Когда Цзян Чэн хотел как лучше

Засыпать с Ваньинем всегда было хорошо. С ним Сичэнь уставал в приятных занятиях любовью и после совсем не видел снов, что на фоне продолжительных кошмаров, мучавших Хуаня до начала их отношений, казалось благодатью. Чего больше всего боялся глава Лань — это проснуться без любимого после их совместных ночей. Это бывало редко, ведь Ваньинь не особо горел желанием двигаться наутро после того, что Сичэнь делал с ним ночью. Оттого еще более странным казалось его отсутствие. Беспокойство не заставило себя долго ждать и липкой жижей растеклось в груди Цзэу-цзюня, смотрящего на пустую половину его постели. Лишь смятое одеяло говорило о том, что кто-то здесь все же был. Ваньинь проснулся раньше него? Скорее всего, ведь не мог он просто исчезнуть, верно? Наверняка что-то случилось с его адептами, что прибыли в Юньшэнь вместе со своим главой, потому он ушел, даже не пытаясь разбудить Сичэня. Догадки молниеносно появлялись в его голове и, впрочем, как и всегда, совершенно не утешали. Дурное предчувствие обрело ощутимую форму, когда через несколько часов выяснилось, что адепты Юньмэн Цзян были вполне живы, здоровы и видели своего главу в последний раз вчера. Волнение расплылось настолько, что теперь не только в груди, но и в кончиках пальцев скопился покалывающий холод. Сичэнь мял рукава собственных одеяний и думал, думал, думал. Он как-то обидел Ваньиня? Сделал что-то не то? Сказал не то? Почему он исчез так внезапно и почему это до боли напоминало утро после их первой ночи? Вот только, в отличие от того раза, теперь глава Лань в полной мере осознавал, чего мог лишиться, и даже не тратил силы на то, чтобы скрыть от других собственное беспокойство за личиной благородной нейтральности. Ваньинь стал для него едва ли не воздухом и потерять его означало утратить все светлое и дорогое, что есть в его жизни. Под весом тревоги часы будто превращались в дни, и даже небольшие отряды, посланные на поиски главы Цзян в ближайшие окрестности, не облегчали ситуации. Сичэнь и сам порывался отправиться за пропавшим любимым, вот только можно ли было объяснить дяде, что отыскать взрослого главу чужого клана было намного важнее любых клановых дел? Нефрит сидел за столом в кабинете и отчаянно пытался отвлечься от дурных мыслей на письма, не замечая даже, что в какой-то момент аккуратные чернильные иероглифы были потревожены маленькими капельками, скатившимися по щекам мужчины. Лишь стук в дверь и голос Вэй Усяня, который просил разрешения войти, отвлек от безрадостных дум и заставил избавиться от следов минутной слабости на лице. Ладно. Хорошо. Он сделал все, что мог, и пришло время рассказать Цзэу-цзюню о случившемся. Вэй Ин рассматривал этот вариант как крайний, и теперь мялся в двери, хотя ему разрешили войти. Поговорить надо было потому, что, похоже, Усянь единственный, кто знает (или догадывается), что могло произойти с его шиди. Как бы ни старались избежать шума в резиденции, факт того, что глава Цзян исчез, находясь в гостях в дружественном клане, мягко говоря, нагнетал атмосферу. В первую очередь потому, что в последний раз Ваньиня видели на ужине, а в выделенной ему спальне он не появлялся, кровать даже не была разобрана, потому адепты Юньмэн Цзян отталкивались от этого времени. Значит, глава отсутствует уже более восемнадцати часов. Никаких распоряжений оставлено не было, предполагать можно было что угодно. Главный адепт отряда оповестил, что, если Цзян Чэн не найдется до ужина, он отправит письмо в Ляньхуа и начнет организованные поиски, в чем рассчитывает получить поддержку Гусу Лань, раз уж все происходит на их территории. Сейчас же поиски шли медленно и не слишком тщательно. Все-таки глава мог просто выйти в город или около того. Вэй Ин предполагал, что уже завтра ситуация может серьезно обостриться, если шиди не объявится, так что нужно поставить главу Лань в известность. Хотя бы потому, что Цзинь Лин уже прилично разнервничался и вынуждает своих друзей присматривать за ним, чтобы тот не наделал глупостей. — Цзэу-цзюнь, — Вэй Ин поклонился, закрыл за собой дверь и тут же повесил на нее талисман от подслушивания. — Надеюсь, Вы не будете против. К главе Лань Усянь привык проявлять уважение и почтение, но сейчас в его голосе не было знакомого озорства и веселья. Пришел один. Лань Чжаню он рассказал все еще час назад, тот и посоветовал сразу же все выложить Лань Сичэню, так как иначе его сюнчжан просто сойдет с ума. — У меня есть информация по поводу Цзян Чэна, о которой Вы должны знать, — решил не ходить вокруг да около, потому опустился на подушку напротив низкого столика. То ли забыл спросить разрешения, то ли решил, что ситуация не требует отлагательств и лишней вежливости. То ли, заметив смазанные иероглифы перед Лань Хуанем, посчитал, что не будет заставлять вспоминать его о приличиях, когда тот настолько взволнован. Сичэнь был уверен, что слезы тут ни к чему. Или же пока слишком рано для них. Но, чем дольше он был с Ваньинем, тем больше в нем открывались новые, чувствительные стороны характера. Стоило поспешно допустить мысль о том, что он больше никогда не увидит любимого, как тут же мужчину накрыл холодный ужас, а глаза невольно увлажнились. Пожалуй, Сичэнь еще не определился, как относиться к тому, как тонко и сильно Ваньинь влиял на его состояние и эмоции. Пожалуй, было однозначно хотя бы то, что не только Цзян Чэн и не только на Хуаня имел такое влияние. Второй «влиятель» сейчас уселся перед ним, и Сичэнь поспешил убрать из рук поврежденное письмо, будто оно могло не просто покрасоваться своей дорогой бумагой и ровными иероглифами, но и разом выдать все слабости главы Лань. Фривольности Вэй Усяня уже никого не удивляли в клане, тем более не удивляли Лань Сичэня, и пока Лань Цижэнь метал возмущенные взгляды на его проделки, Сичэнь радовался тому, что его брат наконец-то был спокоен и счастлив. И самую малость, совсем без злости, завидовал. Хуаню приходилось довольствоваться лишь тайными встречами за закрытыми дверями и печатями, и никогда не пытаться поцеловать или хотя бы обнять главу Цзян на глазах у кого-то. А порой так хотелось. Малодушно показать, какой мужчина отдал ему свое сердце, и вызвать зависть у других, неважно — белую или самую черную. — Знаете, однажды, когда мы с Лань Чжанем разбирались на складе артефактов, мы нашли причудливую вещицу. Курильницу, — начал он издалека, хотя сразу поймал едва заметное изменение выражения лица Цзэу-цзюня, который, видимо, ожидал чего угодно, но не рассказа о безделушках. — Она заинтересовала меня, и я решил разобраться с ней позже. А в ту же ночь мы оказались в одном сне... Моем сне. Затем в его. Как-то удавалось сохранить лицо, даже если в голову лезли воспоминания о занимательном опыте, поскольку ситуация была серьезной, и Вэй Ин, чего таить, переживал за Цзян Чэна. — Курильница как-то воздействовала на нас, позволяя использовать эту практику. Мы могли говорить, как наяву, но ничего из того, что мы видели, не происходило на самом деле. И тогда я загорелся идеей докопаться до принципа действия этой штуки, чтобы сделать нечто похожее. Например, два парных артефакта, которые бы могли помочь двоим быть в одном сне, но на расстоянии. Ну, знаете... На случай когда Лань Чжань уходит на охоту без меня, — юноша чуть улыбнулся и тут же кашлянул, ловя на себе серьезный взгляд, потому поспешил продолжить. — Я начал работать над этим и у меня даже появился опытный образец. Я хотел избавиться от необходимости что-то возжигать и обязательно засыпать, чтобы артефакт активировался заклинателем, будучи в сознании и, ну, физически. В этот момент Вэй Ин чуть отвел взгляд, потер шею, нахмурил брови и тяжело вздохнул. — Я дал этот образец Цзян Чэну. Мы долго говорили с ним, и я посчитал, что для вашего с шиди случая артефакт был бы более… полезен. Он хотел опробовать его сам, прежде чем предлагать Вам, а я взял с него обещание, что он не будет увлекаться им, так как вещица нестабильна. Но, похоже, Вам он так и не рассказал ничего, а что-то пошло не так… И что тут еще скажешь? Чувство вины больно укололо под ребра. Сжав кулаки, Вэй Ин смотрел в пол и хмурился. Эксперименты и творения Усяня для Хуаня тоже не были чем-то удивительным. Переродившись, заклинатель не утратил своих талантов и использовал их на полную, что шло на пользу клану, оттого не возбранялось, потому как большинство изобретений все еще были связаны с борьбой против нечисти. Пусть Лань Цижэнь и старейшины не одобряли использование изобретений Усяня кем-то из учеников клана, Сичэнь же, в свою очередь, не стремился наказывать последних, если замечал подобное. Но больно кольнуло напоминание о том, в каком положении находились и он, и Цзян Чэн. С ноющей грустью в голове нарисовался образ Ваньиня, рассказывающего своему шисюну обо всем, что мучает его, в чем он никогда не был замечен до этого. Значит, ситуация была еще более отчаянной, чем казалось. — Я прошелся по горным тропинкам и засек остатки большого всплеска светлой энергии, — продолжил Вэй Ин. — Подозреваю, она принадлежала А-Чэну. Это не похоже на те испытания, которые я проводил с артефактом. Попахивает… Чем-то странным. Знать бы только куда, в какой сон он отправился. В таком случае обыски территории ничего не дадут. Повисла тишина. Больше сказать было нечего, юноша сдал все, что знал, и уже ожидал, что карие глаза испепелят его. В смысле, Цзэу-цзюнь, конечно, мягкий и понимающий, но в такой ситуации наверняка можно и разозлиться. Вэй Ин располагал информацией, но совершенно не имел понятия, как помочь. Но Сичэнь не злился. За удивлением пришла растерянность. Значит, Цзян Чэн не убежал от него, не бросил и не отправился домой — от этого уже можно было почувствовать облегчение, вот только теперь нельзя было сказать, где он и как он. Нестабильный талисман мог сделать с ним что угодно, переместить куда угодно и, возможно, даже убить. От страха холодком закололо кончики пальцев, а уже и без того взвинченное сознание подкинуло мысль: что бы ни случилось с Ваньинем — это все была вина Сичэня. Лишь он был виноват, что довел своего любимого до такого отчаяния, все откладывая и откладывая разговоры — один с Ваньинем об их будущем, а второй — с дядей. — Благодарю за то, что рассказали мне все, господин Вэй, — чуть севшим голосом произнес Сичэнь, поднимая на собеседника взгляд и едва улыбаясь уголками губ. Не было никакого смысла винить Вэй Усяня в том, что произошло — в конце концов, даже он пытался найти хоть какое-то решение. — И раз ситуация оказалась сложнее, чем все мы думали, у меня есть просьба: пожалуйста, сделайте все возможное и изучите артефакт, что Вы дали А-Чэну. Понять, как он мог сработать и к каким последствиям привести — это лучшее, что мы можем сейчас сделать. После всего, что навалилось на него сейчас, самым тяжелым было чувство вины, которое не то, чтобы появилось впервые, а скорее увеличилось в размерах в сотни раз, Сичэнь вдруг почувствовал, как тяжело стало дышать. Коснувшись кончиками пальцев влажного от испарины лба и поморщившись, поднялся со своего места. Кажется, он даже извинился перед Усянем за то, что прервал их разговор, перед тем как подойти к двери кабинета и легким движением открыть ее нараспашку, впуская свежий воздух в свою грудь и комнату. Вэй Ин не ждал бури эмоций от Цзэу-цзюня, потому был рад хотя бы тому, что его услышали и поняли. Говорить об откровениях Ваньиня не хотелось, как-то юноша надеялся, что глава Лань достаточно умен, чтобы вообразить разговор самостоятельно, и вовсе не обязательно его тыкать носом в очевидное. Уж точно не Усяню, которого самого пришлось тыкать носом в свое время. — Конечно, глава Лань. Вэй Ин сделает все возможное, — он глубоко кивнул и проводил Сичэня взглядом, когда тот поднялся, посчитав нужным подняться тоже. Возможно, ему намекают на то, чтобы оставить мужчину осмысливать новую информацию в одиночестве. В любом случае он сообщил все, что хотел. Легкий ветер ворвался в ханьши и темные пряди волос заметались, подхваченные им. — Я только начал работать над парным артефактом и пока не знаю точно, сколько времени мне потребуется. Но я приступлю прямо сейчас, поскольку А-Чэн... Внимание привлек нарастающий шум, источник не сразу бросился в глаза, поскольку троица показалась из-за угла здания позже. Едва свежий воздух ворвался в ханьши, спешно унося из головы Лань Сичэня мрачные мысли, даже зарождая еле осязаемые ростки надежды на то, что и сам Сичэнь, и Усянь разберутся в природе коварного артефакта и вернут Цзян Чэна домой, тут же все в мгновение оборвалось, стоило услышать надвигающуюся грозу. Гроза — в лице молодого господина Цзинь — надвигалась столь стремительно, что, кажется, не видела ничего вокруг, в том числе и несчастные потуги адептов ее остановить. Сичэню стоило бы насторожиться еще от осознания, что «гроза» идет не куда-то, а очень определенно в его сторону, но отчего ему действительно стало не по себе, так это от взгляда, что он поймал, когда юноша приблизился достаточно. Взгляд этот был полон столь огромной всепоглощающей ненависти, что даже далеко не молодой и повидавший многое Цзэу-цзюнь растерялся. В конце концов, Цзинь Лин был последним человеком, чью ненависть мужчина ожидал ощутить. Это лицо побагровело от злости. Глаза красные, пламенные. Шаги — твердые. Он то и дело одергивал плечом руки друзей, пытающихся схватить его и остановить, тем пришлось нарушить правила и ускориться, чтобы догнать Цзинь Лина, а также чуть повысить голос, силясь его дозваться. Когда тот подходил ближе к застывшим Лань Сичэню и Вэй Усяню, последний бросил взгляд на метнувшуюся к эфесу меча руку племянника, потому в два шага оказался перед главой Лань. Как раз в этот момент перед его лицом остановилось лезвие Суйхуа. Не то чтобы Цзэу-цзюню нужна была его защита, но Лань Хуань оставался главой клана, частью которого он сейчас является. — Цзинь Лин! — Вэй Ин выглядел сосредоточенным и ошарашенным. Нападающий, в свою очередь, сжимал меч твердой рукой, костяшки пальцев побелели. — Прочь с дороги, Вэй Усянь! Лань Сичэнь поплатится за свои злодеяния! — выпалил юноша, глядя на главу Лань через плечо Вэй Ина. — Что... Торопливый бубнеж Цзинъи и Сычжуя не приносил никакого толка. Усянь смотрел в полные ненависти глаза, и как бы племянник ни старался, сдержать слезы ярости не выходило. — Он убил моего дядю! — задыхаясь, почти взвизгнул Цзинь Лин и его голос эхом раздался в оглушающей тишине Юньшэня. Оторопев, Вэй Ин сдвинул брови, прикидывая всю информацию, которой он обладает, чтобы сообразить хоть какой-то складный ответ. — Не бросайся такими словами! С чего ты взял? — голос дрогнул, поскольку Усянь знать не знал, как малец до этого додумался, еще и выдал так громко. — Я все видел! — продолжал кричать молодой глава Цзинь срывающимся голосом. — Я видел, как после ужина дядя входил в ханьши Цзэу-цзюня! Вены на его шее вздулись, волосы растрепались сильнее. Его друзья ошалело таращились на него, будто бы из его уст прозвучало страшное проклятье. — Если он не возвращался в свои покои, значит, глава Лань был последним, кто его видел! Почему он об этом никому не сказал? Он убил его!! — скалился юноша, давясь слезами, в следующее мгновение силясь вернусь себе лицо, направляя меч через плечо препятствующего ему Вэй Усяня. — Прочь, я должен ему отплатить! — он сделал шаг вперед угрожающе, но Вэй Ин просто отмахнулся от меча и чуть толкнул юношу в грудь, увеличивая дистанцию, проговорил тихо и вкрадчиво. — Слушай, ты даже не представляешь, как заблуждаешься- — Не прикасайся ко мне! — Цзинь Лин дернулся от руки, скривив губы, давясь злостью и досадой, метая молнии в Лань Сичэня, подобно самому Саньду Шэншоу. Будто бы и правда надеялся убить. — Вы оба, вы решили лишить меня всех, да?! Поэтому ты его защищаешь? Отвечай! После его слов не все, но многое встало на свои места. Был только один человек, настолько близкий юному господину, что его отсутствие могло вызвать у него такую бурю неконтролируемых эмоций. И по странному стечению обстоятельств этот человек был настолько же близок и самому Сичэню. На смену растерянности пришло неожиданное понимание. Не возмущение, не праведный гнев или злость, а лишь… понимание. Сердце больно сжалось, мужчина вновь почувствовал, как на его плечи давит груз пессимистического осознания, что намного выше шанс гибели его любимого при использовании непроверенного артефакта, чем простое исчезновение. И что страшнее — Сичэнь все еще был причиной того, что это случилось. Он был убийцей близкого ему человека... Снова. Цзинь Лин прав. Однажды Лань Хуань уже убил его дядю. Наверняка юноша думает, что глава Лань эдакий серийный убийца, охотящийся за его оставшимися родственниками. Вэй Усяню тоже припомнили старые грехи — Сичэню не нравилось быть причиной и этого. На крик Цзинь Лина, столь пронзительный и громкий для этих мест, сходилось все больше адептов, оказывающихся перед ханьши как бы случайно, сплетни в Юньшэне расходились плохо, вот только каждый хотел оказать помощь, а потому становился неловким свидетелем неприятной сцены. Ситуация медленно, но верно ускользала из-под контроля. Чем больше ушей, тем больше шансов того, что происходящие события растолкуют не так, как надо. Хотя сдавалось Сичэню, что и правда, и неправда в данном случае были одна хуже другой. Все происходило быстро и несвоевременно, и мужчина почувствовал лишний больной укол совести от осознания, что до сего дня у него был миллион шансов рассказать хотя бы дяде о том, что происходит между ним и главой Цзян. А сейчас, скорее всего, ему, придется рассказывать не о том, как он счастлив, пусть в отношениях с мужчиной, а том, что он разбит окончательно, не успев даже отдать свою ленту любимому, которого сам же убил. Еще Сичэнь почувствовал, как к горлу вновь подкатывается ком. И будто бы взгляды всех вокруг пронзают его насквозь сотней кинжалов. Но один он узнает из тысячи: Лань Цижень, стоящий на террасе чуть поодаль, тоже наблюдал. Мироздание совсем не щадило главу Лань, наказывая за ошибки и страхи, мешающие ему вырасти над собой. Он был почти наверняка уверен, что, по закону подлости, его дядя слышал абсолютно все крики юного господина Цзинь. Особенно про «дядя входил в ханьши Цзэу-цзюня после ужина». По-другому и быть не могло, и Лань Цижень, будто услышав мысли своего племянника, поднял на него тяжелый взгляд. Разговора, очевидно, было не избежать. — Господин Цзинь, — мягко произнес Сичэнь, легко касаясь ладонью плеча Вэй Усяня, будто давая понять ему, что не нужно больше его защищать, и делая шаг из-за его спины навстречу разъяренному юноше. — Умерьте пыл, прошу Вас. Столь серьезная ситуация требует здравого подхода. В конце концов, Ваш дядя не одобрит того, что Вы делаете такие громкие заявления, не разобравшись в сути проблемы. Прошу заметить, у меня не было никакого умысла убивать главу Цзян, учитывая дружеские отношения наших кланов и наши с ним лично. Его исчезновение — горестное известие как для Вас, так и для меня. Лань Сичэнь старался говорить как можно более спокойно и вкрадчиво, желая достучаться. Иронично, сам же он не успокаивался ни от единого своего слова. Цзинь Лина тоже не успокаивало ни одно слово Нефрита. Он все так же скалился, игнорируя собственные злые слезы, направлял меч в сторону главы Лань, ни разу не задумываясь, как могут после обернуться его действия. Смотреть в глаза ребенка — даже если господин Цзинь уже был юношей — родственника которого Сичэнь предположительно убил — невыносимо сложно. — Откуда мне знать, что это правда?! — выплюнул юноша, оглушенный своей скорбью и стискивающей грудь болью. Мысль о том, что он потерял последнего родного человека, сначала парализовала его, но после взорвалась бушующим пламенем, оглушая и слепя глаза. А тот факт, что другой его дядя тоже пал от рук Лань Сичэня, лишь подливал масла в огонь. То, что на то были свои причины, сейчас как-то забылось. — «В Юньшэне запрещена ложь»? Я должен поверить только в это? — в сердцах добавил Цзинь Лин, тратя все силы на то, чтобы контролировать дрожь в руках, из-за чего лезвие меча качнулось, но лишь на миг. — Есть свидетель, — Вэй Ин сначала вообще не хотел вмешиваться в разговор после того, как глава Лань взял инициативу на себя, но сейчас подумал, что такие слова могут возыметь больше эффекта, если прозвучат из его уст, чем будут озвучены обвиняемым А-Лином Цзэу-цзюнем. Потому сделал шаг вперед и поравнялся с фигурой в белом плечом, привлекая внимание. — Цзян Чэна видели патрульные за пару часов до рассвета, сворачивающего на горные тропы. Одного, в верхней одежде и с Саньду. Я сам обнаружил остатки большого всплеска его энергии. Хочешь, сам проверь, ну же. Цзинь Лин все так же метал молнии взглядом, из-за чего был тошнотворно сильно похож на своего исчезнувшего родственника. Сейчас его ни на йоту не интересовало возможное наказание за шум и бег, какие к демону наказания, когда тут почти война? Он медленно, почти скрипуче, перевел взгляд на Вэй Усяня, после снова на главу Лань, затем прикусил губу добела и опустил клинок. После секундной задержки Суйхуа со звоном опустился в ножны. — ФЕЯ!! — Цзинь Лин рявкнул так, что дремавшая где-то на лужайке собака-оборотень, наверное, спешно поседела и тоже нарушила правила, сначала испортив газон, а после помчавшись к мрачному хозяину. — Фея?! — заволновался Вэй Ин, тут же нервно дернувшись за спину Лань Сичэня, интуитивно хватаясь за рукав его ханьфу. Сичэнь не был против, он был осведомлен о страхах своего зятя, потому остался непоколебимо провожать взглядом удаляющуюся фигуру. Вряд ли Цзинь Лин полностью им поверил, в конце концов, с его точки зрения, адепты клана Лань бы покрывали злодеяния своего главы, а патрульные как раз были из клана Лань... Ох. Лань Цзинъи и Лань Сычжуй склонились перед главой в прощании и последовали за господином Цзинь, стараясь не торопиться, так как все на них сейчас смотрят. Точнее, все смотрят на Лань Сичэня. Ему лишь оставалось держать лицо и размеренно дышать. — Глава Лань, — негромко позвал Вэй Усянь, отпустив, наконец, его рукав. — Я не знаю, в какой сон мог отправиться Цзян Чэн. Знаю лишь то, что во сне время течет иначе, минуты кажутся часами, а часы — днями. Если Цзян Чэна нет так долго… Продолжать не стал. Сичэнь и сам догадался, к чему он клонит. Перспектива вырисовывалась не радужная: Ваньинь либо убит неисправным артефактом, либо он застрял в одном из своих мучительных кошмаров на… Сколько же времени он провел там? Что останется после такой пытки от его возлюбленного? — Мы обязательно его вызволим. Сичэнь пытается успокоить Вэй Усяня, но собственные слова его все еще не успокаивают.