Когда Цзян Чэн хотел как лучше

На следующий день после их разговора Лань Сичэнь объявил старейшинам клана об отставке. Цзян Чэн не присутствовал, но знает, что обсуждение длилось несколько часов, пока, наконец, Хуань не вышел свободным заклинателем. Пост главы клана Гусу Лань официально остается пустым, а место исполняющего обязанности регента занял Лань Ванцзи. Сичэнь объяснил это тем, что клану нужно время, чтобы подготовить нового главу с нуля, а они с братом решили, что не могут больше перекладывать ответственность на плечи дяди. Будет интересно через несколько лет увидеть молодого главу клана. Возможно, это именно то, что нужно было Юньшэню – свежая кровь. Ваньинь чувствовал угрожающе упавшую на него тень размаха крыльев беркута, когда лаоши Лань говорил, что не позволит племяннику быть в чужом клане в статусе наложника. Цзян Чэн и сам не мог представить, что унизит Лань Сичэня, бывшего главу великого клана, господина из знаменитой семьи – немыслимо. Нет, Цзян Чэн собирался все сделать правильно: послать сватов, известить официально о помолвке. Хоть Лань Сичэнь и изъявил желание уехать в Ляньхуа, это не так-то просто устроить. Эта передышка была необходима Ваньиню. За внешним спокойствием и напускной уверенностью скрывался полный раздрай. Цзян Чэн не представлял, как склеивать свою жизнь, как двигаться дальше после всего того, что с ним приключилось. Вчера он вошел в покои главы Лань, чтобы закончить с ним отношения, но сегодня он уже договаривается с его родственниками о том, чтобы… заключить брак. Из-за которого точно содрогнется весь заклинательский мир. Ваньиню нужна была передышка, нужно было вернуться в Ляньхуа и разобрать накопившиеся дела – хоть Шэнь Фэй и говорил о том, что исправно выполнял все обязанности заместителя главы клана, Цзян Чэн не мог успокоиться, пока сам не убедится в том, что Пристань непоколебимо стоит на своем месте. Ваньиню нужна была передышка, чтобы осознать, правильно ли он поступил. Правильно ли все то, что он допустил. Правильно ли, что он позволил этому случиться. Потому как пока что он наблюдает за происходящим сквозь какую-то непроглядную дымку и совсем не в состоянии разобраться в своих собственных ощущениях. И вроде как время у него было, пусть они с лаоши Лань условились вернуться к рассмотрению этого вопроса как можно скорее. Вот только отбывшую из Юньшэня делегацию главы Цзян всего спустя час нагоняет Лань Сичэнь, окончательно выбив Ваньиня из колеи. Что… у него в голове? Цзян Чэн перестал понимать. Перестал чувствовать. Стало все тяжелее выделять в своей голове то, что относится конкретно к этому человеку, этому Лань Хуаню, а не к тому, другому, оставшемуся там, куда у Ваньиня больше нет доступа. Любит ли Цзян Чэн его еще? Или думает, что любит? Заставляет себя любить?.. Вина накрыла позже. Формальности никуда не делись. Миновала почти целая луна, а Цзян Ваньинь все еще не объявил, в каком статусе в Ляньхуа находится бывший глава клана Лань. Официально – “гость”. Но слуги шепчутся. Вряд ли кто-то рискнет осуждать главу открыто, и даже больше – Цзян Чэн никогда не скрывал на своей территории отношения с Лань Хуанем. Даже если вслух ничего не было озвучено, адепты прекрасно знали о том, кому было отдано сердце Ваньиня. Но именно отсутствие официального объявления подогревало песок под ногами. Цзян Чэн… Медлил. Не знает почему. Эти недели прошли как в тумане, и только недавно Ваньинь осознал, сколько же прошло времени, и то потому, что ему напомнил Шэнь Фэй. – Распорядитесь приготовить особенный ужин в честь луны господина Лань в Ляньхуа? – Шэнь Фэй умел деликатно намекнуть, если не ткнуть носом в очевидное. Цзян Чэн смотрел на него в растерянности. Помощник будто бы осуждал, хоть и не говорил этого вслух. – Хотите знать мое мнение? Кажется, его терпение лопнуло раньше. – Я знаю его, – отмахнулся Цзян Чэн и отложил кисть. Работа не поддавалась абсолютно. – Я все же скажу, – Шэнь Фэй опустился на подушку напротив под тяжелый взгляд своего главы. – Казните, если не понравится. Ваньинь закатил глаза и сделал жест, чтобы мужчина продолжал. – Глава, – Шэнь Фэй мягко улыбнулся. – Вы же знаете, что адепты примут беспрекословно любое ваше решение. Каждый из них считает честью служить клану и Вам лично. Разве не честно будет ответить искренностью на их искренность? Тем более что господин Лань не собирается покидать Ляньхуа. Цзян Чэн потер лицо ладонями. – Я знаю. Знаю я. Знаю, что надо созвать собрание и оповестить всех. Представить Лань Сичэня. Ты что, один такой умный? Шэнь Фэй смотрит с пониманием и нежностью не перебивая. – Дело… Не в этом, Шэнь Фэй. – Не в чем? – Не в том, что мне стыдно или боязно. Точнее. Нет. Блядь. Цзян Чэн вздохнул. – Луна прошла, да… Скоро испортится погода. Ляньхуа греется под осенним солнцем, впитывая его последние жаркие лучи, но уже через несколько недель придут морозы. Слуги должны снабжать гостя одеждой по погоде, тем более что Лань Сичэнь приехал налегке. – Он несчастен здесь, – сказал Цзян Чэн тихо. – Почему Вы так решили? Как не решить? Бросить родной дом и переехать в чужой клан, настолько отличный от его собственного. Лань Хуань был предоставлен в Ляньхуа сам себе: первое время Цзян Чэн много работал, наверстывая упущенное, иногда забывал прийти к обеду или завтраку, задумываясь за бумагами. Позднее привычка приходить в столовую все же появилась – напоминали слуги. Это было единственное время, когда они с Лань Хуанем виделись и разговаривали. Обсуждали события дня и какие-то отстраненные вещи вроде погоды. Цзян Чэн, признаться, не сразу вспомнил поинтересоваться, всего ли достаточно Сичэню, но мужчина спросил лишь помещение для музицирования, где он никому не помешает. Будто бы в Ляньхуа кому-то мешает шум. Даже не шум, а музыка… – Он заперт здесь как в золотой клетке птица, – Цзян Чэн выдохнул и перевел взгляд на окно. – Так Вы смотрите на это? Переехать в чужой клан, лишившись титула, в необозначенном статусе, без дела и внимания. Лань Сичэнь не заслужил ничего из этого. Но Цзян Чэн даже не заметил, как пролетело время. Он как бы “временно” поселил Хуаня в отдельные покои в жилом крыле, приставив к нему личных слуг, как бы “временно” оставил его привыкать к обстановке. Кто же знал, что нет ничего более постоянного, чем временное. – Глава, – Шэнь Фэй смотрит вкрадчиво. – Клан сделает что угодно для Вашего счастья. Счастья? Счастлив ли Цзян Чэн? Это он должен работать на благо своих людей. Некогда думать о чем-то, кроме этого. Сам факт того, что Цзян Чэн посмел привезти Лань Сичэня в Ляньхуа… Запереть здесь. – М? – Цзян Чэн сморгнул, замечая, как Шэнь Фэй поднялся с места. – Пойдемте, я покажу Вам кое-что. Мужчины шли молча сначала по поскрипывающим деревянным полам коридоров и веранд жилого здания, после по резной брусчатке, рассыпанной по площадям Ляньхуа. Цзян Чэн щурится, когда выходит из-под навеса на солнце, сверлит раздраженным взглядом затылок Шэнь Фэя, который вдруг останавливается у одного из зданий, из-за чего Ваниьнь чуть не влетел в него, не успев затормозить. Перед ними открылся отдаленный уголок оживленной пристани: торговцы предпочитают главную дорогу, да и пирс немного дальше. Здесь раскинулись лотосовые поля, среди зелени разбросаны лодки, на которых стоят люди с длинными палками и корзинками. Ваньинь не сразу понимает, зачем Шэнь Фэй привел его сюда и что хотел показать, пока взгляд не натыкается на широкоплечую фигуру, из-за чего глаза Цзян Чэна округляются. Лань Хуань. Стоит в лодке в серо-фиолетовых одеждах, длинные рукава подвязаны ближе к телу, а волосы собраны в высокий хвост. Он держит большую корзину и, кажется, активно участвует в уборке урожая корней лотосов, разговаривает с рабочими и смеется. Цзян Чэн буквально… Застыл от этого зрелища. Его же никто не заставлял. Вряд ли его рискнули бы попросить. Да и люди вокруг него не шарахаются и даже не сторонятся, напротив, активно участвуют в разговоре. Быть не может, чтобы они не знали, кто рядом с ними. Что тогда происходит? Цзян Чэн обошел Шэнь Фэя и молча направился ближе к берегу, не сводя взгляда с Лань Хуаня. Тот за работой не заметил Ваньиня, но как только карие глаза наткнулись на фигуру в пурпуре, Сичэнь сразу же помахал Цзян Чэну в приветствии. Ваньинь поманил его к себе. – Что ты там делаешь? – А? – Хуань отряхнулся и оглянулся на озеро, откуда за ними с интересом наблюдали работники. – Я помогал. – Помогал?... – Цзян Чэн не знает, как к этому относиться. Стоит ли быть в восхищении или, может быть, ужасе? – Что… Почему? – Мне было интересно поучаствовать в полезном деле, – Хуань неловко убрал за ухо выбившуюся из хвоста прядку волос. В таком виде… С растрепанными волосами, перепачканный какой-то речной грязью, Лань Сичэнь сам на себя не похож. Не знай Ваньинь, что перед ним бывший глава великого клана, мог бы и обознаться. – С кухни меня выгнали, ремонт одежды не доверили, – признался Сичэнь неловко. – В тренировочный процесс я вмешаться побоялся. Пришел сюда. Цзян Чэн смотрит неверяще, как будто бы ему рассказывают последние недостоверные сплетни. – Сначала, конечно, я больше мешался, но через неделю освоился, – в голосе Хуаня звучит какое-то счастливое удовлетворение. Но Цзян Чэн не может подобрать слов. Неделю? Он здесь неделю? Собирает урожай лотосов? Потому что не нашел себе дела? Не нашел дела… Цзян Чэн не предоставил ему никаких занятий, в то время как Лань Хуань хотел быть полезным. Лань Сичэнь, глава клана Лань, которому в жизни не приходилось заниматься ручным трудом. Взгляд Цзян Чэна смягчился. Он протянул руку к лицу мужчины и вытер тыльной стороной ладони пот со лба Сичэня, случайно сдвигая со своего места ленту с вышитыми облаками. И вдруг не смог сдержать смеха оттого, что полоска кожи под ней явно светлее остальной. – Что… У меня что-то с лицом? – Сичэнь улыбается растерянно, но Цзян Чэн предпочитает никак не комментировать то, что видит, и только тянется, чтобы развязать узел на ленте. – Дай ее сюда. Она же моя? Пусть будет у меня. Лань Сичэнь замирает, но позволяет снять с себя ленту. Внутри него что-то трепещет, в то время как Цзян Чэн оттаивает, но они оба предпочитают не говорить об этом, чтобы не разрушить невесомую магию происходящего. Цзян Чэн много думал о том, как круто повернулась его жизнь. Он получил, что хотел, и даже больше, чем он хотел, только совсем не так, как предполагал. Его отношения с этим мужчиной надломились, но не разрушаясь, а трансформируясь во что-то иное. Наблюдая за тем, как Лань Сичэнь общается с людьми в Ляньхуа, как он отчаянно ищет свое место в этом клане, как он хочет быть его частью, Цзян Чэн признается себе, что был слишком строг и эгоистичен. И то, что он называл концом, было просто началом чего-то совершенно нового. Глядя на Лань Хуаня в серо-фиолетовых одеждах, гуляющего по вечерней пристани перед ужином, Цзян Чэн вспоминает того мужчину, другого, там, куда Ваньиню не попасть. Того, что одним своим присутствием вынуждал Юньшэнь затаить дыхание. Другого. Он показал Цзян Чэну совершенно иной мир, но, каким бы заманчивым он ни казался, Ваньиню пришлось признать, что его сердце требует совсем не этого. Он больше не опаздывает на трапезы. Старается обязательно выйти прогуляться с Лань Хуанем по пристани или выпить чаю в беседке перед сном. Обсудил с ним выделение часов для тренировок старших адептов, которым будет полезно узнать чуть больше о стиле другого клана – не все, а то, чему дозволено было бы рассказать и научить. И музыкальный класс, если Лань Хуань захочет быть учителем для самых младших адептов, если не техникам, так искусству. Цзян Чэн придумывал способы прозрачными нитями вплести новый лоскуток в покрывало, коим укрыта его жизнь, да так, чтобы он служил украшением, а не капризно выделялся, нарушая композицию. И, возможно, Ваньинь шел к этому дольше, чем было нужно, но, наконец, почти робко предложил Лань Сичэню переехать в его покои. Нет, было бы нечестно не оставить для Хуаня отдельные, на случай, если тот захочет побыть один, но… Похоже, Ваньинь бежал от своего счастья быстрее, чем оно его упрямо догоняло. – Это тебе, – Цзян Чэн как бы невзначай указал на коробки, стоящие на столике. – Там несколько комплектов одежды. И я пришлю портного завтра, чтобы заказать еще. Чтобы… Твоя была. Осталось только одно дело. В закатных красно-оранжевых лучах осеннего солнца перед дверьми главного здания Ляньхуа толпились адепты в пурпуре, разнорабочие, торговцы и просто зеваки, которым посчастливилось оказаться в нужном месте в нужное время. Глава Цзян готовился сделать объявление – как такое пропустить? Редко Цзян Ваньинь делает что-то публичное. Но сегодня совсем другой случай. Цзян Чэн немного нервничает, но совсем не из-за того, что ему придется выступить. – Как я выгляжу? – спрашивает мужчина негромко. Но Цзян Чэн не может ответить. Он думает совсем не о том, как идет Лань Хуаню пошитое для него ханьфу. Молчит достаточно долго, чтобы Лань Хуань коснулся его руки. Тогда Цзян Чэн перехватывает чужие пальцы и натягивает уголок губ. Почему он так долго не мог принять то, что этот человек занимает все его мысли? Цзян Чэна тянет к нему, как бы он ни сопротивлялся. Устал сопротивляться, противиться, думать о чем-то еще. Он хочет быть счастливым. Может, действительно вырос над собой. То путешествие сломало что-то старое и закостенелое, но позволило этому срастись заново правильно. Все то, что Цзян Чэн пережил, осталось в прошлом. Это не последние трудности, пускай он еще учится слушать свои желания и разрешать себе их озвучивать, пускай он только встал на новый путь. Пускай. Цзян Чэн окидывает взглядом подчиненных ему адептов, заполнивших площадь. Внутри что-то клокочет, чему он не находит объяснения. Сердце бьется о ребра, как будто бы он снова мальчишка. – С этого дня Лань Сичэнь, Цзэу-цзюнь, имеет статус господина Цзян по праву помолвки. Цзян Чэн поднимает глаза на Лань Сичэня – и замирает, вдруг залюбовавшись играющим в темных волосах медовым отблеском. Взгляд Ваньиня смягчается. По толпе прокатывается гомон, одни передают другим, приглушенно обсуждают. Лань Сичэнь как будто бы смущен, но не позволяет этому отразиться на лице. А Цзян Чэн думает о том, что Лань Сичэнь прекрасен любым. И видимо, сколько бы граней этого человека он ни узнал, его сердце будет замирать каждый раз, когда Хуань улыбается. Шэнь Фэй опускается на колено, провоцируя адептов в пурпуре – и они склоняют головы перед своим лидером и его возлюбленным, выказывая свое уважение. – Глава! – тысяча голосов звучит как один, но Цзян Чэн все равно оглушен собственными спутанными мыслями. Лента с облаками оплетает его запястье, намекая на что-то незыблемое и обязательно счастливое, хотя какофония мыслей твердит, что Цзян Чэн ничего этого не заслужил. Он наделал столько ошибок. Он до сих пор сравнивает мужчин между собой, как будто бы ищет в них сходства и отличия, и винит себя за то, что не может разорваться. Но рука Хуаня в его ладони теплая, как и его улыбка, и Цзян Чэн, наконец, формулирует то, что разрушает его стены изнутри. Второй, третий, четвертый раз. В любом возрасте. В любом состоянии. Он безнадежно влюблен в этого человека. С этой мыслью приходит вязкий, необходимый покой. Цзян Чэн тихо смеется и взмахивает свободной рукой. – Встаньте! Накрывайте столы!