Добро пожаловать в "Кошачью мяту"!

      До открытия «Кошачьей мяты» оставалось пять минут, когда Кот решил побрюзжать. - Эта чашка грязная. Вон на тех двух ложках остатки шоколадного торта. Нужно купить новые таблетки для посудомойки. Или лучше поменять посудомойку, а? – громко проворчал он в сторону двери, ведущей на кухню. – Что ты киваешь, как болванчик? Был бы здесь сейчас кто-то не такой добрый и всепрощающий, как я, у этого места уже к вечеру была бы слава помойки, логова мышей, тараканов и нелегальных мигрантов.       Кот лениво перебирал ложки, которые Генри собирался разложить по ящикам, подцепляя их выпущенным из вызывающе розовой подушечки когтем. - Мог бы и сам отправить в машину, - на автомате отозвался Генри, сооружая из чашек грациозную башню и изо всех сил пытаясь помешать ей превратиться в Пизанскую. - Может, еще самому вылизать? Давай, сейчас первый клиент зайдет, я ему покажу наш сервис, – ехидно уточнил Кот и для верности столкнул ложки на пол.       «Сволочь», - беззлобно подумал Генри.       Кот, завершив ревизию, лениво прошелся по стойке, полюбовался чашечным Эмпайр-стейт-билдинг, для проформы понюхал стопку тарелок, пересчитал подносы, спрыгнул вниз и прошествовал по еще поблескивающей после утренней уборки «Кошачьей мяте». Подушечки лап едва заметно топали по полу, ритмичный звук обхода то затихал, когда Кот останавливался с проверкой возле того или иного столика, то возобновлялся, когда он шел дальше, постепенно обходя кофейню вдоль и поперек. Его серый хвост с белой капелькой на кончике раскачивался с небольшой амплитудой, будто подтверждая, что все идет по плану. - Можно открываться, - сообщил Кот, и действительно – время приближалось к восьми. Пора было встречать публику. Чашки кофе и чая должны были быть выпиты, завтраки съедены, десерты превращены в жирок на талиях и бедрах. Генри потуже завязал узел фартука, убедился, что волосы не выбиваются из пучка на затылке, мимоходом глянул в зеркало на экране телефона – в его деле внешность тоже была своего рода товаром (Генри старался не быть самодовольным от знания, что многих посетителей приводило в «Кошачью мяту» желание полюбоваться на симпатичного баристу, и от души благодарил родителей, от которых ему досталась внешность наполовину азиата, наполовину европейца, и предков из бог знает какого поколения, завещавших ему редкие серые глаза с фиолетовым отливом).       Кот тем же неспешным шагом вернулся к стойке и скрылся в подсобке, вход куда маскировался меловой доской, которую Генри оформлял сам, вкладывая все свои обрывочные познания в каллиграфии, вбитые еще в детстве дедушкой, китайцем-иммигрантом во втором поколении. Получался, может быть, и не шедевр, достойный аукционов, но в меру привлекательно. Генри с трудом удержался и отвел взгляд от степенно переваливающейся при каждом шаге упитанной задней части Кота. Да, он определенно мог считаться кошачьим рабом – еще до появления Кота. Ему нравилась независимость и готовность продать себя за угощение, нравились круглые влажные глаза и острые зубки. Нравились поджарые, чуть округлившиеся и вполне заметно выпирающие животы, теплые, а то и горячие. Нравились шероховатые подушечки на лапках, розовые, коричневые, бежевые, обрамленные короткими пучками шерсти. Нравились мягкие задницы, костлявые, с плавающим жирком и перекатывающимися мускулами. Однако смотреть на задницу Кота было неловко, потому что тот, несмотря на свой образцово кошачий облик, котом-то как раз и не был, а значит, и пялиться на его филейную часть было делом неприличным и неизвестно к каким последствиям способным привести, так как язык у Кота был острым, а запас бранных слов – внушительным.

***

      Первая встреча Генри и Кота состоялась десять лет назад, в самый удачный из всех возможных моментов, какой только можно придумать. Генри Шэнь тогда отпраздновал четырнадцатый день рождения, и это был тот возраст, когда человек хоть немного, но еще восприимчив к вещам, которые не вписываются в традиционную картину мира (Генри всерьез раздумывал о существовании Несси и вместе с кузенами вызывал Кровавую Мэри – без успеха, ко всеобщей тайной радости). Он страдал формой мизантропии под лозунгом «Животные лучше людей». Впрочем, если попытки эпатировать публику объяснялись гормонами и бунтом переходного возраста, то любовь к животным была вполне искренней. Мало кто догадывался, что мрачный, едва заметно сутулящийся подросток, поклонник гранжа, обладатель наспех собранных в хвост волос и внушительной коллекции причудливых серег, гордился прозвищем «Кошатник» (тот, кто придумал ее для Генри, хотел оскорбить его, отчего закончил сломанным носом, но любви к кошкам юный Шэнь никогда не отрицал). Дома у него обитали два кота – пожилой, рыжий и круглый Сэмюэль Великий, помнивший еще, как Генри пачкал пеленки (иногда Сэмюэль Великий пачкал их вместе с ним – то ли из вредности, то ли из солидарности), и второй, «дежурный».       Это животное приносил Генри – спасал жертву недобропорядочных хозяев или проигравшего в уличной драке. Изначально в нем не было ничего очаровательного, так что и общая кличка давалась говорящая – Чудовище. Однако за несколько месяцев постоялец менял шерсть, наращивал жир, решал психологические проблемы, и Генри с подачи родителей («Это последний раз, сын, ты посмотри, Чудовище перебило половину бабушкиного сервиза!») пристраивал животное в добрые и надежные руки. Но проходило несколько дней, и на пороге таунхауса семьи Шэнь появлялось новое Чудовище. Родители негодовали, протестовали, сравнивали новичка с Чудовищами номер шесть и восемь, неизвестно почему больше всего запавшими в их души, но в конце концов признавали поражение, приводя неоспоримый аргумент – чем бы дитя не тешилось, лишь бы не заводило вредные привычки.       Однако в тот судьбоносный вечер Генри побывал на подпольной вечеринке, где алкоголь лился рекой и никого не волновал возраст гостей. Когда он вышел на улицу, в голове шумело, тело наполняла приятная легкость, было радостно, спокойно и сонливо. Однако инстинкты кошачьего раба, взращиваемые Генри с рождения под чутким присмотром Сэмюэля Великого, оказались сильнее опьянения. Он был уверен, что где-то закричала кошка. Генри остановился, пытаясь сориентироваться в пространстве, и в это время мяуканье раздалось снова – опытный кошатник Шэнь смог определить направление звука и решительно направился туда. «Мяу» раздалось снова, ближе - злобное и торжественное. Генри запоздало подумал, что идет разнимать очередную кошачью драку, и это плохо, потому что реакция из-за выпитого у него была замедленная, так что без ран, скорее всего, не обойтись, а может, ну его, если там не нападают впятером на одного...       Нападали не впятером. Не было ни неподеленных объедков, ни течных самок. В узком проулке стоял мужчина – средних лет, с высоким, уже начавшим лысеть лбом, в неплохом в недавнем времени костюме, сейчас уже пошедшем складками и затяжками, заметными даже с расстояния десяти шагов. Такие типы обитают на биржах, в финансовых департаментах крупных компаний, в клиентских отделах банков – словом, в местах, требующих определенного класса. Мужчина походил на загнанную в угол взбешенную собаку – дышал часто и морщился от боли. Ясно почему, понял Генри, делая два шага вперед. Лицо типа в костюме пересекали свежие глубокие царапины, которые нанесла явно умелая лапа. Рассеченная кожа кровоточила, кровь заливала шею, стекая под воротник рубашки с оторванной пуговицей. Преступником таки был кот – крупный, упитанный с роскошной серо-белой шерстью. Подобные красавцы обычно не шляются по улицам, в нем не было ничего от Чудовищ, с которыми Генри привык иметь дело. Такой жир наедают на щедрых порциях домашней еды и ревностно охраняют на мягких лежанках. Что такому типичному домашнему любимцу делать в подворотне, наедине с каким-то агрессивным мужиком, который будто пытался вытрясти из кота и душу, и фекалии? Уродов и извращенцев в этом мире хватало, Генри знал о существовании ублюдков, которые ради забавы могли и разделать животное, и запихать в него что-нибудь, и просто парой пинков выместить злобу из-за неудачного дня.       Несмотря на притупленный алкоголем мозг, Генри понимал, что приближаться к мужчине опасно. По-хорошему, нужно было незаметно выйти из переулка, найти полицейского или внушающего доверие взрослого, готового ночью пойти за нетрезвым подростком в подворотню, вернуться, забрать и удержать в руках перепуганного кота, дать показания, почему он, четырнадцатилетний сопляк, смердит алкоголем и не смотрит десятый сон в своей детской постельке. Объясниться с родителями, которые не то что бы никогда такого не видели, но обязательно поведут себя так, будто это первый раз...       Мужчина держал кота за шкирку и тряс его все яростнее. Генри почувствовал подступающую к горлу тошноту, мешавшую разобрать, что там неразборчиво бормочет урод в костюме. Прежде чем он успел еще раз хорошенько все обдумать, Генри подхватил из-под ног булыжник и со всей силы запустил его в придурка. К счастью, камень попал куда надо – в плечо мужчины, отчего его развернуло на девяносто градусов. Издевательство над котом прекратилось, Генри попытался подумать, что делать дальше – обложить негодяя руганью, запустить еще один камень или быстро свалить в расчете, что тот запаникует и отпустит животное, а дальше надеяться, что у пушистого жирдяя с инстинктом самосохранения все в порядке.       Но быстрее всех в их случайной компании соображал как раз пушистый жирдяй. Воспользовавшись заминкой, он каким-то невероятным образом вывернулся в руках удерживающего его человека, легким, почти невероятным движением крутанулся вверх, делая стойку в воздухе и почти взлетая над головой мучителя. Задние лапы опустились на окровавленное лицо мужчины, аккурат на глаза. Конечности распрямились, и то ли от болевого шока, то ли от неожиданности тот с глухим вскриком сделал шаг назад, потом второй, а после каблук очень дорогого, очевидно, ботинка зацепился за трещину в асфальте, и мужчина полетел в сторону, вниз, впечатываясь головой в угол ближайшего строения. Он соскользнул, уже молча, по неровной поверхности, оставляя за собой темный, насколько мог разглядеть Генри в свете фонарей, след, и неловко осел на земле. Кот уже перестал давить лапами на его лицо и соскользнул на колени мужчины, с интересом рассматривая дело лап своих.       На негнущихся ногах Генри подошел ближе, сдерживая приступы рвоты. Ударом об угол мужчине, вероятно, раскроило череп, и пятна крови на стене подтверждали, что рана была серьезной. Куда страшнее выглядело лицо – в глубоких царапинах, с жуткими ранами там, где должны были быть глаза. Один глаз пострадал сильнее, из глазницы вместе с кровью вытекало что-то белесое, мутное. Мужчина не шевелился и вообще не подавал признаков жизни – не хрипел, не кричал от боли, не дергался в судорогах. Он походил на полупустой мешок, брошенный и нелепо сложившийся от чужой небрежности. Из тела как будто достали позвоночник. Это было самое омерзительное зрелище, какое приходилось видеть Генри за всю его короткую жизнь, хотя он участвовал в уличных драках без правил, видел сломанные носы, открытые переломы и даже ножевое ранение. Нужно было, пытаясь подавить тошноту, подумал он, проверить пульс, вызвать полицию и скорую помощь... Однако самым сложным казалось подойти и прикоснуться к телу (инстинкт говорил Генри, что мужчина уже не жилец, но здравый смысл подсказывал, что нужно в этом убедиться), пока на его коленях сидел кот.       Генри не понимал, почему тот вызывает у него ужас – ему же только показалось, что кот сознательно толкнул этого человека на выступ стены. Кот не мог за пару секунд произвести расчеты, сопоставить силу удара и расстояние до стены, не мог знать, что мужчина запнется и упадет головой точно на этот гребаный камень. Ни одно животное на это не способно, да и люди-то тоже, разве что в фильмах. И все же выглядело все именно как в кино – кот вывернулся из удерживающих его рук, встал на передние лапы, задние использовал как рычаг, чтобы, во-первых, причинить человеку боль, заставить потерять контроль, оступиться, а после толкнул в нужном направлении. И сейчас этот ниндзя-кот сидит на ногах у своей жертвы, лапкой стирает у нее кровь с лица, а после деловито слизывает. - Черт, - с чувством произнес Генри. Он же не сопляк воображать, что находится внутри «Кладбища домашних животных» или еще какого третьесортного хоррора. И все-таки Генри почувствовал: еще немного, и он поймет чувства героев ужастиков – кот обернулся на звук (он, кстати, был весьма симпатичным, если не обращать внимания на обляпанную кровью шерсть) и смерил Генри пугающе оценивающим взглядом. - А ведь не поспоришь, - наконец согласился кот низким, вполне приятным голосом и мягким прыжком соскочил с колен уже, очевидно, не слишком живого человека.