Добро пожаловать в "Кошачью мяту"!

Генри не раз говорили, что начальник из него выйдет никудышный, ибо он не умел делегировать полномочия и распределять обязанности. Слишком стремился все сделать сам и проверить каждую мелочь лично. Не то чтобы Генри не доверял сотрудникам «Кошачьей мяты» – штат у кофейни был крошечный, но сплоченный и ответственный. Однако он и вправду любил прийти утром пораньше и, прежде чем вместе с помощницей на все руки Ирмой Эйлер приступить к подготовке завтраков и десертов, придирчиво оглядеть маленькое кошачье королевство. Поправить картины на стенах, смахнуть несуществующую пыль со столов, полить цветы, еще разок протереть чашки. Между делом он перекусывал, раскладывал еду в кошачьи миски, расправлял складки фирменного фартука и со спокойным сердцем отправлялся навстречу первому посетителю. Утро в «Кошачье мяте» мало чем отличалось от утра в любом другом заведении такого рода. В восемь Генри открывал двери, менял табличку «Close» на «Open», и постепенно небольшой зал наполнялся людьми. Из колонок начинал негромко звучать лаунж и легкий джаз. Воздух быстро насыщался терпким ароматом кофейных зерен и чайных листьев. Первые часы проходили в бесконечном движении – подать меню, принять заказ, передать заказ на кухню, включить кофемашину, принять блюда с кухни, расставить чашки и тарелки на подносе, разнести приготовленные заказы, рассчитать посетителя, встретить новых клиентов... Если первые недели работы «Кошачьей мяты» Генри работал на пределе физической и психологической выносливости, боясь не справиться с валом работы, критикой, недовольными гостями, случайными неприятности и форс-мажорами, то теперь насыщенные работой утренние часы стали для него рутиной. Он не глядя находил нужные кнопки на кофемашине, уверенно лавировал между столиками, выдавал чеки, успевал каждому продемонстрировать улыбку разной степени дежурности. Он держал в уме каждый выданный завтрак, помнил, сколько тостов и круассанов осталось на кухне и когда следует пополнить их количество. Он назубок выучил достоинства и недостатки каждого сорта кофе, подаваемого в «Кошачьей мяте», знал, что предложить сомневающимся новичкам, а что - разборчивым старожилам кофейни, мог по запаху определить название и состав чая в банке с оторвавшимся ярлыком. Короче говоря, каждое утро корабль «Кошачья мята» отправлялся в плаванье, а Генри Шэнь все более уверенно чувствовал себя в роли капитана, боцмана, повара и юнги в одном лице. Местечко находилось в паре кварталов от университета и соседствовало с китайскими закусочными, пиццериями, веганскими кафе, солидным рестораном, камерным пабом и стриптиз-клубом. Через пять минут после открытия в «Кошачьей мяте» было не найти свободного места, впрочем, их было всего пару десятков – уважаемый владелец и по совместительству бариста-официант-психотерапевт Генри Шэнь не рвался превратить свое заведение в монстра кофейной индустрии. Конечно, с таким бизнес-планом он не смог бы стать миллионером, но был вполне горд тем, что две трети ежедневных посетителей его кофейни – постоянные, что он с каждым мог перекинуться приветствием и парой ни к чему не обязывающих фраз, а кое с кем в свободную минуту поболтать о жизни и перетереть сплетни из Твиттера. Кот язвительно обвинял Генри в синдроме героя – в детстве и юности он спасал каждого попавшегося под руку кота, а теперь принялся за людей. Генри так же язвительно отнекивался – за все время существования кофейни он не дал ни одного совета, ни разу не ссудил денег и уж тем более не спас от домогательств ни одной гостьи. Посетительниц в «Кошачьей мяте» бывало много, и Кот, большой поклонник одноразовых любовных романов на газетной бумаге, даже предлагал создать тайный каталог девушек, каждое утро приходивших сюда за чашкой кофе, чтобы за плату выдавать его из-под полы самым надежным посетителям мужского пола. «И эго почешешь, и денег заработаешь», - он не очень правдоподобно притворялся добродетельным заботливым котом и оскорбленно фыркал, когда Генри отказывался превращать свое детище в филиал Тиндера. Несмотря на запрет воплощать в жизнь этот сомнительный план, Кот обожал женское внимание. Он усаживался на барную стойку, подальше от чашек и ложек, принимал соблазнительную позу, раскладывал распушённый хвост вокруг себя и начинал излучать ауру соблазна. Как бы ни был оптимистичен Генри насчет своих кулинарных талантов и качества кофейных зерен в машине, с собой он был честен: львиная доля посетителей приходила, чтобы поглазеть на Кота. Тот, в свою очередь, прекрасно знал, как подать себя – то медленно потягивался, то переворачивался на спину, выразительно вылизывал лапки, чтобы как можно больше людей оценили нежный цвет их подушечек, одобрительно мурчал, если чей-то взгляд задерживался на нем дольше, чем на пять секунд, а фаворитов мог благословить касанием кончика своего роскошного хвоста. Кот как будто не знал о существовании стыда и откровенно торговал своими пушистыми прелестями – будь «Кошачья мята» не кофейней, а ночным клубом, он легко мог дать фору самым смелым танцовщицам гоу-гоу. «Ух ты, Кот сегодня потрогал меня лапкой, он такой ми-и-и-илый!» - вздыхала оказавшаяся на седьмом небе гостья, другая восторгалась тем, что Кот устраивал «потягушки», повернувшись к ней задом и задрав хвост, а чаевые, которые «сутенер» Шэнь молча убирал в специальную коробку, между тем волшебным образом увеличивались наполовину. На тот же случай, когда Коту надоедало выставлять себя напоказ, в «Кошачьей мяте» имелось еще два джентльмена – Марципан и Кардамон. В глазах Генри эти два кота были не менее загадочны, чем Кот. Через несколько дней после открытия «Кошачьей мяты» Кот обнаружил, что присутствие упитанного пушистого создания способствовало наплыву желающих посмотреть «кисоньку» и увеличивало выручку. На следующее же утро он привел двух не самого решительного вида котов и тоном, не терпящим возражений, сообщил, что «эти остолопы» с сегодняшнего дня работают тут. Первого «остолопа» звали Марципан – это был кремового цвета персидский кот с небольшой примесью уличных генов. Второго, крепко сбитого бандита песочного цвета, Кот представил как Кардамона. За неполный год знакомства Генри не услышал от них ни слова, ни вздоха, ни одной пошлой шутки или язвительного замечания. Они послушно гуляли по залу, когда спадала первая волна посетителей, ели из именных мисок и гадили в хрустящий наполнитель – словом, вели себя как самые обычные кошки, которых Генри за свою жизнь перевидал множество. Стоило Коту грозно посмотреть на одного из них и издать утробное «мяу», как тот немедленно выходил на сцену и начинал заигрывать с посетителями, позволяя почесать себя за ухом или похлопать по упитанным ягодицам. Иногда Генри ловил себя на мысли, что Марципан и Кардамон больше похожи на офисных работников, отбывающих рабочий день на нелюбимой службе. Они выглядели как два клерка-неудачника, застрявших на проходной должности, но не смевших отказаться от места, поскольку лучшей зарплаты и соцпакета нигде не предлагали. Порой Генри замечал на себе их взгляды, усталые и понимающие, больше похожие на человеческие, чем на кошачьи. Но сколько он ни пытался вывести животных «на разговор», как ни старался соблазнить закусками, те продолжали делать вид, что являются обычными котами, волей удара судьбы оказавшимися в услужении человека и демона в кошачьей шкуре. В конце концов Генри решил отложить решение этой загадки на потом – будь Марципан с Кардамоном такими же демонами, как Кот, или обычными кошками, они отличались редким послушанием и с готовностью обменивали свои тела на миски, полные корма, и чистые лотки, пусть и не впускали работодателя в свой мирок. *** Кроме Генри, Кота, Марципана и Кардамона, в штат «Кошачьей мяты» входила Ирма Эйлер. Она появилась на пороге кофейни, когда оформительские работы велись полным ходом, и, после того как пораженный ее видом Генри впустил ее в готовящийся к открытию зал, сообщила, что она здесь по поручению господина Кота. Ирма была, наверное, самой красивой женщиной, которую Генри видел в своей жизни. Она казалась дивой, пришедшей в этот мир из немого кино, – невысокая натуральная блондинка, голубоглазая, с короткой стрижкой «а-ля гарсон», уложенной волнами, с фигурой «песочные часы». Она могла с равным успехом завоевать Голливуд и OnlyFans, могла просто сидеть, а толпы мужчин сбегались бы, борясь за право исполнять желания этой ослепительной женщины. Однако мисс Эйлер, способная, по первому впечатлению Генри, взмахом ресниц завоевать мир, стояла на пороге его маленькой, только готовящейся к дебюту кофейни и невозмутимо требовала работы. Монотонным голосом она сообщила, что может убираться, мыть посуду, чистить овощи, разделывать рыбу и мясо, готовить простые блюда и выполнять любые поручения, главное – не выходя из подсобки. Генри смотрел на нее и не мог поверить, что богиня спустилась с Олимпа, готовая иметь дело с рыбной чешуей и грязными тарелками. Зарплата ее не волнует, продолжала Ирма, насчет жилья уже побеспокоился господин Кот, она готова приступать к работе прямо сейчас. Пока Генри отходил от шока, объявился Кот, невозмутимо проинструктировал новую сотрудницу и отправил на кухню сортировать продукты. Работницей Ирма оказалась хорошей – она никогда не спорила, схватывала все на лету, не задавала вопросов, не пыталась – к счастью или к сожалению – флиртовать с Генри как единственным доступным мужчиной в ее окружении. Но когда Генри поделился с Котом идеей выпустить Ирму в зал официанткой, тот воспротивился: - Она нам всю публику разгонит. Скоро Генри понял, что Кот имел в виду. Несмотря на словно вылепленные гениальным скульптором лицо и фигуру, Ирма больше походила на манекен, нежели на человека. Она не повышала голос, ничем не интересовалась (единственное исключение - старомодный радиоприемник, купленный с первой символической зарплаты на блошином рынке), не сплетничала, не шутила. Было впечатление, что она застряла в какой-то точке своего жизненного пути и жила в ней, не позволяя себе отвлекаться на происходящие вокруг события. Одно время Генри думал, что Ирма – такая же сущность, как Кот, не зря же он выступил ее покровителем, и, выбрав момент, прямо спросил, каковы ее отношения с Котом. Ирма посмотрела на него своими льдистыми глазами, задумалась, будто сама не знала, кем они друг другу приходятся, но все же ответила: - Когда-то я была его работодателем. По правде сказать, это признание напугало Генри намного больше, чем если бы Ирма призналась, что она демоница, а Кот – ее начальник, брат, сосед по горшку в адских яслях, закадычный друг, бывший, тайная безответная любовь и далее по списку. Они с Котом знали друг друга уже много лет, и за это время, не считая сомнительной первой встречи, тот ни разу не демонстрировал жажды человеческой крови, не соблазнял перейти на путь зла ни Генри, ни его семью или друзей, и вся его инфернальность выражалась в богатом запасе бранных слов, огромном житейском опыте и бытовых фокусах типа «а посплю-ка я сегодня на потолке прямо над тобой». Кот не особо распространялся о своих компаньонах, с кем он раньше заключал настоящий, кровью заверенный договор, и эти люди, о которых демон отзывался иногда с раздражением, иногда с сентиментальностью, существовали в воображении Генри так же, как существовали давно почившие в бозе китайские прапрадедушки и прапрабабушки – он знал, что они ходили по той земле, что и он, дышали тем же воздухом, женились и размножались, но совершенно не мог представить их в реальности. Однако ж вот перед ним сидела мисс Эйлер, словно пришедшая в «Кошачью мяту» из другого века, поклонница Оркестра Пола Уайтмана и макияжа «бурные двадцатые», на вид такая же молодая и свежая, как он сам (если бы не глаза слишком много пережившего человека, он не дал бы ей больше двадцати), при этом совершенно безжизненная, будто кто-то выжал ее как мокрое шелковое платье и превратил в не пригодную к использованию тряпку. Однако мисс Эйлер не горела желанием делиться подробностями их с Котом прошлого, а Генри умел слушать, но не любил спрашивать. «Кошачья мята» отнимала слишком много сил, и в какой-то момент стало проще смириться, что воплощать в реальность мечту всей жизни ему помогают коты, демоны и femme fatale, связанные с ним одним честным словом. Генри подозревал, что делание вида «все прекрасно» когда-нибудь аукнется ему грандиозными проблемами, если не чем похуже, но малодушно предпочитал решать трудности по мере их появления. Кто там предлагал подумать об этом завтра? Завтра, в конце концов, могло и не наступить, а вот угодить в руки мозгоправа уже сегодня не хотелось еще больше. О том, что для него завтра и вправду может не наступить, Генри чаще всего задумывался во второй половине дня, когда ноги и руки начинали гудеть, память подводить, а язык заплетаться. Он начинал размышлять, что завести помощника – не такая уж плохая мысль, ну и пусть придется как-то объяснять ему наличие в штате сварливого говорящего кота и асоциальной барышни на кухне, зато к концу дня он все еще будет любить свою работу. Но каждый раз Кот, будто почуяв бунтарские мысли в голове Генри, смотрел на него долгим, до печенок пробирающим взглядом, и этот взгляд пробуждал страх, который вдохновлял лучше любого энергетика, холодного душа и фотографий Марго Робби неглиже. До закрытия кофейни оставалась четверть часа, Генри предвкушал беззаботный вечер, который он проведет дома лежа пластом на мягкой кровати (благодаря хорошей выручке в прошлом месяце, он смог выписать себе премию, тут же спущенную на баснословно дорогой анатомический матрас). Конечно, Кот будет лежать рядом и канючить, как он устал за день кочевать с подоконника в кресло, с кресла на чьи-то колени и что Генри, лентяй этакий, должен немедленно сделать ему массаж. Когда же демон получит свою порцию guilty pleasure, то, возможно, снизойдет до того, чтобы потоптаться на одеревеневшей от усталости спине своего дармоеда. Потом они съедят стейк (строго пополам), Генри отправится в душ, а Кот, лежа в раковине, будет распевать какую-нибудь душещипательную балладу, энергично размахивая хвостом в такт: Твоим зеленым рукавам Я жизнь без ропота отдам. Я ваш, пока душа жива, Зеленые рукава-а-а-а! После банных процедур они вернутся в кровать и посмотрят какой-нибудь сериал (выбор чаще всего определялся бросанием монетки - результат безошибочно предсказывался Котом еще на этапе доставания пенса, а если ему было лень имитировать соревнование, нужный канал включался автоматически) – чаще всего душещипательную мелодраму, до которых Кот был падок, или же, если пение в ванной особенно хорошо удавалось, какой-нибудь ситком из любимых Генри. Словом, вечер обещал быть удачным – если не придется задержаться, разбираясь с кассой и чаевыми, если Коту не придет в голову провести внеплановый тимбилдинг, если уборка не займет слишком много времени, если... Одно такое «если», например, прямо сейчас сидело по другую сторону стойки от Генри. «Если» было на вид около двадцати, имело типаж сладкого мальчика, звалось Ральф и носило труднопроизносимую фамилию Линхардт. На самом деле, Генри узнал его по глазам – волосы у гостя были выкрашены в бордовый цвет (пару месяцев назад, когда он последний раз заглядывал в «Кошачью мяту», цвет был светло-каштановый), а половину лица закрывала маска. Насыщенно-зеленые глаза (Генри подозревал, что тут не обошлось без линз) лихорадочно блестели и перебегали с баристы на окно, с окна на развалившегося на стойке Кота (почуял горяченькое!) и снова на Генри. Не то чтобы Генри был не рад посетителю, но, во-первых, до закрытия кофейни оставалось пятнадцать минут, во-вторых – что уж кривить душой, - Генри был слегка обижен. Два месяца ни слуху ни духу, и, если бы не свежий клип на Youtube, впору было думать, что сладкий мальчик Ральф сгинул во тьме, потонул в пучине разврата, пал жертвой большого города et cetera. Дело в том, что в истории «Кошачьей мяты» Ральф Линхардт играл уникальную роль – был первым посетителем. В то утро, почти год назад, когда двери кофейни распахнулись для гостей, Генри и Кот напряженно пялились на вход, гадая, кто первым заглянет в их пока что пустую как Эдем «Кошачью мяту». Оба искренне верили, что гость, который первым переступит порог, определит лицо будущей публики, и Ральф Линхардт в каком-то смысле оправдал ожидания. Он был хорош собой – такие молодые люди, еще вчера бывшие неоперившимися мальчиками, нравились женщинам всех возрастов, привлекали уличных фотографов, охотно делились в соцсетях снимками в духе «я и тортик в ХХХ». Ральф был музыкантом и уже через полчаса, растроганный дармовым кофе с тостом, пообещал записать для новой кофейни несколько авторских опусов. В скором времени он стал заходить в «Кошачью мяту» чуть ли не каждый день – видимо, жил где-то по соседству, потом случился недельный перерыв и визиты возобновились, впоследствии Линхардт не раз исчезал, но всегда возвращался. Иногда Ральф заходил не один, а со спутницей. Генри запомнил минимум трех дам – именно дам, не особо вписывавшихся в интерьер их кофейни. В их присутствии Ральф преображался – из суетливого, немного манерного парня, перескакивающего с темы на тему, становился услужливым молчаливым кавалером, открывающим рот, только чтобы похвалить меню, обратить внимание подруги на Кота и попросить счет. Генри с Котом понимающе переглядывались, на следующий день Ральф объявлялся как ни в чем не бывало, не упоминая прошлый перфоманс, и так повторялось снова и снова. Грандиозные перемены произошли месяца через три после знакомства. Дела в «Кошачьей мяте» шли хорошо, Ральф наслаждался привилегиями первого клиента (двадцатипятипроцентная скидка на все меню) и в конце концов действительно записал для кофейни диск с несколькими фортепианными соло – ничего, в сущности, гениального, но простые композиции цепляли, а уровень игры на инструменте впечатлил не только неофита Шэня, но и много видавшего и слышавшего Кота. Через неделю эти треки привлекли внимание случайно заглянувшего на чашку кофе кого-надо из звукозаписывающей компании, и вскоре Ральф получил предложение, от которого обычно не отказываются. Первая песня Рэя Линдси, как теперь звали Ральфа, «выстрелила», он с впечатляющей скоростью начал обзаводиться поклонниками и атрибутикой восходящей звезды. В «Кошачьей мяте» он появлялся все реже и реже, куда чаще его можно было увидеть на экране или в хронике папарацци – и это был совсем другой Ральф – демонстрирующий сексуальность (Генри был поражен, узнав, благодаря случайному концертному фото, что у первопроходца «Кошачьей мяты» были шесть кубиков пресса, на что Кот ехидно заметил, что без оных мистер Линхардт вряд ли преуспел бы в предыдущей профессии), улыбку «свой парень» и стерильность личной жизни. Имидж невинного мальчика, излучающего эротизм, но якобы не осознающего этого, необычайно шел мистеру-смазливое-личико-Линхардту, хотя Генри и недоумевал, как Ральфу, в реальности познавшему радости специфической плотской жизни, удается так искренне изображать святую непорочность. Что ж, пути звезд непостижимы, и Генри, конечно, понимал, почему Ральф предпочел забыть об их знакомстве – кто захочет возвращаться в место, напоминавшее о сомнительном прошлом? Кот понимал это не хуже, однако бурно выражал негодование по поводу человеческого непостоянства и неблагодарности: разве сосунок прославился не благодаря их с Генри щедрости? Кто бы еще взялся крутить пьески ноунейма, а потом безвозмездно сводил его с менеджером из звукозаписывающей компании? Воистину подлость человеческого рода неискоренима! Гость тем временем снял очки и спустил маску на подбородок. Вид у него был неважный: глаза покраснели, веки казались припухшими от недосыпа. - Что будешь пить? – спросил Генри таким тоном, будто только утром подавал Линхардту завтрак. Как человек щедрый и необидчивый, он решил не упоминать, что вряд ли Ральф успеет закончить с едой до закрытия – парень был на взводе, если еще и приятель-бариста включит режим оскорбленной добродетели, куда еще бедняга пойдет сливать свой негатив и создавать почву для сплетен? - Кофе с амаретто, - выдохнул Ральф. Голос у него звучал так себе, должно быть не один час пришлось провести в разговорах, совсем плохи дела. Генри соорудил коктейль, поглядывая одним глазом на Линхардта, другим – на Кота, который как бы невзначай подобрался поближе к посетителю. В качестве комплимента и поощрения положил на маленькую тарелочку последний оставшийся кусочек вишневого торта, словно дожидавшегося своего главного ценителя. Ральф одним глотком опорожнил кружку наполовину и залихватски закусил тортом. Что ни говори, а стресс – великое изобретение природы, хотя бы на короткое время избавляющее человека от шелухи вроде манер и притворной вежливости. Интересно, хмыкнул про себя Генри, что бы сказали папарацци, увидев, как их кумир уминает пирожное, едва ли не руками запихивая его в рот? Жаль, Ирма была слишком стеснительной и ни за какие уговоры не согласилась бы снять компрометирующее видео через приоткрытую кухонную дверь – не для продажи, естественно, а чтобы на пенсии, сидя в шезлонге в доме престарелых, Генри было чем похвастаться перед дряхлыми подругами. - В общем, ума не приложу, что теперь делать, - Ральф покончил с кофе и с намеком постучал по чашке пальцем. Генри послушно повторил заказ, разве что, может быть, совсем чуть-чуть изменив пропорции кофе и алкоголя в пользу последнего. - А что случилось? – поинтересовался бармен Шэнь, подавая напиток. - Ты разве не в курсе? – с искренним недоумением переспросил Ральф. В его глазах, происшествие, очевидно, стояло в одном ряду с землетрясением, дефолтом или отречением монарха от престола. – Три дня везде об этом пишут, куда ни загляну, везде этот кошмар. Генри вспомнил, что последние три дня провел, совершенствуя меню, договариваясь с новым поставщиком овощей и фруктов, рисовал Марципана для декора «Кошачьей мяты», потратил три с половиной часа жизни на просмотр вульгарной мелодрамы с Котом, а в свой единственный выходной пошел с бывшими однокурсниками в кино и там заснул. Просмотр светской хроники занимал в списке его дел последнее место, о чем Генри не решился сказать почти находящемуся в истерике Ральфу – тот, вероятно, считал, что отслеживание его новостей имеет для обитателей «Кошачьей мяты» первостепенное значение. Вторая чашка кофе закончилась, а исповедь так и не началась (Генри до сих пор не потерял надежды на уютный вечер), так что пришлось идти ва-банк: с шутками и улыбками он попрощался с последними гостями, закрыл кофейню на ключ, вместо чашки достал стакан и плеснул туда виски – и язык развяжет, и продемонстрирует уровень лояльности. Ральф выдохнул и потянулся к выпивке. - Весь мир говорит о том, что я занимался сексом за деньги. Менеджер говорит, что меня запретят, разорвут все контракты, не будут спонсировать концерты. А муж Пэм наверняка только и мечтает о том, чтобы отрезать мне член и что-нибудь сломать, - уже гораздо спокойнее и будничнее сообщил Ральф, прихлебывая виски. – Кстати, мне показалось, что я заметил кого-то похожего на него, когда заходил сюда. Надеюсь, я ошибся. Пэм сказала, что он метнул в нее стулом, когда увидел фотографии… Генри почувствовал, как на него снисходит буддийское спокойствие.