Стань моим миром

Пьер не рассказал Рибо о дуэли, считая этот вопрос решённым: вместо дуэли, скорее всего, произойдёт ещё один разговор. И, хоть и Сенуа придётся просить прощения у Михаила, по крайней мере, кровопролития не будет, и дуэль останется незамеченной его французскими спутниками, то есть, никоим образом не отразится на репутации как Пьера, так и Рибо. А это главное. - Ну, прощайте, месье Сенуа, - стоя на пороге номера Пьера, вновь заговорил чиновник. - У меня запланировано посещение Мариинский театр, пока я здесь, так что до завтра, - мужчина прикрыл за собой дверь, уходя. - До свидания, месье Рибо, - сухо ответил Пьер, сев на вожделенную кровать. - Ах, как я устал! - воскликнул он, падая на подушки. При воспоминании о податливом теле юной российской столицы у него мгновенно встал. Сенуа проник под пряжку ремня, стянул панталоны и белье вниз и обхватил рукой пульсирующий от возбуждения член. Он принялся медленно водить ладонью по органу, размазывая предэякулят с головки по стволу, постепенно наращивая темп. Перед глазами мелькало сегодняшнее приключение: приятная белая кожа, словно из китайского фарфора, на которой он оставил столько краснеющих засосов и укусов, шелковистые волосы тёмного каштана, эти прелестные кудри, которые он наматывал на палец, пока Сашенька сосал ему, большие серебристые глаза с голубоватым огнём похоти, что так хорошо скрывается за парадным синим мундиром и в надменном выражении лица. - Твою мать! - Пьер быстро достиг разрядки и излился в собственную одежду. Выпустив из руки член, он перевёл дыхание, глядя в потолок горящими глазами. - Месье Сенуа! Вам письмо! - крикнул юношеский голос почтаря за дверью. - Сичас! Плёжди! - раздражённо крикнул француз по-русски, вставая на напруженные ноги. Он немного провозился с одеждой: снял брюки, панталоны, нательное белье, бросил все это в специальную корзину и, быстро надев свежее, отворил дверь. На пороге стоял паренёк лет пятнадцати-семнадцати с почти опустевшей синей сумкой, которая была полуоткрыта. В руках он держал несколько потрёпанный, но вполне пригодный конверт с английскими марками и печатью воплощения Лондона. - Дай мене писимо, - порывисто забрал конверт Пьер, злобно взглянув на недоумевающего мальчишку. - Каворить што кому, - француз провёл рукой по шее. Почтарь испуганно вздрогнул и сглотнул, торопливо кивая. - Господин, а... - На! И идти вон, - бросил червонец Сенуа, устремив взгляд на конверт и захлопывая дверь перед носом паренька. Он сел на кровать, рассматривая дорогое письмо. Он быстро прочёл написанное на конверте: «From: William Thamzend. Location: SW1A 1AA, London, United Kingdom. To: Pierre Senois. Where: Bolshaya Morskaya st., 39, St. Petersburg, Russian Empire» - Вилли... - воспоминания отменного траха Романова исчезли, как только Пьер увидел любимое имя. Он торопливо раскрыл конверт и, вынув бумагу, исписанную самоуверенным, нахальным почерком, принялся читать. "Пьер, милый, я не хочу стесняться в выражениях и не стану писать официозно-возвышенным слогом, каким ты писал мне. Мне совершенно плевать на то, проверяют ли русские наши письма или нет. Ты ведь меня знаешь. Что же касается твоей цели, я очень рад, что ты принялся за исполнение. Думаю, к тому времени, как ты получишь это письмо, ты уже будешь отдыхать с чувством исполненного долга. Расскажи мне, пожалуйста, в следующем письме, как именно ты отдохнёшь. Жду твоего возвращения. С любовью твой, Уильям" Пьер хмыкнул и, разорвав письмо в мелкие клочки, бросил бумажные ошмётки в урну у двери. Сев за стол, он вынул из полки лист и авторучку с золотистым наконечником, увенчанным маслянистым шариком. Он поднёс письменную принадлежность к единственной электрической лампе в комнате и рассмотрел ручку на холодном бирюзово-голубом свету. Он ухмыльнулся мысли в голове: «Наверняка купили специально для приезда делегации». Он наклонился над бумагой, ручка в его длинных артистически тонких пальцах запорхала над торопливо выводившимися идеальным кристаллическим почерком французскими буквами - ç.. è.. ø.. é.. "Вилли, черт бы тебя побрал, беру твою манеру письма, не обессудь. И да, ты прав: после выполнения задачи я очень устал и постарался отдохнуть как мог. К сожалению, представлял не тебя, но ты же меня знаешь: не могу просто так отпустить моменты, когда я лидер. Но теперь всякие мысли о цели меня покинули, как только я увидел письмо от тебя в руках местного почтальона, и перед глазами встаёт лишь твой желанный образ. Очень скучаю по тебе, особенно по твоему мнению, которое наверняка составится после этого письма. Ох, и чуть не забыл: что касается Сашеньки Романова, у меня возникли небольшие проблемы. Его предполагаемый партнёр оказался реальным и вызвал меня на дуэль по факту оскорбления чести обоих столичных воплощений. Ты меня знаешь, я не могу отказать в таком случае. Надеюсь лишь на благоприятный исход этого приключения. Отпиши мне как можно скорее. Целую тебя, а куда, ты уж сам скажи. Всегда твой, Пьер Сенуа" Закончив с запечатыванием конверта, француз поднялся, подошёл к двери и, заметив проходящую мимо горничную, шикнул и поманил пальцем. Когда юная гостиничная служащая подошла ближе, озираясь по сторонам, как испуганная полевая мышь, Сенуа резко притянул её к себе, обвив цепкими руками талию, отчего та тихо ахнула. Пока она шла, Пьер успел оценить её внешность: служанка была довольно хороша собой, обладала истинно русской наружностью - длинные светло-русые волосы, заплетённые в две тонкие косы, румянец на веснушчатых щеках, припухлые розовые губы, крепкое, но стройное тело. - Миляя, - прошептал Сенуа на русском с сильно выраженным французским акцентом, приблизившись на уровень левого уха девушки. Та затряслась забитым зверьком в тонких, но не менее сильных руках Пьера. - Не соглясить на што-то? Как тибя зьвать? - Свет.. Светлана, господин, - дрожащими губами пролепетала горничная, даже не пытаясь сопротивляться. - Не вольнюй-ка, боль чинить не будю, - таким же шёпотом продолжал Сенуа, проникая ладонью под слои юбок. - Господин... пожалуйста... не надо... - севшим голосом проговорила служанка, окаменев в руках француза. - Я еще... девственница... - Тогьда, есьли не хотеть стать позьоромь, тогьда услюжить мене, - Пьер вложил в оледеневшие ладони Светланы конверт и червонец. - Есьли комю што сказьать... - не отпускавший трясущиеся бедра, угрожающе предупредил француз. - Тогьда делять тибе позьор и... - он провёл пальцем свободной руки по горлу девушки, которое после этого задрожало ещё пуще. - Понять мене? - Д-да, г-гос-сподин, - прошептала Светлана. - Корощо. Иди вон! - Сенуа отпустил горничную, толкнув её в спину. - Russie, au diable, - выругался он на родном языке, закрывая за собой дверь. *** Алексей в последнее время заметил за собой странную привязанность к актёрскому мастерству. Он связывал это с ростом популярности к проведению различных театральных представлений, которые уже сто двадцать один год как проводятся в дворянских домах, здании Дворянского собрания и в "Оперном доме", как будто кто-то разлил ведро с краской, и театральная эпидемия пятнами распространилась на плане Смоленска. А может, все из-за того, что он сейчас находится в Петербурге, и это влияние европейского засланца? Вот и сейчас он хохотнул, наблюдая за тем, как безрезультатно юный тамбовский дворянин пытается понять, девушки влюблены в него или в его миллионы. Рядом сидящая женщина с улыбкой взглянула на него и, наклонившись к уху, прошептала, опалив мочку горячим дыханием, отчего старинное воплощение вздрогнуло. - А говорили, что не любите актёрские представления, - она с той же кокетливой улыбкой отстранилась, откинувшись на спинку сидения. - Не люблю и не полюблю, Мария Клавдиевна, - так же тихо отвечал мужчина, усмехнувшись. В зале появился невысокий молодой человек приятной наружности, лет двадцати двух, с хлыстиком в руке, в двубортном мундире чёрного цвета, застёгнутом на все крючки, шароварах того же цвета с красной окантовкой и в покрытых лаком сапогах. Ворот, обшлага и борт также были украшены красной отделкой. Юноша прошёл к Алексею и коснулся его плеча. Смольный повернулся к нему и тотчас по его внешнему виду понял одно: приехал дворцовый полицейский из Зимнего. А это значит: он зачем-то понадобился императорской столице. - Здравствуйте, Алексей Рюрикович, - полицейский отдал честь. - Я со спешным сообщением из Зимнего. Извините за беспокойство, - обратился он к остальным, виновато улыбаясь. - Ох, ну что же вы, в конце-то концов, - мужчина торопливо поднялся с места и, извинившись у остальных зрителей, хотел было вывести посланца из зала. - Алексей Рюрикович, - его соседка остановила его, схватив тонкими пальцами за рукав. Смольный обернулся и посмотрел в тёмно-карие глаза Марии Клавдиевны, для него бывшие чуть не всем миром. - Я присоединюсь к вам? Мужчина недолго думал. Он не мог отказать, когда на него смотрели таким взглядом - полным любви и неизбывной нежности. Он бесконечно влюблён в эту женщину. - Конечно, почту за счастье, если вы сопроводите меня, - ответил Смольный, полупоклонившись. В коридоре прохладный ветер развевал шёлковые портьеры, надувая их, как паруса, самовольно прохаживался по стенам, оставляя приятной холодок, вызывал дрожь у не привыкших к нему, как касания умелого любовника. - Так что вы имеете сказать... - Демьянов Петр Львович, господин. - Да, так что, Петр Львович? - нетерпеливо спросил Смольный, поглядывая иногда на Марию, с любопытством смотря на письмо в руках полицейского. - Я прибыл по срочному поручению Михаила Юрьевича, вот его письмо, содержание знать не могу, - отрапортовал юноша, протянув конверт с печатью воплощения первопрестольной. Мужчина недоверчиво взглянул на Петра, принимая письмо. Он рассмотрел конверт. «От кого: Московский Михаил. Откуда: Дворцовая наб., 32, Санкт-Петербург, Петербургская губерния, Российская империя. Кому: Смольный Алексей. Куда: Английская наб., 14, Санкт-Петербург, Петербургская губерния, Российская империя. ГРИФ: СЕКРЕТНО» - Благодарю за службу, Петр Львович. Нужно ли ответное письмо? - сухо спросил Смольный, кинув суровый взгляд на полицейского. - Нет, Алексей Рюрикович, - парень дрогнул, но не потерял лица. Мужчина ласково улыбнулся и добродушно хлопнул юнца по плечу. - Тогда вольно, Петр Львович, можете быть свободны, - сказал он, смотря на полицейского наидоброжелательнейше. - Благодарю, Алексей Рюрикович. Прощайте, - бросил юноша и быстро исчез. - Ну что там, Алексей? - приблизилась оставшаяся на расстоянии в пять шагов женщина, с интересом посматривая на конверт. - Секретное письмо, - лаконично ответил мужчина, распечатывая конверт. Вынув бумагу, он пробежался по ней глазами. «Дорогой Алексей Рюрикович! Я уже вижу ваше раздражение и беспокойство, когда вы узнаете, по какому делу вам следует явиться во дворец. Но никого лучше вас на роль секунданта я найти не могу. Да, я снова стреляюсь, но на этот раз не за себя, хотя моя честь тоже имеет место. Помарана честь Александра Петровича, и я не могу оставить это дело просто так. Предвижу ваш вопрос, кто именно рискнул посягнуть на честь воплощения императорской столицы. Охотно расскажу: месье Пьер Сенуа, приехавший в составе французской делегации сегодня в Петербург. Он нагло воспользовался состоянием моих с Александром Петровичем отношений и склонил к совершению прелюбодеяния с участием воплощения Петербурга прямо во время встречи Его Императорского Величества и французского министра иностранных дел Александра Рибо. Как видите, это вопрос не сугубо чести, но один из пунктов, по которому я могу обвинить парижское воплощение. Очень надеюсь на вашу поддержку. Только вам одному я могу доверить свою жизнь. Вы мне отцом стали за долгие века. Простите меня великодушно, как всегда прощали. Обещаю... клятвенно заверяю вас: я отплачу вам за все добро, что вы мне сделали, делаете и сделаете ещё. Навеки вам обязанный, Московский Михаил» - Что пишет Михаил Юрьевич? - поинтересовалась Мария Клавдиевна. Она сразу отошла от Смольного, услышав о крайней секретности сообщения, уважая гриф. Но не могла удержать язык: слова сами сорвались. - Извините, это ведь, всё-таки, секрет, - поспешила исправиться женщина, зардевшись от волнения. - Не могу вам сказать, это крайне личное дело, Мария Клавдиевна, - печально посмотрел мужчина на нее. - Я всё понимаю. - К сожалению, принуждён удалиться: моё присутствие очень важно в Зимнем дворце, - сообщил Смольный, грустно улыбнувшись. - Разрешите? - спросил он, взяв в свою ладонь тонкую руку Марии. - Конечно, - улыбаясь, ответила женщина, расслабив кисть. Смольный аккуратно наклонился над рукой и как можно нежнее прикоснулся губами к бледным костяшкам пальцев. Совсем мимолётное, почти не ощущаемое прикосновение. Но отдавшееся током в телах обоих, распространяя флёр любви и глубокую, липкую нежность по кровеносным сосудам вместо крови. - До свидания, Мария Клавдиевна, - мужчина уже повернулся и хотел было уйти, но женщина вновь его удержала, схватив за локоть. Он обернулся, недоумённо на нее глядя. - Что та- - Возвращайтесь. Вы всегда будете у меня желанным гостем, - быстро проговорила Мария и порывисто поцеловала Алексея, оставляя помаду цвета пепла от костра их неуловимых, не означенных, непонятных, неправильных чувств на всегда обветренных и сухих губах мужчины. - Прощайте, Алёша, - прошептала женщина и, взметнув пыль юбками, испарилась за тотчас захлопнувшимися дверьми гостиной. Смольный ошалело смотрел вслед возлюбленной. Он прикоснулся к нижней губе, и на подушечке пальца осталось пепельное пятнышко. *** Московский хлопнул по столу кулаками, сжимая в левой руке письмо от Святослава. На его лице ярость отразилась приливом крови. Он устремил всегда такой ясный и спокойный взор, а сейчас - полный злости и досады, в коричневую поверхность деревянного платяного комода. - Черт побери, - прошипел сквозь зубы мужчина, раскачиваясь в приступе неудержимого гнева. - Милый, - тихо позвал любимого Александр, приблизившись вплотную к Михаилу. – Что такое? Почему ты зол? - он коснулся пальцами напряжённой шеи. - Не трогай меня, - быстро отстранился от юноши блондин, смотря на него глазами, которые залила притворная ненависть и настоящая обида. - С тобой у меня будет отдельный разговор. А до той поры... не прикасайся ко мне! - мужчина вышел из покоев петербургского воплощения. Когда двери за ним захлопнулись, он прислонился к стене, переводя дыхание. Подняв голову вверх, чувствуя ею золотистые узоры стены то ли из мрамора, то ли еще из чего - Московский в этом не разбирался, - он закрыл глаза, пытаясь успокоиться. Ему было непросто сдерживаться. Он до безумия... так, как никогда прежде, хотел Романова. Непонятно, что стало тому причиной - то ли мозг убеждал себя в том, что Александр популярен и вследствие этого обладание им становится более ценным, то ли Михаилу хотелось проявить свои собственнические права. Но обида, змеёй поселившаяся в груди, сковывающая его движения, обхватившая его шею, напоминала о совершённом Сашей, а гордость, бьющаяся в груди сердцем с самого двенадцатого века, не позволяла так просто простить Александра. Миша не знал... не мог знать, любит ли он Сашу. Долгие годы, освобождённый от обязанностей столицы, он провёл в размышлениях на эту тему. Невольно он вспоминал любовь к Камалии. Это была та самая жгучая перчёная страсть, которой ему так не хватало в отношениях со всегда таким нежным, терпеливым, довольно консервативным и редко соглашающимся на новшества в постели Романовым. Камалия была полной противоположностью Саши и... чуть не копией Миши. Он действительно любил её, но сейчас больше склонялся к тому, что это не любовь была вовсе, а простое влечение, желание, вожделение. Но не любовь, отнюдь нет. Поэтому он не мог знать, чувствует ли он к своей столице то, что люди называют таким странным, но таким красивым словом «любовь». - Саша... - прошептал Михаил. Он впервые за... хм... столетие почувствовал щекой тёплые капли, солёные на вкус. - За что ты меня так мучишь? Стерев слёзы, он вновь вернулся к обыденности и перечёл письмо Пожарского, которое он отправил, находясь на одной из многочисленных почтовых станций на маршруте Нижний Новгород - Санкт-Петербург. «Уважаемый Михаил Юрьевич. Спешно выехал на лошадях из Нижнего Новгорода в Санкт-Петербург. Возникла проблема во времени поездки. К сожалению, не успею прибыть к строго назначенному вами времени. На почтовых доберусь до Москвы, оттуда - по железной дороге в Петербург. Всего семь дней, прибытие в столицу в шесть часов утра. Это при учёте ожидания поезда в Москве, краткого перевала в Москве и остановок на всем маршруте Москва-Петербург. Ваши указания в связи с ситуацией жду на станции Дзержинск. С Уважением, Святослав Пожарский» Московский сжал бумажку в кулаке, разрывая острыми ноготками, и быстрым шагом отправился в свой кабинет, попутно выбросив клочки в замаскированную под горшок с искусственным цветком урну в конце коридора. В кабинете его уже ожидали: в кресле рядом с дверьми стоял высокий светловолосый мужчина, не выглядящий на свои тысячу сто пятьдесят восемь лет. Он поднялся с софы, увидев Михаила, и нахмурился, заметив еле уловимую чужим глазом красноту щек и крупинки слезинок. - Здравствуй, Миша, - мужчина прошёл вместе с ним к столу и сел на стул напротив. - Вижу на щеках твоих капли солёные. Не скажешь, чего приключилось? - он участливо посмотрел на Московского. - Не обращайте внимания, Алексей Рюрикович, пот выступил, - отмахнулся от сочувствия Смольного Михаил. - Вы так быстро приехали, я не успел заждаться вас, - он натянуто улыбнулся, взяв в свою ладонь тёплую руку старика и легонько сжав её. - Для моего названного сына ничего не жалко, - ответил счастливой улыбкой Алексей. - Я бесконечно благодарен вам за всё, что вы делаете и сделали для меня, и я бесконечно жалею о том, что, несмотря на ваш преклонный возраст, смею отрывать вас от ваших занятий ради своих целей, - несколько высокопарным слогом, но искренне сожалея, произнёс Московский и наклонился над мозолистым кулаком Смольного, целуя морщинистую кожу. Алексей же поцеловал Мишу в макушку склонившейся головы, не зная, каким другим способом выразить свою отцовскую любовь. - Это тебе спасибо, Мишенька. Ты дал мне смысл существовать в этом мире, - прошептал он, дыша на пшеничные волосы почти с благоговением. Пережив момент этой нежности, столь нужной обоим, мужчины отстранились друг от друга и продолжили беседу. - Святослав пишет, что не сможет приехать точно в срок, максимум через неделю, - сообщил Московский, не глядя на Смольного. - Ждёт ответного письма в Дзержинске. - А зачем был вызван Пожарский? - поинтересовался Алексей. - Выступит в качестве секунданта парижского воплощения, - коротко ответил Михаил. - Хм, понятно. Что ж, пусть едет дальше. Или ты думаешь, как задержать чёртова француза в России? - Последнее, - бросил Московский устало. - Думаю, он вполне может остаться в Петербурге для решения вопроса чести. Отправь ему письмо, и дело с концом, - посоветовал Смольный, подумав. - Согласен, но... сможет ли он прождать неделю? И не покажутся ли ему трусостью или ложью мои слова о нескором приезде Святослава? - задал, наконец, тревожащие его вопросы Михаил. Смольный усмехнулся. Московский, хоть и пытался делать вид, что независим от мнения других людей, но на самом деле не мог не думать о том, что подумают о его словах или действиях. А в нынешней ситуации он тем более не хотел упасть в глазах противника. - Какая разница, что подумает наглый французик? Тебе, кажется, всегда всё равно на мнение подобных людей, - заметил Алексей, ухмыльнувшись. - Да, но всё-таки эта тварь, извините за выражение, может разнести весть о секретном поединке с московским воплощением за честь императорской столицы по всей Европе, а это совершенно нам не на руку, да еще и выставить нас трусами или лжецами или и теми и другими. Непременно обо всем узнает любовник этого гадкого ублюдка, Темзенд, а он не преминёт воспользоваться этим знанием, уверяю вас, - обстоятельно выразил свои опасения Московский, беря ручку и лист бумаги. - В любом случае нам невозможно устранить препятствие для немедленного приезда Пожарского в столицу, так что другого выхода нет, кроме как велеть Святославу Юрьевичу ехать как можно быстрее, - предложил Смольный, подперев подбородок рукой. - Вы правы, Алексей Рюрикович, - согласился Михаил, приготовляясь писать. Наклонившись над бумагой, он быстро написал по-французски следующее: «Месье Сенуа. Принуждён задержать вас в Петербурге: ваш секундант приедет в столицу не менее чем через неделю. Ничего не могу поделать с этим, как вы знаете, Россия - страна огромная. Прошу извинить за доставленные неудобства и украденное время. С Уважением, Московский» Закончив писать, он быстро запечатал конверт, поставил свою подпись, надписал адреса, адресата и адресанта и громко позвал: - Николай! В комнату вошёл молодой слуга в серых одеждах, поклонившись сначала непосредственному начальнику, а потом гостю столицы. - Слушаю приказаний. - Возьми этот конверт и отдай его прямо в руки адресату. Всё написано. Передай строго из рук в руки. Ясно тебе? - сурово глядя на юношу, сказал Михаил. - Да, всё понятно, - отвечал Николай, принимая письмо. - Свободен, - махнув рукой, бросил Московский, отворачиваясь от слуги. Тот поклонился и вышел, дверь за ним тотчас закрылась. Михаил откинулся на спинку стула, закрыв глаза локтём правой руки. Смольный также прислонился к спинке своего сидения. - Алексей Рюрикович, - спустя несколько минут расслабленного молчания заговорил Московский. Он открыл глаза и игриво посмотрел на названного отца. - Почему приехали в Петербург? Не из-за Тенишевой ли? - Миша, как так можно, ну, ей-богу... - раскрасневшись до кончиков ушей, тихо проговорил Смольный. - И всё-таки...? - упрямо спрашивало московское воплощение. - Ну, не дело это, Мишенька, так в лоб спрашивать... - попытался ещё как-нибудь увернуться от вопросов Алексей Рюрикович, но, поняв по ухмылке на губах Московского, что тот продолжит его пытать, пока Смольный не расскажет всё в подробностях, мужчина вздохнул и сдался. - Ну да, зачем ещё мне ехать в этот ваш Петер, кроме как из-за Марии Клавдиевны, - пробубнил он поверженно, не глядя на Михаила, пытаясь спрятать взгляд. - До моего письма вы были в гостях у вашей ненаглядной подруги, не так ли? - Московский довольно облизнул губы. - Да, меня пригласили на просмотр водевиля какого-то поэта али писателя, не разумею, по фамилии Сологуб, - ответствовал Смольный, не переставая краснеть. - И что же вы...? Поцеловали её? Или опять- - Что ты, Миша! - взволнованно перебил бывшую столицу Алексей. - Нет, не поцеловал её, но... - добавил он, смущаясь ещё больше. - Но...? - блестя хитринкой в голубых радужках глаз, протянул Московский. - Она поцеловала меня. На этом моменте Алексей заалел так, что Михаил испугался, а не плохо ли его названному отцу. - Вот те раз! Поздравляю, Алексей Рюрикович! Теперь осталось лишь- - Нет, Мишенька, нет, не так мыслишь, - вновь прервал рассуждения первопрестольной Смольный. - Я люблю её, до смерти люблю. Гибель её я переживать буду ужасно, страдать буду... Но даже так я не смею делать ее гнусной любовницей. Она не может быть любовницей, она может быть лишь возлюбленной, недосягаемой из-за ее брака. - Алексей Рюрикович, позвольте заметить, что подобного не существует в реальности. Вы то ли чересчур близко к сердцу приняли французские журналы и романы, то ли верите в детские сказки с нереальным «жили долго и счастливо», - холодно отметил Московский, с некоторым недоверием глядя на посетителя. - Существует, Мишенька. Ты удивишься. Но существует, заклинаю тебя, - убедительным тоном отвечал на возражения первопрестольной столицы Смольный, улыбнувшись добродушно. - Тебе, сынок, ещё не встретилось это чувство. - Какое? - непонимающе переспросил Михаил. - Любовь, - просто сказал мужчина. - Что Казань, что Петербург... С ними ты отдыхаешь. Это влечение обыкновенное, лежащее в основе рождения жизни. Но отнюдь не любовь. То, что ты чувствуешь к Александру Петровичу, я могу назвать лишь животным инстинктом, не более того. - Что же тогда, по-вашему, любовь, Алексей Рюрикович? - постепенно раздражаясь от прослушивания очередных нравоучений, спросил Московский. - Любовь, Мишенька, человеческий продукт, нечто, выдуманное человеком, как ты и сказал. Но ты был неправ, думая, что этого вымысла нельзя пережить в реальности. К счастью или к несчастью, это нечто возможно прочувствовать, но только единократно. Любовь встречается только один раз и только к одному человеку, которого на Западе называют второй половинкой, а у нас суженым. Любовь - чувство столь эфемерное, сколь и осязаемое. Любить значит заботиться, оберегать, хотеть видеться, хотя бы изредка ловить их взгляды, хотя бы мельком поймать их улыбку. И пока ты сам не столкнёшься с этим чувством, ты будешь отрицать его. Алексей замолк и взглянул на Михаила. Московский задумчиво уставился в одну точку, чуть не лёжа на столе. Смольный улыбнулся. Хоть он и не одобрял отношения своего названного сына с «европейским засланцем», но он видел, как Мише хорошо рядом с Сашей, какие взгляды он бросает на петербургское воплощение, как печален он становится, когда рядом нет Александра Петровича. А главное для отца - счастье его ребёнка. - Алексей Рюрикович, - кашлянув, начал Московский. - Я... я не могу понять вас, но я очень постараюсь. Правда. Я постараюсь. - Я верю, Миша.