Когда Цзян Чэн хотел как лучше

Голова болит так часто, что обращать на это внимание – пустая трата времени. Тело снова ломит, в меридианах почти совсем нет энергии, клонит в сон – Цзян Чэн испытывает это в третий раз за месяц и, если честно, здорово заебался быть бесполезным. В этот раз он проломил козырек крыльца личных покоев Лань Цижэня, заставив еще одного заклинателя клана Лань о нем волноваться. Лаоши явно не заслужил таких потрясений… Первый час Цзян Чэн с трудом приходил в себя. Осознавал происходящее размазано, иногда проваливаясь в забытье и выныривая из него так резко, что перед глазами то и дело вспыхивали разноцветные пятна. Помнит обеспокоенное лицо Старейшины Лань. Помнит, как тряпичной куклой лежал на коленях Лаоши, как цеплялся за его одежду, как вокруг него толпились адепты в белом. Помнит странный покой оттого, что в этот раз его нашел именно Лань Цижэнь – на Лань Ванцзи он злился, а Лань Хуаня увидеть боялся. Помнит, как вокруг суетились, как его укладывали на носилки, как он из последних сил вцепился в рукав накидки Лаоши Лань, не в состоянии даже объяснить, почему так важно для Цзян Чэна его присутствие. Ему же и отдал (всучил) артефакт, из-за которого уже болели пальцы. Отпустил Лаоши только в лекарской, когда его разместили в отдельной комнате на жесткой постели. Лань Цижэнь что-то говорил, но смысл слов до Цзян Чэна не доходил. Снова забытье. Лекарь осматривает его, кто-то снимает с Цзян Чэна одежду. Множество рук пробуждают спящую глубоко в памяти тревогу, но бред сплетается в какие-то замысловатые образы, и воспоминания уходят, оставляя лишь темноту. Цзян Чэн просыпается, не зная, сколько прошло времени, ловит Лань Цижэня, передающего ему энергию, за запястье, резко садится, но его придерживают за плечо, чтобы уложить обратно. – … -Сянь- – Вэй Усянь? Что он сделал с Вами? Цзян Чэн с трудом мотает головой. – Позовите… – Вэй Усянь в пути. Цзян Чэн кивает и закрывает глаза, хмурится оттого, что пульсирует в висках, тяжело дышит. – … Не пускайте… Хуаня… Пожалуй-ста. После паузы голос Лаоши произнес “хорошо”, а рядом будто бы послышался шелест одежд и тихий стук двери. Цзян Чэн не знает, сколько он лежал. Вздрогнул и приоткрыл тяжелые веки от вскрика “пустите!” за дверью, которая тут же распахнулась. – Цзюцзю- Голос Цзинь Лина оборвался, а сам он выглядел будто бы испуганно и радостно одновременно, или же Ваньинь просто не может распознать его эмоции. Медленно моргает – и тут же чувствует, как на него навалились. Слабая ладонь опускается на спину племянника. – Цзюцзю… Я так волновался! Я боялся, что… Цзинь Лин вздрагивает на нем, Цзян Чэн похлопывает его по спине, медленно гладит между лопаток. – Ну все-все, – хрипит. Приоткрывает глаза и смотрит на племянника долгим задумчивым взглядом. Они в комнате одни. Давно ушел Лаоши Лань? Тянет носом воздух. – Что… Здесь было? Вопрос подбирает осторожно, смотрит на то, как племянник трется носом об одеяло, поднимает красное лицо. – Мы сбились с ног. Прочесали все окрестности Юньшэня! Куда ты ушел? Тебя украли? Цзюцзю… Я думал, глава Лань… Они все такие… странные. И Вэй Усянь- Сволочи! И все молчат! Никто ничего не говорит, и я просто… Цзян Чэн хмурится, прикидывает что-то в мыслях, качает слегка головой. – Сколько меня не было? – Семнадцать дней! Семнадцать дней. Уже не несколько лет. Неплохо. Похоже на правду? Цзян Чэн задумался, после закрыл глаза и расслабил голову на подушке. Жулань на нем заволновался, немного приподнялся. – Цзюцзю? Тебе плохо? Цзюцзю…? Позвать лекаря? Они тебя вообще лечат здесь?! – Я в порядке, – произнес тихо. – Напиши письмо Шэнь Фэю*, пускай приедет. Цзинь Лин кивает торопливо, забыв возмутиться тому, что дядя думает о работе и делах клана даже в таком состоянии. Хотелось угодить, хотелось показать, что он может облегчить его заботы, поэтому в мыслях уже представил, что напишет правой руке главы клана Цзян, управляющему Юньмэн Цзян в отсутствие Цзян Чэна. – Цзюцзю, что случилось? – всем своим естеством Жулань хочет выразить готовность помочь и понять, и все, что там дяде потребуется. – М, – Цзян Чэн дергает носом. – Мне нужно поговорить с Вэй Усянем. – Ха? – Цзинь Лин хмурится. – Но он будет только завтра! Он был в храме на Восточных пиках, и- – Я не тороплюсь. Цзян Чэн надавил ладонью между лопаток, чтобы уложить возмущенно пыхтящего племянника обратно к себе на грудь. Тот насупился и поджал губы обиженно, но смолчал и прижался лишь сильнее. Пусть полежит. Цзян Чэну все равно нужно хорошо обдумать, что он говорит и кому. Он… дома? Нет, он в Юньшэне, но в верном Юньшэне? Это его племянник на нем? Или… Главное, что он ушел из того мира. Лань Сичэнь наверняка в ярости, он живого места от Ванцзи не оставит, ха. Или… В отчаянии. Цзян Чэн хмурится и чувствует, как не может разлепить глаза снова. Мозг подкидывает разные образы, что-то из воспоминаний, что-то из фантазий. Смерть Лань Ваньиня на ночной охоте. Он же не был там, лишь представлял, как такое могло случиться, почему сейчас видит так ярко? Почему ему кажется, что он слышит, как смеются горные пики, где он играл с Лань Ванцзи на эрху. Он же не умеет играть на эрху… И никогда не дружил с Лань Ванцзи. Не выносит его. Злится на него, потому что- Дверь снова раскрылась. В комнате полумрак – совсем не так, как он запомнил, и Цзинь Лина уже нет. На лбу что-то… Пальцы нащупывают тряпку. Рядом на тумбочке — тазик, миска. Во рту чувствуется горечь. Одеяло скомкано в ногах, рубашка распахнута. Цзян Чэн медленно моргает. Не помнит, когда его лихорадило, зато помнит нескольких людей в белом, передающих ему ци. Когда это было? Было ли это вообще, или же воспаленный мозг все придумал? Цзян Чэн фокусирует взгляд на фигуре, что буквально рухнула на пол перед постелью. Чужие руки хватаются за его – темные, грязные. Цзян Чэн цепляется взглядом за грязь под отросшими ногтями, за ссадины на пальцах, полосы засохшей крови на ладонях. Темные разводы на запястьях. В ушах булькает и приходится сосредоточиться, чтобы различить свое имя незнакомым хриплым голосом. – Цзян Чэн! Цзян Чэн… ха… Цзян Чэн… Некто кашляет, а Цзян Чэн отстраненно думает, что Цзыдяню на пальце не хватает энергии, чтобы защитить своего владельца. Если бы его захотели убить – у Цзян Чэна не нашлось бы сил отбиться. Еще один глубокий вдох. Он медленно возвращается в реальность, слышит больше, глаза привыкают к темноте. Во взлохмаченной истощенной фигуре подле койки Цзян Чэн признает закутанного в драный плащ Вэй Усяня, прижимающего его руку к своему лбу, смеющегося хрипло и нервно. Цзян Чэн цокает и пытается отнять руку. – Семнадцать дней, – говорит Цзян Чэн сипло, язык липнет к небу, слюни горчат. – Что ты сделал с собой за это время? – Оказывается, если мало спать и почти не есть, смертное тело быстро изнашивается, – Усянь смеется, но Цзян Чэн думает, что ему нужно лежать на койке рядом, а не вести с ним беседы о перемещениях во времени. – Придурок, – выдыхает Цзян Чэн и закрывает глаза. Что же, он с самой дороги сразу приперся в лекарскую, и его пустили? Вот же… – Я пытался, – бубнит Усянь, стискивая зубы и бормоча что-то, из чего с трудом можно составить целостное предложение. – У меня столько… и артефакты… и… Не понимаю… Не знал, и… Цзян Чэн- Цзян Чэн среагировал и скосил взгляд на Усяня. – Цзян Чэн, что с тобой случилось?... – Ты мне скажи. Меня не было семнадцать дней, Цзинь Лин говорит, – тише. – Меня… не было? Вэй Усянь замотал головой. – При обыске окрестностей нашли следы большого всплеска энергии, – Усянь торопился говорить, из-за чего глотал окончания и то и дело шмыгал носом. – Куда мощнее, чем от использования Талисмана Перемещения, так что я сразу понял, что это… Ты? Цзян Чэн тяжело вздохнул. – Твой артефакт. Для снов. Нихуя не для снов, знаешь, – усмехнулся. – Не для снов? – глаза Усяня стали такими круглыми, что Цзян Чэн побоялся, что те сейчас вывалятся. – Сначала я действительно был в своих снах. Переживал заново, присутствовал в них живьем. Но после… – задумался. Может ли так случиться, что Усянь захочет повторить его путешествие? Попасть в прошлое, изменить ход истории? Предотвратить смерти и события? Что, если он застрянет где-то еще? Что, если у него не хватит сил вернуться? Цзян Чэн – сильный заклинатель, но Усянь не отличается высоким уровнем культивирования, что, если у него просто не хватит сил вернуться? Что, если это убьет его?.. Глядя на Усяня, Цзян Чэн закрывает глаза и дергает носом. – Кошмары. Из них не выбраться. Не знаю, как у меня вышло. Артефакт не работал и не пускал. Видишь, в каком я состоянии? Твоя вина. – А-Чэн, я же не знал… Лицо Вэй Усяня искажено болью, он будто бы пытается плакать, но влаги на щеках нет. Он сжимает одеяло, цепляется снова за руку Цзян Чэна, пытается заглянуть в его глаза. – Я пытался тебя вернуть. Я сделал сотню таких талисманов, но не получалось, я- – Ты должен уничтожить их все. Слышишь меня? – смотрит хмуро. – Я не успокоюсь, пока не буду знать, что ни одного не осталось? Слышишь, Вэй Усянь? И забери тот, что я отдал Лаоши Лань. Усянь будто пугливо кивает, пытается заверить в своем понимании, сжимает руку крепче. Цзян Чэн не знает, что он испытывает к бывшему шисюну, лицо которого выражает... так много. Хочется сказать “брезгливость”, но память услужливо напоминает совсем другое, юное, испуганное. В лагере клана Вэнь. Ого. Цзян Чэн не думал, что помнит с того времени хоть что-то. Зато теперь знает, что тогда шисюн принял судьбоносное для себя решение в пользу Цзян Чэна. …Цзян Чэн хмурится и отворачивает голову. Для Лань Ваньиня Вэй Усянь принял в управление клан. Для Цзян Чэна Вэй Усянь отдал золотое ядро. Может, в том мире Усянь поступил также. … Многое же Вэй Усянь готов был сделать для своего шиди, оказывается. Хех. – Я обещаю. Я клянусь тебе, шиди, я уничтожу их все. Поверь мне. Ты веришь мне? Веришь мне, шиди? – тараторит Усянь, впиваясь ногтями в руку Цзян Чэна. Тот может лишь медленно кивнуть. Не думал, что может еще раз ему поверить. Хех. – Мы с главой Лань правда пытались помочь, мы- – Лань Хуань знает об артефакте? – перебил Цзян Чэн. – Да?... – Усянь произнес чуть тише. – Как я мог скрыть от него? Он же с ума сходил. Цзян Чэн качнул головой. И вправду. Что же… Он бы все равно узнал, не от Усяня, так от него самого. – Я думал, он с тобой? – тихо добавил Вэй Усянь. Цзян Чэн не знал, что ему ответить. – Я устал, – произнес шепотом, когда ощутил, что сознание вновь ускользает от него. Так заебался быть беспомощным. Хорошо, что не случилось искажения ци, но собственной энергии в меридианах не ощущается достаточно, хотя лекарь заверил его, что золотое ядро функционирует хорошо. Каждое новое перемещение накладывало отрицательный эффект, от каждого он отходил тяжелее, чем от предыдущего. Хочется верить, что он действительно дома, и теперь нужно только здесь разобраться с возникшими проблемами, вернуться в русло, к работе, в Ляньхуа. И поговорить с Лань Хуанем – услужливо напомнило подсознание. Похоже, Лань Цижэнь-таки позаботился о том, чтобы глава Лань не навещал Цзян Чэна, иначе как объяснить его отсутствие? Цзян Чэн ничего о нем не слышал, не пытался разузнать и, если честно, совсем не хотел пересекаться. Как смотреть ему в глаза, что сказать? Сначала нужно разобраться с насущными делами. Шэнь Фэй прибыл в Юньшэнь еще спустя сутки. Его проводили в лекарскую, и заклинатель едва мог сдержать свое беспокойство и радость от встречи с главой. Цзян Чэн не спешил что-то рассказывать и старому другу. Говорили больше по делу: о происшествиях, о мировой обстановке. Как бы ни старались скрыть факт исчезновения главы Цзян, сплетни и слухи в заклинательском мире распространяются с завидной скоростью. А потому все соседи Цзянся притихли в ожидании громких известий, главы мелких кланов задерживали ответы на письма, кто-то требовал собрать внеочередной совет для решения вопросов целостности территорий, подвластных Юньмэн Цзян. Вот же стервятники, Цзян Чэн еще не успел умереть, как главы вассальных земель уже захотели разорвать все договоренности! В этот момент Цзян Чэн задумался о том, что наследника в клане нет. И пускай у Шэнь Фэя было на руках завещание, по которому клан Цзян переходит Цзинь Жуланю, главе Ланьлин Цзинь, — эта мера была скорее крайней, чем единственно верной. Мысли возвращались к тому, как это так Лань Ваньинь позволил себе оставить клан на кого-то еще и просто жить семейной жизнью, играть на эрху и воспитывать младшее поколение адептов? У Цзян Чэна такой возможности нет. На нем держится буквально все. Ему нечего предложить Лань Сичэню. Нечего попросить взамен. Их отношения будто бы обречены остаться такими же стагнирующими, как и до всего этого семнадцатидневного изматывающего путешествия. И что Цзян Чэн ему скажет? Эти три дня, что он провел в койке, его навещали Цзинь Лин, Вэй Усянь, Шэнь Фэй, оставшийся в Юньшэне для решения кое-каких политических вопросов, но не глава Лань. И оттягивать разговор еще больше смысла нет – Цзян Чэн не знает, что хочет от этого разговора. Нужно просто начать – и будь что будет. Вечером переодевается в пурпур – помощник привез его одежду. Цзян Чэн соскучился по удобному знакомому крою и был рад выбраться из больничных тряпок. Белое ханьфу с незнакомыми этому миру узорами попросил унести и сжечь, но тут же передумал и велел сберечь и упаковать для возвращения в Ляньхуа. Просить кого-то позвать для него главу клана как минимум неуважительно. Цзян Чэн пришел в ханьши сам, заскребся в дверь, точно побитый пес, просящий впустить его обратно в родной дом. Пока ему открывали, думал все бросить и бежать. Бежать домой. Спасаться. Бросить все и не решать ничего, оставить так, вязко, глухо, больно. Но дверь распахнулась – Лань Хуань, стоящий на пороге, смотрел своими карими глазами, переполненными отчаянной тоской. Цзян Чэн рвано вздохнул, замечая, как рука мужчины потянулась к волосам, как пальцы зацепились за узелок ленты с голубыми облаками. – Стой! – выпалил Цзян Чэн и нахмурился, стиснул зубы. Обиженный, злой на него, на себя. – Не смей даже!