
Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
Глава Цзян очень скучает по своему возлюбленному и ищет способы проводить с Лань Сичэнем больше времени, несмотря на обилие у них работы и обязанностей. Вэй Усянь рассказывает, что он работает над новым изобретением, которое позволит посещать один сон вдвоем, будучи на расстоянии. Только чудесный артефакт пока не протестирован и лучше бы Цзян Чэну слушать Вэй Ина внимательнее, чтобы не оказаться в полной... А где, кстати, он оказался?
А главное, как вернуться домой?
Примечания
На самом деле необходимость написания меток разочаровывает отсутствием эффекта внезапности. Поэтому Автор эгоистично опустил часть возможных предупреждений, благо они не должны травмировать нежную психику читателей.
Как-то так.
Фокальный персонаж Цзян Чэн, основной пейринг СиЧэны, очень фоном идут ВанСяни.
Ситуация существует в постканоне, где Цзян Чэн и Вэй Ин нормально ПОГОВОРИЛИ и выстроили свои дальнейшие отношения в положительный нейтралитет.
Работа написана в рамках ответа в пейринг аске по Магистру дьявольского культа https://vk.com/marriedingusu
(там больше работ, доступно с VPN из России)
Продолжение будет здесь: https://ficbook.net/readfic/018be731-065a-7f4d-a54f-838577470113
Посвящение
Лань Хуаню
28.
26 августа 2023, 02:00
– Почему бы тебе не хотеть остаться там, где тебя любят правильно? Где кто-то более смелый держится за тебя и умеет показать свои чувства? Идет наперекор устоям ради тебя, дает тебе ощущение стабильности? На что ты хочешь, чтобы я злился, А-Чэн? Ты же сам сказал: он заметил его еще в юности, он пошел против мнения старейшин, он поддержал твой клан во время войны и после нее. Я не поддержал. У меня даже мысли не возникло. Я был занят совершенно другим, плохо помню чем, восстановлением Юньшэня, желанием показать себя оплотом благочестия в роли нового главы клана Лань с безупречной репутацией. У меня не возникло мысли с кем-то спорить и кого-то защищать ценой своего имени. Получается, я сам плохой пример идеального адепта своего клана? Иронично, не находишь?
Лань Сичэнь раздосадованно всплеснул руками и вновь уложил их на колени, тяжело вздохнул. Он хмурится, но пытается сохранить дыхание, чтобы вернуть хоть немного трезвости ума.
– Мир, где твои родные – живы, где другой Лань Сичэнь любит тебя… иначе. Почему я должен злиться? Мне действительно… Жаль, что ты лишился всего этого, – растерянно улыбается. – Но я не могу не быть счастлив оттого, что ты вернулся, даже если так просто сложились обстоятельства.
Цзян Чэн хмурится и смотрит в замешательстве и раздражении.
– У меня слов нет чтобы описать, какую хуйню ты несешь.
– Что же, я “нес” много “хуйни”, но, по крайней мере, искренней.
– Это не меняет самого факта хуйни, Сичэнь. Ты просто- Ты невыносим. Я не понимаю! Ну почему? – Цзян Чэн поднимает глаза к потолку и глубоко вздыхает. – Оттого, что ты меня понимаешь – не легче. Оттого, что ты принимаешь свои ошибки – ничего не меняется.
Опускает взгляд на Лань Сичэня, улыбается кисло.
– Тебя это устраивает? Согласиться для тебя достаточно?
– Не каждый может позволить себе быть смелым и сильным, – Лань Сичэнь не смотрит на собеседника. Он нервно перебирает собственные рукава, слегка качает головой. – Знаешь, мне очень хотелось быть хорошим человеком. Достойным лидером своего клана. Но я же не глупец, А-Чэн, я хорошо осведомлен о том, что я не безгрешен, и что многие мои решения привели к поистине трагическим последствиям. Я осознаю это в полной мере. Но… Единственный обнаруженный мною способ справиться с ошибками – закрыть на них глаза и просто идти дальше. Так я вышел из уединения, так я позволил своему сердцу вновь открыться. Для тебя,
– Не пытайся давить мне на жалость, Лань Си-
– Я недоговорил, – перебивать кого-то странно, даже будто бы губы щиплет, точно на него наложат заклинание молчания. – Это не попытка вызвать жалость. Не отрицание моей вины. Я просто… Не думаю об этом, чтобы идти вперед. Если я буду накручивать себя постоянно, я буду стагнировать, тогда проще было запереть себя, как мой отец, пожизненно. Но я предпочел надежду на то, что все образуется само собой, что если я забуду, то и другие тоже забудут, и позволят мне исправиться в иной раз. Я думал, что так делают все. Никому не хочется быть плохим человеком и чувствовать себя мерзко, размышляя о своих худших действиях, разве нет?
– Я плохой человек. И у меня есть смелость признаться. И я не могу позволить себе отсиживаться и надеяться на что-то. И то, что ты говоришь – просто трусливая ложь.
Ваньинь проливает яд, смотрит зло, но Сичэнь не поднимает глаз, чтобы впитать это в себя. Он хмурится, жует губу.
– Так сложно… Любить тебя, А-Чэн, – говорит мужчина приглушенно и сдавленно.
И Цзян Чэн дергается, как от пощечины, потому что внутри у него что-то трескается. Перед глазами пронеслись образы родителей со смазанными лицами – уже не может их вспомнить, обрывки фраз, и даже Вэй Усянь.
И это не то, что он ожидал когда-нибудь услышать от Лань Сичэня.
– Так прекрати, – выдыхает серо. – Я уйду сегодня, и на этом все. Я затем и пришел.
Ложь. Он пришел не за этим. Но он не станет унижаться и просить больше, чем просил уже. Его почти тошнит от этого разговора, а ком подкатывается к горлу, выталкивая влагу к глазам.
Лучше бы дрались и били посуду, как нормальные люди.
– Не могу, – шепчет Лань Сичэнь.
Поднимает голову, смотрит на Цзян Чэна, замучено и болезнено. Руки дрожат на коленях, пальцы натягивают белую ткань.
– Так пугает то, сколь много я чувствую к тебе. Страшно. Я в ужасе, А-Чэн. Я думал, что потерял тебя, и во мне с каждым днем что-то умирало от осознания, что в том моя вина. Я так сильно нуждаюсь в тебе, что боялся сделать хоть что-то, чтобы не оттолкнуть.
Цзян Чэн даже дыхание затаил, слушая, не смея перебить еще. Брови изогнулись уже иначе, в удивлении и непонимании, внутри захрустело, зазвенело, заколотилось. Он хочет не верить ничему из того, что слышит, но Лань Сичэнь не выглядел еще никогда более жалко перед ним.
– Я так сильно хочу, чтобы ты нуждался во мне так же… Я эгоист? Хорошие люди не говорят так. Не чувствуют так. Я не смог стать хорошим человеком, достойным человеком. Ведь я в ужасе оттого, как сильно я к тебе привязан, но не могу избавиться от этого чувства, потому что, мне кажется, что мое сердце не вынесет, когда ты уйдешь. И вот, ты уходишь. Ты имеешь право уйти, потому что я не дал тебе того, что тебе было нужно. Я так много чувствовал сам, так глубоко тонул в этом, что не мог понять, что от меня требуется. А-Чэн. Цзян Чэн…
Голос Лань Сичэня задрожал и побежали слезы, он будто бы сам этому удивился и поднял пальцы к лицу, чтобы коснуться щеки.
Грустно улыбнулся, уставившись на собственную руку.
– Из-за меня мы… Подвисли в этой неопределенности. Я находил тысячи логичных причин, почему не могу ни на что повлиять, но все это были отговорки. Тебя так сложно любить, А-Чэн, ты вытаскиваешь из меня все это, заставляешь взглянуть на собственные грехи. После стольких лет, когда меня учили закрывать глаза и замалчивать неудобные вопросы, ты вынуждаешь меня, давишь на меня. И я в ужасе оттого, что я вижу. Что я представляю на самом деле.
Цзян Чэн запрокидывает голову к потолку и жмурится. Не хочет показывать слез, скрипит зубами, стискивает кулаки, застывая, точно статуя монаха-смертника. Ну и что. Ну и что, что он признает это все? Что ему, Цзян Чэну, делать с этим?!
– Я теряю тебя. Прямо сейчас. Так страшно… Но слишком поздно. Так ужасно любить тебя, А-Чэн, – Сичэнь выдыхает и переводит взгляд на Ваньиня, смотрит безотрывно, ругая себя за то, что довел его до слез.
Себя, впрочем, тоже довел, но это как-то неважно вовсе.
– Добро пожаловать в реальный мир, глава Лань.
Цзян Чэн смеется невесело, сдавленно выдыхает. Его лицо серое, не выражает толком ничего. Глаза вовсе погасли.
Глупость какая.
– И что мне с этим делать? С этим… всем? Что, скажи мне? Ты вот выливаешь мне душу, рассказываешь о чувствах – дальше-то что? – встряхивает головой. – Я должен осознать твои чувства и прекратить разговор? Или думаешь, что твои слова меня впечатлят?
Цзян Чэн смотрит куда-то в сторону. Он просто хотел… Быть важным. Быть тем, ради которого можно пройти против всего мира. Быть любимым. Быть.
– Разве ты не знаешь, что слова для меня ничего не значат, Лань Хуань? – тихо. – Скажи ты хоть еще миллион, меня это не тронет. Для меня это пустой звук. Ты говоришь, что боишься меня потерять – и что? Что ты сделал, чтобы не? Что ты собираешься теперь делать, Хуань? Я же сказал. В этом и проблема. Что мне делать с твоими чувствами… Вылил их, теперь мне остается только обтекать?
Он шумно сглатывает и заставляет себя подняться с места. Колени будто дрожат, а в теле слабость. Быть может, он поторопился с уходом из лекарской, но он так заебался лежать, что просто посмотреть на улицу оказалось уже в радость.
– Слова – это просто слова, Лань Сичэнь. Они останутся лишь звуком в ханьши, когда я уеду. И все на том.
Лань Сичэнь поднимается следом. Он напряжен, Цзян Чэн не сразу осознает, что желваки мужчины подрагивают, челюсти плотно сжаты. Лицо раскраснелось некрасивыми пятнами – будто и не похож уже на одного из Нефритов клана Лань.
Хотя, если быть совсем честным, Цзян Чэн считает его невероятно красивым и сейчас. Помнит, как вытирал слезы после кошмаров. Помнит, как целовал перед самым рассветом эти губы после долгой ночи любви. И ноет внутри противно от собственной категоричности, но сердце требует, звенит, кричит, просит быть честным.
Его не устраивает то, что есть.
И лучше никак, чем так.
– Дай мне возможность показать мою любовь, А-Чэн, – почти выпалил глава Лань.
Цзян Чэн вздыхает. Разве он не видел достаточно?
– Что изменится, Лань Хуань?
– Я поеду в Ляньхуа с тобой, – произносит на одном дыхании.
Цзян Чэн хмурится и качает головой.
– Давай без этого. Не думаю, что поездка что-то изменит. Ты посвятишь мне несколько недель, а мы это уже проходили.
– Я посвящу тебе все.
Цзян Чэн смотрит на Лань Хуаня нечитаемым взглядом.
Лань Сичэнь пользуется замешательством, обходит стол, берет мужчину за руку, прижимает ладонь к своей груди, чтобы тот почувствовал, как колотится сердце.
– Я хотел отдать ленту тебе – это не что-то абстрактное, А-Чэн. Я хотел рассказать миру о том, что творится на моей душе. Больше не скрываться.
– Лань Хуань… – произносит одними губами Цзян Чэн, хмурясь. Не любит ситуации, когда ни хрена не понятно.
– Я думал об этом до того, как ты вернулся. Я говорил с дядей… Я плохой пример благочестия для своего клана. Я плохой глава и плохой человек. Я хочу искупить свои грехи, но мертвым это не нужно, зато необходимо живым, – так много того, что он хочет сказать, но, памятуя о том, что слова для его возлюбленного весят так мало, торопится и глотает мысли, чтобы скорее объясниться. – Я не справился. Не хочу множить ошибки. Я готов оставить пост главы клана и уехать в Ляньхуа. Если ты меня примешь… В любом виде. Не потребую ничего. Научусь любить тебя правильно, А-Чэн. Только прими меня… И я всю жизнь буду доказывать свою любовь.
– Что?
Цзян Чэн отдернул руку.
Он не был уверен, что не хотел этого, не ждал и не надеялся, но сейчас не может сказать точно, было ли решение Лань Хуаня принято под давлением самого Ваньиня, или же искренним.
– Не надо мне этого! – не готов нести ответственность за то, что лишит Великий клан своего главы. – Ты с ума сошел!
– Разве не этого ты хотел? Быть вместе. Я не могу позвать тебя в Юньшэнь, я слишком уважаю тебя и слишком люблю свой дом. У меня нет смелости, как у того, другого Сичэня, менять его в угоду своим желаниям, – протягивает руку, чтобы ухватить Цзян Чэна за рукав, как будто бы тот может снова сбежать, как тогда, в самый первый их раз. – Но я могу менять себя…
Протягивает вторую руку к лицу, вытирает большим пальцем выступившие слезы на глазах Ваньиня.
– Ты прав во всем, сердце мое. Ты прав в том, что я трус. Прав в том, что предпочитал бездействие. Но я не могу потерять тебя. Не могу. Не могу…
Цзян Чэн смаргивает слезы. И паникует. Он так хотел быть любимым. Быть тем, ради кого изменят мир. Но Лань Сичэнь выкрутил все по-своему, и теперь Цзян Чэн не знает, что с этим делать.
– Ты… Ума лишился… – цедит сквозь зубы.
– Скорее всего, – кивает Лань Сичэнь и делает шаг навстречу, кладет ладони на лицо Цзян Чэна. Близко-близко встает, что чувствуется дыхание. Закрывает глаза, не пытаясь избежать собственных слез.
– Вдруг тебе не понравится в Ляньхуа, – шепчет Цзян Чэн.
– Ляньхуа прекрасна в своей раскрепощенной свободе. Как раз этого требует моя душа.
– Ты же пожалеешь… Будешь мучить себя, а кто тому виной, я?
– Я не справился, – выдохнул. – Пора это признать. В клане много людей, мне найдется более достойная замена.
– … И что же, – сглотнул слезы. – Поедешь как кто? Как мой любовник?
– Как пожелает мой глава, – смеется тихо. – Примите в клан Юньмэн Цзян заклинателя другой школы? Я неплохо играю на сяо и управляюсь с мечом.
– Ты такой придурок, Лань Сичэнь…