Когда Цзян Чэн хотел как лучше

Это... было ожидаемо. Следовало догадаться, учитывая его новые знания, чем могли заниматься двое взрослых мужчин, прячась ото всех. Теперь же мысль о том, что они пойдут в место, где происходило нечто подобное и где могли пробудиться столь неприличные воспоминания Ваньиня, заставляла впечатлительного юношу немного волноваться. В то же время он ловил себя на мысли, что хотел бы увидеть это место. Благо думал он об этом недолго. Слова заклинателя прошлись холодком по его спине. Ах да... Ваньинь, должно быть, более рад, чем Лань Хуань. Его возвращение было неизбежно, так стоило ли так близко к сердцу принимать то, что юный Сичэнь его больше не увидит? Он сделал для мужчины все, что мог — вылечил и спрятал. Теперь же должен был отпустить. Только почему-то последнее вызывало в нем страха больше, чем дядя, и тоски больше, чем самая долгая разлука с Ванцзи. Сичэнь испытывал новое чувство — невероятный стыд и досаду на себя самого. Он не имел права так реагировать на возвращение Ваньиня в его собственное время, должен был быть рад за него. Но чем больше об этом думал, тем ощутимее становился в горле ком. Вопреки наставлениям дяди и собственным планам, юноша провел весь оставшийся день не в чтении и музыкальных тренировках, а в медитациях. Ему было необходимо успокоить себя и свои мысли по многим причинам, но успокаиваться даже вдали от самой главной причины его беспокойств было тяжело. Сичэнь думал о Ваньине постоянно: при разговорах с другими, при трапезе, при принятии ванны, юноша открывал глаза после медитации — и вновь его мысли заполнял этот мужчина. Хуань не мог перестать искать способы порадовать его, поэтому, стоило только объявить отбой, он уже выскочил из дверей спальни, чудом оставшись незамеченным. Он бежал так, будто готов был броситься в объятия Ваньиня, но добравшись до склада, единственное, что он смог сделать — это аккуратно постучать в дверь. И только после этого открыть ее, наученный горьким опытом. Цзян Чэн ощущал себя законченной сволочью. Он вывалил на Лань Хуаня ведро информации ради того, чтобы получить помощь и избежать лишних вопросов, но в итоге вопросов стало только больше, а юноша будет отпускать его с тяжелым сердцем. Попытался занять себя медитацией, чтобы избавиться от навязчивого чувства вины, но не высидел и пятнадцати минут. Время, проведенное без дела, — потрачено впустую. Весь своеобразный отпуск прошел как-то скомканно, и если бы его не разбавлял молодой Нефрит, Цзян Чэн бы с ума сошел. А может, и сошел уже. С Хуанем было тяжело держать какую-то грань, ибо мозгами он понимал, что парню лучше лишних знаний не давать, да и в идеале стоило бы не сближаться с ним, ибо придется расстаться. Но в итоге Ваньинь везде облажался: украл у Сичэня его первый поцелуй, рассказал много того, о чем адепты клана Гусу Лань догадываются только годам к тридцати, и, похоже, влюбил мальчика в себя. Он же признавался в любви, верно? Нет, понятно, что для впечатлительного Лань Хуаня, нескольких дней было достаточно, чтобы сказать такое, в то время как глава Цзян осознавал, что на него просто свалилось слишком много эмоций и ощущений. И знаний. И тем не менее, после всего этого, перевернув парню жизнь, он должен уйти. Хотя бы, чтобы не сделать еще хуже. Нужен был разговор, важный. Цзян Чэн даже пытался настроиться, но заготовленные речи всегда выходили у него плохо. Придется импровизировать. Ладно. Купание, сон, ранний подъем. Тогда и поговорят. Да, лучшее решение. Сичэнь пришел точно после отбоя, потому Ваньинь встретил его уже собранным. Не терпелось проветрить голову, да и смыть с себя пот — тоже. — Здравствуй, — мужчина кивнул вместо поклона, прихватывая найденный здесь же комплект чистых вещей. — Как прошел день? Он говорил буднично, ловко выхватывая из рук Лань Хуаня мешочек цзянькунь, ставя его на стол, а после туша свечу и выталкивая юношу на улицу. — Тепло сегодня. Не так, как в Пристани в такое же время, но сойдет. Пойдем. Ваньинь тоже нервничал, совсем не хотелось видеть грусть в глазах парнишки. Он как-то привычно взял Сичэня за руку, не сразу ориентируясь, где именно нужная тропинка — пришлось довериться положению звезд и горным вершинам, потому как деревья выглядели иначе. Юркнул между густых кустарников, чтобы выйти к небольшому каменистому плато, что создавало видимость некоего природного пляжа: пусть спуск в воду здесь и не совсем удачный, зато сама вода не кажется такой шустрой и холодной, течение огибает лагунку и несется дальше. — Надо же, дерево, на котором я сушил одежду, еще не выросло, — усмехнулся Цзян Чэн, оглядываясь по сторонам, указывая куда-то. — Тут такая удобная ветка должна быть, хоть тарзанку вешай. Или качели. Ты предлагал мне качели, но я отказался, не хотел ребячиться. Хотя сейчас думаю, что можно было бы и повесить. Тишина казалась оглушающей, и Ваньинь непривычно пытался ее заполнить болтовней, самому себе напоминая шисюна. Немного переживал перед сложным разговором и вынужденным прощанием. Стягивая накидку с обнаженных плеч, мужчина оглядел Хуаня, пытаясь понять его настроение. Было бы лучше оставить все разговоры на завтра и сегодня просто провести немного времени вместе, чтобы у него остались приятные воспоминания. И секретное место в горах, конечно, раз уж он так любит гулять по ночам. Сичэнь был на удивление очень благодарен тому, как быстро Цзян Чэн взял ситуацию в свои руки и заполнил атмосферу вокруг них разговорами и действиями. Совсем не хотелось портить настроение мужчине своими невеселыми мыслями и, стараясь изо всех сил делать заинтересованное лицо, юноша слушал и послушно следовал за ним, крепко сжимая чужую ладонь в ответ. На самом деле ему действительно было интересно все, что рассказывал и показывал Ваньинь, с одной лишь оговоркой на мысль о том, что это была их последняя ночь вместе, и оттого не могло не скрести на душе. Юному Ланю еще столько хотелось узнать от мужчины, ради этого он готов был не высыпаться всю оставшуюся жизнь. Как минимум ему еще хотя бы раз хотелось поцеловать Ваньиня. — Качели? — заинтересовано переспросил Сичэнь, переводя взгляд с дерева на Ваньиня и обратно. Юноша не был уверен, что точно представил то, о чем говорил заклинатель, но если все же его представление было правильным, то подобная вещь на территории Юньшэня выглядела бы совершенно неуместно. И в то же время очень необходимо. Юный Нефрит понимал, что мужчина старается изо всех сил отвлечь его, иначе пришлось бы говорить о том, о чем нужно было бы поговорить им обоим. Рано или поздно. Но Сичэнь ужасно не хотел этого и пытался оттянуть этот момент. Почему же сам Ваньинь не хотел говорить? Юноша не знал этого и боялся предполагать. В конце концов, могло оказаться так, что Цзян Чэн просто и не думал о том, чтобы поговорить. — Удивительно, но я не знал об этом месте, — произнес юный заклинатель, подходя ближе к кромке воды и бросая взгляд вниз на свое едва различимое отражение. — Не то чтобы я бегал ночами по лесам, сколько себя помню... Смеется тихо. — Вы... Мы занимались любовью прямо здесь? — Сичэнь обернулся, заинтересовано глядя на мужчину. — Неужели так можно? — Почему нет? Внутри что-то шевельнулось от того, с какой легкостью Лань Хуань задал такой интимный вопрос, хотя еще недавно разговоры о подобном вызывали в нем бурю эмоций. Ваньинь встретился взглядом с юношей и притормозил с раздеванием, то ли не желая смущать Сичэня, то ли отвлекаясь на разговор. — В теории, заниматься любовью можно где угодно, если это не мешает остальным. — Цзян Чэн закатил глаза и отвернул голову, будто бы осматриваясь. — Мы использовали разного рода барьеры, скрывающие звуки и укрывающие от чужих глаз, потому что тебе понравилось заходить слишком далеко, не дойдя до ханьши. Мужчина сопротивлялся таким порывам любовника, когда тот мог прижать его к стене прямо за углом столовой, отчего-то полюбив не тратить время на избавление от одежды. Было ли это напрямую обусловлено их тайными отношениями и долгими разлуками или же просто вскрылся какой-то фетиш главы Лань — кто знает. Ваньинь раздражался от таких актов желания, но сейчас рассказывал достаточно спокойно, где-то внутри признаваясь себе, что этот элемент нерва от возможности быть обнаруженными его даже заводил. — У нас было свидание. Мы расстелили одеяло прямо здесь, много говорили, занимались любовью и любовались звездами, пока не начало светать. Это было в новинку для нас обоих, — честно рассказывал мужчина, пока не решил продолжить и, наконец, вымыться. Потому он избавился от сапог, а следом развязал шнур на штанах и хотел было спустить их, но передумал и завязал потуже. — Ты говорил, что приходил сюда с братом, так что, видимо, нашел это место сам когда-то. Цзян Чэн прошел мимо Лань Хуаня, делая шаг в воду и сразу же погружаясь почти по колено. Дно оказалось непривычно незнакомым, но мужчина двигался осторожно, входя в воду сначала по пояс, а после и по грудь, заставляя себя привыкнуть к прохладной воде насильно. Если пройти глубже, пришлось бы бороться с течением, потому Ваньинь остановился здесь, плеснул воду в лицо и на горячую шею, наслаждаясь долгожданным расслаблением мышц, будто бы забывая, что он здесь не один. Стоило прихватить свечу или зажечь талисман, наверное, но небо оказалось безоблачным, и света звезд вполне хватало, чтобы не свернуть себе шею на скользких камнях под ногами. Обнажающийся на его глазах Ваньинь, впрочем, действительно отвлекал Сичэня от грустных мыслей, а вкупе с его рассказами, так и вовсе. Пожалуй, он все же еще не был готов к виду полностью обнаженного тела Ваньиня, хоть и слушал его рассказ с неожиданно большим интересом. Оттого не пожалел, что штаны остались на месте. — Кажется, я не очень сдержан в будущем, — издав тихий смешок, сделал вывод юноша. Он понятия не имел, какие ощущения и чувства испытывают люди, когда занимаются любовью, но, если они делали из адепта Гусу — самого сдержанного клана — столь нетерпеливого человека, не боящегося быть обнаруженным за непотребным делом… Видимо, они того стоили. Сичэнь немного нервно прикусил собственную губу, сминая пальцами рукава и наблюдая за мужчиной в воде. Едва ли она была холоднее, чем в источнике, и юноша не боялся ее, лишь заученные приличия оставляли его на берегу. В то время как неведомый соблазнительный голос шептал ему совсем противоположное, приводя все более убедительные аргументы, самым действенным из которых было то, что это их последняя ночь вместе. Удивительно, как малодушно юный адепт поддавался этой мысли, руша все свои внутренние барьеры и столпы воспитания, но, как он и говорил себе следом, он подумает об этом завтра. И Сичэнь разделся. Начиная с ленты, обнажался методично, но достаточно быстро, чтобы не передумать на полпути. Пальцы едва подрагивали то ли от ночного холода, то ли от волнения, но прошло не так много времени, как юноша оказался почти нагим — штаны тоже оставил на месте. Пальцы ног Сичэня осторожно коснулись воды, будто боялись слишком потревожить ее. Юный Нефрит честно пытался зайти аккуратно и тихо, дабы не рушить таинство совместного приключения. Ваньинь не торопил. Чего таить, было приятно почувствовать себя чистым, пускай ручей и не горячая ванна. Легкие волны сообщали о движении неподалеку, но он еще думал о том, как следует себя повести. На самом деле, духовных сил Цзян Чэна уже хватает на перемещение, и тем не менее он медлил исключительно из-за Лань Сичэня. Нужно было обязательно поговорить с ним, не сболтнув лишнего, чтобы не перевернуть историю как-то критически. Вряд ли он имел право на такое вмешательство в естественный ход вещей. С этой мыслью Цзян Чэн примирился еще в первый день. И вообще было достаточно времени для размышлений, больше, чем обычно у него есть. Этот юноша много сделал для Ваньиня, бескорыстно и самоотверженно. Мужчина чувствовал определенную долю вины за то, что вообще втянул его в это, и потому хотелось сделать этот последний вечер особенным для Хуаня. Чтобы в памяти осталось что-то большее, чем умные разговоры и странные открытия. И его уход, конечно же. Цзян Чэн не назвал бы себя романтиком, для него создание "особого настроения" казалось чем-то сродни темных техник заклинательства, потому мужчина всегда старался говорить в лоб о своих желаниях, если мог их озвучить, конечно. На искусные милости у него не хватало изящества и фантазии, потому его собственные ухаживания больше сводились к чему-то практичному, забота была колючей, самобытной, искренней. У его Лань Хуаня получалось лучше. Как творческая личность, музыкант и художник, он во всем видел прекрасное и спешил поделиться со своей черствой половинкой. Иногда Ваньинь даже проникался. Собравшись, Цзян Чэн умыл еще раз лицо и провел мокрыми ладонями по волосам, зачесывая назад челку, стоя вполоборота к молодому адепту, только сейчас поднимая на него серые глаза. Взгляд тут же упал на плечи и грудь, отмечая про себя, что он сам в этом возрасте не был в настолько хорошей форме, как Лань Сичэнь. Да и, наверное, никогда не будет. Эти Ланьские руки... Кхм. Может, не так плохо стоять на них по часу в день? Мужчина вел себя спокойно, чтобы не наводить лишней суеты и не подсказывать Хуаню, что тот может переживать или чего-то стыдиться. Он протянул руку в сторону юноши, дождался, когда ладонь ляжет в ладонь, и притянул его к себе, ругая себя за то, что вышло чуть более резко, чем он сам собирался. Развернув Сичэня к себе спиной, приблизился, обнял правой рукой через грудь за левое плечо и осторожно отклонил его назад, вынуждая устроить голову на своем плече и, возможно, прижаться лопатками к груди. Цзэу-цзюню тогда удалось заставить Цзян Чэна лечь, но сам он не думал, что заслужил такого доверия от молодого Сичэня. На самом деле, он внаглую копировал действия своего возлюбленного из будущего, не в состоянии что-то придумать самостоятельно. Тогда все было довольно... романтично? Мило? Уютно? Роясь в воспоминаниях, мужчина успокаивающе поглаживал пальцами правой руки чужое плечо, а левой рукой указал в небо. — Смотри. Эти девять звезд, — ведет пальцем от яркой звезды в стороны, бегло припоминая, что там ему рассказывал сам Хуань, — Это созвездие тигра. Или же это хвост от вот этого, — указывая дальше. — Скорпиона. Видишь, здесь клешни? Поэт из него так себе, хотелось откусить себе язык. Сичэнь рассказывал так мелодично, добавил какую-то легенду, но Ваньинь тогда был разморен после секса и совсем его не слушал. Кто же знал, что когда-нибудь пригодится? Щеки все же невольно вспыхнули и юноше оставалось лишь надеяться на то, что это случилось после того, как его повернули спиной. От парализующего смущения тело плохо слушалось, и юному Нефриту понадобилось пару мгновений возни, чтобы встать достаточно устойчиво и при этом не прижиматься к голому мужчине вплотную. В итоге, как бы ни крутился, он все равно был слишком близко, лопатками чувствуя чужую вздымающуюся грудь. Юноша вычислил странную закономерность, по которой каждый его порыв приблизиться к Цзянь Ваньиню заканчивался тем, что он приближался в буквальном смысле. Все ближе и интимнее. И Сичэнь уже не мог предположить, что должно случиться в следующий раз, когда он так невзначай решит прижаться к мужчине. Рассуждая об этом, юноша не сразу услышал, о чем ему рассказывали, а когда вслушался, невольно тихо хихикнул. Ваньинь был воистину мил в этот момент, но Лань Хуань тактично старался не думать об этом, разглядывал ясное небо и искал глазами то, что указывал ему чужой палец. — Клешни Скорпиона удивительно похожи на хвост Дракона, — не удержался и произнес Сичэнь, после издавая негромкий беззлобный смешок. На что мужчина скептически изогнул бровь и всмотрелся в небо, чуть наклонил голову, щурясь. — Что, больно умный? – поворчал Ваньинь, когда вдруг сам понял, что ни черта это не созвездие Скорпиона. Но смех юноши был настолько нежным, что заклинатель только выдохнул, закатил глаза и сам усмехнулся. – Это не тот Скорпион, это Драконообразный скорпион. Наверное. Я не слишком в этом хорош. Напряженная атмосфера как-то сама собой развеялась и получилось просто выдохнуть и перестать беспокоиться о том, что предстоит говорить о серьезных вещах. Цзян Чэн не забыл этого, просто... Чуть позже. Сейчас было приятно держать молодого заклинателя в объятиях, говорить глупости про звезды и смотреть в небо, когда прохладное от воды тело обдувает ночной ветер. Скоро станет совсем холодно, но еще какое-то время можно насладиться своеобразной идиллией. Цзян Чэн медленно выдохнул и скосил взгляд на Лань Хуаня, чтобы обнаружить, что он наблюдает за ним безотрывно. Какой бы смущающей и необычной для него ни была эта ситуация, она все же впечатляла неизбалованного Нефрита. Хотел ли он сказать это или еще что-то, но имел неосторожность повернуть голову, встречаясь лицом к лицу с Ваньинем, тут же замирая с так и приоткрытым ртом. Если до этого Сичэнь чувствовал, что заклинатель к нему слишком близко, то теперь он это ощущал в полной мере. Невольно залюбовался им, а когда Ваньинь обратил на него внимание и вовсе осторожно, но абсолютно бездумно чуть поддался вперед, легко и кратко касаясь чужих губ в поцелуе. Момент показался настолько идеальным, что Ваньинь поддался мгновению и слегка наклонил голову, позволяя юноше поцеловать себя, чтобы ответить секундой позже, будто бы желая убедиться в том, что ему не показалось и Сичэнь действительно хотел этого сам. Отказать не получилось. Цзян Чэн целовал его медленно и нежно, сродни тому, как делал это на складе еще вчера, мягко пощипывал губы, трепетно касался короткими поцелуями. Мокрые пальцы свободной руки легли на шею юноши, большой поглаживал бархатную кожу щеки. Все происходило так гармонично правильно, что мужчина просто разрешил себе это. Все это явно медленно, но верно двигалось к чему-то невообразимому, чего Сичэнь не мог себе представить, но его тело отзывалось жаром внизу живота в предвкушении, точно как в тот раз, когда ему срочно пришлось скрыться с глаз Ваньиня из-за своего постыдного вида. Лишь воспоминания об этом смогли хотя бы немного облагоразумить Лань Хуаня и прежде, чем он готов был прижаться к чужому телу вплотную, окончательно доводя и себя, и заклинателя до точки невозврата, как можно деликатнее, но все же по-юношески неуклюже и рвано, прервал поцелуй, сам же издавая почти разочарованный стон. Однако же от мужчины он так и не отстранился — и не только потому, что уже откровенно грелся в объятиях его рук — вместо этого рассматривая его лицо, запоминая его черты, морщинки и изгиб губ, забравших первый поцелуй юного Нефрита, будто у него больше не будет такого шанса. Цзян Чэн неглуп, пусть и ведет себя, точно полный идиот. И видит эти взгляды и желания, что стоят за ними. Он сам заложил их по неосторожности, и хочется оставить все так, чтобы не пришлось потом жалеть, потому что сожалений в жизни Цзян Чэна и так достаточно. — Иди вытирайся, пойдем обратно. Я сейчас, – пропуская Лань Хуаня вперед, чтобы тот успел что-то на себя накинуть и меньше ощущать смущение. Сичэнь даже почувствовал легкий укол разочарования, когда Ваньинь начал собираться обратно на склад. Ночь и купание были так хороши сейчас, что прерывать это не хотелось, чем бы это ни кончилось, и лишь понизившаяся температура и более холодный ветерок, обдувавший его плечи, заставили его послушаться слов мужчины и неспешно отправиться на берег, напоследок окунувшись с головой в воду. Последнее действие, впрочем, было очень кстати сейчас — прохладная вода помогла привести мысли в какой-никакой порядок. Менее приятной от этого ночь не стала, но, по крайней мере, юноша смог сделать передышку. Мокнуть полностью не хотелось, поэтому Лань Хуань решил лишь обойтись штанами, ботинками, нижними одеждами и поясом, аккуратно сворачивая оставшиеся вещи и мысленно благодаря Ваньиня за то, что позволил ему одеться без лишних вопросов и взглядов. Рассчитывая, что пары минут ему вполне хватит, чтобы прийти немного в себя, Цзян Чэн демонстративно чуть отвернулся и умылся, позволяя парнише не чувствовать дискомфорта под его взглядом. Потому как хотелось, конечно, наблюдать за струящейся по волосам водой, полюбоваться блестящей от влаги кожей, но правильнее было воздержаться. И только когда серые глаза поймали на Хуане белые одежды, Цзян Чэн направился к берегу, выжимая по пути волосы. Насухо вытереться не вышло, да и не то чтобы он пытался. Потянувшись, мужчина молча надел штаны и накинул на плечи накидку, более не обременяя себя одеждой, промокнул шею нижним ханьфу и смял его в руке. — Ты готов? Пойдем, – позвал Ваньинь, направляясь к кустам, сквозь которые они пришли сюда. Глаза совсем привыкли к темноте и ориентироваться было несложно, несмотря на отсутствие тропинки, которую помнил Цзян Чэн из своего настоящего. На складе было контрастно тепло, и заклинатель облегченно вздохнул, закрывая за ними дверь. По дороге он почти не говорил, так как мысли путались и предательски подбрасывали картинки воспоминаний нежных прикосновений робких пальцев к груди, поцелуев и дыхание Лань Хуаня на губах, и стоило огромных усилий прогонять морок прочь. Нужно... спать? По спонтанной традиции Лань Хуань сейчас просто-напросто должен был лечь спать вместе с Ваньинем. Но делать этого юноше не хотелось, пусть он все еще был рядом с мужчиной, быстротечный сон — это не то времяпровождение, которым должен был запомниться их последний день. Последний день… От одной только этой фразы к горлу подступал комок. Время летело так стремительно, когда его хотелось задержать, что Сичэнь чувствовал, как в его груди медленно, но верно разрастается отчаяние. Цзян Чэн почти готов поговорить. Почти. Говорить нужно, необходимо, он подбирал слова во время медитации сегодня днем и даже выяснил, какие темы хочет затронуть, но язык не поворачивался, особенно когда он видит перед собой это растерянное лицо. Но глава Цзян, Саньду Шэншоу, сострадания не знает. Правда ведь? Как тяжело, порой, соответствовать титулу. — Мой меч, Саньду. Ты принес его? — спросил осторожно, будто одной фразой может не просто расстроить молодого адепта, но разрушить его до основания. Скользнула мысль оставить ему колокольчик, как он когда-то сделал для возлюбленного, но тут же задумался и нахмурился, опускаясь на самодельную постель и прислоняясь к ней спиной. Смотрит перед собой, собираясь с мыслями. — Боюсь, я не смогу что-то оставить тебе... знаешь, на память? Это вызовет слишком много вопросов, а я не могу тебя так подставить. Это будет дикий скандал, если кто-то найдет у тебя лотосовый колокольчик, последствия могут быть политического характера. — подняв тяжелый взгляд на Сичэня, будто бы пытаясь передать всю ощущаемую им вину. — Прости за это. Ты очень много сделал для меня, Лань Хуань. Мне даже нечем тебе отплатить за всю твою заботу. Дожили. Глава клана — и в таком дурацком зависимом положении. Адепт рисковал своей репутацией ради того, чтобы выходить его на старом складе, а теперь все, что Ваньинь может сделать, это поблагодарить его — и уйти. Сичэнь почувствовал, как внутри что-то отозвалось тупой, ноющей болью. Теперь это случалось с ним периодически и это ему совершенно не нравилось — в конце концов, он не собирался расплакаться прямо перед Ваньинем. А плакать хотелось, а еще лучше — скулить. Скулить от неизбежности того, что должно было случиться. Но ведь это было правильно, верно? Верно, но Сичэнь впервые за всю свою короткую жизнь, не чувствовал удовлетворения оттого, что делает что-то правильно. И ведь у него даже ничего не оставалось на память. Чего-то, что он мог бы временами держать в руках, успокаивая свою уже недетскую тоску по другому человеку. — Ничего страшного... — негромко произнес он, сминая пальцами собственные рукава и неуверенно улыбаясь. — Ты говоришь верные вещи. Думаю, произошедшее здесь за последнюю неделю уже будет достаточным подарком для меня, в конце концов, воспоминания есть воспоминания, и они тоже важны. Запустив пальцы в цзянькунь, Лань Хуань бережно вытащил оттуда странного вида талисман, переместивший Цзян Чэна в это время, а после и Саньду, спрятанный для безопасности при обнаружении раненого чужака. Еще раз ненадолго задержав на нем взгляд и проведя пальцами по узорам рукояти, Сичэнь невольно залюбовался, но после взял меч обоими руками и протянул его Ваньиню, не поднимая на него взгляда и в очередной раз самозабвенно ругая себя за убитое состояние, будто упреки внутри его же головы могли помочь ему воспрянуть духом и с легким сердцем отпустить мужчину. Меч был той последней важной вещью Цзян Ваньиня и, отдав его, юный Нефрит будто окончательно отпускал возлюбленного. Совершенно отчаянно отпускал, ловя себя на мысли, что может было бы лучше, если бы Ваньинь ушел прямо сейчас? Резко и без долгих прощаний. Сичэнь вернулся бы в свои покои и лег спать, а наутро очень сильно постарался бы представить, что произошедшее за последнюю неделю и свалившийся на его голову незнакомец — всего лишь очень правдоподобный сон. Ведь все равно же от Ваньиня не оставалось ничего материального на память. И лишь необъятная забота, которой было полно в сердце Сичэня, не позволила ему отправить в путь человека, который еще даже не успел высохнуть после купания. А, может, это было просто той маленькой зацепкой, которая не позволяла расстаться с мужчиной все же так скоро. Артефакт. Он — причина всего произошедшего. Цзян Чэн крутит талисман на шнурке, что еще пару дней забрал у Вэй Ина. Или сколько дней прошло? Около недели? Цзэу-цзюнь наверняка извелся весь. Ничего, через полдня Ваньинь ему сам расскажет все, что произошло. Проводя пальцами по узорам, поджал губы и поднял глаза на юношу. Отвратительно. Это лицо, с трудом прячущее эмоции, опущенный взгляд, неуверенный голос. У Цзян Чэна сердце сжалось. Казалось бы, сейчас нужно как раз поговорить об этом всем и попытаться успокоить адепта, но, стоило представить, что после всех этих прощаний, Сичэню еще нужно было как-то спать, идея отпала сама собой. Не хватало только ночи волнений. Ответа не находилось, мужчина был слишком плох во всем этом. Этом. Утешении, эмпатии, сочувствии. Атрофированные эмоции пока не научились выдавать что-то столь тонкое, и пускай Цзян Чэн признавал тот факт, что будет скучать по парнишке, даже когда вернется в свое время, вывести ситуацию в какое-то более-менее приятное русло не выходило. Ваньинь глубоко вдохнул и, взяв меч из чужих рук, отложил его на пол к вещам, даже не взглянув. Туда же отправился демонический талисман. Похлопал по месту подле себя, чтобы юноша сел. — Лань Хуань. Посмотри на меня. – Цзян Чен смотрел на будущего главу клана снизу вверх, сидя перед ним на постели, взяв его за руку. – Ты не можешь себе представить, какой ты… ох, замечательный. Я не должен был быть здесь, но наша встреча что-то дала нам обоим, так? «Пожалуйста, не делай такое лицо, я не могу его видеть, я так…» — … Люблю тебя. Лань Хуань. Неважно, в каком ты времени, какого ты возраста. Ты это ты, и я отдал тебе свое сердце. Получилось так слащаво, что во рту осел приторный осадок. Но Цзян Чэн проигнорировал его, решив, что оно того стоит, если то принесет его возлюбленному покой. Сжимая пальцы в ладони, прижимаясь к ним губами, Ваньинь вздохнул, мысленно перебирая еще что-то приятное. Хоть что-то. Мозг отказывался сотрудничать, и заклинатель просто замер в таком положении. Пальцы юноши дрожали и, к неудовольствию самого Сичэня, совсем не от холода, стоило только мужчине коснуться их губами, юноша призвал всю свою силу воли, чтобы перестать дрожать и выдавать свои волнения так легко. Но Ваньинь все прекрасно видел, читал Лань Хуаня без каких-либо затруднений, и последнему только оставалось смущенно и удрученно опустить взгляд, не смея отнять свои пальцы от чужих губ. «Люблю тебя». Ваньиню так просто давались эти слова, но так искренне, что Сичэнь вновь и вновь чувствовал, как его мысли путаются в крепкий узел. Эти слова значили для него много, но в то же время загоняли в тупик — разве такие признания не должны были означать, что любящий тебя человек будет хотеть быть с тобой? Так почему же Ваньинь не мог остаться с ним здесь? Они бы точно что-нибудь придумали и не пришлось бы прятать адепта клана Цзян всю оставшуюся жизнь на этом складе… Нет! Юный Нефрит мотнул головой, отгоняя столь эгоистичные рассуждения. Его учили не этому, да и сам он не позволил бы привязать к себе человека, который принадлежал другому миру. И другому Сичэню. Как бы его сердце ни скулило, он по крупицам собирал в себе самообладание, чтобы не удариться в отчаяние окончательно и найти хоть что-то положительное в сегодняшнем вечере. На ум пришли воспоминания о купании, и Лань Хуань невольно улыбнулся — Цзян Ваньинь был с ним так бережен и добр, пытался создать какую-никакую атмосферу, рассказывал о звездах. Это их последняя ночь вместе. Ваньинь мог уйти прямо сейчас, но предпочитал остаться, чтобы побыть с ним еще чуть-чуть. Не хотелось омрачать прощание слезами. Лань Хуань позволил себе еще немного — приблизился и осторожно положил голову на плечо возлюбленного. Цзян Чэн тяжело вздохнул, но не пошевелился.