Когда Цзян Чэн хотел как лучше

— Кажется, у меня есть идея, — произнес Вэй Усянь серьезно. После этой фразы должен обязательно случиться катаклизм природных масштабов, потому Цзян Чэн заметно напрягся. Вместо того, чтобы обсуждать свои тяжелые мысли с самим Лань Хуанем, Ваньинь, из-за внезапного порыва доверия, поделился ими с бывшим шисюном. Просто не надо было оставлять его без внимания слишком долго, ясно? Не тогда, когда Цзян Чэн освободил несколько дней, чтобы навестить возлюбленного. Глава Цзян-то вырвался, а вот у главы Лань и Лань Ванцзи вдруг образовались неотложные дела клана со Старейшиной, по совместительству приходившимся им дядюшкой. Лань Хуань потом обязательно будет хорошо извиняться за то, что не смог уделить любимому достаточно внимания, но Цзян Чэн все понимал. Потому Вэй Усяню, тоже скучающему без своего Ланя в Юньшэне, было легко развести его на разговор о том, что беспокоит любимого вредного шиди. А что его еще может беспокоить кроме того, что приходится разобрать дела на неделю и провести несколько дней в пути, чтобы встретиться с возлюбленным? Когда они только начинали все это, Цзян Чэн понимал, что будет скучать. Но на деле все оказалось куда тяжелее. Иногда в голову закрадывались совсем уж плохие мысли, что все это того не стоит, и лучше бы отпустить Хуаня и не заставлять страдать их обоих. Вот только каждая встреча наполняла Ваньиня такой волей к жизни, что он эгоистично не мог отпустить. И теперь загнан в ловушку из своих чувств и обязанностей, которыми ни за что не может пренебрегать. А выбирая между главой Цзян и кланом Юньмэн Цзян и Цзян Чэном и его желаниями, мужчина всегда выберет первое. Чем и поделился с Вэй Ином. Что бы там в голове стихийного бедствия ни отложилось, он понимающе кивнул и даже не стал подшучивать. Ваньинь был почти уверен, что шисюн хочет ему счастья, потому искренне сочувствовал. И старался развеселить, отчего привычно выглядел полным идиотом, на вкус Цзян Чэна, конечно. Он рассказывал о какой-то курильнице и о странных снах, как-то зашел разговор об их с Ханьгуан-цзюнем любовных утехах… Цзян Чэн честно пытался не обращать внимания на разошедшегося Вэй Ина, потому в рассказ особо не вникал, а когда ухо зацепилось за излишне интимные подробности, вспылил и заставил замолчать. Шисюн примирительно замахал руками и сообщил, что может подарить им эту курильницу, чтобы у обоих было чуть больше времени во снах друг друга. Звучало вкусно и складно. Хотелось даже попробовать, вот только большинство снов Цзян Чэна на протяжении лет двадцати представляли из себя исключительно мучительные кошмары, состоящие из огня и крови. Лань Хуань тоже спал плохо после смерти обоих названых братьев, так что предложение Вэй Ина уже предполагалось не как романтическая прогулка, но как изощренная пытка. И тогда прозвучало злополучное «Кажется, у меня есть идея». *** Вспоминая сейчас, спустя почти неделю о том разговоре, Цзян Чэн думал, что авантюры Вэй Ина редко заканчивались чем-то хорошим, так почему же Ваньинь решил пойти у него на поводу сейчас? Потому что шисюн желал ему добра. Из-за этого в его руках лежит странный артефакт, который, по незнанию, вполне можно было принять за наспех сделанную детскую игрушку или неумелый деревянный талисман. Ничего необычного, собственно, но Вэй Ин слишком долго объяснял, как пользоваться своей наработкой. Вэй Усянь сказал, что он пытался сделать артефакт со схожими с той курильницей свойствами, но чтобы можно было перемещаться по своим снам осознанно и физически. Что же, возможно, такой вариант подойдет им с Лань Хуанем больше. Если в какую-то ночь, находящиеся далеко друг от друга главы кланов смогут побывать в одном совместном сне, это было бы настоящим благословением. Только гениальный шисюн не успел отладить свое изобретение и провел лишь несколько пробных «сеансов», из-за чего Цзян Чэн не мог себе позволить подвергать Лань Хуаня лишним рискам. Тогда Вэй Ин предложил шиди забрать артефакт и опробовать его самостоятельно, чтобы собрать больше информации о нем и приспособиться. Себя, по крайней мере, не жалко. Управление странной печати в ладони казалось простым, нужно было задумать какой-то сон, который он хорошо помнит, разрезать пространство взмахом руки и войти в появившийся пространственный излом. То же самое стоило сделать и для выхода. Просто же? Вэй Ин сказал, что он уже посещал свои сны и проводил там не менее часа. Восприятие времени там несколько иное, но отличается несильно. Звучит достаточно убедительно, учитывая, как много изобретений Вэй Усяня вошли в заклинательский обиход повсеместно. Если это изобретение окажется безопасным, то Цзян Чэн мог бы предложить Лань Хуаню встречаться в совместных снах. Вэй Ин сделает второй артефакт, который будет связан с первым, и тогда… Пока что это лишь планы и даже фантазии, нужно было попробовать хоть одно приключение на практике. А на практике оказалось, что Цзян Чэн совсем не может вспомнить каких-то приятных снов. Он думал об этом в Юньшэне, думал по дороге домой и вчера тоже думал, когда рассчитывал испробовать чудо-вещицу. В итоге осенило его лишь сегодня. Он был совсем юным, недавно у него появился шисюн, из-за чего собак пришлось вывезти из Ляньхуа. И целую неделю Цзян Чэну снились его любимицы, с которыми они, кажется, играли? Бегали по берегу и… Больше ничего не вспоминалось. Но Вэй Ин сказал лишь помнить сон, да? Взмах талисманом распахнул перед Цзян Чэном переливающийся разлом, из-за чего все нутро заволновалось, даже волоски на руках поднялись, сигнализируя об опасности. Сердце защемило, излом выглядел странно, будто бы посреди комнаты повесили зеркало в полный рост, искажающее действительность, искрящееся и манящее. Не придумав ничего лучше, Цзян Чэн бросил в излом сливовую косточку, завалявшуюся после ужина. Та растворилась, не оставляя возможности как-либо узнать свою судьбу. Пальцы коснулись излома и просто пропали в прохладном нигде. Страшно. Но не настолько, чтобы не попробовать. Повинуясь иррациональному желанию доверять Вэй Ину, глава Цзян сделал глубокий вдох и шагнул в неизвестность. Солнце слепило глаза, в лицо ударил влажный порыв ветра. Босые ноги чувствовали мокрый песок, а макушку припекало. В ушах звенит собачий лай. Цзян Чэн остался в своем взрослом теле, из-за чего Принцесса, Милашка и Жасмин оказались вовсе не такими огромными, как он помнил. Они вились у ног, напрыгивали на мужчину, задорно лаяли, прося игры. А Ваньинь пытался лишь разобраться со своими ощущениями, неверяще осматриваясь по сторонам, интуитивно поглаживая любимиц по головам. Те забавно виляли хвостиками и тыкались в ладони мокрыми носами. Чувствовал влагу, чувствовал солнце, ветер, а еще забытое ощущение покоя и какой-то искренней детской радости, из-за чего пугливо пытался отшатнуться, будто бы всего вокруг слишком много. Когда он позволял себе гулять босиком вдоль пляжа? Разве что с Цзинь Лином, когда тот был совсем еще маленьким. К слову о пляже. Он уже давно смотрится не так, а дерево, на котором они с Вэй Ином повесили веревку для прыжков в озеро, еще не выглядит достаточно прочным для такого. Где-то вдалеке виднелись крыши зданий в Ляньхуа, но будто бы смазано, будто бы в том самом сне это было совсем неважно, потому сейчас Цзян Чэн не может ничего разглядеть. Зато три прекрасных подружки играют с ним и настойчиво требуют внимания. На душе стало так тепло, что Ваньинь не смог выносить полноту ощущений. Разрезав пространство, он позорно сбежал обратно в свою спальню. Ладони не были мокрыми, как и ноги, и, в общем-то, все осталось прежним, как и его вид — ночные одежды — в котором он и уходил. Цзян Чэну показалось, что сон тянулся не меньше получаса, но если верить палочке благовоний, которую он зажег предварительно, прошло даже немного меньше. Небольшая погрешность для такого дела. Эксперимент можно считать удачным, потому в следующую ночь Цзян Чэн был смелее. Он вспомнил другой сон, в котором они с отцом запускали в небо воздушных змеев. С ними был Вэй Ин, А-Ли, вроде бы даже матушка, и им всем было весело и хорошо друг с другом. Но на деле выяснилось, что единственное, что Цзян Чэн помнит от всего сна — это свои собственные ощущения. Лица его родных были смазанными, голоса — искаженными, невозможно различить настроение или интонацию. Да даже слова. Отец берет его на руки и сажает на плечи, а Цзян Чэн, мужчина с него ростом, чувствует себя некомфортно и чуждо. Это его сны, его мечты, его, но маленького. И сейчас глава Цзян не испытывает удовлетворения от всей этой некомфортной ситуации. Яркий воздушный змей становится малым утешением в кутерьме событий. И сон он покидает с тяжелым сердцем. … А потом показалось, что приятных снов у Цзян Чэна было немного. Или же он их совсем не помнит за душащими кошмарами, навещающими его минимум три раза в неделю, из которых невозможно выбраться. Потому приходится работать до тех пор, пока он не начнет отключаться, надеясь, что сможет просто вырубиться от усталости и забыться. Зачем тогда нужен этот артефакт? В кошмары возвращаться не хотелось, а ни один хороший сон вспомнить не получалось. Пристань, лотосы, суп, собаки, чем не хороший сон? Детям часто снятся такие, бессмысленные, но светлые. Но будто бы у Цзян Чэна таких никогда не было. В действительности, все равно какой сон он выберет, лишь бы сработало, но… Спустя, наверное, неделю, Цзян Чэн вспомнил прекрасный сон. Ему было одиннадцать или около того, он сидел на подушке, а старшая сестра, прекрасная Яньли, расчесывала его волосы, заплетала ему косички и собирала в пучок, напевая какую-то очень приятную мелодию. И пусть косички Цзян Чэну пока носить было нельзя, но во сне шицзе это не беспокоило. Ее нежные руки гладили плечи, пальцы бережно перебирали пряди, а гребень скользил в копне так легко, что Ваньинь ощущал всем естеством всепоглощающую заботу сестры. Цзян Чэн так хотел увидеть ее. К своему стыду, за столько лет он стал забывать ее лицо. Помнил глаза, губы, волосы, помнил улыбки, но в целую картинку они никак не складывались, и так хотелось обернуться, чтобы посмотреть на ее. Но опыт показал, что, если Цзян Чэн не видел в своем сне раньше лиц, то и сейчас их не будет, поэтому приходилось наслаждаться лишь ее руками, прикосновениями и пением, адресованными ему. Только ему. И взрослый Цзян Чэн, сидящий перед ней на подушках, вновь чувствовал себя маленьким. Этот сон стал любимым. Вэй Ин предупредил, что изобретение пока не отлажено, и не стоит задерживаться в одном сне надолго или же часто отправляться в один и тот же, потому что никто не знает, как может сработать артефакт, вот только других способов выяснить что-то о возможности встречаться с Лань Хуанем просто не существует. И Цзян Чэн оправдывал себя этим. Нужно исследовать сны, выбрать подходящие для того, чтобы пригласить в него возлюбленного, чтобы у них было больше времени друг для друга. Но в особенно сложные дни Ваньинь любил просто приходить к Яньли, слушать ее песни, наслаждаться прикосновениями, а потом лежать в своей постели под утро в слезах, пытаясь вспомнить лицо любимой сестры. Кто знает, сколько раз он был в этом сне. *** Предлог-то какой отличный. Цзинь Лин с молодыми адептами клана Лань обнаружили на ночной охоте старое захоронение и отправились в Юньшэнь, чтобы поговорить с главой Лань и попросить разрешения покопаться в библиотеке. В общем-то, глава Цзинь уже несколько дней пропадает в Юньшэне, и чтобы прикрыть его задницу, любимый дядюшка тоже прибыл погостить, дабы создалось впечатление, что оба главы навестили Ланей, чтобы поговорить о чем-то деловом. Само собой, это был лишь предлог. Цзян Чэн собирался рассказать Вэй Ину, как прошли его несколько месяцев «тренировок» путешествий по своим скудным снам и обсудить возможность продолжить их, но уже с Сичэнем. Как назло, в дороге пришлось задержаться, из-за чего в Юньшэнь глава Цзян с делегацией прибыл перед самым закрытием ворот на ночь, а потому встретиться с шисюном просто не успел. Ну ничего, это можно отложить до завтра. Главное, что Лань Хуань был невероятно счастлив его видеть. Цзян Чэн был рад еще больше, так ему казалось. Несмотря на знакомую усталость в теле, Ваньинь все не мог заснуть, слишком взволнованный предстоящим разговором с шисюном и призрачной возможностью видеться с возлюбленным чаще. Потому, оставив Лань Хуаня отдыхать после наполненного любовью и сексом вечера, оделся и вышел на прогулку. Он надеялся, что успеет вернуться до пяти утра, чтобы Сичэнь не подумал о том, что его снова бросили, хотя все вещи любимого были на месте, с собой Цзян Чэн взял только Саньду, и то скорее по привычке, и теплую накидку. В середине осени на горной тропе среди ночи довольно прохладно. Ему нужно было убедиться, что все работает исправно. И поговорить с А-Ли. Она никогда не отвечает и не перестает петь, но она рядом и внушает в Цзян Чэна уверенность. Сжимая в руке меч, взмахом другой, к запястью которой надежно был привязан артефакт, Ваньинь открыл искрящуюся щель в пространстве, думая лишь о том, что ему одиннадцать, а сестра расчесывает его волосы. Плечо отдалось ноющей пульсирующей болью от недавнего чересчур уверенного укуса Лань Хуаня. Что-то было не так. Мужчина ощутил резкий отток душевных сил, чего не наблюдал раньше, а потому помедлил, глубоко вздохнул, отчего-то резко засомневавшись в своей затее. Но он проделывал такое не раз и не два, так почему же сомневается сейчас? Набрав больше воздуха в грудь, Цзян Чэн уверенно шагнул в излом, который тут же за ним закрылся. Яркая вспышка ослепила, в ушах стоял звон и треск, будто бы его поместили в барабан с горохом. Ветер ударил в спину такой сильный, что Цзян Чэн осознал, что падает, но сориентироваться не получалось, пальцы не слушались, лишь вцепились в меч и печать — обратный билет из странного места. Где же Яньли? Куда он падает? Левый бок пронзила острая боль, из горла вырвался сдавленный вскрик, стало горячо и здорово тряхнуло. Треск деревьев, какой-то еще шум. Веки были такими тяжелыми, будто бы их сдерживали какой-то неведомой силой. В конце концов, Цзян Чэн куда-то приземлился, больно ударяясь затылком и сразу же отключаясь, пропуская то, как скатился на нижний уровень крыши, сбивая плечи, спину и бедра, а после сваливаясь на землю, точно мешок, груженный чем-то тяжелым. *** Попытка приподнять голову отозвалась парализующим импульсом вдоль позвоночника. Болели ребра и... колено. И левое плечо тоже. И голова, конечно же. Тошнит... — Приветствую, — едва дрожащим от волнения голосом произнес юноша с белой лентой на лбу, вежливо улыбаясь, в кратком приветствии выставляя руки перед собой в почтительном жесте и склоняя голову. — Рад видеть Вас в сознании.