напялить маску и бейсболку и засунуть в подъехавшее такси. Проведя в стенах кофейни почти пятнадцать часов, он чувствовал себя выжатым как лимон, однако, как бы ни хотелось послать все нахрен, уйти домой и завалиться спать, были вопросы, которые нужно было решить, не откладывая в долгий ящик. Генри положил в миски корм для Кардамона с Марципаном, которые после прихода Льюиса и Персиваля Фокса прятались где-то под стойкой, отпустил домой Ирму, невозмутимо дожидавшуюся его отмашки на кухне. От вида девушки, сидевшей за разделочным столом, почти прижавшейся ухом в радиоприемнику, похоже, проведшей в таком положении не один час, его охватил стыд, и раздражение нахлынуло с новой силой. Генри подавил злость, нашел в себе силы улыбнуться Ирме, которая, как обычно, не отреагировала, накинул пиджак на плечи и вернулся в зал, чтобы найти Кота. Он хотел взять маленькую дрянь за шкирку, как следует потрясти, а потом заставить отвечать на каждый из болезненных вопросов, которые накопились за десять лет их своеобразной, как он до недавнего времени думал, дружбы. Обычно Кот ждал его лежа на стойке или сидя на барном стуле. Потом они закрывали «Кошачью мяту» и шли домой – если погода позволяла, Кот соглашался на шлейку, и они пешком добирались до их квартиры на Эррол-стрит, если было сыро и холодно, он отказывался «мочить лапки» и залезал в переноску. Сегодня был первый случай, однако Генри не нашел Кота в привычных местах – тот уже успел залезть в сумку, свернуться калачиком и заснуть. - Кот, проснись, - Генри знал его как облупленного. Кот не любил спать вне дома, так что, очевидно, это была разыгрываемая специально для него сцена. – Вылезай. Нам надо поговорить. Прямо сейчас. Пожалуйста. Генри сунул руку в переноску, пощекотал Кота, потряс и требовательно потер шершавое ухо. Никаких признаков «пробуждения» - вместо этого Кот демонстративно захрапел. Последним способом было перевернуть переноску и вытряхнуть паршивца на пол, но тогда ссора была бы неминуема, а Генри все еще хотел поговорить, а не устроить побоище. Он добавил еще несколько оригинальных угроз, слегка шлепнул по пушистой заднице, но ответа так и не получил. Кошачий храп звучал все более издевательски, и Генри понял, что снова проиграл.