Добро пожаловать в "Кошачью мяту"!

Самая скучная часть любой семейной вечеринки – пересказ легенды «Как я встретил вашу маму». Гости знают эту историю наизусть, смеются в положенных местах, умиленно вздыхают, если история достаточно трогательная, отпускают пошлые шутки, если в ней есть пикантные подробности, а в конце выдают дежурные благословения счастливой паре. Ральфу Линхардту в этом плане повезло - тайна его рождения была покрыта мраком и позором, и даже самые пьяные расчувствовавшиеся визитер избегали расспрашивать, "как познакомились твои мама и папа, а, малыш?". Впрочем, история знакомства была банальна - мать Ральфа считалась подающей надежды пианисткой, отец был признанный мэтр. Они повстречались во время международного конкурса пианистов в Лондоне, куда госпожа Линхардт приехала из Франкфурта. Конкурс длился меньше недели, времени было мало, поэтому, не откладывая дело в долгий ящик, они выразили друг другу симпатию в первый же вечер. Вскоре после возвращения домой барышня обнаружила, что английский мэтр оставил ей подарочек. Обычно в приличных историях женщина утирает катящиеся из глаз слезы, с решительностью, достойной Скарлетт О'Хара, смотрит в закат и принимает вызов судьбы. Госпожа Линхардт, вероятно, была плохо знакома с законами жанра и до самых родов бомбардировала героя-любовника письмами, звонками, даже нашла в себе силы съездить к нему лично, дабы воззвать к ответственности. Увы, чуда не случилось, и прекрасным зимним днем на свет появился малыш Ральфи, чтобы положить конец музыкальной карьере матери и породить умопомрачительную, вдохновляющую, прекрасную мечту - в один замечательный момент доказать "этому ублюдку", что воздаяние существует. Поскольку у нее самой не было шансов утереть бывшему любовнику нос, она переложила ответственность за это на сына. Ральфи пачкал подгузники, пускал пузыри и еще не знал, что ему предназначено стать стрелой фатума для незнакомого и в общем-то безразличного ему человека. Дети музыкантов - несчастные создания. Они понимают это не сразу - поначалу все перекрывает восторг от первой чисто сыгранной пьесы. Пьянит самодовольство, когда отыграл сложный этюд presto, ни разу не ошибившись. Голова кружится, когда первый раз выступаешь на концерте перед зрителями и знаешь, что в этот момент все внимание приковано к тебе, ты их властелин и можешь делать, что захочешь - а хочется, конечно, заставлять их открывать рты и промокать глаза платком. Потом это становится рутиной. Таинство первой разученной мелодии становится в тягость. День изо дня ребенок сидит за инструментом, выколачивая из клавиш кристальное звучание, размазывает по клавиатуре свои эмоции, пытаясь научить эти чертовы кнопки разговаривать. Тянет пальцы до тупой боли в запястье, но таки берет эту гребаную септиму (а ему только семь!), не разрывая легато, потому что знает - стоит расслабить руку, и цербер, нависший над ним, вцепится в тебя и треснет линейкой по запястью, а с дрожащими от боли и страха руками играть гораздо сложнее, так что лучше не будить спящую собаку. Мать была одержима успехами Ральфи - это была участь всех неудавшихся музыкантов, выплескивающих неудовлетворенность на ни в чем не повинных детей, врущих, что дескать они хотят сделать из маленьких недоумков настоящих людей. Но госпожа Линхардт хотя бы была честной - ее целью было сделать сына лучшим не ради него или хотя бы себя самой, а чтобы в момент планируемого триумфа ткнуть несостоявшегося отца носом в грязь - вот от кого ты отказался, ублюдок! Ей было совершенно все равно, любил Ральфи фортепиано или нет (к счастью, любил или, скорее, понимал, какую выгоду из него можно извлечь), мечтал стать музыкантом или нет, хотел ли насолить человеку, с которым она когда-то переспала, не подумав о контрацепции, или предпочел бы его никогда не знать. С годами ее одержимость прогрессировала, и в подростковом возрасте Ральфи запрещалось обращать внимание на что-либо, кроме инструмента. Он сам не знал, как пережил эти годы. Подростку хотелось проводить время с друзьями, во время поездок гулять по улицам новых городов, ходить в кино и на вечеринки, а не торчать в душных репетиционных залах. Ему нельзя было смотреть на девушек, с которыми он участвовал в конкурсах, потому что у них не было пола - то были соперницы, так что восемнадцатилетие Ральфи Линхардт собирался встретить дремучим девственником, у которого из-за многочасовых занятий не оставалось времени даже на полноценную вдумчивую дрочку. Конечно, он понимал, что с ним что-то было не так и на него смотрят, как на чудика. Еще пару лет в таком темпе, и Ральфи превратился бы во фрика, вызывающего всеобщее презрение и жалость. Но самым смешным и трагичным в этой ситуации было то, что молодой Линхардт не был гением, и в этой жизни ему им быть не светило. На всех концертах и конкурсах, где студенту Линхардту приходилось выступать, он был вторым. Людям нравилось, что Ральфи делал с инструментом, но чего-то все-таки не хватало. Ребенком после объявления результатов он прятался в раздевалке, наслаждаясь минутами спокойствия и одиночества до того момента, когда разъяренная мать придет забрать его. Нет, она не кричала, не визжала и не била его (в среде музыкантов это было не редкость), но он буквально кожей ощущал ее бешенство. Она не сочувствовала проигрышу сына и не радовалась высокому месту - только считала, что с такими успехами Ральфи не добиться ее цели. К подростковому возрасту он выработал в себе здоровый пофигизм и, когда мать поливала его помоями, думал о своем - как вырвется из-под ее опеки и пошлет на все четыре стороны ее месть. «Разве я виноват, - здраво рассуждал Ральфи, - что она оказалась простофилей и дала кому не следовало?». Если у его папаши хватило мозгов выкрутиться из скользкой ситуации, чем юный Линхардт был хуже? Тем временем госпожа Линхардт рассчитывала на громкий успех своей авантюры и даже знала дату, когда все должно было случиться. В день совершеннолетия Ральф собирался участвовать в конкурсе - он устал запоминать эти одинаковые названия, что-то там про молодых исполнителей, - и где он должен был проходить? Конечно, в Лондоне, месте грехопадения и крушения столпов. Но настоящим бинго было то, что возглавлял жюри этого несчастного конкурса биологический отец Ральфи, ни сном ни духом не ведавший, что судить он должен был не кого-то там, а родного сына – все в лучших традициях жанра. В течение полугода Ральфи жил в терроре «ты-должен-быть-лучшим-ты-должен-быть-лучшим-ты-должен-быть-лучшим». Материнский параноидальный треп перекрывал звучание фортепиано. Казалось, она готова была схватить Ральфи за руки и играть вместо него. Госпожа Линхардт настолько верила в силу возмездия, что даже не допускала мысли, что он проиграет. Она уже видела себя подходящей к бывшему любовнику и на весь зал объявляющей: "Позволь я представлю тебе Ральфа Линхардта. О нет, ха-ха, он не только сегодняшний лауреат, но еще и твой сын". Ральфи внутренне содрогался, предчувствуя скандал. После такой выходки перед ним закрылись бы все двери, но думала ли его мать об этом? Нет – с горечью отвечал себе Ральф. Он догадывался, что в глубине души она желала, чтобы он со свежеиспеченным папашей в тот же момент провалились в Преисподнюю, а она вознеслась бы к ангелам, которые славили бы ее за терпение и добродетель. За спиной над Ральфи постоянно подшучивали - вот идет мистер Стабильность. И в этот раз он не обманул ожидания - занял второе место. Конкурсант Линхардт стоял между победителем и теми, кто был чуть хуже его, на сцене, а его отец, глава жюри, подходил к каждому и пожимал руку. Ральфи не представлял для него интереса. Когда он коснулся его руки, вопреки мелодраматическим штампам, не грянул гром, земля не разверзлась, а годами готовящаяся встреча не обернулась шекспировскими страстями. Он равнодушно поздравил Ральфи, даже не успевшего толком его разглядеть, и перешел к следующему участнику программы. Когда Линхардт оказался за кулисами, его пронзило страшное понимание - мать сидела в зале и видела его "позор" от начала до конца. Он не сомневался, что она только и ждет, когда сын-неудачник с опущенной головой выйдет к ней, чтобы она могла сорвать злость за проваленную авантюру века. Ральфи представил бесконечные часы унижения и оскорблений и понял, что не имеет ни малейшего желания участвовать в этом фарсе. Пусть она засунет свои амбиции куда подальше. Пусть сама варится в своей желчи. Он не собирался до конца дней быть мальчиком для битья. Ральф наскоро переоделся, расспросил других участников концерта о черном выходе и отправился бунтовать. Сегодня ему стукнуло восемнадцать. Он понятия не имел, куда идти, денег в кармане было едва-едва на чашку кофе, но он чувствовал себя графом Монте-Кристо, только что покинувшим замок Иф. Даже воздух казался вышедшему на свободу Ральфу ароматнее и свежее, чем утром. Он шел куда глаза глядят и на ходу придумывал план, как вырваться из-под материнской опеки раз и навсегда. - Эй, - позвали Линхардта. Он обернулся и увидел красивую женщину, которая несколько мгновений спустя представилась как миссис Т. - Ты куда-то спешишь? Миссис Т. была тетей одного из конкурсантов, кажется, занявшего шестое место. Ей было около тридцати пяти, у нее были длинные стройные ноги, короткая юбка и жакет, застегнутый на единственную пуговицу, который так и норовил лопнуть на груди. Да, возможно, в тот момент Ральф впервые увидел женщину, а не мать, преподавателя, соперницу или кого-то еще, лишенного вторичных половых признаков. Миссис Т. отвела его в маленький ресторанчик, где, разомлевший от первого в жизни алкогольного коктейля, Ральф как на духу выболтал ей свою подноготную. Она задавала наводящие вопросы, а он пялился в вырез ее жакета, как на маятник гипнотизера. К концу обеда Ральф принадлежал ей всецело - стоило ли удивляться, что обед плавно перешел в ужин, а потом миссис Т. отвезла юнца, истекавшего слюной, с брюками, едва не лопавшимися от стояка, к себе домой. Он понятия не имел, как подступиться к этому делу, и поэтому дал ей полную свободу. С обучаемостью у Ральфа проблем не было, так что наутро раскрасневшаяся и задыхающаяся миссис Т. признала, что он умеет "творить чудеса". В тот момент у Ральфа кружилась голова - до этого он и не подозревал, что одобрительного взгляда и поцелуя можно добиться, всего лишь несколько минут поработав членом, а не высидев многочасовую пытку за фортепиано. На радостях он снова опрокинул миссис Т. на кровать, укрепив ее в уверенности оставить для мистера Линхардта теплое местечко рядом с собой. Миссис Т. была богатой вдовой и очень занятой женщиной. По собственному циничному признанию, ее раздражали мужчины ее круга и обязанности, которые нужно было выполнять для поддержания "отношений". Миссис Т. была всецело поглощена собой и не имела желания тратить время на свидания, романтическую переписку и прочий этикет, как она это называла. От мужчин ей хотелось только секса - после совещания, перед важной встречей, в выходной, когда не дозвониться до нужного человека и надо чем-то себя занять. Она придумала интересное решение своей проблемы - завести «щеночка». Миссис Т. сняла для Ральфа квартиру и заполнила его гардероб (вещи были не слишком дорогие, но все актуальных брендов). Кто бы из людей ее круга согласился быть прикроватным песиком, круглосуточно готовым к постельным упражнениям? А Ральф был юн, маялся от излишка спермы в яйцах, не имел пенни за душой, а образование неудавшейся звезды хромало на обе ноги (он сам отлично понимал, что даже школьный аттестат получил из чистого милосердия учителей). Мысль о продолжении профессиональной карьеры пианиста вызывала у него приступы тошноты, а ни на что другое Ральф, кажется, не был годен - он так уставал после часов, проведенных за инструментом, что едва вытягивал школьную программу, и поступление в какой-нибудь университет было ему заказано. Да Ральф и не знал, чего хотел в этой жизни, кроме как дышать, гулять, читать свежие книжки и газеты, смотреть фильмы, сидеть в интернете, ходить в спортзал. Через пару месяцев жгучий голод до простых удовольствий отступил, и Ральф возжаждал писать - сочинял стишки на салфетках и туалетной бумаге, напевал мелодии на диктофон. Миссис Т., зная о неприязни любовника к фортепиано, подарила ему гитару, и он часами наигрывал сочиненные мелодии. Она никогда не говорила, но Ральф был уверен, что миссис Т. льстит его прошлое. Он выглядел достаточно утонченным и воспитанным, говорил на немецком и английском, мог обсудить литературу (если произведение было основой какого-нибудь музыкального опуса) и музыку, с удовольствием молчал и с благодарностью принимал подарки. От него требовалось только болтать, когда она нуждалась в белом шуме, и совершать сексуальные подвиги. Ральф провел с миссис Т. упоительный год, по завершении которого она решила, что ей нужно выйти замуж за такую же, как она, шишку, а для счастливой супружеской жизни иметь sugar baby не очень-то комильфо. Этот год Ральф провел в счастливой праздности, наслаждаясь жизнью и периодически работая тазом, пальцами и языком. Он научился трахаться спереди, сзади, сбоку, под любым углом и в любом помещении, обнаружил дополнительные свойства многих предметов домашнего обихода и в подробностях изучил строение женского тела. Если бы секс был профессией, то в ней он непременно стал бы топ-менеджером и мало кто сумел бы вытеснить его на второе место. Когда миссис Т. в своей обычной манере объявила, что они с Ральфом расстаются и в течение трех дней ему надлежит найти себе новое жилье и источник дохода, он растерялся. Дело было не столько в том, что он привык к миссис Т. - Ральф был молод и прогоревал бы не больше недели, - но он не представлял, на что ему жить. С госпожой Линхардт за этот год он общался всего два раза и не имел желания возвращаться под ее крылышко, идти подрабатывать музыкантом в рестораны и клубы - кому нужен был академический репертуар, от которого у пьяных людей вянут уши? Но, видимо, он все-таки что-то значил для миссис Т. На следующий день после «расставания» она пригласила Ральфа на ужин, где «случайно» познакомила его со своей подругой Робертой. Спустя какое-то время Роберта представила Ральфа миссис Коултер. Миссис Коултер, в свою очередь, передала Ральфа в надежные руки своей бывшей невестки Пэм. После Пэм он оказался в надежных объятиях леди Элис. Жизнь шла своим чередом.