Когда Цзян Чэн хотел как лучше

Драгоценное время. Хуаню бы спать в своей постели и не тревожиться ни о чем, завтра его ждет учеба и тренировки и еще какие-нибудь важные дела наследника клана. Но юноша сидел здесь, с Цзян Чэном, дремал на его плече. Не хотелось его трогать и будить, но, к сожалению, Ваньинь должен уйти до рассвета, а Сичэню лучше вернуться в свою комнату до подъема. Зато у Цзян Чэна было время собрать мысли в кучу и оформить их во что-то целостное. Он гладил Хуаня по плечу, нежно перебирал волосы, иногда прижимался носом к макушке. Не хотелось быть подлецом. Цзян Чэн обдумал все свои действия и слова за эту почти неделю, за многое хотел бы себя ударить, но, в конце концов, сделанного не воротить. — Хуань, — негромко, чтобы пробуждение не было резким. — Пора просыпаться. — Уже утро?.. Все равно вздрогнул, как бы Ваньинь ни пытался его уберечь. Осознание, что он может опаздывать, не дало юноше и шанса улечься обратно, заставив сесть ровно и разлепить глаза. Такой сонный, мягкий и нежный. Цзян Чэн не удержался, сел удобнее следом за ним, больше не прижимаясь спиной к стене, поцеловал коротко щеку. — Около трех, я думаю, — прищурившись, мужчина поднял глаза к форточке под потолком, оценивая время. — Удалось немного поспать? Тот сонно кивнул. Убрав длинную прядь волос за ухо Лань Сичэня, Ваньинь потерся носом о его висок. Черт, во рту появился какой-то неприятный привкус горечи, из-за чего слова застревали в горле. Дав Хуаню несколько минут, чтобы оценить обстановку, он добавил осторожно. — ... Нам, — «мне», — нужно уходить. Когда пришло время озвучить все, что мужчина сообразил, вина вдруг стала разъедать его изнутри и захотелось просто сгореть на месте, чтобы получить мгновенную расплату за все содеянное. Но нет, судьба была достаточно жестока, чтобы заставить его продолжать жить и помнить о своем поступке. Губы слиплись, и язык еле шевелился. Проглотив ком, Ваньинь медленно выдохнул. И в груди стало так липко и холодно, потому как эта новость точно здорово перебьет все приятные впечатления от их знакомства. Оставалось только предполагать, насколько разбитым будет молодой адепт после напоминания о таких новостях. — Оу... — невольно негромко произнес юноша. Это же было очевидно, ведь так? Ваньинь не остался бы здесь. Да и где «здесь»? На этом складе, где невозможно было нормально жить и развиваться как заклинателю? Прятаться пока… что? Пока какой-нибудь адепт клана Лань не обнаружит неожиданного соседа? Или что намного безумнее — пойти и рассказать все дяде с безумной просьбой разрешить пришельцу из будущего остаться? Спина Сичэня тогда точно обнажит кости под ударами дисциплинарных линеек, а он сам будет заперт до конца жизни, как самый страшный позор клана. И это не говоря о том, что Ваньинь должен был вернуться хотя бы ради того Сичэня из будущего — это был его возлюбленный, и младшая версия заклинателя просто не могла поступить жестоко со своей взрослой версией. С какой стороны ни посмотри — Цзян Ваньинь должен был вернуться в свое время. Сичэнь мягко и, наверное, самую малость с натугой улыбнулся. — Надеюсь, твои силы достаточно восстановились?.. — неуверенно спросил он, взглянув на мужчину. Цзян Чэн потер переносицу, бросил взгляд на Сичэня. Вопрос наверняка риторический, потому Ваньинь кивнул и подал юноше его накидку. Хотел дать и ленту, но лучше тот возьмет ее сам. Им стоит собраться. Цзян Чэну тоже пора одеться. Облачение в теплую белую накидку будто укрыло его не только физически, но и морально — сидеть на постели сонным перед мужчиной и в самом деле было очень уязвимо, а одевшись и повязав ленту, он почти почувствовал, что сможет отрешиться от тяжелых мыслей. Несколько минут в тишине, пока Ваньинь привычно завязывал пояс поверх ханьфу и подбирал волосы лентой, пролетели незаметно, Цзян Чэн собирался с мыслями, а после присел на постель и похлопал по месту рядом с собой. Разрушив все попытки Хуаня притворяться спокойным. — Лань Хуань. Ты.. Ты замечательный, — взял за руку и погладил большим пальцем по тыльной стороне. — Эта неделя была для меня особенной. И я знаю, что, наверное, мы не должны общаться близко и много чего не должны были, потому что мне придется уйти, но я не жалею, что встретил тебя, узнал тебя. Не знаю, насколько я поломал весь естественный ход времени, но… Ваньинь улыбнулся своим мыслям и мягко поцеловал уголок губ юноши, прижался носом к щеке, прикрыл глаза. — Послушай. Я уйду, и мы с тобой никогда больше не увидимся. Мы знали это, но все равно это тяжело, — облизнул губы, отстранился, но тут же сделал глубокий вдох и снова заглянул в карие глаза. — Но у тебя все еще остается Цзян Ваньинь, помнишь? Через три года он приедет в Гусу учиться и не сможет отвести от тебя взгляда. Он здесь, в твоем времени, и никуда от тебя не уйдет. И... Если ты захочешь... У вас что-то может получиться несколько раньше, чем у нас с твоей взрослой версией. Просто подожди немного, ладно? Ваньинь прижался лбом ко лбу Сичэня и прикрыл глаза, а после обнял его крепко, уткнувшись носом в плечо. Нужны прикосновения. Много прикосновений. Хотелось показать, что у него на душе и, может, самую малость очистить совесть. Хотелось думать, что он дал адепту что-то хорошее, кроме психологической травмы и ублюдочного утешения тем, что через четыре года он познакомится со своим будущим парнем. И все же мужчина собирал по крупицам все плюсы ситуации, чтобы облегчить этот неприятный осадок разлуки. Он и в самом деле был таким красивым, что Сичэнь вновь невольно залюбовался — ну, как он сможет посчитать в этом мире хоть кого-нибудь таким же красивым заклинателем, когда этот уйдет? К горлу почти подступил ком, пока сам мужчина не озвучил мысль, которая возникала и в голове юного Ланя — молодой Цзян Ваньинь из этого времени. Сичэнь боялся себе представить, что он может рассчитывать на какую-то симпатию юного наследника Цзян, ведь, в конце концов, он все же не был тем Ваньинем, который сидел перед ним сейчас. Может, Сичэнь ему и вовсе не понравится? Но раз Ваньинь был так уверен в том, что говорит, то разве Сичэнь не мог доверять ему? В груди где-то рядом с тяжестью расставания затеплился маленький огонек надежды. Юный адепт протянул руки и крепко обнял мужчину, то ли прижимая его к себе, то ли прижимаясь сам, вдыхая его запах и тщетно пытаясь запомнить его. А еще чувствуя, что в приятных, теплых объятиях заклинателя глаза абсолютно не выспавшегося юноши начали сами собой закрываться. — Ваньинь из этого времени… — Сичэнь чуть отстранился так, чтобы не размыкать объятий, но была возможность заглянуть в чужие глаза и не уснуть вновь на плече. — …И в самом деле захочет быть со мной?.. Цзян Чэн поглаживал Лань Хуаня по спине, не выпуская из объятий, наблюдает за реакцией с нежностью. — Ну, он будет очень застенчив. Будет смотреть на тебя с восхищением, зная, что ему таким никогда не стать. Не сможет заговорить сам и будет, возможно, шарахаться от внимания, потому что голова забита тем, что он не оправдывает ожидания родителей и все всегда ему говорят, что его шисюн во всем его превосходит. На фоне этого тяжело принять, что тебе нравится другой юноша, — Ваньинь грустно усмехнулся, но сам же качнул головой. — Но... Конечно, он захочет. Немного терпения к нему, и... — он убрал за ухо прядь волос Хуаня и улыбнулся мягче. — Уверен, ты разберешься, как себя вести. Если уж я влюбился, когда ты меня в упор не замечал, то у тебя с моей юной версией шансов только больше. Просто будь собой. Мысль о том, что где-то есть Цзян Ваньинь его времени, который может полюбить его, была в самом деле дикой для понимания. Сам Хуань совершенно точно полюбит его и, возможно, у них все может сложиться так, как складывается у настоящих возлюбленных или... супругов? Последнее взбудоражило юного Сичэня настолько, что он даже мгновением прогнал сонливость — у него самого будет семья и он сможет сделать все, чтобы не повторить судьбу своих родителей. Такой малый и невероятно ценный шанс. Но все это пока было бурным проявлением живого воображения, что пробудилось от одного лишь лучика надежды на то, что он не потеряет Ваньиня окончательно. Конечно же, Сичэнь понимал, что молодой наследник клана Цзян не будет тем мужчиной, что сидит сейчас перед ним... но, в то же время, он не мог им не быть. Точно так же, как и Сичэнь не мог не воспрять духом хотя бы немного от осознания, что он не потеряет своего возлюбленного. — Судя по твоему описанию и он, и ты довольно милые, — не удержался от замечания юноша и улыбнулся, проводя ладонями по чужим плечам вниз на грудь и опуская же на нее взор. Чуть помолчав, мужчина положил ладонь на плечо Сичэня, взгляд его стал серьезным. — Лань Хуань. Запомни: кроме обязанностей и правил клана есть что-то еще, твои собственные желания и потребности. Помни, что ты не просто инструмент для процветания Гусу Лань, но и человек. Ты заслуживаешь счастья. Не позволяй другим отнимать у тебя это, ладно? Пообещай мне. — Ты говоришь такие вещи, которых я и за всю жизнь не слышал в свой адрес. Ведь и сам знаешь, что они противоречат всему, чему меня учили. А разве нет? Никто никогда не называл его «инструментом для процветания», но он ведь и не мог иначе — его учили трудиться на благо клана. Так вот как это называется в устах других? А слова о счастье... Они звучали так заманчиво, что и страшно было себе представить. Но он ведь уже решил, что сделает все для того, чтобы Ваньинь был с ним —разве это не назовется счастьем? Ваньинь смотрел на своего юного возлюбленного и думал о том, что Сичэнь перенес разговор лучше, чем он рассчитывал. Он рассуждал здраво и, будто бы, удалось обойтись без сильных потрясений и разбитых сердец. Оставалось облегченно вздохнуть на то, что Лань Хуань отпускает его со спокойной душой. Что же, это прекрасно. Цзян Чэн приблизился к юноше, положил ладонь ему на щеку, чуть приподнял голову и прижался лбом ко лбу. — Тебя учили иначе. Но за слепым повторением правил есть что-то еще. Есть ты сам, со своей личной совестью. Если ты решишь, что должен действовать вопреки закостенелым устоям, то, возможно, это правильно? Я не призываю тебя отказываться от всего, чему тебя учили. Просто доверяй больше себе. Ты прекрасный, Лань Хуань. Ты будешь чудесным главой. У тебя все будет хорошо, я обещаю. — Если Ваньинь из моего времени в самом деле захочет соединить свою судьбу с моей, — Сичэнь поднял взгляд на собеседника, лучась прямо-таки уверенностью, — Я сделаю все для его счастья. Но тут его смущение уже подвело, и он опустил голову и отвел взгляд, будто желая спрятать покрасневшие щеки. — Но я хочу, чтобы ты знал! — в попытках сменить тему, юный адепт слишком звонко произнес ее начало, а потому стушевался сильнее, добавляя уже менее громко. — Ты — это ты, а он — это он. Я так спонтанно влюбился в тебя... И не оскорблю его тем, что буду считать твоей заменой. Немного помедлив, Цзян Чэн отстранился, заглянул в карие глаза и не сдержал улыбки. Поцеловал его коротко и нежно, в последний раз. — Мне нужно идти, — сказал уже спокойнее, не боясь оставлять за собой сожженные мосты. Поднявшись, Ваньинь старался не смотреть на Сичэня, чтобы вдруг не задержаться еще. У парня уроки, нельзя ему опаздывать из-за недосыпа. А Цзян Чэну нужно домой. К взрослому Хуаню. Прихватив Саньду и покрутив в руке талисман, Цзян Чэн разрезал им воздух, открывая подрагивающую трещину посреди комнаты. Как бы ни хотелось оттянуть момент расставания подольше, он был неизбежен и Сичэнь даже был благодарен тому, что из них двоих взрослым, принимающим окончательные решения, был именно Ваньинь — даже зная всю необходимость прощания, юноша держал его ладонь в своей до последнего, отчаянно вцепившись в нее, морально он был почти готов отпустить, а физически, кажется, нет. В какой-то момент ладонь его опустела и даже поначалу не хотелось смотреть в спину уходящему мужчине — так вроде и прощание не было прощанием — но все же Сичэнь не выдержал и поднял глаза в последний момент, ловя чужой взволнованный взгляд и даже успевая улыбнуться. С Лань Хуанем все будет хорошо. За спиной Цзян Чэна разлом захлопнулся, не оставив после себя ничего. Осенью в Гусу холодеет рано, вроде только недавно деревья сменили зеленые кроны оранжево-красными, как уже выдаются откровенно морозные дни, когда приходится кутаться в теплые накидки. Это еще хорошо, что в низинах между пиками гор почти нет пронизывающего ветра, иначе этот облачный день омрачился еще и стуком зубов молодых адептов. Тусклые лучи солнца пробиваются сквозь облака, в Юньшэне царят привычный покой и тишина. Пока где-то на крыше одного из зданий не возникает яркая вспышка, после которой следует грохот, звуки разбитой черепицы, сломанных досок и опрокинутых шкафов. А после такое сочное и чувственное: — ... Бляяяяяядь. Ваньинь рухнул на какие-то стеллажи и прилично ударился о них спиной еще при приземлении, а когда те под его весом наклонились и попадали, ударился еще раз о выступающие углы, из-за чего предпочел тут же скатиться набок и рухнуть на пол, на разбросанные книжки. Оставалось лишь лежать и скулить от тупой боли. Ладно, не сломано ничего — на том и спасибо, но лучше пока не шевелиться. Он сдавленно дышал, еще крепко сжимая в руках талисман, забросивший его сюда. А сюда — это куда? Судя по виду «снизу», Цзян Чэн попал в библиотеку. На это намекали книги и свитки, наверняка Старейшина Лань будет крайне не в восторге от произошедшего, придется здорово извиняться и, возможно, заставить Цзинь Лина помочь с восстановлением испорченных рукописей. Голова гудела и слегка подташнивало, но, видимо, это были побочные эффекты от приземления. Сейчас пройдет, просто... дайте ему минутку. Гул в голове понемногу стихал, Цзян Чэн даже услышал где-то глухой стук, но определить, что это были чьи-то шаги, смог только когда его потянули за плечо, переворачивая. — А-Инь?.. Перед глазами летали звезды и сфокусировать взгляд не вышло так сразу. Возможно, если бы Ваньинь приземлился в менее безопасное место, он постарался бы собраться быстрее, но так как знал, что он в библиотеке Юньшэня, и здесь с ним ничего плохого не случится, мог, так и быть уделить время своему состоянию. Тем более, он услышал свое имя, такое нежное, что невольно улыбнулся. Фигура в белом перед ним, знакомая и величественная, глядела обеспокоенно, а Ваньинь мог лишь слабо улыбаться, узнавая в незнакомце нефрита. Он дома, слава небесам. От этого Цзян Чэн почти мурлыкнул, проморгался и протянул руку к Лань Сичэню, сосредоточил на нем взгляд, чтобы внезапно осознать, что это, вообще-то... — Лань Ванцзи?