Плохой полицейский

      — Ты нравишься мне, Ривера. Очень нравишься.       Голос Кёртиса дрожал. Он волновался. Волновался так сильно, что Кабал даже спиной ощущал сумасшедший стук его сердца. А еще чувствовал, как Страйкер прижимается к нему — крепко, но в то же время бережно, терпеливо ожидая разрешения или отказа. Его губы, касавшиеся плеча, были сухими и горячими, отчего по спине Кабала пробегали мурашки, а в груди холодело. Легкий запах хвои, витающий в воздухе, теперь казался удушающим. Кабалу хотелось зажмуриться и задержать дыхание с глупой надеждой на то, что когда он досчитает до трех и откроет глаза — все исчезнет, вернется на круги своя, и они с Кёртисом снова окажутся во внутреннем дворике городской больницы, чтобы сидеть плечом к плечу на облупившейся скамейке, чтобы рассказывать дурацкие шутки и ни о чем не думать. Чтобы все снова стало понятно и просто. Но вместо этого он спросил:       — Как давно?..       — Я не знаю, может быть… Может, с того дня, когда ты впервые переступил порог моего кабинета.… — Страйкер говорил тихим шёпотом, слова явно давались ему нелегко. — В какой-то момент я понял, что чувствую себя иначе рядом с тобой. Лучше… Счастливее…       Кабал обернулся. Может быть, резче, чем следовало бы, но Кёртис не разжал рук. Теперь они стояли лицом к лицу. Так близко, что Кабал мог разглядеть почти незаметную россыпь веснушек на щеках сержанта. В полумраке глаза Страйкера казались черными и влажно поблескивали, однако в них больше не было той уверенности и напускной отрешенности, к которой привык Кабал: Кёртис выглядел покорно и как-то беспомощно, словно бы уже получил отказ или же с самого начала не верил в успешность этой затеи. Сейчас он был не командиром, а обычным болезненно влюблённым парнем — уязвимым и открытым. Будто бы они незаметно поменялись местами. Теперь уже Кабал мог диктовать свои правила, все больше загоняя в угол так глупо доверившегося ему человека, и понимая: вот он, тот самый «изъян», пятно, способное испортить репутацию такого идеального и такого правильного Кёртиса Страйкера. И теперь, зная правду, Кабал мог бы уничтожить его жизнь в два счета, если бы захотел. От этой мысли в груди что-то приятно затрепетало — чувство власти над таким человеком, как Страйкер, пьянило не хуже виски. Разве мог подумать кто-нибудь, что этот парень — лучший везде, первый во всем, живущий своей скучной, до тошноты «нормальной», рекламно-образцовой жизнью — скрывает что-то подобное? Скрывает, что любит мужчин. Скрывает, потому что боится выйти за рамки дозволенного, за рамки общепринятого, быть осмеянным, осужденным, отвергнутым. Быть неправильным.       — Оу, мужик, теперь я понимаю, почему ты до сих пор не женился… И почему я до сих пор не уволен… — Кабал неловко рассмеялся. — Но это как-то слишком неожиданно… Черт возьми, если ты все же пытаешься подшутить таким образом, то имей в виду, что я не побоюсь тебе за это врезать!..       Кабал замешкался, не зная, что ещё сказать. Если бы перед ним была женщина — он бы обнял ее, если бы это был Кано — Кабал бы его ударил, но сейчас… Разумеется, ему признавались в любви и раньше, а среди Драконов у него были не только поклонницы, но и поклонники. Но Кабал никогда не задумывался об этом как о чем-то серьезном. И уж тем более не рассматривал возможность завести отношения с мужчиной. Да, с Кано их кое-что связывало, но Кабал воспринимал это как часть работы и не более — один платит, другой выполняет. На этом все. Между ними не было даже симпатии, не говоря уже о любви. И единственное чувство, что их объединяло — это взаимная ненависть.       Страйкер же не был ему противен, как Кано, и не был безразличен, как кто-нибудь из Драконов. Уважение, дружба, может, даже привязанность — то, из чего состояли их взаимоотношения, однако Кабал не мог и не хотел называть это чем-то большим. Он просто не имел на это права. Не мог позволить себе отстойную, скучную, нормальную жизнь. Жизнь, к которой он зачем-то начал привыкать. Жизнь, в которой ему, наперекор здравому смыслу, почему-то так сильно хотелось остаться. Быть важным. Быть нужным. И, может быть, даже любимым.       Однако Кабал не питал по этому поводу никаких иллюзий. Окружающая его действительность была не прочнее карточного домика, способная разрушиться от одного плевка. Рано или поздно правда о нем всплывет наружу, и лучше бы ему свалить до того, как это произойдет. До того, как Страйкер разочаруется в нем окончательно. До того, как поймет, что любит человека, которого должен ненавидеть больше всего на свете.       — Тогда, может быть, это убедит тебя в серьезности моих намерений?.. — Кёртис тихо засмеялся. Его рука скользнула по виску Кабала, смахнула с лица выбившуюся из прически прядь и замерла на щеке. И в этот самый момент последняя робкая надежда на то, что Страйкер просто глупо, странно и неуместно шутит, растаяла окончательно. Кабал ощутил, как Кёртис осторожно обхватывает его лицо ладонями, как палец всего на секунду скользит по его губам, и как сам он инстинктивно хватает сержанта за воротник, сжимая ткань горстями. Кабал чувствовал и понимал что сейчас произойдет; понимал, что Страйкер настроен решительно; понимал, что все это так сильно похоже на сценарий дурацкого фильма, и что его сейчас поцелуют…       И это было почти страшно.       Он вдохнул глубоко и резко. Замер, инстинктивно зажмурившись.       Подался назад, но не смог отстраниться.       Кёртис поцеловал его.       Коснулся одними лишь губами, слегка неуклюже от волнения, но без настойчивости, не заходя дальше без разрешения. Его губы были мягкие и горячие, на них все ещё сохранялся привкус свежесваренного кофе. Слишком сладкий, но в то же время горчащий на языке.       Кабал протестующе замычал, вскинулся, будто собирался оттолкнуть, но почему-то медлил. У него было слишком мало времени разобраться и понять, чего он действительно хочет, однако Страйкер все решил за него.       — Пожалуйста, не отталкивай… — произнес Кёртис, всего на секунду разорвав поцелуй и тут же снова припадая к его губам.       И Кабал не стал. Крепче сжав пальцы на воротнике, рванул на себя, заставляя прижаться теснее, обхватил лицо сержанта ладонями и скользнул языком по его губам, чувствуя, как вдоль позвоночника прокатились крошечные разряды тока, когда Кёртис ответил ему тем же. Они целовались грубо, беспорядочно, шумно хватая воздух и цепляясь друг за друга, как сумасшедшие, как утопающие, которым, наконец, повезло ухватить соломинку. Совсем не так, как показывают в фильмах. Слишком хорошо и слишком плохо одновременно.       — Я хочу остаться… — Кабал едва успевал говорить. — Остаться здесь…       — Оставайся… — Кёртис мазнул губами по его щеке, а потом чуть ниже по линии челюсти, заставляя откинуть голову назад.       — Ты… Черт, ты не понимаешь!.. — Кабал подавил в себе секундное раздражение, едва не потеряв мысль, когда Страйкер зарылся ладонью в его волосы и слегка потянул. — Я хочу остаться с тобой!..       — Ты уже со мной… — Кёртис снова поцеловал его, пресекая все разговоры.       И Кабал не стал противиться, жадно вдыхая запах хвои и кофе.       Этот чёртов кофе.       — …давай убьем друг друга! Давай же! — Кано смеётся, брызгая слюной, наблюдая, как Кабал рычит и дёргает руками, разрывая собственную плоть в безрезультатной попытке освободиться. Ему совсем не весело. Одуревший от боли и отвращения, он думает лишь о том, как бы выдернуть нож из половицы и всадить его прямо в единственный глаз босса, так, чтобы кончик оружия вышел из затылка. С каждым движением ошейник на его шее мелодично позвякивает, и это приводит Кабала в бешенство: как он мог позволить сделать с это собой!..       — Все ещё недоволен? — Кано издает мерзкий смешок. — Может быть, так тебе станет лучше?       Он запускает руку в карман и вынимает тоненькую пачку мятых купюр. Тех, что он должен был отдать после. Разрывает зубами резинку, удерживающую банкноты, и подбрасывает деньги в воздух. Купюры распадаются, осыпаясь зелёным дождём. Падают, покрывая кровь, грязь и мусор. Ложатся на грудь Кабала, шуршат под ногами Кано. Однако сейчас они наемника ни капли не радуют. Он готов отдать столько же и даже больше, чтобы оказаться сейчас далеко отсюда и чтобы все это оказалось лишь дурацким пьяным сном.       Но, к его разочарованию, Кано вполне настоящий. Он удивлённо вскидывает брови, однако на его губах играет все та же улыбка.       — Завораживающее зрелище, да? — спрашивает он.       Кабал молчит. Дышит быстро и часто, со свистом, вылетающим сквозь плотно сжатые зубы. Ненависти в его глазах хватило бы на десятерых, но вся она достаётся одному лишь Кано. Но босс как будто даже рад этому.       — Что ж, — говорит он. — Будем считать, что я заплатил тебе за эту ма-а-ленькую услугу.       И прежде чем Кабал успевает ответить, соскальзывает ниже, расталкивая ноги наемника в стороны. Хватает распоротые края его джинсов и тянет, окончательно разрывая их с треском. Кабал чувствует, как кожа покрывается мурашками, то ли от чужих прикосновений, то ли от промелькнувшего где-то на периферии сознания страха. Он не привык, чтобы его рассматривали вот так — голым и слабым. И уж тем более не привык, чтобы это делал Кано. Кабал снова дергает нож, и тот, совсем чуть-чуть, но поддается. Но босс, увлеченный, этого не замечает — пробегается кончиками пальцев по своему животу, вдоль густой дорожки волос, уходящей под край штанов. Расстёгивает ремень, тянет вниз собачку замка. Кабалу не хочется смотреть на это, но он не может отвести взгляд — ему противно и страшно, но он все еще сохраняет крупицы надежды, что у босса хватит ума не заходить слишком далеко. Но Кано пьян, в его крови бушует наркотик, который они разделили на двоих, и он не собирается бросать начатое. Облизывает губы, скалится, не спуская с Кабала глаз, нетерпеливо сжимая себя рукой сквозь одежду. Он уже достаточно возбуждён, Кабал чувствует твердый член, когда тот будто случайно прижимается к его бедру.              — Не обольщайся, милый… — Кано усмехается, в уголках его рта застыла слюна, отчего босс похож на бешеного пса ещё больше, чем обычно. — Меня привлекаешь не ты, а то, что я могу сделать с тобой, понимаешь? Нет удовольствия в том, чтобы подчинить слабого, другое дело, когда сильный властвует над сильным. Уловил, что я хочу сказать? Черт, это… — он закусывает губу и зажмуривается, сильнее сжимая свой член через джинсы. — Это дерьмо действительно меня заводит. Сильнее, чем если бы я просто вспорол тебе глотку. Поэтому будь хорошим мальчиком и покажи мне, как ты ненавидишь все это. Как сильно хочешь размозжить мою голову о стену. О, я знаю — ты хочешь. Да-а-а, у тебя ведь все на лице написано. Еще немного — и прожжешь во мне дыру взглядом. Ну, давай же! Кричи, беги, сопротивляйся! Убей меня, если хочешь! Нож ведь прямо в твоих руках.       Он ядовито усмехается собственной шутке и, выпрямившись на коленях, вдруг стягивает джинсы. На нем нет белья. Его член дёргается, влажно шлепнувшись о бедро Кабала. Крупный, скользкий от смазки, пульсирующий и горячий. Кабал содрогается от отвращения. В нос бьет кислый запах чужого пота, смешиваясь с другим, более терпким — виски из разбитой бутылки. Наёмник снова рычит и извивается по полу, будто нанизанный на крючок червь, колокольчик на его шее звенит, как проклятый. Кабал почти не ощущает боли в том месте, где нож проходит сквозь его ладони, только лёгкое покалывание на онемевшей коже. В ближайшее время он уж точно не сможет держать оружие. И эта мысль заставляет его чувствовать себя таким беспомощным, что на секунду Кабал поддается панике и произносит:       — Прошу, Кано, не делай этого!..       Голос звучит так надломлено и плаксиво, что Кабалу становится тошно. В горло будто набились осколки стекла, царапая застрявшие там слова, превращая их в никчемный скулеж на выходе. Кано не отвечает ему. Собрав на языке слюну, он плюёт себе в ладонь, старательно размазывая ее по своему члену. Кабал не смотрит, но слышит, как омерзительно хлюпает что-то там, внизу.       — Не делай этого! — он срывается на крик, когда босс наваливается на него всем телом. — Прекрати! Ублюдок, ты… Остановись! Черт! Нет! Остановись, мать твою!..       — Тшш, — свободной рукой Кано обхватывает шею наёмника, сдавливая ее достаточно сильно, чтобы тот поперхнулся воздухом. — Я люблю, когда ты кричишь. Но не так громко. Или ты хочешь, чтобы к нам присоединился кто-нибудь еще? Я ведь могу и поделиться.       Кабал едва слышно скулит и кусает губы, чувствуя, как по промежности трется что-то скользкое, упирается, давит, с трудом проникая в не подготовленное тело. Кабал знал, что приятного будет мало, но и подумать не мог, что будет так. Горячо и невыносимо больно. Настолько, что перед глазами начинают плясать цветные круги, а ресницы предательски намокают. Словно его вот-вот разорвут на части или вывернут наизнанку. Но Кано не дает времени на передышку, толкается глубже, наблюдая, как человек под ним захлебывается болью. Облизывает губы, жадно ловя каждый момент. Кабал находит свое отражение в его расширенном дрожащем зрачке. Но не видит там себя. Только кого-то совсем незнакомого, обнаженного, жалкого, раздавленного. С серебристым колокольчиком на шее. Это не он. Это не он, черт возьми!       Кабал вскидывается, яростно мотает головой, отчего его длинные волосы метут собой пол, собирая кровь, грязь и рассыпанные на полу купюры. Ему удается сбросить с себя руку Кано. Его внутренности горят огнем, но Кабал прогибается в спине и, приложив столько усилий, сколько возможно, выдергивает удерживающий его нож. Из ран брызжет кровь, попадая ему на лицо, когда он замахивается и бьет босса в висок. Но вместо удара выходит только слабый шлепок. На щеке Кано остаётся смазанный кровавый след. Кабал разочарованно и болезненно хнычет — он свободен, но руки не слушаются. Раны не позволяют сжать кулаки, схватить чертов нож, сделать хоть что-нибудь. Удивление на лице Кано сменяется весельем. Он смеется и берет Кабала за запястье, проводит языком по измазанной в крови ладони, запускает его в рану.       — Вот поэтому ты и нравишься мне, Кабал. — говорит он, наблюдая, как наёмник морщится, кусая нижнюю губу так сильно, что она лопается, прочерчивая кровью по подбородку Кабала неровную дорожку. Кано смазывает ее большим пальцем, давит, заставляя открыть рот. Кабал безразлично подчиняется, позволяя боссу поцеловать себя, и только жалобно скулит ему в губы, когда Кано снова двигает бедрами, втискиваясь в него до основания, чтобы сразу задать неровный и рваный ритм. Кабал глухо стонет и хватает его за плечи, впивается в кожу ногтями, оставляя за собой глубокие царапины.       В какой-то момент его руки находят шею Кано, смыкаются вокруг нее плотным кольцом, и Кабал сдавливает так сильно, как может. Но почему-то только ему не хватает воздуха, почему-то именно у него перед глазами мелькают черные пятна и именно он чувствует у себя во рту такой сильный привкус металла. Желтые лампочки гирлянд у него над головой качаются взад-вперед вместе с комнатой, и Кабала почти мутит от смеси запахов, звуков и ощущений. Но больше всего от мысли, что его, черт возьми, просто имеют на полу, среди мусора и пустых бутылок. За горстку грязных зеленых бумажек.       Кано отстраняется, и между их губами тянется ниточка красной слюны.       Алкоголь и кровь.       Слишком сладко и горько одновременно.       Кабал оттолкнул неожиданно. Подался назад, налетая на прикроватный столик, заставляя цветочную вазу на нем затанцевать и упасть на пол. Фарфор с треском разлетелся на осколки, но Кабал даже не заметил этого, раздавив подошвой несколько искусственных белых цветов. Он дышал глубоко и часто, словно только что пробежал марафон на «полигоне» или как если бы его внезапно ударили под дых. Воздуха было мало. К горлу подкатила тошнота. Кабал едва сдерживался, чтобы не вывернуть содержимое желудка на омерзительно белоснежный ковер под ногами Страйкера. Видение было таким реальным, что он почти слышал звон колокольчиков на своей шее. Кабал провел по горлу рукой, чтобы убедиться, что там нет ничего, кроме его собственного украшения — шнурка и подвески в виде звериного клыка. Но это не помогло, его по-прежнему душило чувство невыносимого отвращения. Хотелось содрать с себя кожу, избавиться от нее вместе с запахом кофе и хвои, вместе со всеми прикосновениями, что успели осесть на плечах, губах, руках, и теперь жгли не хуже раскаленных углей. И какого хрена он делает? Какого хрена они оба делают?       Кёртис подался вперед и уже собирался что-то сказать, но Кабал выбросил правую руку вперед в останавливающем, предупреждающем жесте, не позволяя Страйкеру подойти ближе. Сквозь свои растопыренные пальцы он видел, как Кёртис медленно делает шаг назад, так ничего и не сказав. На его лице читалось изумление пополам с беспокойством, а взгляд бегал из стороны в сторону — наверняка силился понять, что же он сделал не так. Кабалу хотелось сказать, что в этом нет его, Кёртиса, вины, что все это лишь недоразумение, секундное помешательство. Но вместо этого он произнес:       — Не подходи.       — Хорошо, я… Я не двигаюсь, — Страйкер поднял руки, словно на него было направлено дуло пистолета. — Извини, если это было слишком, то…       — Все в порядке. Но мне… лучше уйти. Мне нужно уйти. — Кабал осторожно обошел его, двигаясь вдоль стены. Наверное, в этот момент он выглядел как сумасшедший или как загнанное животное. А может, как и то и другое сразу.       — Вызвать тебе такси? — Кёртис двинулся следом, по-прежнему соблюдая дистанцию, будто опасался, что наёмник вдруг сорвется и вцепится ему в горло. — Я не понимаю…       — Нет, я ведь уже сказал, что все в порядке! — огрызнулся Кабал, быстрым шагом миновав гостиную. — Оставь меня! Пожалуйста… Не иди за мной…             «Я не хочу причинить тебе боль» — это то, что он собирался сказать, но не смог выдавить из себя больше ни слова. Будто что-то невидимое продолжало сжимать его шею, не позволяя произнести и звука. Квартира Кёртиса уже не казалась такой просторной и светлой, как тогда, когда он только переступил ее порог. Теперь это была маленькая бетонная коробка, стены которой с каждой минутой давили на него все сильнее, заставляя отчаянно метаться в попытке отыскать выход.       Оказавшись в прихожей, Кабал схватил с вешалки куртку. Нужно было что-то сказать, но он понятия не имел, что говорить. Стоило бы обернуться, но он не хотел смотреть Страйкеру в глаза, боялся увидеть то, что там отражалось.       Поэтому только неловко перебросил куртку из руки в руку и перешагнул порог квартиры, оставив Кёртиса растерянно смотреть ему в след. Не став дожидаться лифта, сбежал вниз по ступенькам не оглянувшись. Распахнул дверь, выбравшись на улицу.       Ночной город обрушился на него лавиной огней и звуков, ослепив и оглушив на мгновение, словно бы он вырвался из глухого кокона, а не вышел из подъезда обыкновенного дома. К горлу все еще подкатывала тошнота, и Кабал сплюнул на асфальт, но горечь на языке никуда не делась, этот чертов кофейный привкус и запах пропитали тело насквозь и теперь продолжали медленно отравлять его. Это было отвратительно, почти больно. А может, это всего лишь ныл растревоженный шов на боку.       Кабал вытер лицо рукавом куртки и двинулся вдоль улицы, с каждой минутой все ускоряя и ускоряя шаг, до тех пор, пока не перешел на бег. Словно опасаясь, что Кёртис вдруг бросится следом за ним, догонит, остановит. Но дорога была практически пуста, и никто не обращал на него внимания, кроме редких прохожих, которых он толкал плечом, если они не успевали уступить дорогу. В легкие забивался холодный ночной воздух — Кабал глотал его на бегу — это, пусть и немного, но отрезвляло. Бег всегда помогал ему успокоиться, сосредоточиться и собрать расползающиеся тараканами мысли воедино. Теперь Кабал понимал, как глупо себя повел. Не сейчас, тогда, еще раньше, когда дал свое согласие на эту идиотскую авантюру в офисе Кано. Все зашло слишком далеко. Он позволил себе то, чего позволять был не должен.       Я хочу остаться.       Остаться здесь.       Остаться с тобой.       Он чересчур заигрался в этом дурацком спектакле. Настолько, чтобы поверить, что окружающие декорации стали настоящими. Настолько, чтобы подумать, что у него есть шанс быть частью этого красивого картонного мирка. И если раньше ему удавалось безжалостно затоптать эту мысль еще в зародыше, то сейчас она разрослась, как плесень, заполняя собой его сознание целиком. Тем не менее, Кабал понимал, что это невозможно — он здесь чужой. И никогда не будет своим. Он мог сколько угодно раз надевать полицейскую форму и светить значком, но стать настоящим полицейским не смог бы никогда. Его реальность была другой: неоново-фиолетовой, пропахшей алкоголем и кровью на железных прутьях решетки; реальность, где все решали деньги и сила; где каждый день мог стать последним; где можно было украсть, убить, купить и продать. Кабалу нравилась такая жизнь. И он не задумывался о том, что она может быть другой. До некоторых пор.              Он сам не заметил, как ноги принесли его к дому. Не помнил, как поднялся на свой этаж и повернул ключ в замке, оказавшись в темноте и тишине собственной квартиры. Ударил кулаком по выключателю, и в комнате загорелся свет. Его квартирка-студия была дешевой и крошечной, вмещающей в себя только самое необходимое, но Кабалу этого было достаточно. Он уверял себя в том, что ещё успеет окунуться в роскошь, когда Кано выплатит ему вторую половину суммы после выполнения задания. Тогда-то он точно ни в чем себе не откажет. Например, в желании тут же свалить на другой конец мира.       Однако теперь его планы были другими.       Кабал собирался убраться отсюда прямо сейчас.       Тех денег, которые босс выплатил ему раньше, должно было хватить на то, чтобы уйти, не оставив за собой следов — Кабал мог купить чистенькие фальшивые документы на любое имя, какое только заблагорассудится, и, может быть, сменить внешность. Только вот жить ему придется не в пентхаусе, как он мечтал, а в квартире где-нибудь на окраине и снова искать работу… Но это уже не имело значения. Кабалу казалось, что если он задержится здесь еще хотя бы на день, то просто сойдет с ума.       Открыв шкаф, Кабал швырнул на кровать спортивную сумку. Он собирался взять с собой только самое необходимое. Поэтому рядом с сумкой на постель аккуратно легли клинки — пожалуй, более важной вещи в доме Кабала просто не существовало. Также в сумку полетели зубная щётка и пара комплектов сменной одежды. Всё. Этого хватит на первое время.       Кабал захлопнул дверцу шкафа и уже собирался уходить, когда на глаза ему вдруг попался кусок белой ткани, застрявший между створками. Кабал задержал на нём взгляд. Рукав рубашки. Он терпеть не мог официальную одежду, и если уж ему приходилось иметь с ней дело, то Кабал предпочитал голубой цвет, а не белый. Открыв шкаф, он вытащил вешалку, на которой была обыкновенная белая рубашка, часть которой и попала в зазор. И она абсолютно точно ему не принадлежала. Кабал хмыкнул и, пожав плечами, небрежно бросил вещь на дно шкафа — может быть, ее забыл Блэк.       И вдруг почувствовал запах.       Мимолётно, всего на долю секунды, вместе с порхнувшей по воздуху тканью.       Запах хвои на воротничке.       Кабал нахмурился и сжал кулаки, несколько секунд борясь с собой, прежде чем протянуть руку и вытащить одежду на свет. Он вспомнил. Та самая рубашка, которую ему одолжил Кёртис, когда случайно выплеснул на него свой кофе из стаканчика. Кабал ее так и не вернул. Просто закинул в дальний угол шкафа, а потом и вовсе забыл об этом.       Он осторожно поднес рубашку к лицу. Просто чтобы убедиться, что у него не галлюцинации. Да. На воротничке все ещё оставался едва слышный запах дорогого одеколона.       Запах Кёртиса.       Память тут же услужливо подбросила события сегодняшнего вечера, и Кабал уткнулся в ткань лбом, испытывая трепет и стыд одновременно. И что на него нашло в тот момент? Страйкер был, как минимум, мужчиной и его начальником, и, как максимум, из этого бы все равно ничего не вышло. Кабал не сможет остаться, а Кёртис не сможет уйти. Вот и всё.       И тем не менее…       Страйкер, черт бы его побрал, был действительно серьёзен в своих словах и намерениях. Кто знает, что бы произошло, если бы они не остановились. Как далеко это могло зайти? Или все закончилось бы на поцелуях? А может…       …Кёртис сжимает руку и слегка тянет его за волосы. Осторожно, без грубости, только для того, чтобы Кабал откинул голову назад. Проводит по шее губами, оставляя за ухом влажный поцелуй. Это приятно. Чужое дыхание щекочет, и наёмник едва не задыхается, когда Страйкер опускается ниже, прихватывая кожу зубами. Кабал чувствует его руку на своем затылке, ощущает, как тот стягивает резинку с волос, заставляя их рассыпаться по плечам. Кабал никогда и никому не рассказывал о том, как чертовски сильно ему нравится, когда кто-то прикасается к его волосам. Но воображаемый им Страйкер знает. И поэтому осторожно накручивает на палец несколько прядей и подносит их к губам, невесомо целуя.       — Я люблю твои волосы. — говорит он. От этих слов в груди разливается тепло. Или просто так кажется, потому что Кёртис слишком близко. Настолько, чтобы дать почувствовать, как он напряжен. В комнате темно. Кабал не видит, только чувствует, как руки Страйкера ложатся ему на бедра…       Кабал сел на постель, не выпуская рубашку из рук. Да, пожалуй, это именно то, что могло произойти. Почему-то он представлял все слишком хорошо. И от этого по коже пробегала странная дрожь. Кабал облизал губы.       …Страйкер снова целует его, на этот раз куда настойчивей. Его ладонь пробирается под одежду, тянет вверх. Кабал позволяет снять с себя майку и швырнуть ее на пол. Он знает, что без одежды не так привлекателен, его кожа покрыта десятками шрамов. Но ему не стыдно, потому что Кёртис целует каждую отметину на его теле. Проводит языком по исчерченной рубцами груди, пока Кабал торопливо стягивает с него футболку. У Страйкера красивое тело, с этим трудно поспорить — Кабал уже видел его раздетым однажды, и образ запечатлелся в памяти слишком хорошо. Так, что Кабал может воспроизвести его у себя в голове до мельчайших подробностей. Следы от портупеи на бледной коже, родинка на плече, крошечный, похожий на рыбий скелет, шрам на правом боку… Кабал проводит по нему пальцем, чувствуя, как Кёртис вздрагивает и прижимается ближе. Теперь между ними нет ни миллиметра свободного пространства. Только жар и немного влаги, выступившей на коже…       Кабал закрыл глаза и откинулся на подушки. Он старался не думать об этом, но образы были такими яркими и навязчивыми, что вытесняли все другие мысли, оставляя только ноющее чувство в груди и липкое тепло, свернувшееся внизу живота. Кабал погладил себя сквозь джинсы — тело отозвалось приятной дрожью. Тогда он расстегнул ремень и ширинку свободной рукой и нырнул ладонью под одежду, на секунду ощутив волну отвращения. К себе, потому что собирался подрочить, прижимая к лицу чужую грязную одежду, как какой-то извращенец. Но чувство стыда ушло так же быстро, как и возникло — об этом все равно никто никогда не узнает. В последние пару дней на него навалилось слишком много, и ему просто нужна была разрядка. Не важно, за чей счет.       …Страйкер улыбается и вдруг толкает его назад. До тех пор, пока Кабал не натыкается на что-то позади себя. Тогда Кёртис осторожно давит ему на плечи, заставляя упасть на спину. Кабал чувствует под собой мягкое ворсистое одеяло. Он лежит поперек кровати, матрас под ним слегка пружинит, отчего кажется, будто комната вокруг плавно покачивается. Кабал глубоко и шумно вздыхает, ощущая на себе вес сержанта… и почти паникует, потому что Страйкер вдруг прижимает его руки к постели, целует чересчур грубо и кусает почти болезненно. Его глаза наливаются красным, а руки покрываются татуировками.       — Расслабься, любовь моя, — тянет он знакомым слащавым тоном и хрипло смеется. Его рука сдавливает шею, и это уже совсем не игра…       Кабал поморщился, отгоняя неприятный образ. Только не сейчас. Нет, нет, нет. Кёртис никогда не сделал бы ничего подобного. Кабал мотнул головой и сцепил зубы так крепко, что они скрипнули. Он не хотел боли, но его тело слишком привыкло к грубости, и Кабал с трудом вытеснял из головы сцены насилия каждый раз, когда чувствовал возбуждение. Пусть в этот раз все будет по-другому.       — Со мной все будет по-другому… — Кёртис проводит по его щеке тыльной стороной ладони. И Кабалу нравится это прикосновение. Придуманный им Страйкер не может врать.       — Ну разумеется. Ты можешь мне верить. — Кёртис смеется. И вдруг опускается вниз, дёргает ремень Кабала, расстёгивает. Слегка торопливо тянет его штаны вниз вместе с бельём. Кабал смотрит на него молча и завороженно. Пожалуй, эта фантазия чересчур смелая, но Страйкер выглядит слишком хорошо с его членом в руке. Ладонь сержанта осторожно скользит вверх и вниз, указательный палец очерчивает головку. Кабал шипит, сжимая простыни под собой…       Скомкав рубашку, Кабал зажал ее между плечом и щекой, вдыхая оставшийся на ней запах. Образ Страйкера с каждым вдохом становился все более ярким и более развязным. Однако Кабалу этого было мало, даже несмотря на то, что его член так позорно истекал смазкой, стоило лишь подумать о том, что Кёртис может с ним сделать.       — Давай уже… — Кабал нетерпеливо заёрзал на постели.       И Страйкер подчиняется ему беспрекословно. Улыбается и, не сводя глаз с Кабала, медленно обхватывает его член губами. Опускается сразу до половины, помогая себе пальцами, придерживая орган у основания. Кабал вздрагивает и запрокидывает голову. Внизу живота ноет приятно и горячо. Страйкер гладит его бедро свободной рукой, в то время как его рот принимает в себя весь член Кабала, и губы сержанта на мгновение касаются кожи вокруг основания. Кёртис сглатывает, его горло дрожит вокруг головки. Кабал несдержанно стонет, запустив руку в волосы сержанта — они густые и мягкие, и даже просто перебирать их уже приятно. Кабал несколько секунд просто гладит Страйкера по волосам, а после слегка тянет, заставляя двигаться. Кёртис совсем не против и послушно отстраняется, выпуская член изо рта с влажным шлепком. Но только для того, чтобы тут же снова накрыть его губами. Кабал мычит и поддается бедрами вверх, задавая свой ритм.       Вряд ли настоящий Страйкер был в этом так же хорош, но...       Кёртис обхватывает его талию руками, удерживая на месте, когда Кабал выгибается слишком сильно. Обычно бледное лицо сержанта сейчас розоватое на щеках, светлые ресницы подрагивают, однако глаза, пусть и слегка мутные от вожделения, все такие же голубые и яркие. Кабалу нравится смотреть в них. Особенно в тот момент, когда Страйкер перекатывает член на языке и выпускает изо рта. От его губ до головки тянется тонкая ниточка слюны. Кёртис облизывается, улыбается и открывает рот, высунув язык, продолжая ласкать член Кабала рукой. И это, пожалуй, уже слишком.       Кабал прижал к лицу тыльную сторону ладони, заглушая голос и чувствуя, как тело накрывает первая приятная судорога.       Кёртис закрывает глаза, когда Кабал кончает ему на язык. Несколько белесых капель сползают в уголок рта. Страйкер покорно глотает, а после стирает с лица остатки большим пальцем. У Кабала кружится голова, когда он смотрит, как Кёртис слизывает с пальцев последние капельки его спермы. А потом поднимается на четвереньки, подползая ближе, и склоняется над Кабалом, чтобы поцеловать…       Спортивная сумка упала на пол, рассыпая вещи, когда Кабал толкнул ее, выгибаясь всем телом, сжимая в руке одежду Страйкера и ощущая, как на живот плеснуло горячим. Он несколько раз громко и отрывисто выдохнул, бездумно уставившись в потолок. Сердце отстукивало бешеный ритм, и Кабал со всей уверенностью мог бы сказать, что ничего подобного не испытывал уже давно.       Какое-то время он лежал молча, разглядывая трещинки на штукатурке и ни о чем не думая. Тело накрыла долгожданная истома, и он чувствовал себя невероятно уставшим. Все его недавние переживания теперь казались размытыми и такими далёкими, будто все это происходило с ним в прошлой жизни, а не пару часов назад.       Кабал сбил рубашку в комок и зашвырнул в дальний конец комнаты.       Пожалуй, ему придется отложить свой побег ещё на некоторое время.