Когда Цзян Чэн хотел как лучше

Совсем не сразу Ваньинь обнаружил подле себя Сичэня. Проморгался, будто бы решил, что ему показалось, а после облегченно вздохнул и прикрыл глаза, скользя рукой чуть выше талии юноши, сгребая его в охапку и притягивая ближе. Хотелось уткнуться в родное тело носом и позволить себя успокоить. Любовь и нежность так избаловали его, что стало противно от собственных желаний. Ладно, всегда можно отмахнуться, что тот рискует сползти с лежанки на пол и... все такое. Сичэнь, с усилием разлепляя глаза, уже собирался оправдывать свое внезапное положение здесь на постели, но тут же осекся, будучи прижатым к той же груди, с которой уже успел так близко познакомиться. Тело мужчины мелко дрожало, а сердце так громко и быстро колотилось, что Хуань просто не позволил себе отдернуться, насколько бы смущающей для него ни была эта ситуация. Его обнимали настолько крепко, и в то же время трепетно, что юного адепта просто парализовало. Это было невероятное ощущение — осознать, насколько сильно в нем нуждаются… ну, пусть даже не в нем, а в ком-то, кто очень сильно был на него похож, но все же. Сичэнь осторожно протянул руку и несмело приобнял мужчину почти примерно там же, где тот обнимал и его. Остатки сна не хотели отпускать, и мужчина немного нервно поглаживал пальцами спину юноши, перебирая кончики прядей, стараясь себя успокоить. — Ваньинь… — негромко позвал, несмело и неловко — все же ему было сложно называть взрослого господина по имени — невольно выдыхая куда-то в район чужой шеи, облизывая пересохшие губы и поднимая взгляд. — Тебе приснилось что-то плохое? Приснилось. Справляться с паническими атаками он научился давно, и последовательность действий въелась на подкорку: сосредоточиться на тактильных ощущениях, найти взглядом пять металлических предметов, потом десять деревянных. Контролировать дыхание. Контролировать мысли. Скоро отпустит. Так он делал каждый раз, вздрагивая в пустой постели в своих покоях в Лянхуа. С Хуанем было все иначе, одно его прикосновение, одно объятие могло укрыть от любой боли. Это неправда, но так казалось. И сейчас паника отступала, стремительно и безвозвратно, сердце возвращало нормальный ритм. Чужое дыхание на шее ощущалось так остро, что Цзян Чэн вздрогнул еще больше, чем от ответного объятия. Тучи над головой рассеялись и взгляд слегка прояснился. — Это просто сон, — вздохнул мужчина, убеждая не то юношу, не то себя самого. Не хотелось думать об этом. Чувствуя чужую руку, Ваньинь сделал последний тяжелый вдох и расслабился, чуть согнувшись, прижался лбом ко лбу юноши. Сейчас Цзян Чэн думал о том, что молодой Хуань лег к нему сам. Приятно. Хотелось больше близости. Он скучал, и состояние сейчас было не самым уверенным, а таким мог показаться только перед своим возлюбленным. За все то время, что молодой Сичэнь провел вместе с Цзян Ваньинем, он еще никогда не видел мужчину таким потерянным и беззащитным. Для заклинателей не менее важным было защитить свой разум во время сна от вторжения злых духов и негативных мыслей, что, очевидно, давалось Ваньиню с трудом. Ему нужна была близость. Знакомая, родная. Не думая ни о чем таком, мужчина закрыл глаза, потерся носом о нос Сичэня и потянулся за поцелуем, но замер, не успев приблизиться сильнее. Наверное, не стоит этого делать. Все-таки, пускай это и есть его Хуань, у него совсем другие мысли на этот счет. Может, для него это будет слишком смущающим или... он же не делал такого никогда. — Можно тебя поцеловать? — прошептал едва слышно, заглядывая в глаза, терпеливо выжидая бурю эмоций на лице юноши, пока тот обдумывал вопрос и принимал решение. Предел близости и так был нарушен уже давно, но заклинатель все продолжал и продолжал заполнять собой, своим запахом все личное пространство Сичэня, у которого просто уже не было шанса сопротивляться. Он утопал в запахе мужчины, в его прикосновениях, дыхании и взгляде и, к стыду благочестивого Хуаня, где-то глубоко в своем сознании, он был согласен уже на все еще до того, как Ваньинь задал вопрос. Однако это не означало, что этот самый вопрос не обескуражил его и не заставил уставиться на мужчину со смесью изумления и смущения. Одно дело, когда твои неприличные фантазии видишь только ты, а другое, когда самая смелая из этих фантазий пытается воплотиться в реальность прямо сейчас. Ваньинь не хотел его заставлять и не хотел просить, и смог бы сделать что-то только с полного согласия. Чужие губы так близко... В этом же нет ничего настолько плохого, верно? Стоило лишь соблазнительным мыслям напомнить о том, в каком положении они оба находились и допустить лишь на мгновение, что они так далеко от любого другого адепта, что никто не узнает об этом, так сразу же юноша несмело кивнул. Согласие казалось таким долгожданным. Цзян Чэн рвано вздохнул, прикрыл глаза, медленно приблизившись и трепетно касаясь губ Лань Сичэня своими, давая мгновение привыкнуть к их мягкости. Ничего жесткого сейчас не хотелось, Ваньинь лишь сминал своими губами чужие, пощипывал поцелуями, даже языком не касался. Ему не хватало этого — и получить желаемое казалось жизненно необходимым. Но, кроме того, хотелось показать молодому Хуаню, как это приятно, когда можно выражать свою глубокую любовь к другому, как это важно. Одно лишь задевало Сичэня и не давало полностью отдаться процессу — мысли о том, что, должно быть, Ваньинь представлял сейчас совсем не его. И целовал не его. Может, он вообще не до конца проснулся, и сейчас видел своего возлюбленного — того Сичэня из будущего. Юный адепт почувствовал странный укол обиды и вины за то, что, наверное, сам же и обманывает мужчину, чье сознание все еще должно быть воспалено после страшных снов. Но лишь на пару мгновений, пока поцелуй — его первый поцелуй — не накрыл его с головой. Не оставалось больше никаких мыслей, лишь ощущения чужих прикосновений, настолько невероятных, что юному адепту казалось, что если он не захлебнется ощущениями, то эмоциями — точно. Даже вышколенное терпение будто отключилось, и Сичэнь почувствовал, что хочет еще. Что-то должно было быть за этими невероятно ласковыми и любящими поцелуями, в которых юноша утопал и пытался несмело повторить. Но… Мало. Даже неожиданно для себя, Сичэнь плавно поддался вперед, не прерывая поцелуев, укладывая мужчину на спину и забираясь на него сверху, усаживаясь аккуратно чуть выше паха. Сжимать своими бедрами кого-то было настолько странно, приятно и вульгарно, что, на мгновение юноша подумал о том, что, узнай о его выходках дядя — выбил бы из него линейкой весь дух. Но оно того стоило. Вжимаясь грудью в чужую и невольно роняя выбившиеся прядки волос на лицо мужчины, юноша продолжал все еще не очень умело елозить губами по чужим, изо всех сил стараясь делать все правильно, но уже пытаясь зайти дальше — по абсолютному наитию начиная посасывать и не больно покусывать губы Цзян Чэна. Ваньинь ощущал унизительную, по его мнению, потребность быть утешенным, потому тянулся за лаской, таял под прикосновениями, пускай и не привычными, несмелыми, но все еще нежными. Это было так пленительно — узнавать новые грани Сичэня, замечать то, на что не обращал внимания раньше, ибо познакомились они позже, когда Нефрит уже заработал репутацию жемчужины своего времени. Дотянуться до него, казалось, почти невозможно. Сейчас же Цзян Чэн сжимает юношеское крепкое тело в объятиях и трепетно целует, надеясь показать всю свою глубокую любовь к любой из граней Лань Хуаня. И даже так он умудрялся удивлять Ваньиня. От юноши веяло нетерпением, он быстро вошел во вкус и уже старался перенимать инициативу в поцелуе. Мужчина, в свою очередь, мягко корректировал его, деликатно подсказывал своим примером, как превратить рваные мокрые мазки губами во что-то более вкусное и приятное. И если он был готов закончить, обняться и попробовать уснуть, то у Сичэня были другие планы. Цзян Чэн привычно поддался толкающей его в грудь ладони, укладываясь на спину, и только спустя мгновение пришло осознание, что что-то не так. Он даже глаза приоткрыл, чтобы увидеть перед собой тронутые смущением щеки. Легкие полуукусы разливали по телу тепло. Ваньинь недолго терялся, устраивая руку на талии молодого адепта, пальцами второй забираясь в его волосы, позволяя немного поддаться моменту и скользнуть по нижней губе Хуаня кончиком языка, будто пробуя на вкус и позволяя привыкнуть. Это было до невозможности приятно, настолько, что Сичэнь почти задыхался. Было ли ему когда-нибудь настолько хорошо? Юноша затруднился бы ответить. В тренировках сердца и разума с малых лет он оттачивал свое мастерство владения эмоциями и желаниями, и именно в этот момент все слова его учителей вдруг оказались пустым звуком. Это было неприлично. Аморально. Постыдно. Его целовал и трогал взрослый мужчина где-то на окраине территории его собственного клана, юному адепту впору было после этого простоять на коленях перед Стеной Правил до конца своих дней. Но это было настолько хорошо, что Хуань невольно издал едва слышный полустон-полувыдох в чужие губы, вжимаясь в мужчину все ближе и чувствуя странную тягу внизу собственного живота и едва ощутимое давление от чужого паха. Все это происходило скорее интуитивно, чем специально: Ваньинь сжимал пальцами ханьфу на спине Лань Сичэня, поглаживал. Но после почувствовал, насколько тяжелым становится его дыхание, как ласки находят отклик в его теле, как жар опускается в низ живота и как член отзывается на него. Осознание происходящего мягко напоминает о деликатности момента и о том, что его возлюбленный, пускай и привычно темпераментный, все же очень молод. — Хуань, — осторожно позвал в поцелуй, не желая намекнуть или создать ощущение того, что ему что-то не нравится. И тем не менее стоило остановиться, пока он еще может контролировать свое возбуждение. Увлекшись поцелуем, юноша и не сразу услышал, что его зовут. Это происходило где-то там, на поверхности тех чувств, что его затянули в себя. Ваньинь выглядел взбудораженным и в то же время разморенным ласками, вряд ли сам Сичэнь был лучше. Ему в самом деле стоило сейчас подорваться и бежать к Стене или же к самому Лань Цижэню. Но ноги и не думали слушаться, предательски отказывая хозяину, даже когда он начал подавать сигналы к подъему. Само тело юного адепта, похоже, не собиралось менять близость чужого тепла и ласк рук на ночной пронизывающий ветер, щебенку под коленями и холодный камень перед глазами. Не хотелось испортить момент. Ваньинь боялся, чтобы его реакции отпечатались чем-то плохим и постыдным в памяти Сичэня. Цзян Чэн шустро пораскинул мозгами и горячо вздохнул, слегка отстраняясь и наклоняя голову чуть набок, едва заметно, совсем немного увеличивая дистанцию между ними. Улыбнулся уголком губ. — Как тебе твой первый поцелуй? — Это было... Ох... — было трудно говорить сейчас в принципе, особенно учитывая их положение, особенно о том, что происходило пару мгновений назад. — Это было невероятно… Наконец смущенная улыбка коснулась его губ, а взгляд убежал в сторону, цепляясь за свернутую на столике ленту. Не иронично ли было то, что, стоило Сичэню снять ее, как он тут же оказался в постели с Цзян Чэном. Даже скорее «на» Цзян Чэне. Ваньинь медленно вздохнул, позволив себе расслабленно улыбнуться от реакции Сичэня на их поцелуй. Он мило смущается, и где-то внутри мужчины теплела мысль о том, что он смог оставить юноше приятные воспоминания. До того, как будет вынужден покинуть его. — Извини, я не знаю, как так вышло... — добавил Хуань, осторожно приподнимаясь. — Мне стоило проявить больше благоразумия… Могло показаться, что юноша жалел о том, что делал, но даже когда он слез с мужчины и сел на край постели, он все еще ощущал чужое тепло и поцелуи на своих губах. Губы приятно пылали, и Сичэнь невольно коснулся их пальцами. Хотелось еще. Очень. Цзян Чэн медленно сел вслед за Лань Хуанем, молча наблюдал за тем, как тот коснулся губ, и, не пытаясь скрыть своих действий, запустил руку в штаны и поправил член, чтобы стояк лежал удобнее. На самом деле, был большой соблазн коснуться себя и приласкать, а еще больший соблазн — поцеловать юношу вновь и позволить то же самое сделать ему. И стоило огромных усилий прогнать все эти мысли. Ваньинь цеплялся за смущение парня и потому глубоко вздохнул перед тем, как открыть рот, случайно перебивая фразу о еде: — Я принес ужин, — невпопад произнес заклинатель, в попытках перевести тему и успокоить себя и свое тело. — Хуань, — позвал мужчина, придвинувшись ближе и разрешив себе приобнять молодого адепта за талию и устроить подбородок у него на плече. Аромат сандала навевал воспоминания о доме. Не о том доме, что в Лянхуа, но о твердом плече и ласковом голосе. — Ты не должен извиняться. Если тебе было приятно, я счастлив. Заклинатель шумно выдохнул, коротко чмокнул плечо Сичэня сквозь одежду и сел, чуть отстраняясь, пододвигаясь ближе к столу. — Ты так заботишься обо мне, — усмехнулся. — Рядом с тобой мне легче. От твоего внимания я поправляюсь. Твоя нежность согревает сердце. Ты не сделал ничего, за что должен извиниться. Цзян Чэн поправил накидку, сползающую с плеч, взглянул на наблюдающего за ним Хуаня и произнес легко, будто бы это было что-то обыденное и будничное. — Я люблю тебя. А после обернулся на еду, подобрал палочки. Есть не особо хотелось, так как в мыслях он еще укладывал Сичэня на свое место, нависая над ним, покрывая поцелуями его шею и грудь. Черт, нужно было срочно отвлечься. «Если тебе было приятно...» Приятно, еще как приятно, но Сичэнь боялся, что это был бы совсем не весомый аргумент в разговоре с дядей, и сам факт того, что его племянник целовался с мужчиной, уже обещал аукнуться дисциплинарными линейками. Лишь мысль о том, что делал рукой в своих штанах мужчина, кардинально отвлекла юношу от угрызений совести. Теперь было очевидно, что ему не показалось и в тот момент, когда он, не обдумав, залез на Ваньиня, почувствовал в районе паха совсем не сбившуюся в ком ткань одежд. Это осознание заставило покраснеть от смущения сильнее, чем за все предыдущие действия. Он вызывал у Ваньиня... желание? Сичэнь все еще смутно понимал, чем лично для него могло это обернуться, но вкус чужих поцелуев, ощущение рук на своем теле, и более того — самое очевидное проявление неприличных мыслей — все это в совокупности заставляло юношу испытывать смешанные чувства. Начиная от самой толики страха и заканчивая абсолютно дикими мыслями: «а почему бы и нет?..» Они уже поцеловались — и кара с небес на них не снизошла. Тогда разве настолько велик шанс, что их накажут, если они зайдут дальше? Совсем немного. Лишь бы узнать, что может быть больше поцелуев и ласк. Они все еще были одни на этом складе, и если бы сейчас Сичэнь залез на чужие колени, прижался ближе и развязал пояс... Неприличные мысли отозвались снова тяжестью внизу живота Хуаня и тот постарался выкинуть их из головы — не хватало, чтобы и он тут был возбужден. Вряд ли бы он сам смог с таким поразительным достоинством сидеть с возбужденным членом в компании того, из-за чего это возбуждение и случилось. Благо сам Ваньинь помог ему отвлечься. На смену взбудораженному состоянию медленно, но неизбежно пришло ноющее, и юноша опустил взгляд в пол как раз в тот момент, когда мужчина отвлекся на еду, и не мог заметить изменения чужого настроения. Хуань и сам досадовал, что эмоции так резко поменялись — это было не похоже на него, он ведь учился управлять собой, сколько себя помнит. Но с Цзян Чэном все и до этого было иначе, так почему же должно было что-то измениться сейчас? Может, стоило, конечно, включить свет, но глаза и так привыкли к темноте, и не хотелось разрушать какую-никакую атмосферу вечера, даже если полным абсурдом выглядит уже то, что Ваньинь игнорирует свой стояк, чтобы спокойно поесть. Хотя вкус поцелуя перебить не получается. Горьковатый привкус чая еще ощущается на языке, губы слегка припухли после настойчивых ласк. Было хорошо. Просто и комфортно. Но, похоже, только ему. — Если я веду себя с тобой так, как ведет Сичэнь из будущего, то я рад, — негромко произнес юноша, самого себя ругая за то, что не смог сдержать язык за зубами, но останавливаться было уже поздно. — Ничего страшного, если ты представляешь, что ты сейчас с ним, даже... Когда целуешь меня. Ты скучаешь по нему, и я понимаю. Думаю, для него очень ценно слышать, что ты его любишь. Юноша самую малость лукавил и умалчивал о том, что сейчас чувствует толику ревности к самому же себе из другого времени. Ваньинь относился к нему хорошо и Хуань делал это в ответ, но в итоге мужчина же все равно вернется к своему более взрослому и опытному любимому. Разве неопытный эмоциональный подросток мог с ним сравниться? Ваньиню оставалось совсем немного до выздоровления, и он покинет его, а Сичэнь останется один как раньше, лишь с той разницей, что теперь он знал, как себя чувствуют любимые кем-то люди и как этого будет ему не хватать. Цзян Чэн повернулся к юноше и выгнул бровь, будто желая понять, шутит ли он или говорит серьезно. И почти с ужасом обнаружил подавленное состояние Нефрита, которое тот пусть и пытался скрыть, для взрослого мужчины казалось очевидным. Заклинатель чуть не подавился едой. — Что ты такое говоришь? — выпалил тот бездумно, возмущенно и, чего таить, зря. Быстро прикусил язык, закрыл глаза и стиснул зубы, мысленно считая до десяти. Этому его учил Сичэнь. Внутренний покой и дать себе время перед ответом. Глубокий вдох. Процедив воздух, Ваньинь отложил палочки и повернулся уже всем телом, настойчиво взял ладони молодого адепта в свои, даже если тот дернулся от неожиданности. Сичэнь и понятия не имел, насколько сильно загрузил себя, пока чужие ладони не накрыли его и не сжали. Вновь почувствовать чужие прикосновения оказалось даже острее, чем до этого. Именно это и имел в виду юноша, когда думал о том, что потеряет вместе с вернувшимся в свое время заклинателем. К нежному отношению, действительно, с легкостью можно было привыкнуть и юный Лань не представлял, почему так легко этот мужчина выводит его из равновесия и что он будет делать без него. Ваньинь чуть помолчал, подбирая слова, нахмурился, когда понял, что сообразить что-то дельное не вышло, вздохнул еще раз и поднял на карие глаза юноши тяжелый взгляд. Тяжелый, но незлой. Для Цзян Чэна было важно сейчас донести свои мысли и потому он нервничал. — Ты не ведешь себя как «Сичэнь из будущего», — вздохнул. — Ты и есть Сичэнь. Мой Сичэнь. Я просто. Ох. Я попытаюсь, ладно? Я не готовил такую речь. Поджав губы, мужчина помолчал еще немного и будто бы сам себе кивнул. — Я не думаю, что ты какой-то другой или он какой-то другой. Потому что ты — это ты сейчас и... тогда. Я знаю, что это сложно, просто я думаю так, будто бы это не я переместился в прошлое, а на тебя наложили проклятье, из-за чего ты помолодел и потерял память. Насовсем. Звучало глупо, но Цзян Чэн не хотел поправлять себя. Он неловко улыбнулся уголком рта, гладя большими пальцами по тыльной стороне ладоней. — Ты не помнишь, как мы шушукались в постели после Собрания глав о том, как нас достали эти собрания. Не помнишь, как ухаживал за мной почти две недели, когда я отказался вставать с постели и явно приукрашивал свою болезненность. Не помнишь, как по-дурацки мы впервые поцеловались и… занялись любовью. Не помнишь, как рисовал лотосы, сидя на пристани в Лянхуа до самой ночи, что тебя пришлось оттаскивать за подол накидки, — усмехнулся. — Не помнишь, как впервые попробовал острый суп и потом весь вечер ел мороженое, сетуя на то, что в Юньшэне нет сладкого. Ты просто не помнишь, но это не значит, что этого не было, или что я там был с кем-то другим. Мужчина сделал еще глубокий вдох и медленно приблизился, прижимаясь лбом ко лбу юноши, закрывая глаза вовсе. — Я не представляю никакого «его», ведь «он» и так со мной. Я бы хотел показать тебе все свои воспоминания и, может быть, тогда мне не придется быть таким осторожным, боясь тебе сболтнуть что-то, что тебя шокирует. Или спрашивать разрешения, чтобы поцеловать. Потому что у тебя нет воспоминаний о сотнях наших поцелуев. И ты прямо сейчас строишь новые воспоминания обо мне. И я должен быть деликатен. Потому что моему молодому Цзэу-цзюню еще только предстоит доучиться и стать главой Великого клана. И встретиться с Цзян Чэном, помолодевшим и потерявшим память насовсем. И построить с ним новые воспоминания… — почти шепотом. — … Понимаешь? Хотелось надеяться, что он понимает. Потому что лучше сказать не получится. Не сдержав эмоций, Ваньинь мягко, но крепко обнял Лань Хуаня за плечи, медленно поглаживая ладонью между лопаток. — Я так люблю тебя. Понятия не имею, почему не говорю тебе этого, — мазнув по виску губами, зарылся носом в волосы. — Наверное, потому, что я трус. И показывать свои эмоции для меня — признак слабости. Знаю, что это не так, но ничего не могу поделать с собой. Прости меня за это. Ты такой замечательный. Я тебя не заслужил. Ваньинь говорил. Много. Говорил так мягко и держал его ладони так нежно, что Сичэнь по-настоящему чувствовал, что каждое его слово было обращено к нему и было правдиво. Мужчина путался, запинался, и Хуань ловил себя на невольной улыбке. Сердце начинало заходиться в частых ударах тем больше, чем дольше Ваньинь изливал ему душу. Честно, юноша не очень понял момент с проклятием и сменой возраста, но последующие примеры заставляли его ловить каждое чужое слово едва ли не с придыханием. Все это звучало как нечто настолько прекрасное, что Хуань и не мог представить себя частью этого, было невыносимо не чувствовать и не видеть того, что чувствовал и видел Ваньинь. И он сам из будущего. У Хуаня была прекрасная возможность вновь упасть в уныние, но все еще навостренные уши уловили последние фразы мужчины. «Помолодевший Цзян Чэн…» А ведь действительно, в его мире все еще существовал свой Ваньинь. Сейчас где-то там в Лянхуа он спал и знать не знал ни о своем будущем, ни о чувствах, которые он в будущем разделит с главой Лань. Было странно думать о том, что где-то есть юноша, которого Сичэню предстояло полюбить, потому что его взрослая версия просто заворожила его. Или потому, что это просто-напросто была судьба. Юный Лань соврал бы, если бы сказал, что без всяких условий только что полюбил того юньмэнского юношу, с которым пока еще не был знаком — все-таки Ваньинь из будущего завладел его впечатлительным сознанием и неспокойным сердцем полностью. Но все же внутри Сичэня было посеяно семя любопытства и симпатии, которому нужно было дать достаточно времени, чтобы прорасти. — Понимаю... кажется, - неуверенно, но с улыбкой произнес юный адепт, утыкаясь носом в чужую шею и прижимаясь ближе. — Если хоть что-то можно понимать из того, что сейчас происходит. — Я... думаю, я тоже люблю тебя, — Хуань почувствовал, как его лицо бросило в жар и зажмурился, будто так он чувствовал себя смелее. — И думаю, я знаю о твоих чувствах и не хочу тебя заставлять превращать их в слова. Нельзя судить кто и какого человека заслужил... Ваньинь почти снисходительно улыбнулся уткнувшемуся в его шею юноше, рассыпающего такие громкие слова. Не то чтобы совсем не верил ему, просто по себе знал, что в таком возрасте любая эмоция кажется сильной и серьезной. Но поправлять не хотелось, почему-то сейчас этого казалось достаточно. Чуть отстранив голову от чужого плеча, Сичэнь все же переборол смущение и заглянул в глаза собеседника, проводя ласково ладонью по его щеке. — ... И я не хочу, чтобы ты думал, будто должен что-то делать, чтобы заслужить меня. Ты ведь меня любишь. И я... люблю тебя, — юноша вновь смущенно запнулся. — Только это и имеет значение, верно? О любви только ты мне и рассказал, но даже мне кажется, что любовь — это не соревнование и не награда в борьбе. Цзян Чэн слушал и наслаждался объятиями, ластился к ладони, прижимающейся к щеке, кивал, думая о том, что малец-то прав. Только мужчина так загрубел в своих собственных клешнях, что отойти от мировоззрения будет крайне сложно. Но он попытается, наверное. Юноша в самом деле силился донести до мужчины свои мысли, пускай сейчас и наивные, но искренние. Одна лишь вернувшаяся после всех эмоциональных потрясений этого вечера сонливость мешала продолжать разговор. Глаза опустились вниз, и взгляд наткнулся на чужой пах. В голову закралась неприличная мысль о том, был ли Ваньинь возбужден до сих пор, складки одежд удачно скрывали это. — Наверное, тебе стоит закончить ужин и вернуться ко сну, — вновь еда была удачным поводом сменить тему. Цзян Чэн чуть приблизился, мягко улыбаясь на смущенную попытку вернуть разговор к ужину после того, как взгляд так однозначно опустился на его пах, подавил желание положить ладонь Сичэня на свой член, чтобы он мог потрогать, раз уж так хочется. Вдоль позвоночника пробежали мурашки, но мужчина разрешил себе лишь невесомо коснуться губами уголка губ. — Хорошо. Лань Хуаню тоже нужен отдых. Дай мне пару минут. После этого пришлось выпрямиться и вернуться к рису, потому как желудок не порадовался оборванной трапезе. Возбуждение спадало медленно, скорее на силе упрямства, ведь пришлось даже отвернуться, чтобы растерянное лицо адепта не заставляло кровь клокотать в венах. А когда ужин был закончен, Ваньинь опустился на свою постель, протянув руку к Сичэню, чтобы помочь ему устроиться рядом. Сон больше не беспокоил заклинателя, и он надеялся провести остаток ночи в покое.