Когда Цзян Чэн хотел как лучше

— А-Чэн, — Сичэнь мягко улыбнулся, — увы, иногда мы не властны над своим сознанием. Тебя не было много времени, и никто из нас не знает, что с тобой случилось. Твои мысли путаются, а сам ты — измотан и напуган. Как можешь ты утверждать, что все те страшные мысли и воспоминания достоверны, если перед тобой сижу я — более чем осязаемое подтверждение реальности этого мира? Путешествия между мирами никогда не были чем-то доказанным, как и нет никаких свидетельств рождения того гения, который мог бы сделать их возможными. Мужчина осторожно накрыл ладонь Ваньиня своей, погладил большим пальцем выпирающую косточку запястья. – Смотри. Я касаюсь тебя. Разве мысль может быть материальнее этого касания? Ты пытаешься поставить все на свои места тогда, когда в твоей голове хаос, а тело и сознание измотаны. Прошу тебя, поешь и отдохни, тебе больше не нужно никуда бежать. Лань Сичэнь, видимо, пытался его успокоить, вот только нес такой бред, что даже не было сил с ним спорить. Цзян Чэн смотрел напряженно, держал его руку в своей, а другой крепко сжимал палочки. Медленно вздохнул, со свистом выпустив воздух сквозь зубы. — Я уже перемещался во времени. Я видел молодого Лань Хуаня. Я оказался здесь, но это не мое время, — цокнул языком и закатил глаза. — Предыдущий Лань был сговорчивее... Последнее он пробубнил себе под нос, вздохнул еще раз и забрал руку из чужой. В чем был прав Лань Сичэнь, так это в том, что ему нужен отдых и сон. И ужин. Потому пришлось отправить в рот кусок мяса и медленно его прожевать, глядя на главу Лань исподлобья. — Давно ты такой упрямый? Не хочешь верить мне на слово? Такой у нас брак, да? — выпалил, а после прикусил язык. У них. Ага, конечно. Отпив чаю, Цзян Чэн вовсе притих. Усталость навалилась на плечи тяжелым грузом, а разморенное после горячей ванны тело совсем не хотело помогать с ней справиться. Неловкость, до этого висевшая в воздухе легким флером, стала заметно тяжелее и ощутимее. Как прежде — вдвоем, по обыкновению своему, они ужинали вместе — и Сичэню очень сильно хотелось, чтобы так оно все и было. Вот только, очевидно, Ваньинь не поддерживал его порывы и в игры играть не хотел. Сичэнь невольно улыбнулся. Ваньинь был Ваньинем. Пусть сейчас он и был грубее, нелюдимее и просто неласков, Сичэнь все еще видел перед собой своего супруга, ведь годы брака не сделали его слабее и не сломали его характер — Ваньинь всегда был по-своему решителен и упрям. Жизнь в браке лишь научила его не бояться прятать иголки рядом с близкими. — Я всегда верил тебе, А-Чэн, и доверял, — с мягкой улыбкой ответил Хуань, пропуская мимо ушей всю колкость чужих слов. — Точно так же, как верил и доверял мне ты. Было бы излишне самонадеянным говорить о том, что мы все эти годы обходились без ссор и недопонимания, но в конечном итоге мы сами и находили пути к примирению, потому что это было важно. Таков наш брак. Такой их брак. Ага. Отлично. Хотелось доесть и юркнуть в тепло. Выспаться, восстановить силы. И вернуться домой. Как-нибудь. А как? Все пошло наперекосяк. Что конкретно он сделал не так? Если в прошлый раз артефакт закинул его в прошлое, то в этот раз Цзян Чэн совершенно точно загадывал будущее. И как теперь объяснить артефакту, куда ему нужно? А что, если он сломался, и Цзян Чэн застрял здесь навсегда? От этих мыслей Цзян Чэн замер и уставился в тарелку нечитаемым взглядом. Ваньинь выглядел подавленным, и больше всего на свете сейчас Сичэнь хотел найти тот невидимый маленький рычажок, повернув который, он ненадолго заставил бы мысли Ваньиня перестать скручиваться в тугой клубок и позволил бы им течь спокойно и неспешно. Мужчина бросил взгляд на вновь обретенного супруга и на чашку в его руке. Сичэнь бы не посмел подлить в напиток Ваньиня яд или алкоголь, или еще что-то вроде этого без его ведома, но в особом сорте трав, что использовались для этого настоя — специально заваренного для Ваньиня — он не видел ничего плохого, ведь они всего лишь расслабляли и успокаивали чуть сильнее, чем обычный зеленый чай. — Прошу тебя, Ваньинь, не ломай голову до такого исступления, — добавил Хуань, замечая ступор супруга. — Все, что тебя тревожит, рано или поздно решится. Приходилось признать, что Лань Сичэнь говорит дело. Ваньинь кивнул и отпил чаю, отправил в рот еще кусок мяса, чувствуя, что, наконец, насыщается. На самом деле, он как-то торопливо набил желудок, едва разобрав, что именно ест, а уже позже оценил несовместимость блюд и места. Но, видимо, у Лань Ваньиня было все, чего он только мог пожелать. Для него все делал этот мужчина. Этот чудесный мужчина, которому очень не хочется причинять боль. Оставалось лишь кивать, ужинать, пить чай и обещать себе разобраться со сложившейся ситуацией завтра, когда он выспится. Пускай в этот раз значительных повреждений Цзян Чэн при перемещении не получил, но горячая ванна и приятный ужин его расслабили, вынуждая совсем уж невежливо широко зевать, едва успевая прикрыть рот рукой. — Мы поговорим завтра, — предупредил строго. — Обсудим. И... Мне будет нужна твоя помощь. И я хочу узнать, чем отличается твой мир и мой, — последнее сказал тише, облизнул губы, осматривая комнату, оглядываясь. Взгляд зацепился за постель, и стало будто бы еще тяжелее держать глаза открытыми. Тяжесть постепенно наваливалась на плечи, все эти перемещения на пользу не шли. Цзян Чэн отложил палочки, отставил чашку и потер лицо. — Сожалею, но тело мне изменяет, и я так хочу лечь, что, если сейчас не дойду до кровати, растянусь прямо на столе. Ну, по крайней мере, честно. Сичэнь улыбнулся ласково. Ваньинь был очень мил в своем упрямстве, пытаясь не уснуть тут же за столом, пытаясь храбриться, пытаясь не поддаться атмосфере общей расслабленности, что вновь постепенно растекалась по полу покоев, вытесняя напряженность и тяжесть. — Мы обсудим все, что ты захочешь, — кивнул Сичэнь и легко поднялся со своего места. Цзян Чэн услышал главное — согласие. Согласие с тем, что им есть, о чем поговорить, а не новые заверения о том, что поводов нет. Медленно кивнул, шумно вздохнув, отмечая тяжесть в теле и такую вселенскую усталость, будто бы все внутри отказывалось отзываться на какие-либо команды мозга. Лениво отметил краем глаза, как Лань Хуань неспешно обогнул стол. — Позволишь помочь тебе? Цзян Чэн согласился, вот только, когда он попытался подняться, сильные руки — чересчур сильные, как показалось — легли на его плечи и сжали шею, сорвав с губ стон. От неожиданности, конечно. С чем именно помочь — Сичэнь уклончиво не пояснил, ведь и так было понятно. Вот только он не спешил делать “понятно” — помогать супругу подняться с места — вместо этого, по какой-то своей прихоти, Хуань ненадолго задержался, проводя пальцами по длине чужих волос. Собрал их в хвост меж лопаток лишь за тем, чтобы освободить себе изгибы шеи, чтобы коснуться плеч вновь и легко сжать их, без разрешения начиная массаж. Цзян Чэн закусил губу, чтобы не издать больше никаких звуков, но расслабился и позволил массажу случиться. Не только потому, что не было сил отказаться, но и оттого, что слишком хорошо. И подкупает, если честно. Продолжалось это недостаточно долго, чтобы Ваньинь успел поддаться или возразить, но достаточно, чтобы Сичэнь удовлетворил свою маленькую потребность и после все же помог сонному Ваньиню встать, легко подхватил его на руки. — Лань Хуань! — выпалил растерянно Цзян Чэн, вцепившись в его плечи. — Никогда так не делай! Хотел продолжить ворчать уже на постели, когда его, наконец, отпустили, но вдруг поерзал на ней, неожиданно уютно устроившись спиной, похлопал глазами, надавил на матрас ладонью и взглянул на Сичэня пугливо. — ... Мягкая. Так… Странно? Сердце Сичэня тихонько екнуло — ох, Ваньинь определенно не понимал, как сильно он сейчас влиял на происходящее вокруг себя. Появившись здесь внезапно, видимо, он хотел ускользнуть так же быстро, чтобы не ранить, не сделать хуже — но механизмы уже были запущены, и каждое его действие и слово дергали невидимые нити. Ваньиню стоило лишь, не сдержавшись, запретить поднимать его на руки, выпалить ту фразу, как тут же она откликнулась в голове Сичэня воспоминаниями — много лет назад более молодой Ваньинь так же запрещал делать это более молодому Сичэню, а после... После был носим на руках многие и многие годы. Ну разве был сейчас шанс у Ваньиня, настаивающего на своей неприкосновенности, не пробудить чужих воспоминаний, не пройтись простыми словами по оголенным нервам и не укрепить чужое желание не отпускать его? Никогда и никуда. — Конечно, мягкая, — Хуань улыбнулся, зажигая на столе у постели свечу, тусклый свет которой лишь немного разогнал тьму наступивших поздних сумерек. — Я бы не позволил тебе и твоему телу страдать от столь радикальной смены обстановки. Обычно в покоях Главы после ужина посуду убирали слуги, но, во избежание слишком любопытных глаз, сегодня Лань Сичэню пришлось оставить Ваньиня наедине с постелью и ее мягкостью, и вернуться обратно к столу. Что ж, не каждый мог похвастаться тем, что видел как Глава Лань самолично убирает со стола, но и ситуация была неординарной — он пока не мог ни позволить посторонним видеть вернувшегося супруга Главы, ни дать Ваньиню увидеть кого-то другого. Пока. В пару заходов перенеся посуду все в то же дополнительное помещение, где находилась ванна и где ее уже смогут беспрепятственно забрать, Сичэнь ненадолго замер у двери, вдыхая свежий ночной воздух. Хуань убрал со стола. Сам. Цзян Чэн наблюдал за этим с интересом, поскольку на своей памяти не мог припомнить, чтобы его возлюбленный делал нечто подобное. Нечто, из-за чего его божественный образ вдруг стал бы более приземленным. В этом действии было что-то уютное и почти домашнее, несмотря на то, что никаких аналогичных воспоминаний не вызывало. После уборки глава Лань из спальни вышел, оставив его одного. То, как мужчина продолжает упорно сравнивать его с покойным Лань Ваньинем раздражало, но, если честно, преданность Сичэня восхищала. Мягкая постель? Не тот жесткий матрас, напоминающий о необходимости жизни "без излишеств"? Из-за супруга? Немыслимо. Мягкой она оставалась и после его смерти, как, видимо, не изменилась и вся спальня. Так показалось. На столике лежал резной лакированный гребень — Цзян Чэн помнил, что свой Лань Хуань хранил в ящике, и либо местный глава Лань не отличался педантичностью, либо этот гребень лежит здесь уже… два года. Сердце больно кольнуло. Интересно, как бы вел себя Цзян Чэн, потеряв Сичэня? Думать о таком... Непросто. Но он все же думал, хотя в его темных мыслях Хуань скорее бросал его, чем умирал. Но в потерях Цзян Чэн имеет большой опыт. Он хранил Чэньцин шисюна, хранил заколку сестры, передав ее позже А-Лину. Наверняка бы хранил что-то от Хуаня, но вряд ли вот так, на виду. Душа бы ныла при каждом взгляде. Мысли становились все тяжелее, как по настроению, так и по весу. Все тело было тяжелым и уставшим, из-за чего Цзян Чэн позволил себе забраться под одеяло и опуститься на подушку, улечься спиной к двери, решив отчего-то избежать разговора с главой Лань. Сон еще не шел, но глаза закрывались, требуя покоя в теле и голове. Дождавшись, когда нерасторопные слуги заберут с собой все лишнее, Глава Лань бросил короткий взгляд вдаль, на темный спящий горный лес — и плотно закрыл дверь. Затем вернулся в спальню, где отдыхал его супруг. Сичэнь молчал. Лишь тихий шорох его одежд обозначил присутствие мужчины в покоях. Казалось, все было как всегда, но “как всегда” не в последние несколько серых лет, а “как всегда” тогда — в самые счастливые года жизни Лань Хуаня. Курильница давно прогорела, и свечи скоро собирались последовать ее примеру — огарки, что остались, изо всех сил торопились отдать последний свет, но в комнате медленно, но верно начинал воцаряться ночной сумрак. Сичэнь окинул взглядом покои, и лежащий в постели Ваньинь очень гармонично дополнял картину. Даже несмотря на то, что он затих и сжался, будто пытаясь скрыться от всего, что обрушилось на него. Как котенок. Сичэнь мягко улыбнулся и осторожно подошел к постели. Ему бы следовало не тревожить супруга, но соблазн быть к нему ближе был сильнее приличий — Сичэню хотелось если не касаться Ваньиня, заглушая тактильный голод, то хотя бы быть рядом, слушая мерное дыхание совсем живого супруга. Живого. Что-то кольнуло в сердце Сичэня, и он не менее осторожно сел на край постели — почти невесомо, чтобы не разбудить. Прислушался к дыханию Ваньиня и через некоторое время услышал, как оно стало ровным и глубоким — хотел заклинатель того или нет, но он безвозвратно провалился в сон. Все же успокаивающий чай давал о себе знать и в самом деле немного подтопил напряженную оборону Ваньиня? Сичэню хотелось думать, что дело было не только в чае, но и в том, что хоть на пару мгновений его супруг вновь почувствовал себя в безопасности родного дома. Сколько времени прошло еще — Сичэнь не считал. Час отбоя давно миновал, а он все сидел на краю своей постели и думал. Думал, глядя на оплывшие и окончательно потухшие свечи. Думал, наблюдая, как по полу покоев медленно крадется лунный свет. Думал, слушая тихое сопение супруга. Думал, пока в один момент не расцепил свои изящные ладони, покоившиеся все это время на его коленях, и не протянул одну из них в сторону Ваньиня. Супруга Сичэнь касаться опасался — все же это могло немедленно его разбудить — но и выхода другого не видел. Зацепив пальцами край одеяла, осторожно стянул его вниз, насколько это было возможно. Оголил спину и бедра мужчины. После таких же неспешных и осторожных поисков нашел несколько акупунктурных точек. Коснулся их, задерживаясь на мгновения. Не блокируя потоки энергии и не причиняя большого вреда, но едва ощутимо сужая чужие меридианы и заставляя ци течь в более медленном темпе. А после вновь укрыл Ваньиня одеялом — осторожно и заботливо, — встал с постели и неспешно вышел из покоев.