Когда Цзян Чэн хотел как лучше

– Что по-твоему ты делаешь? Цзян Чэн смотрит на Лань Сичэня, не скрывая охватившей его бури эмоций. Лань Сичэнь, в свою очередь, растерян. Он опускает руку почти бессильно. Хочется обнять Цзян Чэна, притянуть его к себе, закрыть рукавами от всего. Но не смеет приблизиться, потому что его возлюбленный не выглядит так, будто бы хочет этого. – Я хотел отдать тебе ленту. Цзян Чэн цокает языком и закатывает глаза. – В клане Лань принято раздавать ленты кому попало? – огрызается, проходит в ханьши, садится за низкий стол в комнате. Смотрит на Лань Сичэня выжидающе. Разве же Ваньинь – “кто попало”? – Нам надо поговорить. И я не думаю, что, по окончании разговора, ты все еще будешь хотеть иметь со мной дела. Сердце Сичэня пропустило удар. У него было так много вопросов: что случилось с Цзян Чэном в этих его снах, где он все это время был и что делал, а главное – почему вообще решился на это? И, похоже, на все его вопросы и так ответят, если он будет достаточно терпеливым. Лань Сичэнь закрыл дверь и опустился за стол, сложил руки на коленях, не замечая за собой то, как сжал в пальцах полы ханьфу. – Может быть, чаю? Почему разговор идет так сложно? Будто бы перед ним совсем другой человек, не тот, каким Сичэнь помнил его в последнюю ночь: чувственный, искренний, любимый. Хочется обнять, поцеловать, прижаться и рассказать, как Сичэнь извелся от волнения. Но сердце стучит в ожидании худшего. Что же произошло на самом деле? – Не нужно. Говорить прямо в лицо Лань Хуаня оказалось неимоверно тяжело, совсем не так, как Цзян Чэн предполагал, когда только шел в ханьши. Эти его печальные карие глаза, почти как у Феи, его напряженная фигура. Цзян Чэн закусил щеку и, не выдержав, повернулся боком, чтобы смотреть в сторону. Опустил плечи, тяжело вздохнув. – Лань Хуань, – начал Цзян Чэн негромко. – Я наделал... Много чего. Ты, скорее всего, разочаруешься во мне, но, знаешь, сам себя я все равно буду ненавидеть больше, чем ты. – А-Чэн, я не стану- – Нет, не зарекайся, ясно? Ты не знаешь, что произошло. Не загоняй себя самого в угол. Говорить... Сложно. Хоть прямо в лицо, хоть глядя в сторону. Цзян Чэн какое-то время молчал, подбирая слова. Лань Сичэнь сидел через стол от него, наблюдая, не поторапливал целую четверть палочки благовоний. Вот только открыть рот все равно надо. – Этот... Артефакт Вэй Усяня, – пришлось прочистить горло. Цзян Чэн принял решение рассказать все как есть. Достаточно секретов. Он рассказывал о том, как Вэй Усянь предложил ему проводить время со своим возлюбленным в общих снах. Как Цзян Чэн много дней тренировался использовать артефакт, возвращаясь в свои детские сны, в которых он чувствовал покой. Как пристрастился к успокаивающим объятиям погибшей сестры, как он снова хотел побыть с ней в ту самую ночь. А потом – падение, боль и заботливый юноша, спрятавший его на старом складе в лесу. Не хочет знать, как реагирует Лань Хуань на его слова, поэтому не поворачивает головы в его сторону. Говорит, говорит о разговорах ночью о сокровенных чувствах, о нежных объятиях и сладких поцелуях. – Я звучу отвратительно, да? – усмехнулся и потер переносицу. – Не оправдывай меня, я и сам понимаю, что эти мысли... Порочные. Будто бы демоны шепчут в уши. Но, если быть совсем честным, мне стоило огромных сил сдержать... Себя. Неправильно это, даже если парень сам напрашивался. Небо, говорить о своих постыдных мыслях почти унизительно. Но сейчас это кажется незначительным по сравнению с тем худшим, что ему еще предстоит поведать Хуаню о себе. Какие-то семнадцать дней разрушили его и кое-как собрали заново. Цзян Чэн не уверен, стал ли он лучшим человеком или же потерял всякую человечность вовсе. Хочется сбежать, панический страх быть отвергнутым, когда он вот здесь, говорит о своих обнаженных чувствах в воздух. Не лучше ли прекратить все сейчас. Сбежать, закрыться. Но Хуань молчит, а Цзян Чэн продолжает. И каждое слово дается ему тяжелее... – ... Они поженились. Представляешь? Тот самый мальчишка, Лань Сичэнь, вырос и добился руки местного Цзян Чэна. Невзирая на протесты дяди или кого-либо из старейшин. И Лань Ваньинь, оставив клан на своего шисюна, переехал в Юньшэнь… Небо, даже звучит нереалистично. Без вводной и не понять, что там произошло. Цзян Чэн выдал все, что знал: что Лань Сичэнь и Цзян Чэн встречались еще в юности, что кланы Лань и Не поддержали молодого главу Цзян, что Вэй Усянь не умер и даже больше – не стал Старейшиной Илина, что горстка людей из бывшего клана Вэнь перешла под крыло Цзян Ваньиня, а потом и нового главы Цзян – Цзян Усяня. А Лань Сичэнь с супругом, не обращая внимания на чужое мнение, были счастливы в браке много лет до самой смерти Цзян Ваньиня. – … Я думал, что это я всех убил. Что… Изменил прошлое, наговорив пацаненку всякого, из-за чего и будущее поменялось. Звучит убедительно? Я не знаю, я не пытался найти других объяснений. Меня все устроило, я был готов остаться там. С тем… Лань Сичэнем. Цзян Чэн замолчал снова, замер, глядя куда-то в пол, покачал головой. Вздохнул. – Он… Такой же, но совсем другой. Лань Сичэнь того мира. Упрямый, себе на уме. Точно знает чего хочет, не советуется ни с кем, не слушает никого. Знаешь, я не уверен, что он до конца отделял меня от своего супруга… Но мне это было и не нужно, как оказалось. Мне нравилось, как он обращался со мной. Нравилось, как он говорил обо мне. И что планировал для нашей жизни. Не хотелось давить на жалость и рассказывать что-то еще, что его держало, что сломало Цзян Чэна. Не хотелось, чтобы этот факт помешал Хуаню трезво смотреть на ситуацию, но глаза защипало, и Цзян Чэн потер переносицу. Цзэцзе жива… Как можно не сказать об этом. Цзян Чэн просто выдавал все. Цзян Усяня с супругой и детьми, цзэцзэ и Цзинь Лина, живущего в полной семье. В том мире не было только Лань Ваньиня. – Я так хотел быть им. Как деталькой мозайки, не такой же, но очень похожей. В мире, где ради меня преодолели столько всего. Где я был важен больше, чем что-либо. Я звучу жалко? – усмехнулся. Действительно узнать мнение Лань Сичэня он все еще боится и головы не поднимает, не поворачивается к собеседнику. – Я не думал, что я вообще могу вернуться, не пытался найти решения. Я в тот день собирался знакомиться с лаоши Лань и объяснять ему ситуацию, а после мы должны были поехать в Ляньхуа на семейную встречу. Лань Хуань, ты понимаешь, о чем я? – голос дрогнул, Цзян Чэн поджал губы. – Я не хотел возвращаться. Я с удовольствием бросил все и успокоил совесть тем, что я заслужил этого, что после всего, что я пережил, я заслуживаю просто немного… Затих. Глаза щиплет. Не хочется показывать эмоций, особенно когда голос больше не звучит твердо. Цзян Чэн кусает щеки, губы, складывает руки на груди и отворачивается еще, хочется вовсе подскочить и начать нервно расхаживать по ханьши. Лань Хуань послушно молчит. Так же как послушно не навещал его в лекарской. И от этого так тошно, потому что другой Лань Сичэнь не позволил бы ему вообще вести такие разговоры. Не позволил бы сомневаться в себе. И если, небо, это один и тот же человек, почему тогда Цзян Чэн не чувствует себя больше на своем месте? – … Если бы не Лань Ванцзи, я бы не вернулся, – резюмирует он. – Вывернул мне совесть наизнанку, показал мою уродливую душонку. Когда он сказал, что в мой мир все это время можно было вернуться, мне ничего не осталось, как шагнуть в портал снова. И вот я здесь? Зачем я здесь? Юньмэн Цзян не развалился без Цзян Ваньиня, а Цзинь Лин уже достаточно взрослый, чтобы обойтись без дяди. Так я рассуждал. Сейчас, конечно, я… займу свое место. И я понимаю, что нужен Ляньхуа и клану Юньмэн Цзян, я нужен Цзинь Лину. Я знаю свое место, Лань Хуань. Все понимаю, даже если эгоистично жажду. Просто я уже знаю, как могло бы быть, и задаюсь вопросом: почему я? Почему ему было можно, а мне – нельзя? Почему ради него… Почему? Чем я хуже? Цзян Чэн закрыл рот ладонью вовсе, до боли стискивая пальцами челюсть. Он разрушает все, к чему прикасается. Только что разрушил свои отношения с Лань Хуанем. Себя – тоже, затеяв всю эту кутерьму с перемещениями – как теперь стереть память и жить, как прежде? Как вообще можно вернуться в Ляньхуа, родную, но тошнотворно одинокую, когда в памяти есть воспоминания о том, что он был окружен любимыми родными людьми. Когда вся его жизнь могла пойти иначе. Как теперь согласиться на меньшее? Как он вообще может жить как раньше? – Мне… Жаль. Голос Лань Хуаня заставляет вздрогнуть. Наверное, Цзян Чэн молчал слишком долго. Он повернул голову к главе Лань, но глаза не поднимает – боится узнать, что он прав. – Мне очень жаль, что я люблю тебя не так, как тебе того хочется, А-Чэн. – Хуань… – Цзян Чэн застонал болезненно, потерев лицо обеими ладонями. – И не так, как ты этого заслуживаешь. Мне правда очень жаль. – Ты что, плохо меня слушал?! – Цзян Чэн вскинул голову и ошпарил собеседника своими яркими молниями. Его звонкий голос прокатился по комнате, разрывая тишину. – Что ты мне хочешь сказать, что ты меня понимаешь? Что я не виноват? Лань Хуань, ты умом тронулся? Он оперся на стол, разворачиваясь корпусом, тот заскрипел от приложенной силы и проехался по полу с противным резким звуком. – Я сказал, что я не собирался возвращаться! Я сказал, что я хотел остаться там! С ним, с другим Лань Сичэнем, который…. Блядь, он просто другой! Да я ложился с ним несколько раз, потому что я считал тот мир единственно верным. Небо, да я был счастлив! Гнев переполнял его, а вместе с гневом пришли слезы, которые взбесили Цзян Чэна еще сильнее, потому что слезы провоцируют жалость, а он не хочет жалости, не заслуживает жалости. Он сжимает зубы, смотрит упрямо на Лань Хуаня, лицо которого искажено болью и будто бы… состраданием? Не нужно. Ему. Ничьего. Сострадания! – А-Чэн- – Почему ты не пришел в лекарскую?! Вопрос застал Лань Хуаня врасплох, он сморгнул и немного помедлил с ответом. – … Я решил, что тебе нужно побыть одному, и- – Ко мне пришел Вэй Усянь, Цзинь Лин, даже Лаоши Лань, но не ты. Почему?! Потому что я тебе запретил? – Цзян Чэн стиснул зубы еще сильнее. – Óн бы пришел. Он бы дверь снес, если бы я заперся. Он бы тряс меня до тех пор, пока бы я сам ему не рассказал все. Так почему ты послушно сидел в ханьши и ждал, пока я не приду к тебе? Лань Хуань! Цзян Чэн ударил по столу. Лань Сичэнь нахмурился и стиснул зубы тоже. Ощущение, будто бы его отчитывает дядя, ему претит. Он смотрит на Цзян Чэна хмуро и тоже хочет кричать и швыряться мебелью, да только разве крики смогут хоть что-то прояснить? – Вэй Усянь говорил о снах. Я не знал, где ты был и что ты видел и решил, что тебе нужно время. – Ну конечно, ты решил! – Цзян Чэн всплеснул руками. – Тебе же проще всегда отсидеться, пока ситуация не потребует от тебя действий. Так получается, Лань Хуань? – Да. Цзян Чэн вскинул брови, как будто не ожидал такого ответа, но разозлился лишь больше. Собирался сказать что-то, но Лань Хуань выставил перед собой ладонь, как будто прерывая его, и мужчина отчего-то послушался. – Да. Все верно, А-Чэн. Я не пытаюсь юлить и подбирать красивые слова, хотя, конечно, я готовил речь. Но ты прав – я просто отсиживался. Сейчас, тогда, когда решалась судьба клана Юньмэн Цзян и жизней людей из клана Вэнь. Меня учили мужеству, но еще меня учили тому, что чужие проблемы не всегда нуждаются в решении. На стене написано “помогать нуждающимся”, но как определить, когда человек действительно нуждается, а когда нет? Преступник нуждается в помиловании, но следует ли его предоставлять? Это все слишком сложно и, как оказалось, я в этом очень плох. Цзян Чэн слушает, но чем больше Лань Хуань пытается быть дипломатичным, тем больше в Цзян Чэне что-то умирает. Как будто бы мужчина отгораживается от него. Он признает свои ошибки, так почему не становится легче? Цзян Чэна трясет, и Лань Хуань прерывается, когда низкий столик вдруг ударяется ему в грудь. – Так и будешь проводить со мной совещание? – цедит Цзян Чэн сквозь зубы. – А-Чэн, – Сичэнь упирается ладонями в стол, но Цзян Чэн продолжает давить на него, с нажимом, настойчиво. – Ты можешь высказать мне в лицо то, что у тебя там внутри? Я же знаю, что в тебе пожар горит, так кому ты пиздишь? – В моих словах нет лжи. – Правды в них тоже мало. Почему ты не зол на меня? Я изменил тебе. Я не хотел возвращаться к тебе. Я буквально рву с тобой, какого демона ты так спокоен, Лань Сичэнь?! Лань Сичэнь вдруг повысил голос: – Так, может быть, ты имеешь на это право? И Цзян Чэн притих, вытаскивая из петель души мужчины нужную нить.